Текст книги "Сбить на взлете"

Автор книги: Илья Бриз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Чего вдруг выдернули?

– Ерунда всякая, – поморщилась жена. – Какому-то недоучке взбрела в голову идея делать ракеты с самонаведением на излучаемое мотором самолета тепло. Засекать с помощью болометра источник инфракрасных волн и наводить на него реактивный снаряд в автоматическом режиме.

– Болометра? – ну не говорить же Валентине, что нечто подобное и мне хотелось бы соорудить. И в подсознании что-то такое крутиться про головки активного самонаведения. Вот только про этот таинственный прибор с названием на букву «Б» я услышал впервые.

– Датчик инфракрасного излучения, – пояснила жена, – очень тонкая черненая платиновая пластинка, у которой сопротивление от мельчайшего нагрева меняется. Посчитали выделяемое мотором тепло – у того же Мессершмитта bf-109g порядка тысячи киловатт – прикинули, сколько уходит в воздух через выхлопные патрубки, радиаторы и винт. При скорости около шестисот километров в час – это под сто семьдесят метров в секунду – разница температур оказалась настолько мала, что уровень шумов самого лучшего лампового усилителя для этого болометра оказался в несколько раз выше самого сигнала. Еще и быстродействие этого болометра минимум на порядок ниже, чем требуется. Никак не уследить такому устройству за целью.

– Пустышка, – дошло до меня. А жаль, На первый взгляд идея была заманчивой.

– Правильно, мой хороший. Может в будущем и придумают какие-нибудь новые датчики, но сейчас такие ракеты, увы, нереальны, – и сама спросила: – Тебе завтра опять в этот институт нейрохирургии на процедуры?

– Нет! – я гордо выпятил тощий живот. – Сказали, что практически здоров, за исключением некоторого недостатка веса. Еще недели две-три, и дадут допуск на полеты. Я уже сейчас достаточно сильный! – поднял для подтверждения довольно завизжавшую жену. Посмеялись и поцеловались.

– Надька сала копченого где-то раздобыла приличный шмат и очень дешево. Будешь, пока я ужин приготовлю?

– Спрашиваешь! – дальше я был очень занят процессом уничтожения нежной пряной корейки – мяса в распластанном на тонкие ломтики сале было не меньше жира – со свежим ржаным хлебушком. Смотрел на жарящуюся опять-таки со свининкой картошку, ловил носом божественные ароматы и методично жевал таящие во рту бутерброды.

С одной стороны все вроде бы прекрасно, а на душе кошки скребут. Вот угораздило меня пулю в череп словить во время этой чертовой оперативной паузы. Как теперь в глаза ребятам смотреть буду, не представляю. Я жирок в тылу нагуливаю, а они там, на Курской дуге, с лучшими асами Геринга бьются. Сообщения Совинформбюро как всегда приглажены, но читать между строк я уже давно научился. Рвутся немцы, навалились всеми силами и пытаются взять в огромный котел большую группировку наших войск. По флангам ударили, накопив достаточно сил для мощного удара. Вот ведь знали наши большие начальники о появлении у противника тяжелых танков. Вроде бы даже готовились, понаделав самоходок, а толку не очень-то много. Броня у «Тигра» толстая – семидесяти шести миллиметровая «ЗиС-3» прямой наводкой в лоб не берет – а пушкой на него знаменитую зенитку «ахт-ахт» поставили – увы, но дырявит наши т-тридцатьчетверки только так. С самолетами все-таки проще. У фрицевского тяжелого истребителя ФВ-190 только пушек много. По маневренности нашему Ла-5 заметно уступает. Ну а на малых и средних высотах Як-9 при правильной организации боя только так справляется. Вот в этой-то организации все дело и состоит. Как же все-таки неудачно я под пулю подставился. И, что весьма неприятно, четко понимаю, что сам во всем виноват. Недоучка. Неправильно оценил ситуацию во время того боя.

