Текст книги "Город ненужных детей"

Автор книги: Илья Аркадьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

XI

Диггер, несмотря на хладнокровие и всю свою ненависть к людям, однажды все же влюбился. В то время он еще не был таким богатым и не успел обзавестись влиятельными друзьями, он был скромным молодым парнем с комплексом Наполеона, делающий первые шаги в бизнесе, купив несколько объектов коммерческой недвижимости в периферии. Колебания валют и рынок акций хоть и дали ему заработать первый существенный капитал, но он считал, что это занятие имеет высокие риски, а недвижимость – даже при ее нулевой стоимости, всегда позволяет заработать на аренде. И Диггер собирался продать имеющуюся недвижимость в периферии, когда цены там, по его мнению, дошли пика, и он как всегда оказался прав. С вырученных средств он позже приобретет себе скромную однокомнатную квартиру в центре Столицы, но большую часть опять вложит в периферию, когда цены там рухнут. Так и началась его игра «по-крупному».

Отдыхая с нужными для бизнеса людьми в ночном клубе, Диггер познакомился с красивой девушкой. Все прошло по стандартному сценарию – разговоры, алкоголь, еще алкоголь, «Куда поедем?», секс и такси для девушки.

Но потом дело пошло не по плану – Диггеру захотелось еще раз ее увидеть. Причем, на следующий же день желание быть рядом с ней, как говориться, здесь и сейчас, переполняло его. Такое с ним было впервые, и это состояние вызывало у него дискомфорт.

Конечно же, как и всегда, он не взял телефон у случайной знакомой – «не первая и не последняя». Даже имени не помнил. «Меня зовут…» – а дальше только одному Богу известно. Диггер считал это лишней информацией, и он не забивал себе голову именами и телефонами.

Семь выходных ночей подряд он ходил в этот же клуб и с открытия до закрытия высматривал ее, пытался поймать глазами. Он пытался убедить себя, что это лишь мимолетное влечение и как мог уговаривал себя забыть о ней. Но тщетно – он с трудом засыпал, вспоминая ее прикосновения, а стоило среди ночи проснуться, не мог глаз сомкнуть – только о ней были его мысли.

И на восьмую ночь – получается, что через месяц, – он увидел ее. Она была в компании двух подружек. Какие-то ребята сразу же взяли их в оборот, но тут же получили отпор и, махнув рукой, они переключились на других девиц.

Диггер, впервые в своей жизни, потерял уверенность в себе. Как говорят в фильмах в таких случаях, он почувствовал, что «земля уходит из-под ног».

Рюмка текилы для храбрости, и ноги сами повели его к ней. Мозг был отключен, слова сами посыпались. Хорошо, что глупостей не наговорил – мысли «Моя жизнь без тебя – мрак без света в конце туннеля. Я ждал тебя каждую ночь и, наконец, дождался» так и остались замкнуты в голове и не соскочили с языка. Суть его лепета состояла в желании уехать в более тихое место, где никто не будет мешать их времяпрепровождению. Она многозначительно посмотрела на него и согласилась.

Кто бы мог подумать, что секс на одну ночь с девушкой, которую удалось подцепить в ночном клубе, перерастет в длительные отношения? Целый год они были вместе – Эльвира и Диггер. Наикрасивейшая высокая брюнетка с модельной фигурой и не такой уж и привлекательный начинающий бизнесмен. Диггер ни в чем не отказывал Эльвире – она получала все, хоть и просила не больше того, что он может себе финансово позволить. Но свое счастье Диггер упустил сам, никто больше не виноват. Величина его финансовых активов прямо влияла на рост его эгоизма и черствости, что являлось причиной постоянных ссор. И во время очередного скандала Диггер напрямую заявил свой девушке, что она его собственность, он ее купил, она не имеет право перечить ему и говорить, что ему делать.

Эльвира даже вещей не собрала – оделась, взяла свою сумочку и ушла, не сказав больше ни слова, только в знак презрения – что ей и копейки от него не надо – у двери вынула из телефона сим-карту и швырнула дорогой аппарат, подаренный Диггером ей на день рождение, своему обидчику в ноги.

В след ей слышались проклятия и оскорбления. «Ты еще пожалеешь!», – последнее, что крикнул Диггер в след девушке, мысли о которой некогда лишали его сна и аппетита.

И сам себе он пообещал, что «эта долбанная сука еще пожалеет, что ушла от меня!».

Спустя полгода, в очередной раз вспомнив об Эльвире, Диггер навел справки и выяснил, что она завела роман с сотрудником из департамента по делам молодежи.

А сейчас Диггер читал в интернете статью о назначении этого чиновника в должность заместителя начальника департамента.

«Не долго тебе еще, тварь, в роскоши мужа крутиться», прошептал он, просматривая фотографию новоиспеченного заместителя начальника департамента с женой – Эльвирой. «Вырос до заместителя – молодец. Это лишь оттянет процесс, но я своего добьюсь».

XII

С чувством стыда перед самим собой за собственное слабоволие Павел распечатал пачку сигарет и прикурил. Он стоял в старых джинсах и высветившей от многократных стирок футболке на лестничной клетке в ожидании друга. Услышав открывающуюся дверь подъезда, он понял, что это Костя – он не знает никого других, кто стал бы подниматься к нему на третий этаж по лестнице, решив не дожидаться лифта.

– Все куришь? – с усмешкой спросил Костя, поднявшийся с коробкой пиццы.

– Ага, никак не получается избавиться от этой идиотской привычки.

– Что нового?

– Да ничего. Если не считать того, что я, кажется, влюбился. Познакомился вчера с одной прикольной девчонкой. Потрахались в ее машине и разбежались. А сегодня не могу из головы ее выкинуть. – С показной меланхолией произнес Павел и выпустил клуб сигаретного дыма.

– Назови его в мою честь. – Засмеялся Костя.

– Кого?

– Ну, ребенка. Ты женишься на ней и у вас будет бейбик.

– Предлагаешь в свидетельстве о рождении так и прописать – «Тэрч»?

– Иди ты! Меня уже лет семь так никто не называет.

– Все тебя так называют. И не женюсь я на ней – место не вакантно, она уже замужем.

– Ходишь по краю, брат. А с Женей ты уже все? Уже порвал?

– Не. Но до этого недолго. Сегодня договорились пойти в парке погулять. – Паша кинул бычок в металлическую банку. – Пошли, поточим.

У Кости не было постоянно места работы, ему хватало на удовлетворение скромных потребностей время от времени создавать интернет-сайты и заниматься продвижением чужих аккаунтов в соцсетях. И больше забавы ради, чем по необходимости, он периодически устраивался на работу в какое-нибудь кафе или службу доставки работать разносчиком еды на дом. Чаще всего работодателю требовался такой сотрудник «здесь и сейчас», и они соглашались, что новоявленный работник принесет документы для оформления только на следующий день, сразу давая указание что и куда отнести – деньги курьер себе не заберет, так как почти всегда оплата осущствлялась клиентами банковской картой онлайн, и максимум, чем рисковало предприятие – недовольный клиент и пропавший товар. Что и происходило, когда Костя устраивался к ни. Он брал заказ и шел дальше по своим делам. И вот сейчас Костя стоял у Павла на этаже с коробкой пиццы с недостающим куском, который Костя съел по пути к нему.

Они сели на кухне, и Павел угостился кусочком нежного тонкого теста с салями и шампиньонами. Прожевывая бесплатный обед, Костя заговорил с набитым ртом, роняя крошки на стол:

– Дрон совсем без башни. Страха вообще не знает. Парни рассказали на районе, как он вчера гонял на тачке и чтобы уйти от удара в жопу одному хрену, какого-то братана на «Гелике» подрезал.

– Простые смертные на таких машинах по нашим местам не разъезжают. – Равнодушно сказал я.

– Вот-вот. У них произошла перепалка на дроге, и выяснение отношений перешло в драку. По слухам, Дрон пустил в ход свою биту и отправил этого мужика на тот свет, не знаю, насколько это правда.

(– У тебя будут серьезные проблемы. – Он еле держался на одной здоровой ноге. А рукой он держал запястье чуть ниже перелома.

– Любопытно, как же ты мне их устроишь?

Усмешка Дрона – последнее, что видел в своей жизни владелец небольшой сети букмекерских контор до того, как Дрон уж очень сильно приложился битой к его голове. Остальные удары по его телу не имели никакого смысла).

– Дам-с, – единственное, что Павел смог произнести. – Дрон никогда не ограничивал себя рамками, поверь, я насмотрелся и лично на его дела. А сейчас он совсем погряз в оппозиционных политических играх, но мне это не интересно. Я не участвую во всех его мероприятиях, не раздаю листовки в переходах, не расклеиваю брошюры по подъездам с инфой, которая и так всем известна.

– Ты не участвуешь, а я поддерживаю все его антиправительственные дела, что он делает. У нас с ним общие взгляды, но это нас не сближает. Он, что называется, ушел в себя. Не сказал бы, что он вынашивает идею всеобщей революции, но что-то недоброе в его голове есть – это факт. Я с ним два месяца толком не общался. Если звоню – нет времени на разговоры. Зайду к нему домой – две минуты постоит со мной у двери и после разговоров а-ля «как дела», говорит, что сильно занят и уходит. Хер его знает, что за знакомые у него завелись и с кем он вообще дела свои делает.

– То, что у него есть знакомые среди криминала это не новость для меня. Думаешь, можно завязать с наркоторговлей, сутенерством и всем остальным, чем он промышлял после школы, и навсегда разорвать отношения с теми, с кем крутил эти дела? Конечно, нет, нельзя! И в политику они все лезут – такое же у него окружение из этих оппозиционеров, как и он сам. А что он меньше времени проводит с теми, кого называл друзьями – с тобой в том числе – пофиг. Забей.

Костя скрестил руки на груди и грустным взором уставился в стол. Павел сидел напротив и ждал, когда этот сентиментальный парниша вернется из своих раздумий. Костя всегда был ранимым, все воспринимал близко к сердцу. Из всей компании, в которой он вырос, он был самым добрым человеком. Никогда не был против веселья, но он единственный, кто всегда уходил, когда начинали обсуждать план чего-либо незаконного (даже Павел по молодости участвовал в уличных грабежах и квартирных кражах).

– Неправильно это все. – Лишь обронил Костя.

– Ой, Тэрч, ну посмотри на это с другой стороны. Зная, какого типа люди могут себе позволить в наших краях «Гелик», ничего плохого не вижу, что они переубивают друг друга в своих гангстерских разборках.

– Делом этого покойника займется кто-то другой, и ничего в итоге не изменится. На улицах без них хватает насильников, продажных судей, ушедших от правосудия убийц и прочих мразей. Вот с ними стоит расправляться.

– Думаешь, – продолжал возражать Павел, – на место продажно судьи не посадит другого?

– Ну, я бы на месте назначенца трижды подумал бы, стоит ли принимать предложение занять должность, зная, по какой причине она освободилась. Но к чему я – хватает на земле нелюдей, кто не имеет право продолжать жить.

– Костя, такие были, есть и будут. И ничего нельзя с эти поделать.

– Можно. – Костя сделал паузу и перешел на шепот. – Хочу открыть тебе один секрет. Никому его еще не рассказывал. Ты – единственный человек, которому я могу доверять. Если проболтаешься, мне не жить. Хотя и не захочу я жить, зная, что я потерял своего последнего настоящего друга.

– Если есть сомнения на мой счет, можешь не рассказывать.

Прошло уже пятнадцать минут, а он все никак не мог осознать, что же в действительности произошло. Он сидел на корточках, забившись в угол пустого складского помещения, стены которого внутри были обложены мелкой белой плиткой, и освещенного лишь лунным светом, пробивающимся через маленькие окошки под потолком. Своими руками, покрытыми пятнами засохшей крови, он прикрывал прижатую к коленям голову. Сквозь запах плесени, он почувствовал резкую вонь, словно кусок тухлого мяса бросили перед ним. И тут он понял, что эта вонь исходит от его волос; недлинных, доходящими кончиками до плеч, слипшихся от крови, волос.

«Я никого не убивал! Я же не мог убить! Это был не я!» – пронеслось в его голове.

Он был в панике. Его испуганный взгляд хаотично забегал по обшарпанным стенам склада.

В нем не было больше ненависти и злобы. Он был окрылен надеждой и истощен свободой. Агрессия стихла, а удовлетворенность от содеянного, вперемешку с испугом бурлила в нем, закипая до предельных высот. Он был ничем и в то же время всем. Царь и Бог нынешнего мира. Он вправе вершить судьбу тех, кого считал ничтожеством. Он – последняя надежда этого безнравственного мира, утопающего в алчности и собственных стремлениях потреблять.

«И почему так много крови?» – прошептал он.

Руки, волосы, джинсы выше колен, левый черно-белый кроссовок, белая футболка с синим рисунком фотоаппарата, – это все было в пятнах запекшейся крови.

«Если это сделал я, то за что? Он заслуживал именно смерти? Был ли другой выход? Он был тем еще поддонком, но неужели надо было идти на столь крайние меры?»

Неважно сейчас ничего. К чему вопросы? Он сделал то, что считал нужным для себя самого и безоговорочно необходимым для этого мрачного мира, не имеющего шансов на выживание без присутствия в нем спасителя, которого видел в собственном отражении в зеркале. У него не было другого пути, кроме как вершить правосудие справедливости, чьим мечом он себя ощущал.

Он поднялся. Запах сигаретного дыма, пропитавшего насквозь его серую модную куртку, накинутую на худое бледное тело, родил рвотные позывы. Все содержимое желудка просилось наружу. Ему еле удалось остановить это, и он сплюнул дважды обильной слюной.

«Надо домой… надо поспать и со свежей головой обдумать все произошедшее».

Но в карманах у него не было ни денег, ни телефона, и никаких документов. Часы, в отличие от его других вещей, у него не забирали – он их отродясь не носил. Но не надо знать точное время, чтобы понять, что общественный транспорт так поздно уже не ходит, – да и все равно он не сунулся бы в метро или автобус в таком виде, – а домой все же надо как-то добраться. Оставалось надеяться, что какая-нибудь попутка все же остановиться, но верилось в это с трудом, так как выглядит он – грязный и помятый, а трехдневная щетина лишь преумножает этот эффект, – не лучше мусорного бомжа. А если бомбила еще и в полицию сообщит, то это принесет еще и дополнительные неприятности.

Дошел он, прихрамывая на левую ногу, уже до металлической ржавой двери здания, как с ужасом обернулся – рядом с тем местом, где он сидел на корточках, лежал метровый окровавленный металлический лом.

«На нем мои отпечатки!» – пронеслась мысль в его голове.

Ему пришлось доковылять до лома, поднять его и…

«И что мне с ним делать? Куда его? Не с собой же. И в здешнюю помойку тоже не кинешь».

Он осмотрел все вокруг, все помещения прошел вдоль и поперек в поисках места, удачного для скрытия орудия убийства, хотя понимал, что ни за что не оставит его здесь.

Эх, если бы только он знал, что пять минут быстрого шага от этого склада приведет его к реке, но пошел он в другую сторону.

В его голове не крутились вопросы а-ля: «Кто я?», «Где я?», «Что случилось?», «Чья это кровь на моих руках» и т.д. – он все это знал. Его беспокоил только один вопрос: «Как мне, черт возьми, выбраться из этого дерьма?».

Ноябрьский воздух, далеко не свежий, а пропитанный выхлопными газами столичных пробок, пробирал до костей, но он все равно не стал застегивать куртку, предполагая, что небольшой мороз заставит его ум работать.

«Если бы еще и дождь заморосил, так мой вид – прям картинка из комиксов Френка Миллера».

Он уже вышел из промышленной зоны и пробирался сквозь жилые районы обшарпанных домов, жителям которых уж точно не позавидуешь – жить рядом с этими складами, заводом и ТЭС это совсем неприятная участь.

За полчаса ходьбы он совсем продрог, но уже стал отчетливо понимать свое местонахождение, и в голове складывался план по возвращению домой, куда пешком было не добраться. Орудие убийства он выбросил уже минут десять назад в канализационный слив.

«Кто-то скажет, что моя жизнь идет ко дну. Но не им меня судить. И, даже если они правы, я успею утащить за собой немало тех, кто того заслуживает не меньше моего».

Это убийство сына прокурора послужило поводом принятия мер, которые и привели к возведению Стены.

– Помнишь убийство Димона? – Спросил Костя.

– Горбенко? – Вопросом ответил Павел.

– Да. – Костя улыбнулся. – Это был я. Это было мое первое убийство. Систему надо было менять, и я выбрал самый действенный способ.

– Ты мудак что ли? – не скрывая своего удивления, шепотом спросил Павел, не ожидая получить ответ.

– Надо очистить этот мир. Он думал ему можно все. И то, что я увидел, шокировало меня.

– Не хочу ничего слушать. – Паша встал и засуетился по кухне. – Договоримся, что этого разговора не было. Мы схавали эту пиццу, и ты ушел. И вообще, что ты несешь? Только я подумал, что я и Дрон той еще херни каждый натворили, а ты такой хороший, как заявляешь сейчас, что ты убийца. Охуеть!

– Если мы хотим светлое будущее, мы должны его создать сами. Надо лишь найти вдохновение, чтобы встать с дивана и действовать

– Ты из ума выжил?

– Вот послушай – раз по двадцать на дню слушаю. Вот оно мое вдохновение. – Костя включил трек на своем телефоне.

– Ave Maria? Оригинальное исполнение. К чему это ты?

– Это концертная запись: Долорес О Риордан и Лучано Паваротти. Она вдохновляет меня, как ничто другое. Любовь, страх, добро и зло, ненависть и светлое будущее – все смешалось в этой песне. Слушаю, и в голове вырисовывается картина того мира, в котором я хочу жить.

– Ты бредишь, Костя!

– Послушай меня! – Константин продолжал сидеть и взглядом попросил друга присесть и выслушать. Он пришел к Павлу выговориться, рассказать все, что накопилось. И кроме Павла для этого ушей не было. – Сядь. Горб заслужил это. Как-то я в клубе увидел его, когда он с тремя дружками уходили оттуда. Я узнал его и побежал поздороваться – в одном классе все же учились. У входа в клуб уже на улице я догнал их, но этот козел послал меня подальше, будто я пустое место. Так вот, когда они садились в машину, я заметил, что их было не четверо, а пятеро – друзья Димона усаживали какую-то бесчувственную барышню на заднее сидение. И знаешь, что потом? Через два дня я в социалке вижу объявление «Пропала девушка. Восемнадцать лет». Описание и фото. И на фото та девушка, которую они грузили в машину.

– Бля.

– Вот так вот. Потом я по его страницам просек, где Димон собирается тусить в ближайшую пятницу и поехал туда же. И девушка, которую они подцепили, потом можно было увидеть в интернете в статье об убийстве со следами изнасилования. – Позволив Павлу минуту переварить услышанное, Костя продолжил. – Они подсыпывали какую-то хрень девкам, которые велись на их понты, а потом, типа помогают пьяной, вытаскивали из клуба и увозили. Не знаю, проверялись ли камеры в этих клубах, но Димон, как-никак, сын прокурора – хрен что откопаешь. Они считают, что им можно все. Готов поспорить, что если выясниться, что один из этих гондонов на завтрак любит перекусить грудным младенцем, ему это сойдет с рук.

– И за это ты проломил ему голову? – Больше даже как факт, а не вопрос, сказал Павел, он помнил ту статью об убийстве сына прокурора.

– Я разыграл карты так, будто все знаю и хочу его шантажировать. Он назначил время и место. Каким же надо быть тупым бараном, чтобы приехать туда одному? Это его и сгубило – он не успел даже свой пистолет достать.

– И сколько было после Димона?

– Двадцать шесть. Я их выслеживаю и отправляю к праотцам. И всех, кто считает себя выше других, выше законов нравственности, ждет такая участь.

– Понятно. Дай тебе волю, ты бы и Раскольникова к стенке поставил.

– Кого?

– Не бери в голову. Пойдем, покурим, и ты пойдешь. Хочу еще некоторые дела дома поделать и с Женей пойти погулять.

«Ты, Костя, совсем с катушек слетел», – Павел все прокручивал и прокручивал тот факт, что Костя – для окружающих самый безобидный человек на свете – оказался по локти в крови.

XIII

За годы службы Игнатьев зарекомендовал себя как добросовестный служащий, к чьему мнению стоит прислушиваться. Он выполнял указания руководства, но, если у старшего лейтенанта имелась своя точка зрения, начальство всегда готово было ее выслушать. «Приказы не обсуждаются» – единственное, кого не касалось это негласное правило, был Игнатьев. И не только у начальства и коллег он пользовался уважением – даже задержанные были рады попасть именно к «Игнату», как его называли за спиной, по той причине, что он единственный, кто не давил, не пытался привязать к делу что-либо лишнее. Если кто-то участвовал в незаконном митинге, значит за участие в митинге – никаких «неповиновение сотрудникам полиции» и тому подобного. И он всегда рекомендовал назначить минимальное наказание, если задержанный в действительности не заслуживал большего.

В половине восьмого вечера, вместо того, чтобы идти домой, Игнатьев уже на полчаса задержался, и сколько времени пройдет до того, как он снаружи закроет свой кабинет и сдаст ключи дежурному, ему самому было не известно. Жена нередко устраивала ему сцены недовольства его ненормируемому графику. «Ты совсем перестал со мной время проводить. Проснулся, ушел, пришел, поел, лег спать, – ты хоть иногда вспоминаешь, что я существую?» Но свои выходные дни Игнатьев всегда проводил с женой. Причем, буквально – проводил с женой, а не сидел перед телевизором, не валялся на диване, не занимался какими-то личными делами. А чтобы успокоить эмоциональное состояние жены, временами устраивал ей сюрпризы в виде внезапного свидания в ресторане или букета цветов. Он очень сильно любил ее и не давал ей повода думать иначе. Детей у них не было – после двух выкидышей они решили, что если Бог не дает, значит, на то есть причина. После первого выкидыша жена даже ездила на молебен в кафедральный собор и молилась о здоровой беременности. Просилась заграницу в монастырь искупаться в целебном источнике, который по приданию влияет на зачатие, но не пустили, и работа мужа в органах было тому причиной.

Бюрократическая возня с документами Игнатьеву была не по душе, но и ненависти к этому рутинному занятию он не испытывал. Он считал это неотъемлемой частью работы, за которую он получал зарплату, и выполнял ее со всей присущей ему педантичностью, что, впрочем, и служило причиной частым задержкам на рабочем месте. Почти всегда он был последним, кроме дежурных, кто уходил домой. Поэтому он сильно удивился, когда к нему вошел младший сержант Петров и доложил, что начальство вызывает его в комнату для совещаний.

«А телефоны не работают что ли? Обязательно молодого гонять?», – подумал Игнатьев, поднимаясь по лестнице, но столкнулся с еще одним сотрудником и вообще удивился тому факту, что, вроде как, нет никаких экстренных ситуаций, а коллеги после окончания рабочего дня все еще бегают по кабинетам.

Начальник городского управления Анатолий Крун, тучный мужчина сорока шести лет, движением глаз указал Игнатьеву садиться. Игнатьев присел по середине левой стороны длинного прямоугольного стола, стоящего торцом к столу, за которым сидел начальник.

– Что ты думаешь об этом?

Крун протянул Игнатьеву листок бумаги. Данные о времени и отправителе говорят о том, что сообщение пришло час назад из главного столичного управления.

Начальник, скрестив ладони, ждал мнения о полученном документе. Письмо занимало менее одного листа, но эффект произвел тот, что и хотел получить отправитель – шок. Игнатьев только что прочитал, что местному управлению Министерства национальной безопасности поручено разработать, согласовать со столичным управлением и осуществить план мероприятий по поиску и аресту «главаря экстремистской группировки «Красная бригада» именуемого «Круглый». По имеющимся данным из Столицы Круглый ведет свою работу именно из их города. Кроме того, в письме излагалось предположение о готовящихся незаконных акциях протеста («И предполагать нечего. Они всегда готовятся» – подумал Игнатьев) и о необходимости снижения оппозиционной деятельности в городах на юге и юго-востоке от Столицы с целью избегания массовых выступлений в связи с готовящейся в ближайшем будущем отменой закона «О митингах» с одновременным запретом на митинги, шествия, демонстрации и тому подобные акции в корне, кроме тех, которые организовываются ведомствами правительства под видом культурно-развлекательных мероприятий.

– Ну что я могу предположить по данному письму? Круглый всем поднадоел, а так как принято считать, что он из наших краев, письмо нам и послали с копией во все соседние города. А когда будет введен полный запрет на проведение митингов?

– Пока только разговоры идут, но, слышал, наверху стучат по головам, чтобы это случилось в ближайшее время. Но это не суть – сейчас важен Круглый. Я звонил по этому письму в Город. Поручили организовать специальную рабочую группу.

– Если это предложение войти в нее, я согласен.

– Возглавить. – Кратко ответил Крун.

– Позвольте возразить. – Игнатьев очень быстро смекнул, чем может обернуться руководство такой группой.

– Говори.

– Старший сержант не очень хорошо будет восприниматься другими членами команды. Не то звание для такой серьезной и ответственной работы.

– Считай, получил досрочное повышение до капитана. Завтра издам соответствующий указ. Еще есть возражения?

– Нет. Но теперь есть масса вопросов по данному поручению.

Водитель начальника управления отвез Игнатьева домой в первом часу ночи после того, как, разумеется, отвез самого Анатолия Крунаа. Игнатьев со своим начальником даже в машине не перестали обсуждать создание новой рабочей группы.