Текст книги "Сбить на взлете (СИ)"

Автор книги: Илья Бриз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Как это ни странно, но командование тот бой нашей третьей эскадрильи и моей пары с многократно превосходящими по численности немецкими самолетами не забыло – сорвали же бомбежку войск Красной армии. Орденами наградили многих. Меня по совокупности – все-таки десяток лично сбитых на счету – третьим орденом "Красного знамени". Раньше, по приказу Сталина от девятнадцатого августа сорок первого года, за такое к Герою представляли, но позже планку, похоже, повысили. Нынче пятнадцать подтвержденных уничтоженных немецких самолетов требуется. Прикрутил пятиугольную колодку – пришлось винт припаивать по образцу первых двух "Знамен", которые были на "закрутке", а то булавка очень уж ненадежно выглядела – к мундиру и задумался. Почему у летчиков больше всего наград? Неужели наш вклад в боевые действия настолько весом? Да, во время схватки в воздухе требуется и личный героизм, и мужество, и умение. Но ведь солдаты и офицеры, воюющие на земле, рискуют ничуть не меньше. Или просто наши бои заметнее? Практически по поговорке: "На миру и смерть красна"? В чем-то большие начальники правы – по краю ведь каждый день ходим. Как бы Валюша сироту не родила... С другой стороны, надо признать, эффективность действий авиации в современной войне очень высокая. Один бомбардировщик по сути можно приравнять к целому батальону пехоты – столько же, если не больше, немцев за то же самое время косит. А вот как посчитать результативность истребителя? В частности меня?

* * *

Какое все-таки противное выражение – оперативная пауза. Кукуем на земле – райское время для политработников. Партийные и комсомольские собрания, лекции о международном положении, о втором фронте, политинформации. Тут вдруг разведка прибежала – им в очередной раз срочно требуются аэрофотоснимки Кенигсберга – важнейшего вражеского логова обороны. Тем более что по данным той же разведки над городом облачности относительно мало. Частенько даже солнце проглядывает.

– Увы, – отрицательно покачал головой Подольский, – во-первых, погода – нет у меня летчиков, способных летать в таких условиях, – зимние дожди в Прибалтике, надо признать, страшно унылая штука.

Ну, здесь подполковник несколько привирает. Он сам отличный штурман, да и я, смею надеяться, и цели, а затем, и свой аэродром под облаками найду. Особенно если маяк-радиопривод вовремя включат.

– Но, что хуже всего, – продолжил комполка, – вся Восточная Пруссия насыщена "ахт-ахтами". И больше всего их именно в Кенигсберге, – да уж, восьмидесяти восьми миллиметровые длинноствольные зенитки – пятьдесят шесть калибров или почти пять метров! – это серьезно.

– Но ведь надо... – несколько растерянно протянул подполковник из штаба армии.

– Сан Саныч, а если от моря зайти? Причем не с востока, а с севера? С большой высоты на переменной скорости снижения? Немецкие зенитчики просто не будут успевать переустанавливать на снарядах высоту взрыва, – зенитные разрывные снаряды имеют специальный механизм подрыва, который необходимо взводить перед выстрелом на определенное деление.

– В американскую рулетку поиграть захотелось? – недовольно пробурчал комполка. – Вот ты и лети сам, а я на такое не подписывался.

В принципе Подольского понять можно – высшую награду он уже получил, война к концу, перспективы в будущей жизни отличные, так зачем нужны эти... скажем так, приключения? Ладно, даже мысленно не будем оскорблять заслуженного командира полка.

С другой стороны – ну ведь не просто же так этот подполковник из разведотдела армии к нам прикатил? Ему ведь не для отчета эти снимки нужны, а для дела. Чтобы представить исчерпывающую информацию в штаб. А при правильно спланированной операции потери наших войск будут заметно меньше. На одной чаше весов один пилот, а на другой – сотни, если не тысячи жизней простых солдат. Меня ведь беременная Валюша ждет! А этих бесчисленных Ванек и Петек разве никто дома не дожидается? И смогу ли потом смотреть в глаза вдов и матерей, не дождавшихся сыновей с этой войны?

Страшная это все-таки штука – совесть. Пафосно, наверное, со стороны выглядит? Решено – полечу! Я ведь не для галочки в бой иду...

Риск? Охрененный, но если правильно все прикинуть... Вылететь еще до утренней зорьки, набрать высоту до статического потолка – десять с половиной тысяч метров – затем полого пикировать со скольжением где-то до половины пути начиная от берега. Порядка пятнадцати километров протопать и опять вверх потянуть? Замудохаются ведь немцы точно отслеживать мою траекторию. Да и скорость на снижении под семь сотен будет – все опасное время порядка пяти минут. А они ведь еще не проснувшиеся будут – привыкли воевать по расписанию. Пока оденутся – все-таки минус три на улице – пока до орудий добегут, получат целеуказания, развернут стволы на заградительный огонь. Можно попробовать – надо ведь как-то отметить собственное совершеннолетие? Мальчишество? Нет – опыт и строжайший расчет!

Хорошо выспавшись – завалился сразу после плотного ужина – завтракал еще в полной темноте. Большая чашка крепкого черного кофе, чуть подсохшая белая булочка с маслом и клубничным джемом поверху. Две казбечины, не торопясь выкуренные перед стартом – я уже облачился в теплый меховой комбинезон с электроподогревом – и в кабину. Посмотрел на столпившийся народ. В воздух машину выпускает непосредственно техник – Елизарыч собственной персоной – но готовят ее к полету множество людей. Говорят, в авиации на одного летчика приходится до тридцати-сорока разных "земных" специалистов. Само собой разумеется, успех пилота – их успех, неудача – недоработка большого коллектива. Все в той или иной мере участвуют в подготовке полета. Помахал рукой и закрыл фонарь.

Взлетел очень легко – пушка и крупнокалиберные пулеметы сняты. Боеприпасы к ним, соответственно, тоже отсутствуют. Меньше вес – лучше скороподъемность и маневренность. А эти факторы мне сейчас ой как потребуются. Немцы мой пролет на север наверняка засекли – у них здесь радиолокаторов хватает. Но над морем должны были потерять – дальность обнаружения маловата. На практический потолок вышел, уже повернув к суше – всего-то в пяти километрах от берега. Все нормально, только пить очень хочется – разряженный воздух с кислородом на этой огромной высоте жуть как сушит носоглотку, постоянно хочется облизать губы, глотнуть воды. Перетерплю, не маленький. Ха! А ведь восемнадцать мне уже исполнилось – мама говорила, что в первом часу ночи орать начал как оглашенный. Мама, мама... Этот полет – тоже месть за тебя и отца. Интересно, сколько жизней наших бойцов спасут фотоснимки?

Опомнились – мне до города треть пути осталось, а они только-только открыли заградительный огонь впереди по курсу. Вспухающих сероватых разрывов зенитных снарядов вокруг появилось множество. Но с очень большим разбросом как по расстоянию, так и по высоте. Тем лучше – летел ведь по горизонту без потери высоты. Теперь можно все время идти в пологом снижении со все время изменяемой вертикальной скоростью. Ну и скольжением с курсом все время играть. Со скоростью осторожнее – ходят слухи, что если превысишь семь сотен в час, то фонарь может отсосать. Он у меня вообще-то на этот случай дополнительно закреплен – изнутри только аварийный сброс работает. Но все равно не перестараться бы. Ну вот и огромный Кенигсбергский замок – внушительно смотрится. Зенитки ополоумели, да вот только все время мимо стреляют. Включаю АФА, и короткая пятисекундная "площадка" на шести тысячах метров. Ага, опоздали зенитчики – разрывы снарядов чуть ли не полукилометром выше. Пикирование до четырех и еще десятая часть минуты на боевом курсе. Теперь деру с переменной траекторией полета. О, пара Густавов взлетает – очень хорошо, еще и аэродром можно зафиксировать на пленке – три секунды горизонтального полета, не больше. А мессеры все равно не догонят – кишка тонка в наборе высоты большую скорость набрать. Отворачиваю почти на восток – так ближе к линии фронта. Да и моя бывшая третья уже должна быть в воздухе – готовят "худым" очень горячую встречу из своих пушек и крупнокалиберных пулеметов.

Ни фига себе – все прошло как по маслу. Возвращались на свой аэродром в приподнятом настроении. А тут... Мне когда-то папа рассказывал об этом красивейшем явлении. Другие опытные летчики тоже не один раз упоминали. Кто-то даже, описывая зрелище, экспрессивно выразился: "Увидел, и помирать не страшно!"

Мы двигались курсом на восток-юго-восток на эшелоне две тысячи почти точно навстречу солнцу. Попали под легкий дождь из висящей на несколько километров выше тучки. Я даже оторвал руку от рычага нормального газа, пытаясь протереть глаза. Видение было сказочно-чудесным. Яркое слепящее светило выглянуло впереди из-за облака, и прямо перед самолетом волшебно вспыхнула всеми своими насыщенно-яркими и одновременно хрустально-прозрачными цветами огромная круглая радуга. И летели мы, а казалось – падали, точно в центр этого великолепия[50]50
  А не сказка это. Сам в юности наблюдал несколько раз это красивейшее зрелище, летая на примерно таких же высотах.


[Закрыть].

* * *

Орден «Ленина» за одну единственную разведку? Непостижимо! Но командование именно настолько высоко оценило мой полет над Кенигсбергом. Оказывается, съемка помогла вскрыть всю систему зенитной обороны города – на распечатках были отчетливо видный вспышки выстрелов «ахт-ахт». То есть, когда начнется штурм, наши бомбардировщики, зная с какой стороны безопаснее заходить на цели, быстрее уничтожат ПВО противника и, следовательно, понесут меньшие потери. С учетом того что, как уже при разборе полета выяснилось, я был не первым – успели потерять в разведке над Кенигсбергом две «Пешки» с экипажами. Ну, тихушники – зла на них не хватает. С другой стороны – если бы знал заранее, то вряд ли бы решился на этот полет.

Что больше всего радует – за орденом отправляют в столицу. Жену почти полгода не видел. Валюшины фотографии – это, конечно, хорошо, но обнять любимую будет еще лучше. Сдаю дела уважаемому "аксакалу" полка, Лехе Годоляке, и завтра, нацепив новенький мундир с золотыми погонами и понавесив на него все награды, помашу рукой своим парням и "вечерней лошадью", то бишь Ли-2, в девичестве звавшийся Дугласом, отбуду в Москву. Судя по сводке погоды, в столице заметно прохладнее, чем в Прибалтике, но мне почему-то кажется, что теплый Валенькин взгляд согреет меня лучше любой шинели.

Утром с хорошей компанией штабных загрузились в транспортник. Настроение у всех офицеров было отличным – все-таки переломили мы хребет фашистской гадине. Теперь уже на все сто понятно, что пусть не в этом году, а в следующем, но войдем в Берлин и покараем фашистскую нечисть. Немножко подпортило сообщение, что с нами летит некий большой начальник. Вот-вот появится – тоже вдруг зачем-то потребовалось отбыть в столицу. Два истребителя сопровождения уже успели подняться в воздух и сейчас наматывали круги над аэродромом в ожидании взлета нашего Ли-2. Начальник так и не появился, поэтому взлетели почти с получасовой задержкой. Прикрывавшие нашу машину "Лавочкины" проводили полсотни километров и отвернули назад – горючку-то еще над аэродромом пожгли, в ожидании нашего вылета.

– Да здесь немецких охотников быть уже не должно – достаточно далеко от фронта отлетели, – высказался бравый старлей, провожая взглядом удаляющиеся "лавки".

– Не скажи, – вдруг хмуро покачал головой капитан в великоватом полушубке, – по закону подлости, именно в таких случаях и появляются.

Я внимательно осмотрел небо с одного борта, потом метнулся к иллюминаторам другого – накаркал капитан. Два "худых" уже заходили на наш самолет. Бортстрелок открыл огонь из Березина в верней турельной установке слишком рано. Я, оттолкнув радиста от шкворневого ШКАСа в хвосте машины, успел отогнать от нашего хвоста одного мессера. Но другой, зайдя снизу, сходу поджег левый мотор. Тысячесильный АШ-62ИР, точно такой же, как на последних сериях "Ишаков", выплюнув клуб черного дыма, вспыхнул ярким пламенем. Пилоты бросили машину вниз – все-таки преимущество немецких истребителей по скорости и маневру было очень уж большим. Правый мотор пережил своего собрата всего на пару минут. Правильное решение – сходу садиться на вынужденную – было принято слишком поздно. Худые, практически не обращая внимания на мои экономные очереди – стрелок в турели был уже мертв, а у техника со вторым скорострельным пулеметом закончились патроны – прошивали из своих пушек фюзеляж насквозь. То ли один из летчиков в кабине был еще жив, то ли оттримерована машина была правильно, но мы еще как-то летели в пологом снижении. А затем был удар о заснеженное поле, выбивший из меня дух. Пришел в себя от вялых пощечин – накаркавший капитан, истекая кровью из развороченного бедра, пытался что-то сказать.

– Лесные... – и, умирая, указал на правый борт.

Картина, открывшаяся в иллюминаторе, не порадовала. От перелеска к дымящему самолету, грамотно прикрываясь пологими холмиками и неровностями земли, короткими перебежками двигались люди с оружием. Никак не бойцы РККА, так как разномастные стволы были направлены к нам, а не наоборот. Тогда-то и дошло, что пытался сказать капитан – лесные братья, как называли себя отщепенцы, с самого начала войны служившие гитлеровцам. И уходить было уже поздно – редкие выстрелы и короткие очереди слышались со всех сторон.

Не повезло. Называется, слетал в Москву за орденом. Выдрал из турели крупнокалиберный пулемет, проверил ленту – патронов еще хватало – и приготовился открыть огонь, когда враги подойдут ближе. Противники почему-то тянули. Догадались, что здесь их ждет очень горячий прием из Березина? Хотят взять живым?

Поудобнее устроился у большой рваной дыры – практически амбразура – в левом борту фюзеляжа. Устроился и задумался перед своим последним боем. Увы, но на земле, а не в небе, где кое-какие умения у меня присутствуют. Последнее время буквально мучило одно чужое воспоминание – документальные кадры кинохроники. Огромный ядерный гриб над вражеской столицей. Ну ведь не должно быть такого в нашем мире – войска Красной армии наверняка возьмут вражескую столицу раньше, чем американцы сделают атомную бомбу. Тогда откуда взялись эти кадры? Или мое вмешательство в историю оказалось настолько существенным, что ход войны уже изменился?

Размышления были прерваны длинной очередью из МГ-42. У лесных братьев есть пулемет – очень плохо. Но живым им все равно не дамся. Перед глазами вдруг мелькнуло лицо жены и почему-то та круглая радуга...

* * *

– Капитан, вы соображаете, что говорите? – раздраженно вскинулся подполковник. – И что я теперь должен докладывать командующему армией? Что кто-то вовремя не озаботился о замене выработавшего бензин сопровождения для транспортного Дугласа? В результате чего самолет был подбит вражескими истребителями и сел на вынужденную? Много жертв?

– Они вспыхнули еще в воздухе, – вздохнул капитан, – а когда все-таки сели...

– Что там еще?

– Судя по обнаруженным следам, был бой с "лесными братьями". Отсутствуют тела трех человек. Возможно, литовцы – остатки одной из разгромленных айнзацгрупп ваффен-СС – взяли в плен старших лейтенантов Козинцева и Давыдова, а также гвардии майора Воскобойникова.

– Чертенка? – ужаснулся подполковник.

– Его, – уныло подтвердил капитан, – подняты по тревоге все комендатуры. В район вынужденной посадки направлен батальон войск НКВД, но надежды найти... – он только удрученно пожал плечами.

* * *

На девятое мая встретились уже ближе к вечеру у Антона. Два бобыля, которым не с кем скоротать время в старости. Один вдовый, другой, Виктор, вообще непонятно как – жена, с которой годы не поддерживал никаких отношений, и выросшие дети в далекой России, которым он не очень-то был нужен. Сами старики не воевали, родились уже после той великой войны. Но тех, кто погиб или проливал кровь, чтобы защитить Родину от коричневой чумы, уважали дюже.

На экране громадного плоского телевизора крутились документальные черно-белые кадры.

Самолет с красными звездами на крыльях только оторвался от взлетной полосы, как его пронзила очередь из авиационной пушки. Несколько хорошо заметных рваных дыр появились в правом крыле и фюзеляже. Подбитый истребитель повело в сторону, он накренился и вмазал в землю. Взрыв был не очень ярким – все закрыла взметнувшаяся земля. Впрочем, картинка на экране тут же сменилась на другую. Теперь трассирующие очереди рвали уже самолет с черными крестами на крыльях. Немец чадно задымил и, перевернувшись, свалился в крутое пикирование, из которого уже не вышел. Объектив камеры проводил фашиста до самой земли, где тот почти вертикально воткнулся в какие-то развалины, вызвав вспышкой взрыва засветку всего изображения. Новый кадр: из ровного строя "лаптежников" один за другим пикировщики переваливались через крыло, чтобы довольно точно сбросить бомбы. Но вдруг между этих хищников появилась пара маленьких тупоносых вертлявых ястребков, которые сходу сбили один "Юнкерс" и попытались обстрелять второй. Кадры на экране сменялись довольно быстро. Если вначале немцы больше бомбили, то к концу довольно длинной видеозарисовки их били и били советские истребители.

– Наливай, – коротко потребовал Виктор, отвернувшись от телевизора. Он почему-то сегодня в этот праздничный день был грустным.

– Ты чего, Вить? – немного обеспокоенно спросил Антон.

– Да понимаешь, историю одну вспомнил, – он, молча, не чокаясь, опрокинул в себя стопку, поднес к носу горбушку черного хлеба, занюхал, достал сигареты, закурил, взял с дивана гитару, выдал несколько переборов, а потом спел свою любимую из Высоцкого:

 
Их восемь – нас двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть!
Серега, держись, нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять...
 

– Ну, – поторопил Антон, когда чуть успокоившийся Виктор отложил гитару и потянулся по новой наполнять стопки.

– Да так, – попытался отмахнуться тот, но под настойчивым взглядом друга все-таки начал рассказывать: – Что в юности я в летном гражданской авиации учился, ты в курсе. Ну и как вылетел из него по известной графе в паспорте, хотя в справке было написано, что по меднесоответствию, тоже знаешь. Был у нас там в звене один курсант. Очень шебутной был парнишка. Вот как-то вечером в курилке, когда время сампо (сокращение от самоподготовки) кончилось, он и рассказал историю. Очень странную историю, невероятную. Якобы был в одном истребительном полку мальчишка, на сорок первый год четырнадцать ему было...

Рассказывал Виктор долго. Они успели пропустить несколько стопок беленькой, перехватывая со стола то балычок, то солененькую брынзу в качестве закуски.

– Ну, в общем, не поверил ему никто, – подвел итог рассказу Виктор. – Слишком уж фантастическая история.

Антон согласно кивнул головой. Семнадцатилетний майор в кабине боевого истребителя? Десяток сбитых врагов? Быть такого не может!

Но друг вдруг вскинулся и продолжил:

– А через неделю в училище приехал отставной генерал-майор в авиационной форме. Рожа страшная, в красно-фиолетовых разводах. Как потом выяснилось – горел в самолете. Ну, хоть и гражданское училище, но встречу с ветераном войны организовали. По накачивал этот генерал нас лозунгами за советскую власть, а вечером забрал к себе в гостиницу того шебутного курсанта из нашего звена – родственник оказывается. Его проведать и приехал. А через день, уже перед отъездом ветерана, кто-то из наших и спросил генерала в лоб, мол, правда та история или нет? Нас вокруг человек пять или шесть было. Старик огляделся, усмехнулся и, что весьма удивило, ведь середина семидесятых, размашисто перекрестился: "Вот те крест! От первого и до последнего слова. Венька, его старший брат, – указал на шебутного, – Оренбурское имени Чкалова уже закончил, на тяжелых Сушках летает. А этот слишком далек от армейского порядка. В Аэрофлот подался".

– Подожди, – не понял Антон, – так что, парень все-таки выжил?

Виктор пожал плечами: – Из того, что мне удалось выяснить, известно только, что она родила в первых числах мая сорок пятого года. Уже после разгрома Японии тот обгоревший генерал нашел женщину – Кольку-то он официально усыновил. Следовательно, ее ребенок ему внуком считается. Что там было сразу после победы, совсем не понятно. Но знаешь, что для меня важнейшее в этой истории? – и сам же ответил: – Сколько еще было таких безвестных мальчишек, без единого колебания вставших в самое тяжелое время той войны на защиту Родины против сильнейшего врага? Вставших и сложивших головы?

Друг задумчиво покивал головой, а потом вскинулся:

– Слушай, а в архивах посмотреть?

– В открытых источниках пусто, никаких следов, столько лет прошло. А в закрытые фонды кто ж меня пустит? Но вот кое-что что однажды по одному каналу все-таки выяснил. До конца проверить не смог, но продолжение истории еще фантастичнее...