Глава 11

– Да, Всеволод Николаевич, вы оказались полностью правы – очень интересный мальчишка оказался. Тот пакет документации по турбонагнетателю, хотя почерк не парня – явно его работа.

– Жестко кололи? – поинтересовался Нарком государственной безопасности СССР, поднимая голову от толстой папки с документами.

– Как можно, Всеволод Николаевич? Вы же предупредили. Наш это паренек, преданный стране и смелый. Одна прибавка возраста, чтобы на фронте остаться, многого стоит. Свои награды честно заработал. С моей точки зрения большего заслуживает, – оба мужчины были в гражданских костюмах, но по разговору чувствовалось, кто очень большой начальник, а кто не на самых первых ролях. Но доверие наркома к докладчику тоже ощущалось, потому и велся разговор в виде доверительной беседы.

– Увидели и даже задерживать не стали – после тяжелого ранения кожа да кости. Опрашивать в таком состоянии просто бессмысленно – умер бы прямо во время первого допроса. Поступили иначе – встретили на вокзале и довезли как попутчика до дома, где по вашему распоряжению квартира его жене выделена. Месяц выдержали, чтобы хоть немного мяса наросло, а потом парочку наших экспертов к нему аккуратно подвели в институте нейрохирургии под видом лечения после тяжелейшей контузии. Использовали в минимальных дозах спецсредство. Медики уверили, что никаких отрицательных последствий для здоровья быть не должно.

– Велихов, не тяни. Интересное что-нибудь было?

– Что-нибудь? – несколько вольно улыбнулся подчиненный. – Да там на годы вперед работы не одному институту хватит. Хотя явный бред тоже присутствовал. Но научно-технические идеи весьма хороши. Гуревич, когда ему результаты гипно опроса по самолетам показали, схватился за бумагу и отдавать не хотел.

– Михаил Иосифович? – переспросил нарком. – Тот, что у Поликарпова работал, а теперь младшему брату Микояна самолеты делает?

– Он самый, Всеволод Николаевич.

– Почему именно ему?

– Со слов мальчишки, только этот конструктор, Сухой Павел Осипович, Туполевы отец с сыном, Антонов и Ильюшин что-то дельное после войны делали.

– А Яковлев? – удивился большой начальник. – Парень же по твоему предыдущему отчету чуть ли не молится на его самолеты!

– У него потом нормальными только учебные машины будут, – поморщился ведущий сверхсекретной разработки «Найденыш», – барражирующий перехватчик, самолет вертикального взлета и посадки, а также пара реактивных пассажирских лайнеров особой погоды не сделали.

– Ладно, – усмехнулся нарком, – так что там по авиации?

– Несколько основополагающих принципов, – подчиненный докладывал, как будто документ перед собой держал и зачитывал, – первое – причина затягивания в пикирование на скоростях, близких к скорости звука. Немцы по сведениям разведки уже не первый десяток своих реактивных Мессершмиттов-262 из-за этого вместе с пилотами теряют. Наш летчик-испытатель капитан Бахчиванджи на опытном ракетном перехватчике БИ-1 в конце марта по этой же причине погиб.*

– Конкретнее, Велихов. Или очень сложно? – смерть одного советского пилота Меркулова не очень-то заинтересовала.

– Отнюдь, Всеволод Николаевич, даже мне понятно. На огромных скоростях точка приложения подъемной силы смещается назад, самолет сваливается в неконтролируемое пикирование, за счет силы тяжести еще набирает скорость и разбивается.

– Способ «лечения»?

– Относительно простой – крылья с очень большим углом стреловидности или вообще треугольные. Плюс – цельноповоротный стабилизатор со специальными очень длинными сдвинутыми вперед наплывами в корне крыла, которые начинают работать на сверхзвуке и поддерживают балансировку по тангажу примерно постоянной во всем диапазоне скоростей.

– Тангаж?

– Наклон самолета вверх или вниз, – немедленно пояснил подчиненный.

– Дальше, – удовлетворенно кивнул совсем недавно вновь назначенный Нарком государственной безопасности.

– Принцип постоянного миделя – сопротивление потоку определяется максимальным сечением, поэтому при проектировании необходимо ужимать и укладываться в него по всей длине машины. Ну и связанная с этим принципом, так называемая интегральная схема – фюзеляж распластанный, как у камбалы, и дает до половины подъемной силы. Килей при этом желательно два – что-то там такое с устойчивостью. Двигатели что на наших лучших машинах, что у вероятного противника, – очень неприязненная улыбка, – тоже в двойном количестве.

– И на тяжелых машинах? – удивился Меркулов. На «Вероятного противника» он внимания не обратил.

– Нет, – отрицательно покачал головой Велихов, – здесь известны только разработчики – Туполев, Мясищев, Новожилов, Антонов, Архангельский, Бериев и некий Бартини, но совсем уж невнятно.

– Итальянец, что в шарашке у Лаврентия Палыча сидит. Надо проследить, чтобы после войны выпустили. А что по винтокрылам?

– Тоже только фамилии – Камов и Миль.

– Ну а сами двигатели?

– Будущее у соосных осевых компрессоров на одной оси с газовыми турбинами.

– Газовыми? – очень удивился нарком.

– Только термин. Горючее – керосин. Мальчишка и здесь надоумил – гидростатические подшипники. Валы не надо полировать, как пытались делать наши инженеры – требуется только относительно грубая шлифовка, но с высокой точностью. Тогда масло, подаваемое под большим давлением, будет образовывать нечто вроде ванны. Обороты – до сотен тысяч в минуту. В перспективе можно будет получить тягу, превышающую взлетный вес самолета.

Меркулов задумчиво покивал головой.

– Получили множество намеков на отдельные перспективные устройства. Фотоумножители, малогабаритные в далеком будущем телефоны-радиостанции, расцвет радиолокации – возможно будет сделать даже весьма точные самолетные прицелы. Очень серьезное развитие ракетного дела – вплоть до полета человека в космос. Но для этого потребуется строительство не одного завода, а нескольких новых отраслей промышленности. Весьма дорогостоящих отраслей. Подтвердилась возможность создания сверхмощного оружия по известному вам делу, – вслух назвать секретнейший заокеанский проект Велихов не решился. – Ну и, вероятно, самое сладкое – общие направления так называемых цифровых технологий, завязанных на некую теорию полупроводников и принцип сверхвысокой очистки материалов для них – зонная плавка. Перспективы просто захватывающие, но работы минимум на десятки лет для очень больших научных коллективов.

– И тоже требуют огромных вложений, – констатировал Нарком.

– Не намного дешевле, чем запланированные после войны работы Специального комитета** ГКО, которым будет руководить Берия, – подтвердил Велихов.

– У нас кто-нибудь уже занимается этим?

– Есть теоретик полупроводников некий Давыдов Б.И. и еще несколько человек из так называемой Ленинградской школы физиков.

– Значит, с этим тоже подождем до конца войны. Что-либо более насущное есть?

– Сведения крайне отрывочные, разрозненные… – виновато стал отрицать подчиненный.

– Прикрытие операции?

– Запасной вариант не потребовался. Фигурант сам не подозревает об опросе специалистами-гипнотизерами.

– Необходимость изоляции?

– По утверждению работавших с ним психологов – крайне нежелательна.

– Обоснование?

– Мальчишка на грани шизофрении из-за этих непонятно откуда взявшихся знаний. Некоторые из экспертов считают, что парень сам не подозревает об их наличии. Тронем – потеряем возможный источник ценной информации из-за распада личности. У обоих ведущих специалистов, работавшим с ним, есть особое мнение.

– Точнее, пожалуйста.

– Информация проявилась в результате травмы черепа. Попытка целенаправленного опроса в сознании может привести к потере объекта.

– Недопущение к боевой работе, чтобы исключить возможную гибель источника?

– Также не стоит – есть версия, что информация подсознательно осознается во время больших эмоциональных всплесков. То есть – во время боя. А достаточно жесткую врачебно-летную экспертную комиссию парень, как это ни странно, уже прошел. Организм молодой, крепкий – серьезных противопоказаний к работе по специальности не обнаружено.

– А если собьют над территорией противника? У немцев подобная химия как бы не лучше нашей будет.

– Для ее применения надо знать, кого и о чем спрашивать. Мы на мальчишку почти год выходили. Если бы не его прокол со стержневыми лампами, изобретенными якобы женой, то до сих пор бы искали, – парировал подчиненный. – Плюс – весьма осторожный подход к объекту. А противник церемониться в такой ситуации никак не будет. При первом же допросе с пристрастием сведут парня с ума, но даже крох информации не получат.

Видимо объяснения Меркулова удовлетворили, так как он перешел к следующему вопросу:

– О новой кардинально улучшенной штучной машине уже позаботились?

– Пока не требуется – эта после замены цельнометаллических плоскостей на опытном производстве в КБ как новенькая. Конструкторы очень желают побеседовать с фронтовым испытателем.

– Парень не проболтается?

– Но он же сам не в курсе, – пожал плечами подчиненный.

– Тогда можно, – благосклонно кивнул Меркулов, – как залегендировали переданную разработчикам теоретическую информацию?

– Стандартно, – немедленно ответил Велихов, – источник секретный, разглашению какие-либо сведения не подлежат вплоть до… – движение ребра ладони поперек горла. – И потом там ведь ни одной формулы, ни цифры – одни намеки и принципы действия. Только правильные направления развития науки. Конструкторам почти открытым текстом намекнули, что могут присваивать себе переданные идеи. Пусть хоть наименования дают по своим фамилиям. Кто ж после такого признается, что не его открытие?

– М-м-м-м. Ну что же, – задумчивость на лице наркома сменилось уверенностью, – все полученные научные данные держать только в спецхране. Проектные работы, не требующие больших ресурсных вложений, продолжать. Негласное наблюдение за основным объектом проекта «Найденыш» вести в том же режиме.

– Всеволод Николаевич, наверх что-нибудь сообщать будете? – осторожно поинтересовался подчиненный, заодно проверяя степень доверия к себе большого начальника.

– Все причастные к делу надежно проинструктированы?

– Исключительно наши люди, – заверил Велихов, в первый момент скрывая довольство. – К тому же круг допущенных достаточно узкий. Три медика – генерал с психологами-гипнотизерами – и два моих лучших оперативника. Все на весьма жестком «крючке», – на лице подчиненного мелькнула весьма хищная улыбка, – понимают, что в случае прокола ни им самим, ни семьям… – заканчивать предложение куратор проекта не стал – сам находился в точно таком же положении. – Остальные сотрудники задействованы втемную.

– Тогда подожду – слишком много еще неясного, – ответил Меркулов, полностью уверенный в своих людях – если он «потонет», им тоже не жить. И даже не потому, что нарком такой уж злобный. Просто времена такие – или ты, или тебя. Сама структура органов Государственной безопасности диктует правила – один раз вошел в систему, а обратной дороги уже нет и не будет. Потом вновь задумался об аппаратных играх на самой верхушке власти страны. Хозяин, судя по всему, после войны долго не протянет. Для кого тогда приберечь нежданные ранее козыри?! Или самому попробовать разыграть?

* Реальная историческая информация.

** Именно так назывался проект СССР по атомному оружию. Начало работы 20.08.1945 г.

* * *

Что-то тут не так. Нутром чую, а понять не могу. Мою пострадавшую «чертову дюжину» для ремонта в Москву на опытный завод привезли. Как будто нельзя было новые плоскости в полк отправить. Конструкторы очень интересовались поведением машины в бою. Честно признался, что существенный недостаток только один – такой истребитель давно должен быть на фронте в большом количестве. Объяснили, что подобные машины уже готовятся к серийному производству. Только вот это дело даже в военное время не очень быстрое – ни в коем случае нельзя снижать выпуск тех моделей, что сейчас на конвейере. В любом случае с точно такими же характеристиками массово выпускать не получится – слишком дорого. «Чертову дюжину» делали для эксперимента – увы, недостаточно технологична. Новая модель будет называться не Як-1М прототип, как моя, а Як-3. По внешнему виду и аэродинамике от этой машины без существенных отличий. Разве что конструкция будет все-таки не цельнометаллической, а смешанной – алюминия в стране по-прежнему не хватает.

В общем, крыло поменяли, послушали мои хвалебные речи и, узнав о ранении и его причине, установили другую бронеспинку с увеличенным изголовьем кресла. Фонарь кабины получил систему аварийного сброса. Поставили автомат регулировки нагрева охлаждающей жидкости АРТ-41, который избавил меня от необходимости постоянно следить за указателем температуры. Новые эргономичные рукоятки газа и регулятора шага винта также упростили управление самолетом. Тут еще моя благоверная постаралась – выбила по своим каналам необходимый допуск – сама удивилась, быстро получив – обрядилась в форму и привезла опытный вариант радиостанции на стержневых лампах и специальную безмачтовую антенну. Чувствительность с избирательностью приемника выше, мощность передатчика больше. И все это при питании от одного умформера и меньшем весе. Заводской испытатель облетал ласточку, восхитился и отдал перегонщику, чтобы в мою часть доставили. Ну а я провел последний вечер отпуска с любимой и полетел на транспортнике вслед за своей машиной.

Неужели Красная армия наконец-то научились наступать летом? Еле догнал свой полк. Встретили, конечно, с распростертыми объятиями. Вот новый командир, надо признать, удивил – подполковник Гольдштейн собственной персоной. Именно Борис Львович мне по прибытию дулю под нос и сунул – изволь сначала летные навыки восстановить, только потом, как все работать будешь. Ведь столько времени в небо не поднимался. Соответственно сначала капитану Годоляке зачет по району боевых действий сдай, потом новому начальнику ВСС капитану Подольскому «коробочку» на спарке Як-7УТИ продемонстрируй, затем пилотаж уже на своей ласточке заново оттренируй, а мы посмотрим, на что ты нынче годен. Ну а пока дуй в столовую, там тебя уже заждались.

Черт побери! Всего-то три месяца прошло, а почти половина пилотов сменилось. Кто-то на повышение в другие части пошел – считанные единицы, кто-то по ранению выбыл – тоже очень мало летчиков. В основном же – «не вернулся с боевого вылета», как записано в штабных документах. «Старики» обрадовались – все-таки не раз друг другу спину в бою прикрывали. Такое не забывается. Девчонки младшие авиаспециалисты на зависть новым летчикам всего зацеловали. Отказ от беленькой старожилы встретили с пониманием – принял чисто символически тридцать грамм, остальное неисправимому Лохматенкову напополам со старшиной Пахомовым отдал. Наслушался историй о воздушных боях над Курской дугой. Как Мишка Пахомов, наблюдавший отдельные случаи с земли, выразился – жуткое мочилово было. Вроде и самолетов у нас теперь больше, чем у фашистов, а все равно теряем летчиков и боевые машины.

Подольский меня на следующий день вместо кабины спарки в учебный класс загнал. Целую лекцию прочитал на тему острой необходимости для Сталинского сокола теоретических знаний. Мол, пилот обязан не только поверхностно знать, что происходит с самолетом в ответ на воздействие того или иного органа управления, но и предвидеть возможное развитие весьма быстротечно изменяющейся в воздухе ситуации.

– Мы ведь так и говорим – чувствовать машину? – спросил для подтверждения своих измышлений. Простейший пример привел: на вторых режимах полета (малые скорости взлета и посадки, а также частенько при выполнении различных фигур пилотажа) при взятии ручки на себя самолет задирает нос и… летит вниз. От себя – набирает высоту, несмотря на уменьшение угла атаки.

– Сан Саныч, – еще вчера достаточно близко познакомились, – ты мне что, весь курс дисциплины «Теория полета» читать собрался? Или особенности конструкции летательных аппаратов тяжелее воздуха? Поверь, основы нашего дела я знаю на достаточном уровне. Ведь не просто так когда-то лучшим мотористом в полку считался. А мой пилотаж до ранения сам комдив хвалил. Давай «ближе к телу», допуск к полетам от нашего эскулапа я уже получил.

В общем, уломал начальника ВСС – двинули на аэродром. Не сказать что первая «коробочка» прошла без огрехов – все-таки три месяца «неба не нюхал» – но руки-ноги, оказывается, все необходимое сами помнят. А когда поднялся на моей легенькой «чертовой дюжине», все-таки понял правоту комполка – рано мне еще в бой идти. Тренироваться и тренироваться надо. И силы, увы, не те, что весной были – просто так тяжелая контузия еще полностью не прошла. Все надежды на поговорку «Время лечит».

Более-менее пришел в форму только через неделю. Стал, наконец-то, вовремя замечать не только свои ошибки, но и молодых летчиков, оттачивающих свое умение одновременно со мной. Подольский, не особо отрицательно отреагировав на мою первую победу в спарринге с ним, попытался было спихнуть на меня свои обязанности по вводу в строй всех новых пилотов, но получил от ворот поворот. Фиг ему, у меня своя эскадрилья есть. Вот с ребятами третьей работать буду со всем возможным старанием. А ежели начальник ВСС немедленно не сделает запись в моей летной книжке о готовности к боевой работе, то я до комдива хоть сейчас дозвонюсь. Сообщу о возвращении в полк после лечения. И мимоходом доложу о несоответствии с моей точки зрения капитана Подольского занимаемой должности.

Грубый шантаж помог – допуск был все-таки получен. В первом же боевом вылете столкнулся с немецкой относительной новинкой на нашем фронте – Фокке-Вульфом FW-190. Не впечатлил – тяжелый с отвратительной маневренностью. Скороподъемностью до наших Як-9 прилично не дотягивает. Фашисты в основном применяют его вместо устаревшего «лаптежника» как фронтовой бомбер, способный хоть как-то огрызаться после сброса фугасного груза. То есть первоочередная задача при прикрытии своих войск состоит в своевременном обнаружении противника до начала бомбежки. Наш пятый механизированный корпус, введенный вчера в широкий прорыв обороны противника, рвется к Ельне. А мы обязаны не допустить ни единого удара с воздуха по наступающим стрелковым, механизированным и танковым частям Красной армии.

Немцы, не будь дураками, сначала мессеры присылают, чтобы расчистить небо. С удивлением убедился еще раз, что моя легенькая машина позволяет драться с врагами без особого страха – боялся, если честно, что не смогу воевать на прежнем уровне. С Вовкиной подачи – заматерел наш комэск за эти месяцы – двинул вперед и поймал в прицел с жалких сорока метров «худого», уворачивающегося от атаки пары Костикова. Вот понимаю, что убиваю человека, нажимая на гашетки, но определенное удовольствие от зрелища кувырнувшегося через крыло разваливающегося мессершмитта все же получил. Когда подвалили фоккеры, драка с немецкими истребителями еще продолжалась. Мы со Стародубцевым ринулись бомберам наперерез, пока оставшаяся восьмерка наших пыталась связать боем «худых». Я, пользуясь чуть лучшими летными характеристиками своей ласточки, вырвался вперед. Радость при виде FW-190, высыпающих бомбы на свои войска, тоже присутствует. А вот наблюдение за до жути густым снопом трассеров в мою сторону вызвало наоборот резко негативные эмоции. Четыре двадцатимиллиметровых пушки и два пулемета на каждом фоккере – это серьезно. Как ускользнул боевым разворотом, сам не понял. Впрочем, пришлось немедленно вернуться назад – комэск, в отличие от меня не испугавшись, уже крутился в смертельной карусели с немецкими истребителями-бомбардировщиками. Даже без фугасного груза фоки были все-таки слишком тяжелыми для маневренного боя. А вот скорость на пологом пикировании у них приличная – хрен догонишь. Поэтому преследовать вышедшего из боя противника не стали. Да и горючки в баках только-только до своего аэродрома дотянуть осталось.

Сразу после посадки жрать почему-то совсем не хотелось – из-за усталости? Вымотался прилично, но через час нас опять подняли всем составом прикрывать наши наступающие войска. А потом все просто слилось в сознании – взлеты, драка с противниками, не очень-то уверенная посадка, и через короткий промежуток времени на заправку и обслуживание техники опять в небо…

После возвращения из четвертого боя Гольдштейн меня от полетов отстранил:

– Манной кашки покушай, шоколадку пососи, но чтобы на аэродроме я тебя сегодня больше не видел.

До шоколада дело не дошло – кое-как вогнал в себя содержимое тарелки с наваристым борщом, на второе даже не посмотрел и вырубился в кабине полуторки, отвозившей пилотов в соседний поселок, где расквартировали летно-подъемный состав нашего полка. Как меня, растолкав, до койки довели, в упор не помню…

* * *

– Вывод, в общем-то, элементарный, – пожал плечами майор медицинской службы Савушкин, – после излишней для нашего восемнадцатилетнего товарища, – ехидно так скорчил рожу, подразумевая два года приписки, – нагрузки, он просто перестает нормально соображать. Что, как верно отметил командир эскадрильи, – благожелательный кивок в сторону Стародубцева, – чуть было не привело к тяжелому летному происшествию при вчерашней посадке. Посему я вынужден ограничить максимальное число полетов при ежедневной работе старшего лейтенанта Воскобойникова двумя взлетами. С целью, так сказать, совпадения количества безаварийных посадок с общим числом полетов.

Сговорились! Все на одного! Всего-то стойка шасси подломилась при нерасчетной силе удара о полосу. Но я же вовремя отреагировал. Успел отработать элеронами и не допустил очень уж серьезных последствий. Продержал машину сколько можно на двух колесах – одном основным и хвостовым дутике – пока скорость на пробеге была. Ну да, замена винта и стойки, но ведь сейчас самолет полностью к полетам готов.

Эта пространная болтовня Савушкина. Методы военной медицины меня иногда, можно сказать, умиляют. Никогда не забуду, как еще в сорок втором кто-то рассказал очень смешную с его точки зрения историю. Двое красноармейцев подхватили известную трудноизлечимую болезнь, распространяющуюся исключительно через прекрасную половину человечества. Стадия начальная. Так им перед строем всей воинской части загнали в ягодицы по огромному шприцу теплого молока. Естественно вкупе с жуткими болями воспалительный процесс и высокая температура. Как следствие – излечение, так как жар убивает в первую очередь болезнетворные микробы. А перед строем – в назидание другим бойцам, чтобы при виде орущих от нестерпимого жжения в верхней части нижних конечностей товарищей думали головой, а не другим местом, прежде чем пойти налево.

Н-да, шутки шутками, но решение злобного эскулапа было закреплено приказом командира полка. Плохо, но после освобождения Ельни тридцатого августа и Дорогобужа первого сентября накал воздушных схваток несколько снизился. Больше двух вылетов в сутки уже не было и мое относительно низкое участие в боевой работе перестало замечаться. А потом я уже и сам втянулся. Савушкин после очередной драки над линией фронта прямо на старте обследовал холодным – брррр! – стетоскопом, проверил пульс, давление и снял свои пакостные ограничения. Пятнадцатого числа после всего недельной паузы началось новое наступление – на Смоленск, но противник был уже не тот – повыбили мы у немцев достаточно самолетов и летчиков.

Двадцать пятого, прикрывая «горбатых», нарвались эскадрильей на группу из двух десятков излишне борзых фоккеров. Ну куда же они без мессершмиттов сопровождения лезут? Прямо как в том бородатом анекдоте – на шашку с голой задницей. Высыпали бомбы в лес и попытались атаковать Илы. Нет, секундный залп у FW-190 весьма приличный, но ведь кроме оружия еще и маневр требуется. А изрисованные-то как! Прямо картинная галерея в воздухе. Пока не получили по сопатке – лейтенант Костиков их ведущего уже на подходе умудрился поджечь. Красиво зашел – свалился на скорости с высоты, промчался молнией прямо сквозь вражеское построение – они как раз не виноватые ни в чем деревья бомбили, избавляясь от груза – и влепил очередь из всех стволов. Даже попрощаться по радио со сбитым не забыл:

– Ауфвидерзеен, фашистская морда!

Я попытался достать другого уже удирающего фоку и очень удивился, заметив сокращение расстояния между нами. У него что, водно-метаноловая система форсажа не стоит? Увы, так и не выяснил полной комплектации гада. Догнал, пристроился впритык – всего-то два десятка метров – и облегчил немного зарядные ящики обоих стволов моей ласточки. Попутно убедился в отсутствии системы нейтрального газа на фоккере – баки рванули так, что я на скорости прямо через пламя промчался. Несколько неприятное ощущение. Мотор было начал терять обороты – в воздухозаборник горячий воздух без кислорода попал – но прочихался и вновь нормально потянул. Проводили штурмовиков до их аэродрома, долетели до своего, сели, и на разборе выяснилось, что вспышку с вываливающимися из нее обломками и мой пролет через огонь видела половина эскадрильи. То есть засчитали еще один сбитый. Надо было видеть удовольствие Ленки-Кобылы, старательно – аж язык высунула! – мажущую кисточкой через трафарет седьмую звездочку на борту «чертовой дюжины». А уж мне-то самому как приятно было! Особенно с учетом освобождения в этот день Смоленска и Рославля.

Второго октября наши войска вышли на рубеж западнее Велижа, Рудни, реки Проня, где перешли к обороне – началась новая, как величает большое начальство, оперативная пауза. А на нас дождем посыпались награды за всю Смоленскую операцию. Я за два сбитых получил орден «Отечественной войны» второй степени – стал, как старослужащие говорят, полным кавалером. Комполка и Вовке Стародубцеву заслуженно «Красное знамя» вручили. Капитана Подольского к Герою представили – все-таки восемнадцать сбитых. Из них лично – четырнадцать. Должны удостоить. Почти всех пилотов наградили. Техсостав тоже не забыли. Елизарычу такой же, как и мне, орден достался. Ленка Кривошеина вместе с обоими Пахомовыми медаль «За боевые заслуги» получила.

Ох, не к добру это все. Или нормально? Сам не понимаю. А ведь теперь мы уже не Красные командиры, а офицеры-золотопогонники. Куда катимся?

* * *

Вот кто накаркал? Наш фронт раз за разом пытается освободить Оршу и все безуспешно. Почему нет танков, когда у противника они в наличии? Неправильная оценка обстановки командованием? Черт их там наверху знает.

В кои-то веки разведка передала нам ориентировочные данные о местонахождении вражеского аэродрома – партизаны нечто странное заметили. Мол, в тот район грузовики с бочками авиационного бензина частенько следуют. Подполковник Гольдштейн решил тряхнуть стариной и лично уточнить координаты. Погода отвратная – облачность так себе, но легкий снежок идет почти постоянно. Полосу нам более-менее бойцы БАО расчистили и даже вполне терпимо утрамбовали большими деревянными катками, таскаемыми за грузовиками повышенной проходимости ГАЗ-ААА. Полетели вдвоем – комполка на Як-9 с установленным АФА и я на своей легенькой ласточке для прикрытия. Очень удивился, услышав по радио: