Текст книги "Весна сорок пятого"

Автор книги: Илья Туричин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Только тихо! А не то ваш обер-лейтенант нам всыпет.

– Понимаем, – осклабился один из встречавших. – Давай сюда. Понесу.

Несколько сотен метров по крутому заснеженному склону – и они вышли на небольшое плато, изрытое траншеями. Вдали на еще более высоких вершинах клубились облака. Павел понял по направленным в ту сторону стволам орудий, что именно там, за теми вершинами, Красная Армия. Именно оттуда ее ждут немцы.

Он увидел подходящего к ним обер-лейтенанта, шея и подбородок обмотаны пестрым шерстяным шарфом.

Павел вскинул руку:

– Хайль Гитлер! – И доложил по всем правилам, прижав ладони к бедрам и чуть оттопырив локти, еще в берлинской школе научился этой премудрости: – Господин обер-лейтенант, согласно приказу доставили две канистры со шнапсом. Рядовой Пауль Копф.

– Молодцы! – обер-лейтенант Юнге махнул рукой, приказал торопливо подбежавшему фельдфебелю. – Заберите – и в землянку. – Копф… Что-то я тебя раньше не видел.

– Так точно, господин обер-лейтенант, мы все трое из пополнения. Фольксштурм.

Юнге неодобрительно оглядел двух солдат с морщинистыми лицами стариков. Видно, не очень хороши дела, если берут на фронт таких… сосунков и стариков.

– Ганс! Мольман! Кто там есть!

Из-под земли как черт из преисподней высунулся солдат с немытым, закопченным лицом.

– Ганс, вызови Гору, скажи, что канистры здесь. Или лучше позови меня. Я сам поговорю с гауптманом.

– Ха-ха! – сказал Ганс бодро. – Разрешите, мой обер-лейтенант, сначала получить свою флягу.

– Флягу? – удивился Юнге.

– Так точно. Обоюдный сговор с телефонистом Францем. Он обещал прислать мне фляжку. Так сказать индивидуально. Мы же с ним земляки еще по России!

– Берите.

– Эй, мокрые курицы, кто принес мне флягу?

– А ты кто? – спросил Павел.

– Я Ганс, черт побери. Кто же еще; тот, кому вы несли флягу.

– Вот она, – Павел достал из-под шинели флягу. – Франц велел передать в собственные руки.

– То-то, – засмеялся Ганс. – Спасибо, мой обер-лейтенант. Сейчас вызову Гору.

Он выхватил флягу из рук Павла и побежал к землянке, на ходу отвинчивая пробку и засовывая горлышко фляги в рот.

Обер-лейтенант поморщился недовольно. Он считал себя военной косточкой, требовал на своей батарее порядок и дисциплину. Но старого солдата не одернешь, на нем армия держится. Только он еще и может воевать. А новенького не научишь! Времени нет. Вот пришлют и ему фольксштурм – хлебнет горя!

– Отдыхайте. Скажете, чтобы вас накормили. А гауптман решит, отправить вас обратно или здесь оставить. Хорошие солдаты везде нужны. А вы хорошие солдаты?

– Так точно, господин обер-лейтенант! – гаркнул Павел во всю глотку.

– А вы чего молчите? – спросил Юнге у стариков.

Те переглянулись и ответили нестройно:

– Так точно, господин обер-лейтенант.

– Вижу, – засмеялся Юнге и, кутая подбородок в пестрый шарф, зашагал туда, где скрылся чумазый телефонист.

Вскоре он вернулся.

– Вы за проволоку не держались, когда шли? Нет, господин обер-лейтенант.

– Связи нет…

Юнге вернулся в свою землянку.

Мимо промаршировала группа с автоматами и биноклями на шеях.

– Эй, Карл, не усни на посту, ворона очки упрет! – крикнул один из солдат.

– А ты тут мой шнапс не прикончи!

– Разговорчики! – сердито крикнул фельдфебель, который забрал канистры, сейчас он вел строй.

– У нашего фельдфебеля чужое возьмешь! Свое бы не потерять! – Солдат проводил строй взглядом и повернулся к вновь прибывшим. – Как там у вас жизнь?

– А толком не знаем, – ответил Павел. – Мобилизовали и в Карпаты. Даже как это чертово место называется, не знаем. Приказали идти вдоль провода – и пошли.

Товарищи его согласно закивали.

– Сам-то откуда?

– Я-то из Берлина.

– Из самого?

– А то.

– И фюрера видел?

– Как тебя, – нахально соврал Павел.

– И как он там?

– Тебя как звать?

– Хольстен.

– Вот как раз про тебя фюрер и спросил. Как там мой верный Хольстен? Хватает ему шнапса?

Сгрудившиеся кругом солдаты рассмеялись.

– Верно говорят: берлинцу и волку палец в рот не клади, откусят! – смеясь вместе со всеми, сказал Хольстен.

– А где тут у вас кухня, ребята? – спросил Павел, озираясь.

– Идемте покажу.

Все трое двинулись за Хольстеном через плато на другой его конец мимо орудий.

"И как они затащили их сюда? – подумал Павел. – Наверно, есть какая-то дорога. На облаках не перевезешь. И где-то или транспортеры, или лошади. Не сами ж тащили орудия в гору".

По ту сторону плато в аккуратно вырытой с ровными краями яме стояли две походные кухни. Над ними прикрытая маскировочной сеткой закопченная дощатая крыша.

– Живете! – завистливо сказал Павел.

– Каша да тушенка. Селений близко нет, поживиться нечем.

И крышу сделали из досок. А ведь доски напилить надо. Или с собой привезли?

– Герман, накорми-ка гостей, обер-лейтенант приказал.

Хмурый повар темными, неповоротливыми пальцами взял деревянную лопатку, помешал в котле.

– Берите котелки. Только вымоете сами. Ложки-то есть?

– Есть, – весело откликнулся Павел.

Вкусно пахло тушенкой. Повар деревянной лопаткой наложил им в котелки каши.

– Каша "иго-го". Что нам, что лошадям, – пояснил Хольстен. – У вас, поди, получше?

– То же самое.

– Видать, интенданты запасли где-то овса. В России, наверно.

"Вот и давитесь!" – зло подумал Павел, а вслух сказал:

– Мне мама говорила, овес очень полезен.

– Мама ему говорила! – закричал повар. Голос у него был хриплый и густой, будто говорил он сквозь трубу. – Мама! Кха! А еще что тебе говорила мама? Насчет папы она тебе ничего не говорила? – Повар заржал по-лошадиному.

Павел даже подумал: может, и в самом деле овес приравнял его к лошади?

– Мой папа отдал жизнь за фюрера! – заносчиво ответил он.

– Да ладно, не обижайся. Поживешь тут – озвереешь! Сваришь овес, а будет ли кому жевать – неизвестно. Каждую секунду русских ждем. Что у вас там говорят?

– Говорят: вот-вот придут, – мстительно сказал Павел. – Где вы котелки моете?

– А вон пониже, снег пожиже.

Пока спускались, Павел заметил в кустах под деревьями еще одну батарею. Стволы тоже направлены в сторону высокой горы, изрезанной вьющейся лентой дороги. Да, именно там, за этими горами, Красная Армия. И она вот-вот шагнет сюда. Ах, как было бы хорошо заткнуть стволы этих пушек!

Они протерли снегом котелки и поднялись наверх. Всю дорогу Хольстен что-то болтал, но что, Павел не расслышал. Надо было запомнить все до мелочей. Все пригодится командиру. Неглубокие окопы. Пулеметные гнезда.

Наверху они снова увидели обер-лейтенанта.

– Накормили вас?

– Так точно, мой обер-лейтенант! Спасибо!

– Обратно пойдете тем же путем.

– А дорогой нельзя? – наивно спросил Павел. – Уж очень там снегу много.

– Вниз можете и на заднице скатиться. Пойдете тем же путем! Глядите в оба. У меня нет связи. Где-то обрыв. Ветер, черт его побери, и снег. А мне нужна связь. Найдешь обрыв, сумеешь соединить концы?

– Конечно. А может, Ганс с нами пойдет?

– Ганс… – обер-лейтенант усмехнулся. – Ганс теперь пойдет через сутки! Ступайте! Да поосторожней. Где-то рядом словацкие бандиты.

– Ой, что вы!… – испугался Павел.

– Ладно, ладно. – Юнге поморщился. – Спешите. Вниз не вверх.

Провожаемые тупыми шутками артиллеристов разведчики двинулись в обратный путь.

4

Командир внимательно выслушал возвратившихся «фольксштурмовцев». Цепкая память Павла помогала ему восстановить шаг за шагом все, что они видели на батарее. Павел рассказывал подробно, ничего особо не выделяя и ничего не пропуская. И невольно заговорил голосами немцев.

Вот обер-лейтенант Юнге – голос молодой, уверенный, с неприметным внутренним звоном.

Вот простуженный телефонист требует флягу от Франца.

Вот рыкающий фельдфебель…

Непроизвольно Павел менял не только голос, менялась посадка головы, по-другому двигались руки.

Товарищи, ходившие с ним в разведку, смотрели на него удивленно и улыбались.

И командир поначалу улыбался, но когда Павел стал рассказывать про орудия, где и как они установлены, посерьезнел.

– Та-ак… Молодцы. Франек!

Разведчик появился тотчас, как с дерева свалился.

– Франек, восстанови-ка связь.

Франек непонимающе уставился на командира. Резать провода не раз приходилось, но восстанавливать!…

– Соедини провода. Пусть болтают. Мы их в любой момент отключим.

– Есть! – И Франек так же мгновенно исчез, как появился.

– А вы отдыхайте пока.

– Переодеться? – спросил Павел.

Командир не ответил, смотрел в пространство остановившимся взглядом. Павел еще раньше подметил за ним эту привычку сосредоточенно думать, как бы отстраняясь от всего окружающего.

– М-да… – Внезапно он повернулся к Павлу. – Так, говоришь, заснеженные кручи там? В лоб лезть нет смысла?

– Перебьют, товарищ командир.

– Из орудий?

– Орудия у них крупные. По близкой цели палить не будут. На горы направлены. А для ближних – пулеметные гнезда. Не подойти.

– Да-а… Соваться нам туда просто так не с руки. Нужен сюрприз. – Командир улыбнулся. – Будем искать сюрприз.

К ночи невидимый ветер над вершинами разогнал тучи. Небо вызвездило. И с вершин в долину пополз холод. Но командир не разрешил разжигать костры. Спали кое-как, вполглаза, прижавшись друг к другу. Некоторые не выдерживали, подымались, начинали приплясывать и хлопать себя руками, чтобы согреться.

Отряд подняли до рассвета. Зашагали, спотыкаясь, в темноте, чертыхаясь вполголоса, растянувшись длинной цепочкой. За ночь тропа подмерзла, у впереди идущих под ногами хрупал молодой ледок, а замыкающим доставалось уже липкое месиво.

Проводник, сухой крепкий старик, в кепке с большой пуговицей на макушке, в полупальто и высоких болотных сапогах, шел впереди вместе с разведчиками, опираясь на тяжелую суковатую палку. Шел ходко, привычно взбираясь на кручи, легко спускаясь в ущелья, дышал ровно, на вопросы не отвечал.

Иногда приходилось пробиваться сквозь заросли, ветки больно хлестали по лицу. И Павел понял, что никакой тропы нет, а старик ведет отряд по заросшим склонам, ориентируясь то ли по блекнущим звездам, то ли внутренним чутьем угадывая дорогу. Потому что кругом была густая белая тьма.

Потом небо стало светлеть и из рассеивающейся тьмы выпали отельные обнаженные деревья, зеленые ели и мокрые камни, с которых сдуло снег.

Небо поголубело, и внезапно с очередной вершины открылась на его фоне темная фантастическая громада старинного замка.

Павел уже видел замки в Словакии и не переставал удивляться им. Крепко сложенные стены с бойницами, высокие башни каждый раз вызывали в памяти зубчатые, такие привычные стены Московского Кремля. И казалось Павлу, что разбросанные по Словакии старинные гордые замки сродни величественному Кремлю, меньшие братья его.

Чтобы добраться до замка, предстояло спуститься в ущелье и потом уж подыматься по довольно крутому склону.

Но на спуске голова колонны замешкалась и остановилась. Вскоре из-за кустов появился запыхавшийся Франек, видимо, он преодолел обратный подъем на одном дыхании.

– Това… Товарищ командир… Дальше не пускают.

– Кто? – удивился командир.

Франек только развел руками.

– Вооруженные… Требуют командира.

– Идем, – командир решительно пошел сквозь кусты, из которых появился Франек.

Павел и несколько партизан из первого взвода двинулись за ним.

Возле высокой ели стояли проводник и разведчики. А ниже на склоне трое незнакомцев. Один в солдатской шинели, подпоясанной ремнем с кобурой, второй в черном пальто, с аккуратно подстриженной бородкой, держал в руках немецкий "шмайсер", на непокрытой голове кудрявился темный чуб. Третий, очень сутулый, из-за чего казался низкорослым, одет в коричневую куртку, шея обмотана пестрым шерстяным шарфом, вооружен винтовкой.

Командир подошел, спросил:

– Кто такие?

– А вы кто? – откликнулся тот, в шинели.

– Я – командир партизанского отряда "Смерть фашизму".

Трое переглянулись.

– "Смерть фашизму"? – удивленно переспросил мужчина в шинели. – Как же вы здесь оказались?

– Обстоятельства, – внушительно произнес командир.

– И много вас?

– Отряд. А вы кто ж?

– Мы… ну, допустим, группа самообороны.

– Немцы не появлялись?

– А что им тут делать? Тут фашистам дорога заказана.

Командир улыбнулся:

– Так и предполагали… Ну что ж, здравствуйте, товарищи. Приютите на время. Передохнуть нам надо. Поизмотались.

– Должен предупредить – тесновато у нас. И в замке полно, и в деревне… Беженцы, погорельцы…

– Понимаю, – кивнул командир.

– Пошли, – пригласил мужчина в шинели и стал спускаться. За ним – командир, а следом двинулась вся цепочка. А сутулый и тот, с аккуратной бородкой, остались стоять по обе стороны тропы, пропуская отряд. Словно подсчитывали гостей.

В предвкушении отдыха партизаны приободрились, кое-где послышались шутки, вспыхнул смех. Но крутой подъем к замку приглушил их.

Павел невольно стал вертеть головой, глядел то вправо, то влево Ему казалось, что они идут сквозь строй вооруженных людей. То мелькнет над кустами шапка, то черный ствол автомата. А в одном месте даже пулемет померещился.

Командир хмурился, но спокойно шел вперед. Сколько же их тут в самообороне?

Наконец добрались до замка. Кованые глухие ворота были открыты но командир не торопился вести в них своих людей. Остановился у ворот и огляделся.

Внизу, куда хватал глаз, до самого горизонта тянулись горы. В низинах густела туманная муть, а на вершинах, ощетинившихся лесом, гуляло солнце. Павлу показалось, что он видит сверкающие капли на темно-зеленых иглах елей и сосен, будто наброшены на них тонкие стеклянные бусы.

А командир видел горы и едва уловимое движение на них. "Да тут чуть не армия! – подумал он. – Что ж, ничего удивительного. В горах не мы одни. А место удобное". Не зря же он повел своих людей к старому замку.

По ту сторону замка раскинулась на склоне маленькая деревушка, а за ней командир разглядел шалаши, сложенные из жердей и еловых лап и даже большую брезентовую палатку, сверху забросанную теми же лапами. Маскировка.

– Плотно осели, – одобрительно кивнул командир. – Сколько ж вас тут?

Мужчина в шинели не ответил, протянул руку в сторону ворот:

– Прошу. А люди пусть отдохнут.

– Всем оставаться на местах, – хмуро приказал командир. – Франек, Павел, со мной.

Высокая стена замка, сложенная из тесаных камней, оказалась толстой, и за первыми воротами притаились вторые, полегче первых, скованные из железных прутьев, на которых бурыми пятнами проступала ржавчина. На мощенном каменными плитками довольно просторном дворе вдоль стены стояли самодельные деревянные столы, возле которых сосредоточенные мужчины и несколько женщин чистили оружие.

В другом конце двора небольшая группа, в основном молодежь, расселась на деревянных скамейках вокруг пожилого солдата, который возился с пулеметом. "Учатся", – сообразил Павел, разглядывая двор с удивлением.

Мужчина в шинели повел командира к сложенному из таких же тесаных камней зданию. В него вела узкая дубовая дверь, за которой сразу же начиналась каменная лестница, ведущая вверх. Они поднялись по ней и оказались в зале с оштукатуренными стенами и высоким темным, словно приконченным потолком. Сквозь деревянные стрельчатые окна пробивались солнечные лучи и падали на громоздкий дубовый стол, вокруг которого стояли темные стулья, тоже дубовые, с резными крепкими полированными спинками. Вдоль стены тянулась такая же массивная дубовая лавка.

У противоположной стены в большом отделанном пестрыми плитками камине потрескивали поленья, оранжевое с голубыми прожилками пламя лизало черные стены топки. Отсвет его играл на полу, на стоящих возле деревянных скамеечках. На одной, свернувшись клубком, лежала кошка. А рядом у сложенных аккуратной кучкой дров сидел на корточках старик и длинной кочергой шуровал в топке.

За столом над разложенной картой склонилось несколько мужчин тихо о чем-то переговаривались.

– Вот, товарищ комбриг, прибыл командир партизанского отряда "Смерть фашизму", – сказал громко приведший их мужчина.

Мужчины у стола распрямились и посмотрели на вошедших. Один, с русой бородкой, в телогрейке-безрукавке поверх военной формы, спросил:

– Как ты сказал?

– Прибыл командир партизанского отряда "Смерть фашизму", с отрядом.

– Надо же! – И русобородый рассмеялся, хотя ничего смешного не было сказано. – Добро пожаловать. – Он двинулся вдоль стола навстречу пришедшим. Протянул руку. Представился: – Товарищ Алексей, командир партизанской бригады "Смерть фашизму".

– Под одним названием ходим? – удивился командир.

– Под одним. Название-то – существенное.

Товарищ Алексей говорил по-словацки с каким-то своеобразным акцентом и кого-то неуловимо напоминал Павлу.

Возле камина звякнула кочерга, и старик, что помешивал дрова, подошел поближе. Сощурился, приглядываясь, и хлопнул себя руками по бедрам:

– Га!… Вот так встреча! Пауль! Живой!

– Дедушка Ондрей! – Павел узнал старика-садовника, шагнул к нему порывисто, обнял и так на радостях стиснул, что старик крякнул.

– Гляди-ка, внучек нашелся, – сказал кто-то радостно.

– Не внучек, – откликнулся Ондрей лукаво. – Я у его превосходительства садовником был. Ну конечно, не у этого превосходительства, у другого, постарше. А это – Пауль, я его и в горы переправлял прошлым летом. Живой, при автомате!

– Дедушка Ондрей, а где Янко?

– Дома. В отряд просился – не взяли. Мал еще. Да и дома дел хватает! – Старик важно поднял палец, намекая на какие-то особые дела. – А мы тебя вспоминали. Маму-то разыскал?

– Где ж! Всю зиму в горах… Вот Гитлера побьем – разыщу.

Внезапно русобородый товарищ Алексей взял Павла за плечи и бесцеремонно повернул к свету.

– Что вы так… разглядываете?…

– А еще говорят, чудес на свете не бывает! – сказал товарищ Алексей по-русски.

– Вы – русский? – обрадовался Павел.

Что, Павлик, своих не узнаешь? – светлые глаза смотрели в упор и смеялись.

И внезапно Павел вспомнил сторожку в лесу под Гронском: он и Петр сидят за выскобленным столом и уплетают пшенный кулеш с салом, а напротив сидит человек и объясняет им, как они должны вести себя в Гронске, как найти маму, кого остерегаться…

– Алексей Павлович… – тихо сказал Павел.

– Товарищ Алексей, – строго произнес Алексей Павлович, а глаза смеялись. – Ну, мы еще с тобой поговорим, товарищ Павел, – мягко добавил он. – А сейчас, извини, дела. Садись, командир.

Алексей Павлович и командир отошли к столу.

– Ты откуда товарища Алексея знаешь? – спросил дед Ондрей.

– Да уж знаю… – уклонился от ответа Павел. Можно ли рассказывать о тех встречах в управлении НКВД и в лесу? Он-то знает что Алексей Павлович – чекист, а вот должны ли это знать другие? Многому научила его жизнь в оккупированном Гронске и в фашистском логове, в Берлине. Научила сдержанности и осторожности, научила скрывать свои мысли и чувства. Если бы он первым узнал в товарище Алексее Алексея Павловича, он бы и виду не подал. Но Алексей Павлович явно хотел быть узнанным.

– А ты совсем словаком стал, Пауль, и язык наш освоил.

– Ну, не так уж и хорошо освоил… Вы, дедушка, пожалуйста, не называйте меня Паулем на немецкий манер.

– Хорошо, не буду, Павел. Привычка!… Пойдем вниз?

– Мне нельзя, я при командире.

– Строгий?

– Командир!

В это слово Павел вложил и уважение к командиру, и готовность идти за ним. Ему нравился командир своей неторопливостью, спокойствием. Командир был и храбр и осторожен одновременно. Прост с бойцами и требователен. Выделялся только в бою, в походах и на отдыхе мок и мерз, как все, ел то же, что и остальные. Вот только, когда рождалась песня у костра, никогда не подтягивал. А слушать любил. Сядет в сторонке, прикроет глаза и сидит неподвижно.

– Как его зовут-то? – спросил дед Ондрей.

– Командира? – удивился Павел. А верно, как зовут командира? Вроде никто никогда не называл его по имени. – Не знаю. Товарищ командир!

А у стола командир рассказывал товарищу Алексею и остальным партизанским вожакам о дерзкой разведке батареи, которую немцы выдвинули к перевалу, чтобы встретить Красную Армию.

Слушали внимательно. Спрашивали подробности.

– Павел! – позвал командир. – Расскажи-ка поподробней, что где у немцев?

Павел скупо и коротко рассказал, какие видели они орудия, как они установлены, где пулеметные гнезда, где кухня, какая охрана.

– Ну спасибо, товарищи, это очень важно, – сказал Алексей Павлович. – Хорошо бы эту батарею…

– Вот и мы думаем – хорошо бы!… – кивнул командир. – Только в лоб их не возьмешь. Сюрприз нужен.

– Сюрприз, говорите? А мы на них сначала авиацию бросим.

– Авиацию? – командир посмотрел недоуменно на Алексея Павловича. – А у вас и авиация есть?

– А как же!… – Алексей Павлович усмехнулся. – Есть рация. Держим связь. Соображаете? – И громко добавил: – Радиста ко мне!

– Есть! – откликнулся кто-то у входных дверей, и через зал торопливо прошагал партизан с красной повязкой на рукаве. Гулко под потолком отдались шаги. Он толкнул дверцу возле камина, неприметную, под цвет стены, и скрылся за ней.

– Свободен, – кивнул командир Павлу.

– Есть.

Павел повернулся по-военному и отошел к Франеку. Они сели на широкую лавку у стены.

– Здесь, как в мышеловке, – тихо сказал Франек.

– Что ты!… Товарищ Алексей – старый партизан. Бригада тут расположена.

– Я не про то. Замок, что мышеловка.

Откуда-то запахло подгорелой кашей или еще чем-то вкусным. Оба принюхались. Давно не ели доброй горячей пищи.

– Ну, если так пахнет в мышеловках, готов стать мышью, – сказал Павел.

– Чем это пахнет? Живот подводит, – спросил Франек присевшего рядом деда Ондрея.

– Кухня на первом этаже.

В это время снова отворилась дверца возле камина и вслед за дежурным с красной повязкой появился долговязый парень в красноармейской форме без шапки, коротко остриженный. Молча остановился возле Алексея Павловича.

– Когда выходишь на связь?

– В двадцать один десять, согласно расписанию.

Голос!… Знакомый голос. Где он слышал этот голос? Павел смотрел во все глаза и не верил. Эдисон меньше ростом, мальчишка. Но ведь и он, Павел, был тогда мальчишкой!… И голос… Голос…

Алексей Павлович достал из кармана записную книжку. Написал несколько слов… Замер с карандашом в руке.

– Ну-ка, командир, уточни на карте.

– Если не ошибаюсь, вот эта высотка… Карты у меня нет… Здешние люди водят… Да. Эта высотка.

– Добре, – Алексей Павлович приписал еще несколько слов, вырвал листок, протянул радисту. – Передашь как особо важное.

– Есть передать!

Радист направился к дверце.

Павел встал, напряженно глядя на удаляющегося, не выдержал, окликнул громко:

– Эдисон!

Радист остановился, обернулся. В другом конце зала стоит парень в немецкой шинели. Он, что ли, звал?…

А Павел скрестил руки на груди, как делали это в далеком довоенном детстве Великие Вожди Благородных Бледнолицых.

Радист быстро пошел к нему.

– Петька! Откуда ты взялся? – в голосе и радость и удивление.

– Павел я, Павел!…

– Павел?!. Тебя ж в Германию увезли?!

– Было. Сбежал. А ты как здесь?

– Радист… – Он протянул обе руки. – Здравствуй, Павлик!

– Здравствуй, Эдисон!

Они обнялись и стали тискать друг друга.

– Да у тебя тут полбригады знакомых! – засмеялся дед Ондрей.

– Слушай!… Ну чудеса!… Я ведь с Петром вместе партизанил.

– С Петром?… И брат здесь?

– Нет. Петр в Красной Армии. На фронте. Как мы Гронск освободили, так он в армию мобилизовался. А я вот…

– А мама?

– Гертруда Иоганновна?… Тоже с нами в бригаде была. Потом в Москву улетела.

Лицо Павла сморщилось, немыслимо защекотало в носу. Он всхлипнул.

– Ну что ты, Павлик! – Дед Ондрей положил руку на его плечо. – Нашлась же мама. Радоваться надо, а ты…

– Я и радуюсь… – Павел снова всхлипнул.

– Ну, с нашим комиссаром, товарищем Ковачеком, вы уже познакомились, – сказал товарищ Алексей и кивнул на мужчину в шинели.

– Познакомились, – скупо улыбнулся командир, – получили сведения, что у вас тут отряд самообороны.

– Не сердись. Не мог же я выложить всю дислокацию первому встречному, хоть и симпатичному.

– Да я не сержусь. Все правильно, комиссар.

– Что ж, ставим вас на довольствие. Вольетесь в нашу бригаду отдельным отрядом, если не возражаете, – сказал товарищ Алексей.

– Возражений нет. Вместе бить фашистов сподручней.

– Добре. Как вас величать?

– Людовит Влчек, капитан Словацкой армии.

– Комиссар, сам проводишь товарищей или пошлем кого?

– Сам, – откликнулся Ковачек. – Как-никак первый знакомый. – Он засмеялся.

– Добре. Устраивайтесь, отдыхайте. И, если можно, оставьте мне Павла. Воевал вместе с его матерью.

– Конечно, конечно. Он – замечательный парень, хоть и артист. Франек!

Командир ушел в сопровождении Франека и Ковачека. Алексей Павлович подошел к ребятам.

– Встреча Великих Вождей?

– А вы откуда знаете? – вспыхнул Эдисон.

– Я, брат, многое знаю, но только сейчас понял, что ты, Эдисон, из этой компании. Ничего у вас была компания. Подходящая!

До позднего вечера просидел Павел у Алексея Павловича в его "келье" – маленькой комнатке с низким потолком, с узким окном, прихваченным изнутри решеткой, и с двумя железными кольцами, вделанными в стену. Павел сразу обратил на них внимание. Вероятно, когда-то, в незапамятные времена, здесь содержались узники. Может быть, борцы за свободу? Железными цепями приковывали их к этим кольцам, чтобы сломить волю. Может быть, здесь они и умирали, не уступив?

Павел все узнал о маме и Петре. Это было так важно, так важно знать, что они живы, боролись и борются!

– И папа мой жив, – сказал Павел. Как давно он ни с кем не говорил об отце! Даже старался не думать о нем, чтобы не проговориться. Теперь можно. Мама в Москве. Брат воюет. И он, Павел, как все Лужины!

Павел рассказал обо всем, что пережил с того самого дня, когда доктор Доппель увез его в Германию и так жутко выл Киндер. Он рассказывал и нет-нет поглядывал на торчащие из стены железные кольца. А ведь он тоже был скован невидимой цепью. Не менее страшной, чем железная. Но не сломался. Нет.

Алексея Павловича интересовали мельчайшие подробности.

А когда Павел рассказал о посещении покинутого дома и о письме Матильды, которое она оставила на столе в его комнате, Алексей Павлович нахмурился:

– К англичанам или американцам? Скользкий тип. Ищет новых хозяев.

– Но они ж союзники! – возразил Павел.

– Союзники поневоле. Не случайно так долго тянули с открытием второго фронта. Все ждали, чтобы мы изошли кровью. Союзники! Одну руку тебе протянут, а в другой за спиной – финка!… Ладно, Павел, наговорились мы с тобой. Рад, что ты такой же, как твои папа и мама. А теперь – спать. У меня заночуешь?

– Лучше бы у Эдисона…

Алексей Павлович улыбнулся:

– Ну что ж, желание гостя – закон! Ступай.

Павел распрощался и ушел. А Алексей Павлович присел на деревянную койку, застеленную солдатским одеялом, и долго еще сидел, опустив голову на руки. Воспоминания разбередили душу. Виделась Гертруда Иоганновна с сияющим лицом, тоненькая, светловолосая, такой она была, когда маршал вручал ей ордена. Гертруда Иоганновна, которая против воли вошла в его сердце и осталась там, вероятно, навсегда.

5

– У меня отец был охотником. И дед. И прадед. И пра-пра… Потому и фамилия Польовник. И между прочим, всех звали Франеками.

– И прапрапра?… – удивился Павел.

Франек погасил сигарету, воткнув ее в землю, и посмотрел на свои новенькие австрийские башмаки из пупырчатой свиной кожи на толстой подошве. Их подарил ему комиссар бригады Ковачек. Франек считал, что за храбрость, ну и за выносливость, конечно. Не всякий пройдет зимой по горам в калошах, подвязанных к ногам шнурами с офицерского парадного мундира.

Они втроем сидели возле каменной стены замка на солнечной стороне. От стены тянуло холодом, а солнце грело, ласкало щеки.

Серега Эдисон вытянул длинные ноги в офицерских шевровых сапогах со стоптанными подошвами и щурился, как кот, подставляя лицо солнцу. Он не понимал словацкого и не вмешивался в разговор. Только изредка поглядывал на Павла и сравнивал его с Петром. Интересно, теперь они так же на одно лицо, как и раньше, или изменились? Ведь сколько времени прошло! Он вспомнил Петра. Вот он стоит возле землянки в сером ватнике и ушастой шапке… Да нет, это ж Павел!… Павел рядом, вот он, чешет по-словацки… Или Петр?

Эдисон неожиданно засмеялся.

– Ты чего?

– Сравниваю тебя с Петром. В уме.

– Ну?

– Путаюсь!

Павел тоже засмеялся. И Франек засмеялся. За компанию.

– А Ржавый женится на Крольчихе, – неожиданно сообщил Эдисон.

– Ну? – Павел удивленно уставился на товарища. – Как женится?

– Обыкновенно. По любви.

– Мы с Петькой тоже были в нее влюблены.

– Оба?

– Оба.

– Надо же!… И я маленько, – признался Эдисон. – А может, только кажется…

– Нет. Не кажется, – убежденно сказал Павел. – А Толик?

– Что Толик?

– Тоже, наверно…

– Между прочим, он меня от смерти спас. – И Эдисон рассказал, как попал к полицаям, как убили его напарницу – Валю. Как допрашивали, а потом вдруг повели ломать кирпичную стену. А Толик со Златой подготовили побег. Толик поднял суматоху, и ему удалось бежать.

Павел слушал затаив дыхание и коротко пересказывал все Франеку. А потом объяснил, что у них в Гронске была компания такая – Великие Вожди. Игра, конечно. Но все остались верны клятве. Все!

В какое-то мгновение он вдруг пожалел, что рассказывает о Великих Вождях… Детство. Пять мальчиков и синеглазая девочка. Франек засмеет еще!…

Но тот слушал с интересом, стал расспрашивать о землянке в лесу. И в глазах его загорелись озорные огоньки. Все-таки он был тоже мальчишкой, Франек, хоть и старался держаться солидно.

– Слушай, Эдисон, давай примем Франека в Великие Вожди, – неожиданно для самого себя предложил Павел.

– А что? – загорелся Серега.

– Ты как, Франек?

– Вы серьезно?

– Конечно. – Павел встал и скрестил руки на груди.

И Серега встал и скрестил руки на груди.

Глаза Франека вспыхнули, будто попали в них куски солнца. Он поднялся, недоверчиво посмотрел на Павла и Серегу и осторожно скрестил руки.

– Дружба навек, Франек! И тайна. – Павел поднял руку над головой, как когда-то это сделал Василь Долевич – Ржавый в заброшенной землянке под Гронском. – Никому! Никогда! Ни слова! Язык проглоти, а тайну не выдай! Один за всех и все за одного! – И добавил от себя: – Смерть фашизму!

– Смерть фашизму! – как клятву повторили друзья.

Все-таки они в душе оставались мальчишками – и партизан Павел, и радист Серега, и разведчик Франек.

6

Не простое это дело – сидеть в дозоре. А главное, утомительное. Особенно под утро. Веки сами смыкаются, хоть спички вставляй. А уснешь – беда! А ну как проскочит мимо тебя вражеский лазутчик? В замке и в деревушке сотни людей, вооруженных и невооруженных, есть старики, женщины, дети. И все как бы на твое попечение оставлены, спят спокойно, знают, что ты бодрствуешь, никого не подпустишь. Ну, не один ты, конечно. Лагерь окружен дозорами, ближними и дальними. Все тропы перекрыты.

Павел сидел в кустах на слоистой холодной каменной плите, торчащей прямо из земли. Здесь выходила наружу горная порода. А метрах в двух ниже кусты расступались, давая место узкой дороге, присыпанной тем же дробленым камнем – серым, коричневым, желтым, вперемешку со снегом, видно, не очень-то наезженная дорога, хотя всезнающий Франек рассказывал, что она единственная к селу и замку. По ту сторону ее – второй пост, партизан укрылся в камнях, только клетчатая кепка торчит. Вероятно, и он видит его, Павла. Можно, конечно, перекинуться с ним словом-другим, но кругом такая утренняя тишина!… Только где-то неподалеку под снегом прозрачно журчит вода, то ли родничок, то ли ручеек. Надо будет, как сменят, взглянуть. И от журчания этого, жужжания, тишина кажется глубокой и ломкой. Скажешь слово, разобьешь ее, и пойдет гулять твое слово по горам, откликнутся ему камни и кусты, деревья и светлеющее небо. А у врага тоже уши! Нет уж, лучше помалкивать.