Текст книги "Город ненужных детей"

Автор книги: Илья Аркадьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

V

Павел стоял у могилы Виктора с омраченным лицом, только что тело его друга предали земле. Он сравнивал эту нелепую смерть с убийством Горбенко, которого также хоронили несколько лет назад, и на чьи похороны он не пришел. Два дня назад, гуляя с Андреем Белогородцевым с той стороны Стены, где жизнь людей выкрашена в яркие цвета, Павел весь вечер сожалел, что Виктора не было рядом, что он не разделил с ними ту радость беззаботного дня.

Эта смерть оказалась для Павла сильным эмоциональным ударом – Виктор одним выстрелом разнес свой череп на тысячу кусочков. Никто не знает, где он достал Дезерт Игл. «Всех люблю. Никто не виноват», – так Виктор написал в электронном письме для рассылки коллегам. После этого он, находясь в душевном равновесии и спокойствии (как указал в своих указаниях в беседе со следователем сослуживец самоубийцы), вышел в обеденный перерыв из офиса на улицу, завернул за здание и, выбрав место невидимое видеокамерами, приложил к виску ствол пистолета и нажал на курок.

Кто был близко знаком с Виктором, не ожидал такого события. У него было немало друзей, был общителен с коллегами. Для всех Виктор остался в памяти веселым, общительным, отзывчивым человеком. Ему было всего двадцать пять лет. Даже жена погибшего на похоронах сквозь усталость и отстраненность от реальности прошептала: «Не понимаю…».

И никто не мог понять. Вопрос «Почему?» – первая мысль, что всплывала у знавших его людей, вспоминающим о Викторе. У него не было долгов, его семейную жизнь многие считали идеальной, он не жаловался никому ни о каких проблемах. Но, все же, он прервал свою жизнь.

Самоубийство Виктора у многих знакомых вызвало чувство сожаления. Павел учился с ним с первого класса, вместе росли на районе. Пусть позже Павел сплотился с группой новеньких, в том числе Костей и Андреем, но с Виктором он продолжал поддерживать теплые дружеские отношения.

VI

Уже три года, как Столица обнесена стеной от остального мира, а оппозиционные группы никак не хотят смириться с таким ущемлением конституционных прав. Но если ранее недовольные ограничивались лишь мирными акциями протеста, то сейчас появились те, кто готов перейти к более радикальному противостоянию. Таких людей объединил некто Круглый, который приносил все больше проблем органам правопорядка.

– Ну, рассказывай, как это произошло. – В тесной одиночной камере следственного изолятора, пропахшей мочой, тоской и безнадежностью, старший следователь Василий Игнатьев, одетый в джинсы и синий дешевый свитер, сказал подозреваемому, садясь на принесенный с собой стул.

– Вы же сами все знаете. – Донеслось до следователя от куска кровавого месива, которое недавно было лицом молодого человека. Он сидел на кушетке, прислонившись к холодной стене. Едкий запах плесени сейчас словно нашатырь держал его в сознании.

Следователь достал пачку сигарет и закурил. Да, он и так все знал. Знал, что это именно этот парень сегодня вечером на митинге бросил в полицейских бутылку с зажигательной смесью. Его сразу же задержали оперативники в штатском, внедренные в толпу митингующей агрессивно настроенной молодежи, и буквально дотащившие его до полицейского автобуса. Полицейские его избивали на протяжении всей поездки в участок. Шестеро огромных сотрудников специального подразделения полиции за пятнадцать минут превратили здорового человека в то, что следователь видит сейчас. И в данный момент в кабинете начальника отделения полиции штатный врач уже кричит, требуя допустить его до обвиняемого для медицинского осмотра – лента крови от входа в отделение до непосредственно камеры дает повод думать, что без медицинского вмешательства этот молодой человек может умереть. Хотя, врач не знает, что бойцы спецназначения все же постарались оставить анархиста в живых. Несмотря на все уговоры, крики и угрозы врача, начальник отделения не спешил пускать его к задержанному – так попросил следователь Игнатьев.

Следователь смотрел на паренька, чей внешний покалеченный вид не вызывал ни капли жалости – до посещения подозреваемого в камере, Игнатьеву сообщили, что один из полицейских, пострадавших от его самодельной зажигательной смеси, умер от обгорания в машине скорой помощи, не доехав до больницы.

– Ты же знаешь, что меня заставили. – Нечто, что сейчас уж никак не выглядело человеком, произнес разбитыми губами.

– Мне нужны их имена. Всех, кто имеет к этому отношение. Круглый и его приближенные подстилки.

– Они все не причем. Разве ты не в курсе? Должны были предупредить! План был не такой.

Отсутствие внятных ответов с самого начала допроса было нормальной практикой в работе следователя. Но сейчас подозреваемый выдавал бессмысленный набор слов вместо обычного отрицания своих действий.

– Что ты несешь?

– Я не должен быть здесь. Меня вообще не должны были брать. Шеф, ты должен же это знать!

– Я знаю, что ты теснее приличных рамок общаешься с «Красными», с этими террористами. Я знаю, что у тебя два десятка приводов за участие в уличных беспорядках и за неповиновение полиции. Еще я знаю, что помощь врача тебе не помешала бы, но сюда он не войдет, пока ты мне все не расскажешь. Кто давал тебе инструкции? От кого ты получил эту бутылку с горючкой?

– Ни от кого я ничего не получал! Не было никаких инструкций – одни угрозы!

– Не пизди только, пожалуйста.

– Начальник, ты похоже, ваще не в курсах. – В его голосе уже прозвучала уверенность в сказанном.

– Блядь, иначе я бы тут не сидел перед тобой!

– Ко мне домой вломились ваши спецы из Бюро. Обыскали. В присутствии двух понятых это было – не удивлюсь, если узнаю, что понятые состоят в молодежке партии – в квартире нашли двадцать грамм герыча.

– Ты о чем вообще? Я не из наркоконтроля – мне по барабану, что у тебя нашли. Про сегодняшний митинг рассказывай, и про твоих кураторов.

– Нет никаких кураторов. Дослушай. Да, я общаюсь с лидерами оппозиционных групп…

– Это не оппозиционные группа, а сборище террористов!

– … но, кроме того, что хожу на их митинги, ничего больше нас не связывает. У меня дома был подстроенный обыск и нашли подкинутую наркоту! И твой коллега следак на допросе в квартире сказал, что или я выполню то, что совершил сегодня, или он меня на пятнадцать лет упрячет.

– Ты гонишь. – Игнатьев прищурился.

– Нет, не гоню! – Оппозиционер попытался вскочить, но боль пронзила его тело, его лицо скривилось в гримасе. Он был уже в панике.

– Серьезно гонишь. Ведь, если это было правдой, тебя бы не схватили на митинге тут же с поличным, а лишь кинули бы удочку в СМИ, что митингующие раз за разом становятся агрессивнее.

– Мне так и сказали. Обещали, что я сделаю свое дело и покину спокойно место происшествия. А если загребут, то максимум неповиновение пришьют. – Страх от уверенности, что будет все по-другому, а не как он сказал, был у задержанного и в глазах и в голосе.

– Ага. Заранее отмудохав. – Игнатьев встал. – Сейчас позову доктора осмотреть тебя. Точнее, что от тебя осталось. – Перешагнув порог камеры он, не оборачиваясь, добавил. – Двадцатка тебе светит минимум, если не пожизненное, а не неповиновение полиции. Так что ты подумай – сдашь своих кураторов, срок скостим.

Первый рабочий день в качестве следователя в этом городе после переезда с женой из северных краев Игнатьев запомнил очень хорошо и не забудет никогда. Более четырех лет назад по разным подсчетам от десяти до двадцати тысяч человек собрались в центре столицы и устроили шествие к мэрии. Только до самой мэрии они не дошли. Прошли лишь пару километров, как несколько нарядов полиции перекрыли им движение, но колонна очень быстро смогла прорваться. Как выяснилось позже, шествие было организовано жителями периферии, обидевшимися на решение правительства о стройке трехметрового забора вокруг столицы с установлением полицейских кордонов при въезде – вход и выход разрешен только прошивающим в пределах города. Позже еще и на въездах вовнутрь самого центра шлагбаумы установили с правом заезда только по пропускам, но никто от этого беспорядков устраивать не стал. А вот тогда на шествии, к которому власти никак не были подготовлены из-за его стихийности – кровь текла рекой. Это была настоящая война. Три тысячи человек были арестованы и развезены по отделениям полиции по месту их проживания. Игнатьев, как и весь состав, двое суток с одним лишь перерывом оформлял нарушивших закон граждан. С некоторыми еще и беседы проводил – необходимо было установить организаторов, вину некоторых позже удалось доказать и посадить на десять лет за экстремизм.

Иногда воспоминания возвращают его в тот момент, когда он вышел из своего кабинета после звонка дежурного, что задержанных привезли. Игнатьев увидел десятки людей, половина из которых, даже женщины, подростки и близкие к пенсионному возрасту граждане, были с разбитыми лицами и поломанными руками, ребрами, ногами, выбитыми зубами и отбитыми органами. «Зачем они здесь? Чего они хотели доказать? Неужели они думают, что чего-то добьются своими шествиями и митингами?»

Он не ожидал того, что в его трудовой практике несанкционированные протестные акции займут две трети рабочего времени. Бывают, конечно, кражи, найденные в подворотне трупы, изнасилования, бытовые ссоры – но именно активная работа с задержанными на митингах персонами позволила ему получить благодарность от главного управления и досрочное повышение до старшего лейтенанта.

Сфабрикованные дела, липовые улики, «свои» понятые – такое видел Игнатьев не раз. Но, все же, была понятна причина этого – осудить виновного, когда имеющихся доказательств все же не хватает. Подозрения, что могла быть и иная причина подстав, что это делается в интересах другого – высшего по званию человека в погонах, – возникали, но раздумья на эту тему пресекались словами самому себе «тебя это не касается, сказали – делай». Но сейчас, шествуя по коридору от одиночной камеры к своему кабинету, он никак не мог заставить себя не думать о только что допрашиваемом молодом человеке, которого избили до такого состояния, что судья просто ужаснется, увидев его на скамье подсудимых.

Игнатьев сел за свой стол и начал оформлять документы по данному делу об убийстве полицейского. Ведышев Руслан. Вердикт, который ему вынесут – виновен. Он трижды содержался под стражей на пятнадцать суток. Задерживался полицией после каждой без исключения протестной акции. Близко знаком с каждым оппозиционным лидером, числится в самой многочисленной молодежной протестной группе «Красная бригада» – единственной леворадикальной организации, которую, по мнению общественности, правительство страны воспринимает как угрозу стабильности действующей политической системы. По общедоступной информации известно, что данная организация насчитывает пять тысяч членов, но ходят слухи, что данная цифра занижена минимум пятикратно. Руководит этой экстремистской подпольной группировкой невидимый человек, известный лишь по псевдониму как Круглый. Все допрашиваемые в рамках поиска лидера «Красной бригады» повторяют как один: «Я с Круглым не знаком. Я его в глаза никогда не видел. Даже и не догадываюсь, кто он». Ведышев может сколько угодно на суде утверждать, что его заставили на это пойти правоохранительные органы, что его подставили, но никогда не воспримут это за правду из уст такого человека – приверженца смены власти.

«Вась, скажи, зачем ему врать?», – спрашивал он сам себя.

«Делай свою работу и не думай о лишнем», – ответил его внутренний голос.

«Красная бригада» кроме как на пропаганду и выкрикивание лозунгов больше ни на что не годны. Да и не делали ничего криминального никогда. Решили вдруг перейти к более радикальным действиям? Кидать коктейли молотова для «Красных» – это на них не похоже».

Игнатьев встал и уперся лбом о стену. В слепую нащупал на краю стола пачку сигарет и закурил. Если «Бригада» все же перешли черту и стали действовать такими методами, то это приведет к невыносимому рабочему графику – основную активность эта группировка проявляет именно в его городе.

VII

Андрей сидел у себя в гостиной и за чашкой кофе читал в интернете новости. Он, как почти каждое утро, убивал время, протекающее между утренней зарядки (сто отжиманий, сто скручиваний, пятиминутная планка, сто приседаний с гантелями) и моментом, когда по звукам из спальни поймет, что его девушка Даша проснулась. Хоть и ложились спать они вместе, но Андрей почти всегда просыпался на пару часов раньше, и, как услышит, что Даша уже встала с кровати, будет готовить завтрак.

Читая статью о вчерашней уличной акции, он не обратил внимания на проходящую мимо него Дашу, он все еще негодовал – как могло вообще пройти это мероприятие, и он не знал о ней заранее. Как вообще акция протеста в этом городе могла пройти без его ведома? Сначала ему пришла мысль, что кто-то из Координационного совета оппозиции хочет отодвинуть его на второй план, но это показалось нелогичным – все члены совета знают, что с Белогородцевым акция в этом городе будет значительно многочисленней. Ему сообщили только с места уличной акции. «Мы у администрации. Давай к нам». Конечно, он не пошел.

И как только Дрон проснулся, он сразу схватился за планшет читать сводку новостей. В каждой статье была своя правда, но изучив все, он, основываясь на собственном опыте, сделал заключение, что в акции участвовало полторы тысячи человек. Один журнал, правда, привел цифру «не менее двух тысяч», но Дрон сразу понял, что репортер недалекий – большая масса народа сначала кажется огромной, намного больше, чем в реалии. Со стороны митингующих порядка пятидесяти человек задержано.

Недовольство от прочитанной информации было вызвано у него по двум причинам. Первая – почему о таком мероприятии он сам узнал постфактум, в то время, как он в состоянии за полчаса созвать не меньше тех же полторы тысячи человек? Он, конечно, рад, что ни с того ни с сего стихийно собрались недовольные нынешним режимом граждане. Но что такое полторы тысячи человек? Это лишь подстегивает всю вертикаль власти к затягиванию ремней, а, главное – смешит правительство таким количеством недовольных. Вторая причина – на этом митинге в очередной раз погиб сотрудник правопорядка. А это не к добру. Только наличие Даши в квартире заставляло его сдерживать ту ярость, которая в геометрической прогрессии закипала в нем, и не начать крушить все вокруг. Он даже мысленно представил, как журнальный столик полетел с его удара в пятидесятидюймовую плазму. «Как можно до этого додуматься? Каким мудаком надо быть, чтобы замочить копа?». Тут же он понял, что это девяносто девять процентов вероятности провокация. Андрей был знаком со многими личностями, радикально настроенными и агрессивными, но они были к этому готовы только для отражения силы со стороны копов и сотрудников спецгвардии, но никак не с целью намеренно лишить жизни кого-либо. До этого момента гибли люди, но никак не по причине брошенной бутылки с зажигательной смесью, как это произошло сейчас. «Виновный в смерти полицейского задержан на месте», – написано в газетах, на что тут же ответила мысль Андрея: «Пиздец ему. Не доживет парниша до суда. Еще в автобусе по пути в отделение поломают все двести шесть костей». Чаша весов все больше клониться в сторону запрета любых акций, и Андрей это прекрасно понимал. Как и понимал, что переложение средствами массовой информации вины гибели этого полицейского на «Красную бригаду» не имеет ничего общего с реальностью – в незапланированных акциях те не участвуют.

После завтрака Даша предложила Андрею сходить в кино. Он, конечно же, согласился, но весь фильм он думал только об одном (из-за чего сюжет ему никак не запомнился – он видел перед собой экран, но происходящее не как не приковывало его внимание): как собрать не пятьсот, не тысячу, а пятьдесят тысяч человек мгновенно, чтобы копы не успели к этому подготовится.

VIII

Диггер обнаженный побежал к телефону. «Я с тобой еще не закончил», – агрессивно кинул он через плечо. Единственное, что может оторвать Диггера от похотливых утех, это телефонный звонок.

На диване, отплевываясь, приподнималась крашеная блондинка лет шестнадцати. Она ненавидела себя больше, чем Диггера за то, что позволила себе согласиться на все – ведь он – этот извращенец – предложил в три раза больше ее стандартного тарифа.

«Женский пол – это недоразвитое звено эволюции. Тело человека, а мозги овцы», – так считал Диггер. Он рассматривал женщин лишь как способ удовлетворения сексуальных желаний. И желания, по его мнению, должны исполняться любые – какой бы разврат не захотелось бы воплотить ему в жизнь, он готов был платить за это любые деньги понравившейся девушке. А девушки ему нравились только одной «модели» – молоденькие худые блондинки низкого роста. И когда говорит «молоденькие», имеет ввиду «до восемнадцати». Он чувствовал себя королем, не только совершая финансовые операции и сделки с недвижимостью, но и занимаясь сексом с девушкой. Он заставлял их чувствовать его превосходство над ней. И понимание девушкой, что она лишь вещь, кусок мяса, когда она это осознавала, это возбуждало Диггера и возносило его до вершины блаженства. Конечно, он думал о наследнике, но для этого он найдет идеального кандидата на роль суррогатной матери, когда и сам будет готов к отцовству.

Пока он бежал к тумбочке в другую комнату, где разрывался телефон, звонивший ему человек, вместо гудков с раздражением слушал «Only you» Элвиса Пресли.

– Сколько тебя просить, убери эту идиотскую мелодию! – Диггер услышал злобный тон , как только ответил на звонок.

– А мне нравится. – Спокойно ответил Диггер.

– Все равно ты ее не слушаешь, Диг.

– Давай к делу, Михалыч. Уверен, ты не мои музыкальные предпочтения хочешь обсудить.

– Я обо всем договорился. Завтра заключаете сделку. Они тебе позвонят. Отдаешь им дом и получаешь за это номинальную должность первого заместителя начальника департамента.

– Номинальную?

– Ты будешь там в штате. Но появляться тебе там не нужно будет. Точнее – не суйся даже. На бумаге ты есть, а в их работе участвовать не можешь. Через полгода, максимум год, станешь там начальником.

– Можно верить, что я потом стану начальником именно департамента по делам молодежи?

– А у тебя есть варианты? Не хочешь, если не веришь, не соглашайся. И вообще я не понимаю, что ты прицепился именно к этому направлению – там бюджет такой, что на любой руководящей должности пилить можно так, что и внукам денег останется.

– Жду завтрашнего звонка. – Диггер повесил трубу и направился обратно в гостиную к своей жертве.

«Михалыч» – принятое в своих кругах обращение к заместителю руководителя администрации президента Субботину Владимиру Юлиановичу. За спиной его называют шутливо «Юла». И даже это прозвище говорит само за себя. Субботин умеет крутиться, где надо и с кем надо, и всегда останавливается в той точке, которую он обозначил для себя целью. Будучи студентом, он умело женился на страшненькой младшей сестре одного из самых богатых людей страны, что позволило ему проводить время среди персон, которые имеют возможность прямо или косвенно влиять на управление нестабильной страной. Связи позволили Субботину устроится в компанию к одному из своих новых знакомых заниматься приемом и отправкой строительных материалов. Быстро пронюхав все схему, он начал обильно набивать карманы на этом месте работы. В скором времени он подмял под себя всю логистику компании, и откаты от левых сделок доходили до уровня зарплаты исполнительного директора. Когда главный акционер – человек, который устроил его на работу – узнал обо всем, Субботина чуть было в цемент не закатали. Но друзья, которыми Субботин успел обзавестись, решили данную проблему, и сам Субботин смог тихо и мирно уволиться по собственному желанию.

Следующей ступенью в его карьере была должность первого помощника сенатора. Вот с этой должности Михалыч накрутился до члена совета директоров одного из крупных банков – его туда намеренно назначили с целью лоббирования интересов банка в Сенате, за что устроившие это сенаторы получали очень хорошие комиссионные. Не успели все оглянуться, как лоббирование стало основным родом занятий Субботина. Но не заработок от этого дела нужен был ему, а информация, которой он мог шантажировать представителей элиты страны, что привело его на пост в администрацию президента, а позже, когда политическая верхушка вдохновилась результатами его работы и умением манипулировать любыми силами, Субботина был назначен и заместителем руководителя администрации.

В новой должности, на которой он имел доступ к первому лицу государства, Владимир Субботин проявил главное свое умение – не крутиться самому, а крутить других. Его стали называть главным политическим кукловодом страны. Не для кого ни секрет, что именно он отвечает перед президентом за внутреннюю политическую обстановку. Все его куклы: политические лидеры, партии, средства массовой информации, системные оппозиционные силы, – умело пляшут под его дудочку. А кто плясать не умеет или не хочет – эту куклу выбрасывают на мусорную свалку или переламывают ей ноги, чтобы родилось все же в кукле желание не выделяться из толпы. Защита нынешней политической стабильности – вот его главная задача. И Субботин получил неограниченные полномочия для выполнения этой функции.

Оппозиционные митинги стали проходить чаще, и желающих показать свое недовольство все больше стало на них приходить? – Запретить на корню проведение митингов в Столице.

Устраиваются незаконные массовые акции протеста? – С любыми подобными мероприятиями спецгвардия справится, для этого она и была создана.

Народ все равно устраивает незаконные массовые акции протеста? – Повысим зарплату силовым структурам в два раза и дадим право применения любых силовых методов. А как же иначе? Этот сброд законы нарушает, значит, они преступники, что означает, они опасны для общества.

Кто-то желает получить лицензию СМИ? – без проблем, но своего человека мы туда поставим смотрящим.

Новая партия ведет активную политическую агитацию и не хочет играть по нашим правилам? – Не допустим до выборов, а если того требуют обстоятельства, и их лидера посадим.

Непозволительно много людей одобряет неподконтрольную оппозиционную группу? – Покажем ее как террористов.

Все делается просто в этой стране. Законы принимаются для быдла, а те, кто их принимает, работают так, как считают нужным, ведь главное – достижение желаемых верхушкой результатов, имея возможность принимать любые для этого решения. А средства массовой информации в это время будут развлекать население тупыми ток-шоу и сериалами, и вбивать и вбивать в их тупые головы тот факт, что без этого правительства страну ждет нищета и разруха.