Текст книги "Подросток Ашим"

Автор книги: Илга Понорницкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Впервый учебный день она нарочно встала рано. Но Ярдыков прибежал в класс раньше неё. Она вошла – а он уже сидел на своём месте, поджидал соседа. Он вопросительно поглядел на неё, и она смешалась и села поскорей на своё место, рядом с Сурковой.

Мишка вошёл, поглядел на неё мельком. И она не знала, как показать, что ей это совершенно безразлично. Она даже не могла включиться в общий разговор, чтобы кричать и спорить. В классе загаром хвастались. И Кирке не было никакого смысла поднимать рукав кофточки.

Самая загорелая рука оказалась у Сурковой, её соседки. С этим никто бы не поспорил. Ленка на радостях закатала оба рукава, точно ей жарко было, расставила на парте локти и с гордостью глядела на одноклассниц: мол, вам со мной не сравниться! И тогда Эля Локтева сказала:

– Да, очень хорошо что ты так загорела. Загорать – это от прыщей полезно.

Ленка сразу сникла.

Из мальчишек самым загорелым оказался Борька Иванов, лицо у него стало темней волос. Вместе с Катушкиным они были теперь как индеец и бледнолицый. Блондинистый Борька-индеец и чернявый розовощёкий Саша Катушкин. Самые высокие в классе, они казались нездешними, пришедшими из какого-то кино, в котором приключения возникают одно из другого без остановки. Не зря левый глаз Саши Катушкина украшал весёлый лиловый фингал, дававший понять, что в каникулы Катушкину где-то крепко досталось, но и он сам, наверно, не остался в долгу. Иванова не трудно было представить с таким же фингалом, но сейчас никаких синяков у него не было. И понятно – последние две недели он провёл под присмотром родителей, купаясь в бассейне и загорая среди ухоженных пальм.

Должно быть, оба соскучились друг без друга, и теперь, как и прежде, они держались вдвоём. Но Сашка иной раз глядел на друга с превосходством. Казалось, он стал ещё выше ростом, и его ноги при каждом шаге пружинили, он с силой отталкивался от пола, подпрыгивал…

На третьей перемене он один, без Иванова, подошёл к Мишке с Данилой и сказал:

– Я хочу, чтобы на сайте можно было закачать игру!

Но тут появилась Алла Глебовна и повела всех троих к директору. На маленькое совещание, как она сказала. А в приёмной объявила секретарше:

– Это мои сайтостроители.

Секретарша в ответ заулыбалась, и директор тоже сразу улыбнулась и поднялась навстречу им из-за стола.

– Садитесь, мальчики! Вы все большие молодцы, сделали сайт…

Данила при этих словах сразу вспотел от смущения. Это же Мишка молодец, а они с Катушкиным только начинают ему помогать! Что, Алла Глебовна ничего не объяснила? А Катушкин принял директорскую похвалу со счастливой улыбкой, хотя он тоже пока ничегошеньки не сделал. Может, он знал, что в чём-то другом он молодец?

И он не сразу заметил, что директор рассматривает его лицо – пристально, так, чтоб он понял: она обратила внимание на фингал. Вот тогда он опустил голову, и его радость куда-то делась. Больше всего ему не хотелось, чтобы сейчас зашла речь о фингале. Но директор только головой покачала. А потом обвела глазами всех сразу и объявила:

– Теперь нам надо подумать о наполнении сайта. О том, что люди могут на нём прочитать.

И Мишка не понимал – какие люди? На сайт ведь и так все, кто хочет, заходят. Если читать умеют…

– Надо выкладывать новости не только о лицеистах, но и об учителях, – услышал он и совсем растерялся:

– Я же выкладываю…

Директор мягко перебила его:

– Новостей недостаточно. Ты знаешь, что в зимние каникулы сводный хор учителей получил почётную грамоту, а ваша Галина Николаевна выступила на областной конференции?

Мишка обо всём этом понятия не имел.

– Мы участвуем в конкурсе школьных сайтов, – сказала директор. – Представьте – хорошо же мы будем выглядеть, если у нас не будет основных новостей.

И улыбнулась, приглашая их улыбнуться вместе с ней. А потом кивнула Мишке:

– Тебе одному все новости охватить не под силу. Поэтому я назначу ответственных по направлениям. Саша Катушкин будет отвечать за художественную самодеятельность учеников…

– Что это я за самодеятельность? – обиделся Катушкин.

– Ну хорошо, – сказала директор. – Ты у нас человек спортивный, будешь отвечать за спорт. А Данила возьмёт на себя новости в художественной самодеятельности.

Данила только рот раскрыл.

Мишке досталась учебная и научная работа.

– И ещё, – со вздохом сказала директор, – что это за анонимность на форуме? Как мы, учителя, сможем контролировать форум? Вдруг кто-то напишет что-нибудь противозаконное…

– Что напишет? – не понял Мишка.

Директор поморщилась оттого, что её перебили, и сказала, как будто читая по книге:

– Законом у нас запрещаются призывы к войне, к национальной розни…

– Но у нас никто не призывает, – запинаясь, сказал Мишка. – А если кто на форуме обзывается, тот получает предупреждение. А потом второй раз, если…

Директор не дала ему договорить.

– Скоро звонок, – сказала она. – В общем, вот вам задание: все пользователи должны зарегистрироваться под настоящими именами. Писать можно и дальше под этими вашими никами. Но мы должны знать, кто прячется под каким ником.

– Мы это и так знаем! – заспорил Ярдыков. – Это же видно! Только Юджин и Майракпак ещё конспирируются…

– Никто не должен конспирироваться, – сказала директор. – И ты, Прокопьев, – повернулась она к Мишке, – должен был сразу поставить условие: при регистрации все собщают фамилию, класс…

«Как же, стал бы тогда кто-нибудь регистрироваться, – думал Мишка. – Может, вообще ни одного человека бы не было, если бы под своими именами… Да если бы и только под никами, то всё равно уже, наверно, никого бы не было. Пришли бы, посмеялись, вот как Катушкин над ним смеялся… Биба. Если бы не Майракпак».

Она подстраховала его, думал он теперь. Владька во дворе залезал на турник, а мама стояла внизу, ободряла его:

– Не бойся, я здесь.

Вот так и его она поддержала, старшего.

Разве могла это быть девчонка-старшеклассница? Девчонки – чего от них можно ждать? Кирка до сих пор злится на него Не может забыть, как в него влюбилась по ошибке. Мажорка…

Можно было бы рассказать ребятам во дворе и вместе посмеяться. Особенно Толик Петров бы оценил. Не любит он мажоров.

Но Кирка гладила Мишкино лицо ладошками, и они ходили всё равно по каким улицам, пока не замерзали, а потом не было ничего важней, как отогреть её пальчики. Поэтому про Кирку ничего рассказывать было нельзя. Мишка думал: а что же тогда делать со всем, что происходило в его жизни целый месяц? Наверно, надо постараться это как-нибудь забыть?

Он сравнивал Кирку с другими девочками в классе, и они были ему ничуть не более понятны. Ленка Суркова, Алая Роза – такая разумная на форуме и такая глупая в лицее. Вечно ей нужно доказать, что она в чём-то превосходит всех остальных, но одноклассницы всегда обрывают её на полуслове. И каждый раз для неё это неожиданность. Мишка бы не удивился, если бы она однажды расплакалась при всех.

Особенно Элька Локтева старается Ленке досадить. Мишка и сам Локтеву боялся, и ему было не понять, как может Суркова подбегать, когда Локтева говорит: «Иди-ка сюда». И как можно вместе с ней ходить по коридору, если вчера она царапнула тебя словами так, что пришлось напрячь в лице какие-то мышцы изо всех сил, чтобы показать, что тебе нисколько не больно – тебе всё равно. Мишка Элькиных слов не слышал – он только увидел застывшее Ленкино лицо и подумал, что уже видел её такой же, и не раз.

Ему хотелось спросить у Сурковой: «Зачем ты дружишь с Элькой?» – и если бы она подошла к нему, как когда-то Кирка, он бы, наверное, спросил. Но Суркова сторонилась мальчишек, а если к ней сами подходили, начинала запинаться от смущения. Зато Элька вдруг стала дожидаться его после уроков. Оказалось, ей с ним в одну сторону, только раньше выходить. Мало ли, с кем тебе ехать по пути. Но она спрашивала у него:

– А как ты думаешь, Юджин – это всё-таки кто? А как тебе нравятся его стихи?

Юджин разместил на форуме новое стихотворение.

 
Ангел удержит тебя над обрывом,
Ты не погибнешь и станешь счастливым.
Ветер погладит тебя по щеке,
А после расскажет друзьям вдалеке,
Что ты точно так же глядишь на волну,
Когда вспоминаешь девчонку одну.
 

Биба-Катушкин сразу откликнулся:

«Про монцев лучше было».

Но многие с ним не согласились, особенно девочки.

А Мишка не сказал бы, какие стихи ему больше нравятся. Он ничего не понимал в стихах.

– Юджин на глазах растёт как поэт, – сказала ему Локтева.

Мишка ответил:

– Угу.

И подумал: «Вот и караулила бы своего Юджина».

Мама говорила, что Юджин хочет открыться, но только стесняется. Теперь-то никуда не денется – директор велела назвать себя. Назовёт – Элька, может, к нему переметнётся. Раз ей так поэты нравятся. Скорей бы уже она оставила Мишку в покое. А то сам он не представлял, как сказать человеку: «Мне с тобой плохо. Я не хочу ехать с тобой в троллейбусе».

Элька стояла рядом с ним на задней площадке, и по её лицу можно было прочесть: «Я молчу, потому что в транспорте разговаривать неприлично, мы же не одни. А вообще, конечно, нам есть о чём поговорить».

Мишка сидел после уроков в компьютерном классе, дожидался, когда Элька уйдёт. Данила под Мишкиным присмотром вывесил на сайте объявление – что все должны сообщить свою фамилию и класс. А потом ещё и Киркино объявление – что в воскресенье опять будет экскурсия, с её отцом.

На перемене Кирка подошла к Мишкиному столу и выпалила на одной ноте, как заученное наизусть:

– Миша, ты тоже можешь поехать с нами! Ведь ты учишься в нашем классе.

И тут голос подал Лёшка Михайлов:

– А мне можно поехать? Ведь я учусь в этом классе.

Кирка оторопела, а потом выдавила из себя:

– Конечно, Лёша… Ты понял, где мы собираемся?

Кому бы пришло в голову называть его Лёшей? Но он сам постоянно напоминал, как его зовут, и его уже перестали окликать по-другому. «А был ведь Хича, – думал Мишка. – И даже Чих… А я сейчас, точно, Ашим. У меня всё стало наоборот…»

Алла Глебовна объявила, что все, кто хочет, смогут теперь работать на сайте. Мишка удивился, что теперь у всех будет пароль. Но Алла Глебовна сказала, что администраторов много быть не может, и велела тем, кто знает пароль, никому его не давать. Остальные должны будут искать для сайта новости. И учиться отличать важные для всех новости от неважных.

– Вот, слушайте, – говорила она. – «В МБОУ «Городской многопрофильный лицей» открылся кружок «Юный сайтостроитель».

И спрашивала:

– Кто скажет, это важная новость или не важная?

Мишка плохо разбирался в новостях. И когда после уроков одноклассники шли к Алле Глебовне, он старался теперь улизнуть – отставал в коридоре, а потом брал пуховик и бежал домой. Только сначала выглядывал в окно раздевалки, убеждался, что Локтева не дожидается у крыльца.

И сайт он теперь открывал не каждый вечер. Ему было даже не интересно, что нового появилось на форуме. Только странно было: сначала ты делаешь что-то, а все вокруг только и ждут, что у тебя ничего не получится. А потом, когда у тебя всё получилось, все приходят и пользуются тем, что ты сделал. А ты становишься вовсе не нужен. Да и тебе перестаёт быть интересно. И это не обидно уже. Он только удивлялся, что, оказывается, так бывает.

То, что теперь на форуме нужны фамилии, в классе приняли спокойно. Почти про всех и так было известно, кто это, а тех, кто пока прятался, хотелось поскорей раскрыть.

Когда прозвенел звонок с урока литературы, учительница застучала по столу, приказала:

– Остаёмся на местах! У меня сообщение!

Оказалось, что каждый класс должен выбрать себе поэта, только Лермонтов уже занят. И Пушкин тоже, его взял гуманитарный класс. Про поэта надо будет узнать как можно больше, выучить как можно больше стихов. А потом между классами будет турнир.

– Уууу, – загудел кто-то. – Мы же не гуманитарии, мы технари. Они нас обойдут…

– Вера Дмитриевна, а что это мы соревнуемся с гуманитариями?

Но Вера Дмитриевна уже не слушала их – урок окончился. Им пора было бежать на геометрию. Но и в коридоре, и в математическом кабинете продолжали обсуждать новость. Мишка слышал, как Суркова спросила озадаченно:

– Как это – выбрать себе поэта? Это у всех надо стихи прочитать, что ли?

Борька Иванов пожал плечами в ответ:

– Учился бы с нами Юджин, мы бы спросили у него, кого выбрать. Юджин в поэтах разбирается.

И тогда Лёша Михайлов отозвался:

– Спрашивай у меня. Потому что это я Юджин.

У него получилось глухо, и всё равно все услышали и поглядели на него. И прежде чем все успели осознать новость, маленький Костя Котов сказал с обидой:

– А нам ничего не сказал.

Катушкин увидел, что и Катя Котова смотрит на Михайлова с укором. Губы её дрожат. Это поразило его не меньше, чем то, что бывший Хича, оказывается, и есть Юджин. Двойняшки Котовы были для Саши Катушкина непостижимыми существами. Очень маленькие, всегда вдвоём, живущие какой-то отдельной своей жизнью. Он не удивился бы, если б узнал, что они и говорят между собой на каком-то особом языке. В их мирок никому не было хода. А Лёшка Михайлов в него как-то проник! И даже не открылся им, Котовы думали, что он – это он, Хича, Михайлов, и никто другой! Двойняшки приняли в свой мирок Хичу…

– Я… я… – оправдывался перед ними теперь Михайлов. На ум ничего не приходило.

– Здорово ты маскировался! – хмыкнул со своего места Данила.

Несколько девчонок повернулись к Михайлову и подчёркнуто сморщились. Мишка отстранённо подумал: должно быть, они тоже, как Кирка, репетировали презрительное выражение перед зеркалом. И вот пригодилось. Юджин-то многим нравился. И теперь трудно было смириться с обманом.

Данила Ярдыков, подскочив к Лёшке, с размаху стукнул его по спине:

– Ну, ты артист, Хича!

Тут Хича извернулся на стуле и ткнул в ответ Игоря не глядя в живот кулаком.

– Я Лёша Михайлов!

И сам видимо испугался. Ярдыков согнулся от его тычка и пробормотал:

– Да хоть бы и Михайлов…

И уже отойдя на два шага, на всякий случай, выпалил:

– До меня бы никогда не дошло, что ты умный!

И в классе, наконец, загудело – все стали обсуждать новость.

Борька Иванов говорил со смехом:

– Я больше ничему не удивлюсь! Например, если окажется, что Майракпак – это Ленка Суркова.

– