Текст книги "Три года в тылу врага"

Автор книги: Илья Веселов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Его торопливо бегающий карандаш едва поспевал записывать слова диктора.

Плащ-палатки вновь зашелестели. На четвереньках подползли к радисту Шелякин и Ушацкий. От быстрого бега они тяжело дышали.

– Что передают? – шепотом спросил Шелякин.

– Сейчас узнаешь.

– Слушай, не томи душу.

– Наши прорвали фронт под Ленинградом.

Шелякин не выдержал и тут же вылез из-под ели.

– Братцы, под Ленинградом немцам капут настал! Наши фронт прорвали! – крикнул он.

И поляна загудела. Люди не могли скрывать своего восторга, раздавались радостные возгласы, кого-то усердно подбрасывали на руках.

Когда я выбрался наружу, дождь уже постепенно утихал. В центре поляны горел большой костер, и отсветы пламени озаряли возбужденные лица многих сотен людей.

Я подошел к костру. Владимир Швец плеснул на поленья бензин, и к небу взметнулся столб огня. Стало светло, как днем.

– Слушайте сводку Совинформбюро!

Стало тихо. Лишь изредка тишину нарушал треск горящих поленьев.

– Оперативная сводка за восемнадцатое января, – начал я. – «На Ленинградском фронте, в районе Ораниенбаума, несколько дней назад наши войска перешли в наступление, прорвали сильно укрепленную долговременную оборону противника и успешно развивают дальнейшее наступление, не встречая сопротивления врага.

На Волховском фронте, севернее Новгорода, несколько дней назад наши войска перешли в наступление, прорвали сильно укрепленную оборону немцев и успешно развивают наступление».

Стояла тишина. Партизаны вслушивались в каждое слово сводки. И как только я закончил чтение, лес наполнился возгласами, люди обнимались, поздравляли друг друга, кричали «ура», пускались в пляс.

К нам подошли Алексей Седов и Юрий Брюховецкий.

– Товарищ командир, у нас секретное предложение есть, – начал Седов. – Здесь неудобно говорить, отойдемте в сторону.

Мы отошли к штабному шалашу.

– Давайте пошлем людей навстречу нашим. Леса и дороги мы знаем, с завязанными глазами пройдем. Ну и по этим партизанским тропкам проведем их сюда.

– Как пройдешь?

– Не учи безделью, учи рукоделью.

– Как это понять?

– Очень просто. Мы должны действовать.

– Это я знаю, а насчет разведки ты прав. Но посылать надо не пять, не десять человек, а не меньше полсотни, людей у нас достаточно.

– Тогда пишите нас первыми.

– Запишу. Только свое предложение пока храните в тайне.

Не успели разведчики отойти, как перед нами появились Архипов, Татьяна Иванова, Прасковья Волкова и другие колхозники. Они каким-то образом узнали о прорыве фронта и теперь срочно требовали полсотни листовок с текстом сводки Совинформбюро для жителей своего лесного лагеря.

– Хватит двадцати. Организуйте поочередно громкие читки, – ответил Шелякин.

– Мало. В соседние лагеря нечего послать, да в некоторые деревни надо дать, – не унимался Архипов.

После долгих переговоров сошлись на сорока листовках, но с тем условием, что тридцать из них Архипов отправит в соседние лагеря и столько же размножат своими силами. В помощь колхозникам мы послали пятнадцать агитаторов.

Через день, когда окончились партийно-комсомольские собрания в отрядах, на которых обсуждался вопрос об усилении боевых действий, и было принято решение немедленно переключить все силы на железнодорожный участок Новгород-Батецкая, прибежал Леша-радист.

– Волховский фронт наступает! Взят Новгород! – крикнул он во весь голос и подал записанный им текст приказа Верховного Главнокомандующего.

– Теперь все ясно, – сказал Шелякин, когда взглянул на карту. – В районе Любани и Тосно немцы попадают в мешок. Нам надо быстрее выходить к Батецкой и парализовать движение на железной дороге.

Через три часа лагерь опустел. В нем оставалась группа разведчиков, которые через леса и болота должны были выйти навстречу наступающим частям нашей армии и провести их кратчайшими путями к городу Луге, через который оккупанты продолжали питать свои войска на Ленинградском фронте.

Надвигалась ночь. На небе ярче стали вырисовываться звезды, понемногу усиливался мороз. Снег, три дня назад превращенный оттепелью в мокрую кашу, покрылся хрупкой ледяной корой.

Мы подошли к Батецкой, когда там началась беспорядочная стрельба. Это наши партизаны во главе с командиром роты Никитиным с ходу начали штурм железнодорожного моста. Они уже вплотную подошли к дзотам. Оставалось преодолеть каких-нибудь метров сто – и цель будет достигнута. Но в это время немцы открыли шквальный огонь из дзотов.

Дважды партизаны поднимались, ползли, но пулеметный огонь прижимал их к земле.

Батецкая ощетинилась десятками дзотов. Много их было и у моста в насыпи железной дороги, а также вокруг всех пристанционных построек. Наш налет помогали отражать и солдаты стоящих на станции эшелонов.

– Батецкую без артиллерии не взять, но сковать немцев и держать их в напряжении нужно. Наша задача – парализовать движение по железной дороге, – сказал Шелякин, когда увидел, что немцы устанавливают шестиствольный миномет и занимают круговую оборону.

– Нужно применить хитрость, – предложил Ушацкий.

– Какую?

– Временно прекратить штурм моста, отойти от станции, а потом подготовиться и сделать налет внезапно. Я что-нибудь придумаю, – ответил Ушацкий.

– Думайте и готовьте. Но меня беспокоят эшелоны, которые все же проходят мимо нас туда и обратно.

– Не будет моста, не пойдут эшелоны. Поэтому уничтожение моста беру на себя. Через сутки его не будет, – твердо заявил Ушацкий.

– Верю. Людей добавить?

– Нет.

Шелякин отвел от Батецкой все отряды, кроме отряда Ушацкого. Отряды Григорьева и Тимошенко ушли к станции Мойка и расположились в небольшом сосняке, а отряд Косоротова – на разъезд Заклины.

Когда наша группа вела бои на участке Батецкая – Новгород, вторая часть бригады под командованием Лучина и Сазанова вышла на участок Батецкая – Оредеж и с ходу оседлала железнодорожную магистраль. Под откос полетели один за другим вражеские эшелоны с живой силой и техникой. Движение было парализовано.

Тогда оккупанты подбросили автомобильные части, и по дороге Луга – Оредеж – Любань – Тосно пошел оплошной поток боеприпасов и других военных грузов к линии фронта.

Командование бригады решило лишить гитлеровцев и этой магистрали. Лучин сосредоточил отряды Козлова, Костина и Федорова в районе Оредежа, где стоял полуторатысячный гарнизон немцев. В ночь на двенадцатое февраля 1944 года начался разгром вражеского гарнизона. Бой продолжался несколько часов. Отдельные улицы, дома по нескольку раз переходили из рук в руки.

Перед рассветом партизаны полностью овладели железнодорожной станцией и районным центром Оредеж. Цель была достигнута – автомобильная дорога перерезана. Противник потерял более тысячи убитыми, двести семьдесят восемь автомашин, много вездеходов, крупные склады с продовольствием, боеприпасами и горючим. Железнодорожная станция превратилась в груды развалин.

Понесли большие потери и партизаны.

К вечеру гитлеровцы бросили против партизан более полка пехоты из деревни Борщево. Полк трижды начинал атаки, но вернуть Оредеж ему не удалось.

Наутро оккупанты подбросили еще один полк с минометами и артиллерией и начали наступление от Торкович вдоль полотна железной дороги, второй полк продолжал нас атаковать со стороны деревни Борщево.

Бой начался с новой силой. Партизан спасали немецкие доты и дзоты, построенные вокруг Оредежа. От артиллерийского огня загорелись дома, развороченная взрывами земля покрыла все вокруг. Особенно ожесточенные схватки шли в районе железнодорожной станции. Ее оборонял отряд Зверева и Козлова. Партизаны засели в немецких дзотах, в развалинах здания вокзала, пакгаузах, залегли под вагонами. В течение дня они отбили шесть атак гитлеровцев.

На другой день немцам удалось вклиниться между отрядами Костина и Федорова, обойти с тыла и окружить партизан на станции. От минометного огня погибли все, кто находился в здании вокзала. Затем пали и те, кто оборонял первый пакгауз. Дольше всех отбивались партизаны, залегшие во втором пакгаузе. Они бережно расходовали боеприпасы и вели только прицельный огонь. Вскоре патроны кончились. В живых остались трое – Александр Макеевич Зверев, Павел Иванович Козлов и Петр Грущенко. В темном углу пакгауза Грущенко обнаружил оставленную кем-то коробку с пулеметной лентой и ящик с толом.

– Будем еще воевать, – сказал он, показывая находку.

– Давай сюда ленту, – ответил Козлов. Зверев потянул к себе взрывчатку.

– Ты куда ее, Александр Макеевич? Пожалуй, не нужна она.

– Взрыватели есть, использую на водокачку. Ты пока прикрой меня, а я тем временем успею ее взорвать, – ответил Зверев. Он посмотрел на Петьку и неожиданно спросил:

– Тебе сколько лет, Петро?

– Восемнадцать, а что?

– Жить ты еще только начинаешь.

– Что вы, товарищ командир? Прожил немало.

– Вот что, давай сматывайся быстрее в лес к Сокольникам.

– Зачем? Я остаюсь с вами.

– Патронов нет, гранат тоже. Чем воевать будешь, кирпичом?..

Немцы вновь двинулись на пакгауз. Козлов дал короткую очередь. Грущенко видел, как в снег, перемешанный с землей, повалились темные фигурки солдат.

Зверев, взвалив на плечи взрывчатку и толкнув плечом Петра, крикнул:

– А ну живо в лес! Приказываю!

От толчка парень кубарем скатился под откос и пополз в кусты. За первой ольхой Грущенко приподнялся. Он видел, как над рельсами временами приподнималась спина Зверева, который упорно полз к водокачке. Вот он резко вскочил на ноги и, пригибаясь, побежал к цели. Откуда-то со стороны вокзала хлестнула пулеметная очередь, и командир отряда рухнул на землю.

Петр бросился обратно в пакгауз. К Звереву он подойти не мог, там уже были немцы. Козлов по-прежнему лежал за пулеметом. Голова его склонилась к затыльнику «максима», из нее сочилась кровь. Грущенко оттащил его к разбитой двери, наскоро перевязал и залег за пулемет.

Немцы снова двигались сплошной лавиной. На этот раз они оказались со стороны вокзала. Партизан выпустил по ним остатки ленты, и они опять залегли. Грущенко взвалил Козлова на плечи и спустился под откос.

К вечеру он наткнулся на поредевший отряд Костина, который отходил за деревню Сокольники.

В утренней тишине послышался шум приближающегося поезда. Он все нарастал и нарастал. Поезд шел со стороны Новгорода. Партизаны вытянулись вдоль насыпи. Вскоре появился эшелон. Впереди паровоза четыре больших платформы. На них стояли и сидели женщины, дети, старики.

– Сволочи! – крикнул кто-то из партизан и бросился наперерез составу. Следом за ним рванулись остальные.

Николай Березин и Василий Козлов побежали к передним платформам. Миша Девяшин на ходу разрядил весь диск своего ручного пулемета в котел паровоза. Эшелон стал окутываться паром. Какой-то партизан ловко забросил противотанковую гранату в будку паровоза. Поезд стал замедлять ход, и потом остановился. Несколько партизан вскочили на платформы и начали помогать женщинам, старикам и детям слезать на землю и стаскивать свои вещички… Спасенных оказалось несколько сотен человек. Их немедленно отправили в лес.

Охрана эшелона была малочисленной. С ней быстро расправились. В проломах разбитых взрывами и пулеметными очередями стенок вагонов виднелись книжные шкафы, набитые какими-то бумагами, диваны, зеркала, столы и стулья – вероятно, награбленное имущество. Теперь все это было охвачено пламенем.

Ушацкий не отходил от станции Батецкой. На исходе ночи он вывел партизан к мосту. Лежать пришлось долго, часа три. Партизаны мерзли на снегу. Некоторые догадались сделать подстилки из веток пихты и еловых лапок.

Время подходило к рассвету. Партизаны уже видели, как около станционных, зданий и дзотов неторопливо расхаживали часовые. И вдруг неожиданно откуда-то слева донеслись два оглушительных взрыва. Спустя минут десять последовало еще несколько сильных взрывов.

На станции все пришло в движение. Забегали солдаты, доносились крики, команды. Затем в сторону Мойки ушел эшелон с солдатами и над Батецкой вновь повисла тишина.

– Подготовиться к штурму, – подал команду Ушацкий.

Подул легкий ветерок, началась поземка. Немецкие часовые сначала терпеливо переносили это, но потом не вытерпели и стали укрываться от снежного ветра в дзотах и за различными пристройками.

– Вперед, без шуму, – снова подал команду Ушацкий, и полторы сотни партизан двинулись к мосту.

До него остается сто метров, восемьдесят, сорок…

Кто-то из партизан не вытерпел и крикнул: «Ура!».

Его услышали немцы и открыли беспорядочную стрельбу. Но было поздно. Ушацкий с группой партизан уже находился под мостом и укладывал взрывчатку.

На спасение моста фашисты бросили со станции несколько сот солдат. Они сразу же попали под огонь партизанских заслонов. Начался упорный бой. В ход пошли минометы. Они вели огонь по кустарнику, где засели партизаны.

Чтобы выиграть время, партизаны изменили тактику. Они сняли заслоны и неожиданно появились в тылу атакующих немцев и в районе станции. Немцы бросились туда. Партизаны отошли и вновь оказались у моста. Снова в кустарниках начали рваться мины.

Силы были явно неравные. Один за другим умолкали партизанские пулеметы. Только возле одинокой сосны неутомимо строчил «максим» Виктора Смирнова. Он держал под обстрелом всю дорогу и подступы к мосту. Теперь фашисты весь огонь сосредоточили на нем. Все ближе и ближе рвались мины. Вот один из осколков ударился в щиток и отскочил в снег.

«Нащупали, сволочи», – подумал партизан и прекратил стрельбу. Он заправил новую ленту, стал ждать.

Мины больше не падали рядом. Они уже рвались около моста, где Ушацкий закладывал взрывчатку.

Немцы опять побежали вперед, стремясь прорваться к мосту. И снова заработал пулемет Виктора Смирнова. На снегу вновь зачернели трупы фашистов. Неожиданно возле пулемета взметнулось пламя, что-то ударило Виктора по голове. Смирнов пригнулся и только тогда увидел, что затыльник пулемета и снег – в крови.

Он осмотрелся вокруг. Сквозь светлые круги маячили фигуры гитлеровцев. В голове шумело. Он оперся руками о снег и уцепился за шершавую кору сосны. От нее исходил запах тепла и смолы. «Зимой и смола – это мерещится. Значит, дело плохо. Видно, конец», – подумал Смирнов. Он посмотрел на коробку. В ленте патронов уже не было. А немцы подходили все ближе и ближе. Рука машинально потянулась к противотанковой гранате. Она показалась ему очень тяжелой. И в этот момент из-за куста выскочило пятеро немцев:

– Партизан! Хенде хох!

Собрав все свои силы, Смирнов поднял руку с гранатой. Раздалась автоматная очередь и вслед за ней оглушительный взрыв.

Через минуту улегся поднятый взрывом снег. Он слегка запорошил разбросанные в разные стороны трупы немцев. Не было только Виктора Смирнова. Не было и пулемета. На их месте чернела обнаженная земля.

Гитлеровцы вплотную подходят к мосту. Завязывается ожесточенная перестрелка. Один за другим падают сраженные партизаны. В живых остается несколько человек. Они плотным кольцом окружили Ушацкого и не дают фашистам пробиться под мост. Он соединяет под ураганным огнем последние концы шнуров и поджигает основной шнур.

– Готово, прорывайтесь! – кричит он партизанам.

– А ты, Мека? – спрашивают его Воробьев и Седов.

– Бегите! Я остаюсь!

– Мы тоже.

– Приказываю пробиться и взять на себя командование, – кричит на них Ушацкий. В это время получилось какое-то замыкание, шнур гаснет. Ушацкий снова поджигает его, и огонек еле заметно приближается к взрывателю.

Немцы усиливают натиск. Партизаны расходуют последние патроны и гранаты.

– Ну, вперед! К своим! Приказываю!

Алексей Седов и Аркадий Воробьев бросают последние гранаты и пытаются отползти от моста. Следом за ними в сторону отбегают в кусты остальные партизаны.

Немцы смыкают кольцо и отрезают пути из-под моста. Партизаны Сергей Хрижановский, Костя Варнин и медицинская сестра Валя Следова с криком:

– Смерть фашистам! – забрасывают немцев последними гранатами и падают под автоматными очередями.

Раздается мощный взрыв. Огромные глыбы земли, обломки рельсов, шпалы, камни поднимаются высоко вверх.

Под обломками моста героической смертью погиб командир отряда Мечислав Витольдович Ушацкий.

Движение на железной дороге, ведущей в немецкий тыл, было надолго прервано.

Через несколько дней наши отряды подошли к станции Мойка. Она была забита немецкими эшелонами. Ни один из них не мог пройти ни к Батецкой ни к Новгороду: взорванный Ушацким мост все еще не был восстановлен.

– Что, комиссар, будем взрывать их или сохраним? В панике немецкая охрана серьезного сопротивления оказать не сможет, – сказал Шелякин, разглядывая с Лысой горы станцию.

– Может, обождем. Бои идут за Лугу, Гдов уже взят. Мне кажется, эти эшелоны уже наши, их немцам никак не отправить, – ответил я.

– Что будем делать? Опять возьмемся за штурм Батецкой? И хорошо бы бросить несколько отрядов на Оредеж.

В это время прибежал Архипов.

– Товарищ командир, немцы наступают, – запыхавшись, доложил он.

– Где, откуда? – разом спросили мы.

– От Батецкой двигаются в лес, к нашим стогам сена. Много их – не считал.

Это не входило в наши планы.

– Иди, Юра, выясни, в чем дело, и немедленно доложи или прими меры, – сказал Шелякин Брюховецкому.

Партизаны снова начали готовиться к бою.

Брюховецкий не пошел далеко. Километра за два от лагеря он увидел высокую ель и взобрался на нее. Он долго смотрел вокруг, потом сбросил записку: «Немцы повернули обратно на Батецкую. Двадцать фрицев воруют сено Архипыча».

Последняя фраза вызвала хохот.

Не смеялся только Архипов.

– Сено колхозное. Его спасать надо, а вы ржете. Помогите спасти сено, нам кормить лошадей нечем. Дело идет к весне, – ворчал он и упрашивал меня послать туда партизан.

Выручать сено Архипыча вызвался Юра Брюховецкий со своими разведчиками. За ним пытался увязаться и Архипов.

– Куда ты, старина? Ты же комендант и начальник снабжения лесного колхозного объединенного лагеря. Отвечаешь за сотни людей. Как же они без тебя? А сено не пропадет. Видишь, кто идет выручать – Юра.

На ель взобрался Никитин и стал докладывать о ходе операции.

– Сено грузят на шесть саней. Немцев около десяти, – сообщил он.

Через несколько минут Никитин доложил:

– Брюховецкий окружил их.

И тут же раздалась автоматная очередь, за ней вторая. Но стрельба шла слева. Мы бросились туда. Навстречу нам бежала Таня Иванова:

– Наши! Наши пришли! Красная Армия пришла! – кричала она во весь голос. По ее лицу текли слезы, она улыбалась и все повторяла:

– Наши пришли! Наши вернулись!

– Где? Рассказывай толком.

– Наши разведчики их привели. Сейчас они у нашего шалаша, их сотни и все с погонами. Командир зовет кого-нибудь из партизан.

Мы не чувствовали под собой ног. Лицо больно хлестали колючие еловые ветви, но никто этого не замечал.

Вот и лагерь. Здесь все перемешалось: люди плакали, обнимали солдат в серых шинелях с зеленоватыми погонами, с автоматами на груди. Ребятишки все вылезли из шалашей и землянок. В руках они уже держали белый хлеб, большие куски сахара.

Наша группа сразу же растаяла в этой огромной бурлящей толпе освобожденных и освободителей. Я обнимал и целовал солдат, офицеров. Только минут через десять я вспомнил, что меня ищет их командир.

Им оказался капитан Иван Петрович Матюшенко. Мы крепко обнялись, как добрые, хорошие братья, крепко расцеловались.

– Спасибо вам, народные мстители.

– Спасибо вам, что пришли сюда.

– В этом заслуга ваших разведчиков. Они пришли к нам и провели в лагерь. Мы же вклинились сюда и завязываем немцев в мешок. За нами двигаются крупные силы пехоты и техника. Вот-вот подойдут.

Мы отошли в сторону. Капитан вынул флягу. Достал стаканчик.

– За победу! – сказал я.

– За народных мстителей! – ответил капитан Матюшенко.

…Мимо нас проходила пехота, ехали артиллеристы, минометчики, грозно покоились на своих местах гладкие снаряды «катюши». Они шли целый день, шли вперед, на запад.

Это было шестнадцатого февраля тысяча девятьсот сорок четвертого года.