Текст книги "Искушение. Книга 2. Старые письма"

Автор книги: Илья Кирюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 16

16:00. 26 октября 2012 года. Подмосковье. Пансионат корпорации Гумилева.

К вечеру потеплело, дождя не было, но хмурое пасмурное небо портило настроение. Радовало только то, что через час придет машина, которая отвезет их домой.

Кирилл и Ксения сидели на скамейке, вспоминая, все ли они собрали, за все ли заплатили, и стоит ли зайти в ресторан – перекусить перед дорогой.

– Кирюш, ты пойми, дома все равно ничего нет. Хоть магазин у нас и «под боком», и работает круглые сутки, но готовить я сегодня ничего не буду. Все завтра. Ты, надеюсь, в субботу на работу не собираешься. Утром с Жуком погуляешь, запустишь стирку пока я на работе, а после обеда вместе поедем и все закупим.

Барбос, который тихо дремал на мягком ковре из опавших листьев, вскинул одно ухо, но не пошевелился. Прошло всего две недели, с тех пор, как он поселился в их доме, но, порой, ему казалось, что он здесь родился и вырос. Нет, конечно, он не забыл маму – Машку, свою вольную жизнь в стае, но обрушившийся на бедную псину водопад впечатлений сделал воспоминания о прошлой жизни бесконечно далекими.

Вот и сейчас он наслаждался покоем, терпким ароматом палой листвы и, конечно, сытым желудком. Удивительное дело, с того момента, как он увязался за хозяевами, он ни разу не проголодался. Если первое время он еще вылизывал остатки Васиной трапезы из ее миски, то теперь делал это не из-за голода, а из уважения к гордой пушистой красавице и из желания, чтобы Хозяева положили ей свежей еды, когда персиянка захочет покушать. Сейчас, лежа на мягкой листве, Жук пожалел, что кошки нет рядом. Она могла бы тоже насладиться мягким ложем и лесными ароматами, но Вася терпеть не могла выходить из дома, и сейчас, наверняка, спит, свернувшись клубочком на хозяйской постели.

Надо отметить, что Санич сотворил чудо для Ильиных. Он умудрился договориться с администрацией пансионата, чтобы Ксении и Кириллу разрешили привезти с собой и кошку, и пса. Поэтому, когда чета Ильиных появилась на пороге учреждения с чемоданами, сумками, кошачьей перевозкой и странным пестрым псом, нерешительно жавшимся к их ногам, встречать их вышел весь персонал. И если трусиху Василису только изредка могли видеть девушки, которые приходили убирать номер. То Жука полюбили все. Добрый пес, во-первых, оббежал весь пансионат. При этом он умудрился нигде ничего не испачкать, ничего не изгрызть, а, главное, нигде не нагадить. Видимо, боясь навлечь на голову хозяев неприятности, он нашел уединенное место и там справлял свои дела, чем привел в восторг персонал пансионата. «Да, жаль, что Василиса проспит эту красоту», – продолжал предаваться вялым размышлениям Жук. Как он ошибался!

Васька уже битый час не могла сойти с места. Уже попе стало холодновато от ледяного подоконника. Из щели в раме дуло в ухо. Но оставить свой пост кошка не могла – за двойной оконной рамой сидело Чудо!

Чудо было и зеленым, и желтым. То оно было гладким и округлым, то из него начинали торчать длинные зеленые «что-то». Кошка не могла подобрать слова для того, что она увидела за окном, но это «что-то» поразило ее воображение. Она должна была обладать этим чудом!

Похоже, чудо тоже было непрочь воссоединиться с Василисой. Это вывод кошка сделала на основе того, что чудо долбило твердым отростком на голове в стекло, потом склоняло голову набок и выжидательно смотрело на Василису, как бы говоря: «Я же постучал, почему Вы не открываете мне дверь?».

Дверь. Но у окна нет двери. У окна есть форточка, из которой дует и пахнет пугающим запахом свободы. Форточка! Если ее открыть, чудо сможет попасть в дом! Василиса уже в который раз была потрясена своим умом и сообразительностью. Гордость за себя, гениальную, заставила на мгновение забыть о странном существе за окном, но существо напомнило о себе требовательным стуком в стекло.

Как одинокой кошке, запертой снаружи в комнате, удалось открыть форточку, осталось для всех загадкой, но она не только открыла ее, она умудрилась ее и закрыть. Хотя, возможно, это уже сделал сквозняк.

Все ухищрения местных психологов и мануальных терапевтов, приложивших все силы, чтобы восстановить нервную систему четы Ильиных, пошли насмарку, когда Ксения и Кирилл, войдя в полумрак номера, услышали скрипучий старческий голос: «Ну, бли-и-ин, хр-р-реново, опять пр-р-ридется полы др-р-раить!».

У Ксении подкосились ноги, и Кирилл едва успел подхватить жену на руки.

Когда Ксения пришла в себя, муж сидел рядом с ней на краешке дивана. В одной руке он держал стакан с водой, в другой – с коньяком. Жук со вздыбленным загривком, глухо рычал на пустую кровать. Василисы не было.

– Что это было? – прошептала жена. – У нас кто-то есть? Где Вася?

– А я почем знаю? Вот придешь в себя, будем разбираться! – он протянул ей стакан с водой.

– Дай лучше твой стакан, – Ксения сделала небольшой глоток коньяка и стала оглядывать ярко освещенную комнату, – Вася! Васенька! Иди сюда, моя хорошая! Где ты? – с этими словами Ксения спустила ноги на пол.

В этот момент из-под кровати появилась кошка. Игнорируя хозяйку, она подошла к Жуку, выгнула спину дугой и грозно зашипела. Пес осекся на полурыке и удивленно сел на хвост. Убедившись, что от Жука агрессии не ожидается, персиянка грациозно вспрыгнула на руки хозяйки и громогласно заурчала.

– Тебе не кажется, что наша барышня отвлекает внимание от чего-то? – обратился Кирилл к жене.

– Или от кого-то! – испуганно откликнулась Ксения, с ногами забираясь на диван.

В этот момент из-под кровати раздался стук и шуршание, будто кто-то ритмично стучал палкой по полу и одновременно возил жесткой щеткой, и перед глазами Ильиных возник нахохлившийся попугай.

Птица была большая, похоже, старая. По обтрепанному зеленому оперенью было видно, что последнее время ей было несладко. На правой лапке не хватало пальца.

– Пиастр-р-ры! Пиастр-р-ры! – подражая крику попугая, проворчал Кирилл, – Василиса, а куда ты дела Джона Сильвера?

Кошка продолжала невозмутимо уркатать на руках у Ксении. Всем своим видом она демонстрировала остальным членам семьи, что весьма довольна их реакцией на появление в ее доме нового обитателя.

– С-с-семечки! – вместо кошки ответил Ильину попугай.

– Интересно, где я тебе здесь семечек найду? – Кирилл с удивлением заметил, что втягивается в беседу с говорящим попугаем.

– Ксенюшка, как ты думаешь, где здесь можно купить семечек, – обернулся он к жене.

– Нет, нет, нет! – Ксения протестующе замотала головой, – только говорящего попугая нам не хватало! Наверняка у него есть хозяева, они его ищут, переживают. Лучше сходи к дежурной и спроси, не пропадал ли у кого замечательный, говорящий, зеленый попугай?

Пока она это говорила, Кирилл неотрывно следил за птицей. Казалось, что этот зеленый комок помятых перьев внимательно слушает, о чем говорят люди. Склонив голову набок, посверкивая черной бусиной глаза, он, молча, ждал решения своей судьбы. Более того, до Кирилла вдруг отчетливо дошло, что в комнате повисла странная тишина. Василиса перестала урчать и лежала с закрытыми глазами, нервно подергивая кончиком хвоста. Жук тоже сидел, не издавая ни звука, только его мокрый нос постоянно шевелился, читая незнакомые запахи и настроение хозяев. Создавалось впечатление, что не только попугай ждал решения Кирилла и Ксении – пес с кошкой тоже переживали за судьбу птицы. Кирилл ласково обнял жену и привлек ее к себе.

– Посмотри, они ждут, что мы решим. Сами-то, уже все решили. Во всяком случае – Василиса-то точно.

Услышав свое имя, Васька только слегка пошевелила ухом и вновь громогласно заурчала.

– Тебе не кажется, что этот «зоопарк» как-то стремительно разрастается и крутит нами, как хочет? – повернулся Кирилл к жене, забрал у нее Василису и взглянул в медовые глаза кошки.

– Признавайся, хитрое и коварное животное, твоя работа? – Ильин кивнул на попугая, который нерешительно переступал лапами. – Признавайся!

Васька зажмурилась, лапки бессильно повисли вдоль плотного брюшка, хвост замер. Талантливая актриса исполняла пантомиму «Покорная жертва смирилась со своей суровой участью».

– Лучше расскажи, как ты умудрилась протащить в дом это чудо в перьях? – ласково встряхнул мохнатую любимицу Кирилл.

Осознав, что гроза миновала, и опять можно «вертеть хвостом» как заблагорассудиться, хитрое животное стало несколько картинно дергать лапами, мол, «Отпустите на волю, жестокие грубияны-живодеры!».

– Ладно, иди, Сара Бернар [82]82
  Сара Бернар – французская актриса (конец XIX – начало ХХ в.в.), которую современники называли «самой знаменитой актрисой за всю историю).


[Закрыть], – с этими словами хитрюга была выпущена на волю.

– С-с-семечки! – тихо подал голос новый член семьи. Видимо, птица голодала последнее время, и пустой желудок в ожидании миски с семечками не давал ей покоя.

– Кирюш! Узнай у дежурной, чем можно его покормить, а я пока подумаю, в чем его везти домой.

Ксения взяла птицу, которая покорно замерла у нее в руках, только часто-часто моргала, будто собиралась заплакать.

Когда через час к парадному входу пансионата подъехала корпоративная машина, чета Ильиных уже сидела в фойе. В ногах у них лежал Жук, задумчиво положив морду на лапы. Мордочка спящей Василисы виднелась за решеткой перевозки. Ксения о чем-то увлеченно говорила по телефону. Один Кирилл Иванович выглядел более чем странно. Во-первых, на голове его была намотана пестрая чалма. Тот, кто мотал Кириллу чалму, не отличался аккуратностью, потому что ткань съехала на ухо, полностью его закрыв. Во-вторых, у Ильина на плече сидел большой зеленый попугай. Таким образом, русский химик Кирилл Иванович Ильин представлял собой восточный вариант пирата Джона Сильвера [83]83
  Джон Сильвер – персонаж романа Р. Л. Стивенсона «Остров сокровищ». Его попугай обычно сидит на плече хозяина и кричит «Пиастры! Пиастры!».


[Закрыть]. Такой нелепый вид нового хозяина попугая объяснялся беспокойным характером птицы. Ильины долго думали, каким образом довезти Ираклия (такое имя получил их новый питомец) до постоянного места жительства. Коробки, в которую можно было бы его поместить, у них не было. Запихнуть птицу в мешок – не поднималась рука. Оставалось одно – привязать к лапе Ираклия длинный прочный шнурок, а саму птицу держать в руках.

Шнурок был изъят из кроссовок Ильина-старшего. Птица первое время спокойно сидела, изредка косо поглядывая на свои «путы». Особенно попугая интересовал бантик. Ксения, привязывая птицу, узел затянула туго, но избежать бантика не смогла. Ираклий, примерялся к веревке долго. Наконец, изловчившись, он в несколько движений освободил лапу и гордо вышагивал по комнате с веревкой в клюве. На воле свободолюбивая птица пробыла недолго. Теперь, Кирилл сам привязал лапу хитрым рыбацким узлом. Ираклий, воодушевленный первой легкой победой, долго пытался сбросить оковы, но, потерпев неудачу, разозлился, пронзительно заорал и спрятался за диван. В результате тяжелых боевых действий было достигнуто некое подобие компромисса. Точнее, победил изощренный человеческий разум – птицу привязали за лапу, оставив пернатому иллюзию свободы в виде плеча Кирилла Ивановича. Плечо отлично играло роль насеста или, может быть, спинки дивана. Ираклия это вполне устраивало. Устраивало до тех пор, пока его попугайские мозги не сообразили, что веревка все равно на месте, и ему – вольному попугаю Ираклию «век воли не видать». Мозги подсказывали, что с новыми хозяевами бороться бесполезно, но продемонстрировать протестную деятельность ему никто не запрещал. И Ираклий ее демонстрировал.

Он не стал клевать голову человека, спасшего его от холодной и голодной смерти, такая черная неблагодарность не могла прийти в его зеленую голову. Наоборот, хитрая птица решила прикинуться, что «заботится» о любимом хозяине. Ираклий принялся усердно выискивать блошек, мусор и прочие неудобства из лысой головы Кирилла. Если вначале это было только щекотно, то через некоторое время попугай перешел к реализации своего коварного плана – освободить голову Ильина от остатков волосяного покрова. И Ираклий сосредоточенно принялся выдергивать остатки волос из лысины Кирилла. Ксения попыталась защитить голову мужа импровизированной чалмой, но пернатый пленник продолжал старательно демонстрировать свою «заботу» о голове хозяина.

Вот почему, когда помощник Санича – Василий появился в фойе пансионата, радости Ильина не было предела.

Глава 17

23:00. 26 октября 2012 года. Подмосковье. Машина Гумилева.

Полумрак салона изредка нарушался светом фар встречных машин. Тихая музыка канала «Усни-ФМ» заставляла мысли течь вяло, глаза слипались.

– Не спать, – почему-то вслух скомандовал сам себе Гумилев.

– Что Вы сказали, Андрей Львович? – не понял водитель.

– Я говорю, найди радиостанцию пободрее.

– Извините, мне показалось, что Вы задремали. Сам едва терпел, уж больно музыка нудная.

– Вот и найди какой-нибудь рок, только без экстрима, – глава корпорации положил на подлокотник сидения папку с бумагами и вернулся к размышлениям.

События последнего времени вносили разлад в отлаженный порядок работы корпорации. Андрей чувствовал присутствие чьего-то недоброго влияния. Годы шли, а ощущение вины за погибших людей в серии авиакатастроф и трагедии Земли-1, не оставляло его. Порой ему начинало казаться, что жизнь возвращается в обычное русло. Он уже начинал строить планы, что займется воспитанием Маруси, но, как говорится, «человек предполагает, а Бог располагает», появлялись новые обстоятельства, которые вычеркивали личные дела из его ежедневного графика, и дочку он видел, главным образом, сладко спящей.

Смерть сотрудника службы охраны и загадочного сисадмина, предложение Беленина, уход Бунина и подозрения Санича на его счет – все эти трагические и настораживающие новости подозрительно легко складывались в единое целое. Прозрачная схема с Белениным в центре слишком очевидно была на поверхности. Первоначальные подозрения о том, что за олигархом стоят Пекин или Вашингтон, Андрей вынужден был отбросить. Откровенный разговор с Си Синьпином и возможные инвестиции китайцев в корпорацию Гумилева делали бессмысленным поддержку Беленина. Пекин явно нацеливался на самое перспективное и дорогое начинание Гумилева. Сомнительны были и американские интересы. Аналитики, работающие с «Покровом», за последние недели значительно увеличили вероятность того, что существует перехват информации у пользователей гаджетов с надкусанным яблоком на крышке. Возможно, их мог интересовать «черничный» сектор информационного обмена. Но он не мог столько стоить, сколько предложил Беленин. Оставался контроль над соцсетями, но, было очевидно, что и этот «сладкий кусок» корпорация Гумилева продала бы за гораздо меньшие деньги. Напрашивался один вывод: за олигархом стоял кто-то, подобный графу Монте-Кристо [84]84
  Граф Монте-Кристо – главный герой одноименного романа Александра Дюма (отца).


[Закрыть]. Такой же загадочный и точно так же не считающий деньги.

Машина вырвалась на загородный простор. Андрей невидящим взглядом смотрел на мелькающие за окном черные тени домов, деревьев и редкие желтые пятна освещенных окон. Резкая вспышка, вынырнувшей из-за поворота встречной машины заставила его зажмуриться. Неожиданно подсознание представило ему странную картину: молодая красивая блондинка с каким-то явно автоматическим оружием в руках стояла среди толпы одетых в униформу людей, их лица были перекошены от страха. Над всем этим висело огромное красное полотнище с черной свастикой в белом круге.

Андрей тряхнул головой. Похоже, он все-таки задремал, и ему привиделось не пойми что.

Динамики наполняли салон старомодным «It's been a hard day's night» [85]85
  It's been a hard day's night (Вечер трудного дня) – песня Beatles.


[Закрыть]и мрачное порождение подсознания сменилось светлым воспоминанием о первом, самом главном вечере с Евой, когда они только познакомились. Бережно хранимый родительский проигрыватель «Горизонт» светится зеленым огоньком в полумраке его огромного пентхауса. На «запиленный» винил опускается головка звукоснимателя, сквозь поскрипывание царапин старой пластинки пространство наполняют аккорды Битлз. «Вечер трудного дня» – не самая спокойная музыка, но им с Евой все равно. В медленном покачивании танца они забыли о существующем мире. Им кажется, что они умерли, исчезли из этой жизни. Только гулкие учащенные удары двух сердец говорят о рождении новой жизни, жизни, где два сердца слились в одно, когда воздух – один, радость – одна и жизнь одна. Одна на двоих.

Боль от сжатых кулаков пронзила руки. Что заставило ее уйти, исчезнуть из его жизни, из жизни Маруськи? Какая сила принесла в их дом горе, разорвав их общее сердце?

Его ни на мгновенье не покидала уверенность, что Ева жива. Часто он даже чувствовал – любимая рядом. Ее волосы касаются щеки. Стоит только протянуть руку. В такие моменты жизнь останавливалась, на глаза опускалась ночь. Ночь. Ночь трудного дня. Почему-то он знал, что ее никто не похищал – она сама решила уйти и сама вернется, когда придет время. Когда кончится Ночь.

Набегающие из темноты в свете фар придорожные деревья отвлекли от грустных мыслей, а вызов мобильного окончательно вернул его в реальность.

Звонил Олег. На экране, вмонтированном в спинку переднего сидения, появилось озабоченное лицо Санича.

– Андрей Львович, добрый вечер, хотя, извините, скорее ночь. Наконец, появилась информация о Бунине. Степан Борисович принял предложение возглавить образовательный центр, где будут растить новых Ломоносовых и Ковалевских. Этакий Нью-Хогвартс для российских «Гаррипоттеров». Центр находится в Нижнем. Кто его финансирует конкретно, пока не ясно – запутанная система фондов и каких-то общественных организаций. Однако, масштаб строительства, которое еще не закончено, свидетельствует о том, что этот наукоград, возможно, будет крупнейшим в России, а, может быть, и в Европе. Кто-то вливает туда колоссальные средства.

– Опять Монте-Кристо, – подумал вслух Андрей.

– Может быть и Монте-Кристо, только Нижний не Франция, да и на детишек у нас, к сожалению, если такие деньжищи бросают, то, скорее всего, хотят что-то скрыть, – откликнулся Санич.

– Извини, Олег, это я вслух подумал. Я тут сейчас про нашего олигарха-покупателя размышлял. Интересный вывод напрашивается. Похоже, кое-кто за ним стоит, но только ума не приложу – кто? Такие средства может собрать только государство. Ну, или Монте-Кристо из своего сундука.

– Андрей Львович, я не Дюма-отец, поэтому в «Монтекристу» не очень верю. Вопрос остается открытым: какое государство за МихалБорисычем стоит. Что-то подсказывает мне, уж не наше ли?

– Ну, ты загнул! Оппозиционной прессы начитался никак? – Андрей был поражен версией Санича. – Олег, ты же знаешь, сколько Беленин сил положил, чтобы его кандидат на президентских выборах выиграл. Неужели ты думаешь, что ему это простят?

– Как просить будет, – в тон Гумилеву откликнулся начальник службы охраны.

– Олег, выясни все, что сможешь. Сам понимаешь, как это важно. Конечно, можно на все это глаза закрыть, но уж больно тревожно. Не люблю я в большую политику влезать.

– Не беспокойтесь, Андрей Львович, все выясним.

Гумилев с сомнением посмотрел на Санича. Как ему хотелось сейчас быть таким же уверенным.

Глава 18

10:20. 29 июля 1950 года. Эстония. В колодце среди болот.

В ледяной воде босые ноги сразу стала сводить судорога. Попытки нащупать хоть какой-нибудь выступ на скользкой кладке колодца ни к чему не приводили. Иван попытался крикнуть, но из горла вырвался только сдавленный хрип. Боль в ноге заставила двигаться быстрее, но все было тщетно. Скользкие камни, казалось, сами сбрасывали его в воду. Он чувствовал, что еще мгновение и силы покинут его окончательно. Неожиданно его взгляд различил некое свечение в глубине камня, который был прямо перед ним. Рука непроизвольно потянулась, ушла в пустоту и уперлась во что-то упругое.

Раздался громкий хруст и из стен колодца стали выдвигаться отдельные камни, образуя своеобразную винтовую лестницу. Иван ползком, потому что ноги уже не слушались, стал карабкаться по ступеням вверх.

Он не помнил, каким образом добрался до края колодца.

Когда майор Ильин пришел в себя, его окружал кроваво-красный туман. Не было ничего, только кроваво-красная муть. Иван поднес к глазам руку и не увидел ее. Он попытался посмотреть на небо, но и тут его ждало разочарование. В кровавом тумане невозможно было различить ни малейшего движения. В голове шевельнулась мысль: «Открой глаза», и он ослеп.

Яркое солнце бьет прямо в глаза, не давая их открыть. Он лежит навзничь, раскинув руки, не ощущая холода еще не просохшей формы.

«Надо вставать, надо идти, надо… Хватит! – обрывает он себя, – Лежи, приходи в себя. Теперь я знаю, что со мной будет, можно не спешить, можно подумать», – но подумать он не успевает и снова погружается в небытие.

Нестерпимое щекотание в носу. Кто-то крошечный пробирается через нос прямо в мозг! Чих такой, что, кажется, раскалывается голова. Иван окончательно приходит в себя. Вечер. Солнце уже за лесом и освещает только верхушки деревьев. Нестерпимо зудят ноги. Ступни, изъеденные болотной мошкарой, заметно опухли и покраснели. Удивительно, лицо и шею злобные насекомые не тронули – видимо, металлический амулет каким-то образом отпугивает их.

Мысли ворочаются вяло. «Все тело болит. Какой сегодня день? Какой год? Надо вставать» – морщась от боли, Ильин встал и двинулся в сторону переправы. Гать была на месте, ровной прямой дорогой она протянулась к краю болота. Тело обезглавленного Соловья, похоже, смыло, но его автомат лежал на переправе. «Эх, как бы сейчас сапоги этого Йобыка пригодились», – подумал Иван, но тут же одернул себя. За всю войну он никогда, ни при каких обстоятельствах не брал ничего у убитых. Исключение делал только для оружия. Это был боевой трофей. Да и надежнее были немецкие пистолеты и автоматы. Проверив обойму, Ильин повесил на шею Шмайсер и сразу почувствовал себя увереннее.

Дорогу до хутора он нашел быстро. Заглянув в дом, посмотрел, можно ли разжиться какой-нибудь едой и обувью. К счастью, сапоги, что стояли в сенях дома, пришлись ему впору. В гостиную заходить он побоялся, понимая, что увидит там следы резни, которую учинил главарь «лесных братьев». Здесь же в сенях он неожиданно увидел вещмешок, забытый Йобыком или хозяином хутора. Развязав шнурок, Иван вытряхнул все его содержимое на пол. В мешке были какие-то вещи, Библия на немецком языке и, главное, Ильин с радостью обнаружил в нем круглый каравай хлеба, большой кусок соленого сала, коробочку с солью и спички. Сложил еду и спички в мешок и вышел из дома в надежде найти Буяна. Несмотря на то, что Иван знал – конь далеко не уйдет и громко звал его, Буян не появлялся. Мысль о том, чтобы переночевать рядом с домом, откуда уже начал распространяться запах, даже не приходила ему в голову. Отказавшись от поиска лошади, Ильин решил вернуться к колодцу, в надежде вновь увидеть старшего брата.

Переправа начала опускаться под воду, когда он вышел к берегу. Не задумываясь, Иван бросился бежать по колышущейся поверхности. На бегу он запнулся о какой-то продолговатый предмет и отшатнулся. Это был обрубок человеческой руки с обгрызенными пальцами. Поблизости лежала целая кучка из обеспалечных культей. Зрелище было отвратительное, и пораженный майор поспешил дальше, потому что болотная мутная вода начала уже заливать поверхность переправы.

Около таинственного колодца он провел два дня. Чудовище, которое Валентин называл «стражем колодца» не появлялось. Ступени, по которым Ильину удалось выбраться из ледяной ловушки, исчезли без следа. Устав от безделья, Иван вырезал длинную тонкую орешину и попытался измерить глубину колодца. Каково же было его изумление, когда оказалось, что до дна колодца можно достать не очень длинной хворостиной. «Дыра» во времени и пространстве исчезла. Ильин понял, что ждать больше нечего. В голову стала закрадываться предательская мысль, что все увиденное и пережитое – морок, игра переутомленного сознания. Однако, взгляд, упавший на чужие сапоги и вещмешок, говорил об обратном. Иван пытался выявить закономерность, в соответствии с которой появляется и исчезает под поверхностью болота переправа, и ничего не понял. В течение первого дня гать всплывала и погружалась дважды, на следующий день она не появилась. Ильин начал уже думать, что придется мастерить какое-нибудь плавсредство, когда к вечеру он увидел, что переправа вновь появилась над поверхностью. Бросив последний взгляд на виднеющийся сквозь листву колодец, Иван увидел рядом с камнями «стража», который подобно обезьяне опирался обеими руками о землю. Непроизвольно взмахнув рукой на прощанье, Ильин увидел, что кровожадный любитель человеческих пальцев в ответ поднял когтистую лапу.

Обратная дорога не заняла много времени. Иван не хотел возвращаться на хутор, но провизию он не экономил и хлеб с салом подходили к концу. Да и вода во фляге плескалась на дне.

Хлеба, конечно, он не нашел, но сало, к счастью, хранилось в погребе, где Иван нашел еще бидон молока, домашний сыр и большой копченый окорок. Так как теперь эта провизия хозяевам была ни к чему, майор набил вещмешок под завязку.

Не успел он углубиться в лес, как недалеко раздались голоса. Говорили по-эстонски. Ильин немного понимал язык и разобрал, что операцию по захвату «лесных братьев» сворачивают, а «гебисты» снимают оцепление. Осторожно выглядывая из-за кустов, Ильин разглядел, что это были простые крестьяне, которые двигались в сторону хутора. Возможно, это были батраки, работавшие на хуторе, которые оказались за оцеплением и только теперь смогли вернуться к хозяину.

Стараясь не шуметь, Ильин углубился в чащу.

Сумерки стремительно сгущались. Идти через лес стало опасно. Ильин, выбрал место под большим старым дубом и устроился на ночлег. Кусок копченой свинины и остатки зачерствевшего хлеба с холодной колодезной водой из фляги не дали долго размышлять Ильину, и он мгновенно уснул, едва смежив веки.

Встал он с рассветом и быстро нашел лесную дорогу, по которой еще два дня назад подъезжал на Буяне к хутору. Настроение сразу поднялось, и Иван поспешил выйти к месту, где располагались его бойцы.

То ли он двинулся не в ту сторону, то ли дорога была не та, но он заблудился. К вечеру он, наконец, вышел к какому-то болоту. Обилие зеленых кочек с торчащими из них подберезовиками, говорило, что, скорее всего, это не трясина, а метров через триста был виден поднимающийся берег с высокими соснами. Недолго думая, Ильин вырезал длинную и достаточно толстую палку. Проверив ее на прочность, он двинулся напрямик через болото, осторожно проверяя палкой путь перед собой.

То, что он принял за берег, оказалось островом, за которым зеленело очередное болото. Поднимаясь на самую высокую часть острова, откуда можно было бы оглядеться, Иван неожиданно заметил что-то белое в густой траве. Стоило отодвинуть палкой листья, как перед майором очутился выбеленный временем скелет в полуистлевших обрывках ткани.

Беглый осмотр показал, что он стоит на краю заросшей воронки, в которой когда-то находилось пулеметное гнездо. Место выбрано было очень удачно – большая часть болота лежала, как на ладони, и спрятаться у наступающих не было ни малейшей возможности. Видимо, артиллерийский снаряд накрыл немцев сразу прямым попаданием. Иван знал, что в сентябре 44-го здесь прошли войска Ленинградского фронта, освобождая Эстонию от фашистов.

Обойдя остров, Ильин увидел, что огневая точка была оборудована с немецкой обстоятельностью. Он обнаружил землянку, где в неприкосновенности сохранились нетронутые патронные цинки, на столе лежала открытая полевая сумка с картами на немецком языке. Если бы не многолетняя пыль, можно было подумать, что немцы только недавно вышли отсюда и скоро вернутся. Внимательно обследовав помещение, Иван обнаружил Люгер с двумя запасными обоймами и целый провиантский склад. В ящиках были мясные консервы, французские сардины в масле, пачки галет. Все было аккуратно упаковано и хорошо на вкус. Удобно устроившись на пригорке, Ильин решил подзаправиться. Жесть консервных банок оказалась толстой, и пришлось порядком повозиться, прежде, чем янтарные сардинки отправились в рот. Над болотом поднялся ветер и в шуме листвы Ивану послышался мамин голос, будто она даже его позвала. «Не хватало еще тронуться умом среди этих болот», – подумал майор и решительно встал, чтобы двигаться дальше. Теперь, вооружившись «до зубов», сытый, с полным мешком провианта, он не сомневался, что скоро выйдет к своим.

Он вышел на окраину Пярну только на третьи сутки. Когда водитель попутки высадил его у входа в здание ГУШОСДОР-а, первое, что бросилось ему в глаза – собственная физиономия, увеличенная с фотографии из личного дела. Он был в форме и в черно-красной рамке. Под рамкой поникли какие-то розовые цветочки в стеклянной банке с мутной водой.

– Стой! Мужик, ты куда? Пропуск! – окрики постового на проходной заставили Ильина остановиться. Он резко обернулся и, сделав «зверское» лицо скомандовал: «Смир-р-но! Вольно! Ты что, не узнал меня?»

Лицо постового посерело и с тихим «Господи, помилуй» воин повалился на тумбочку.

– Что здесь происходит?! – рыжая полная секретарша «ильинского» зама – Элеонора – вошла следом за Ильиным в проходную. – Чит-то Ви сделал-ли с бойцом? – будучи родом из-под Смоленска, Элеонора стремилась выглядеть как истинная уроженка стольного града Таллинна, и поэтому постоянно пыталась говорить с местным акцентом.

– И Вы меня не узнаете?

– Ма-а-ма!!! Помогите! Господи, спаси и помилуй! – истерически крестясь, Элеонора рванула на улицу, бросив шикарную черную лакированную сумочку. «Явная контрабанда», – отметил про себя Ильин, поднял дамский ридикюль и, помахивая им, пошел к себе на второй этаж.

Пройти надо было немного, но он бы затруднился сказать, сколько раз ему навстречу раздавалось «Ой!», «Господи, помилуй!». Хотя, чаще всего это были нецензурные реплики, выражающие крайнюю степень удивления.

В свой кабинет Ильин не пошел. Ситуация была понятна, и теперь главным была Она. Как Она? У Нее слабое сердце. Справилась ли Она?

Кабинет, где стоял Ее рабочий стол, пуст. Сердце останавливается. Аннушка! Перед глазами плывут красные круги.

Деревянный стул не выдерживает веса заваливающегося тела и с треском рассыпается.

– Ива! Ивушка! Любимый! – теплые капли падают на лицо, – Ива-а-а! – крик переходит в рыдания. Слабые руки пытаются трясти его тяжелое тело. Она без сил падает ему на грудь.

«Хорошо-то как! … Аннушка жива… Я, похоже, жив… У нас будет еще сын… И еще… внук».

Череду благостно-неспешных полуобморочных размышлений нарушает омерзительный резкий запах аммиака. Дышать немного трудно. Реальность обрушивается криками, плачем, счастливыми улыбками.

Вечером в маленьком доме Ильиных на окраине Таллинна, казалось, собрался весь город. Благо на поминки управление уже закупило и выпивки и закуски.

Из сбивчивых, постоянно прерываемых рассказов – когда говорили все, одновременно выпивая, распевая песни и плача от переполнявшего всех ощущения праздника – Ильин узнал, что похоронили его не случайно.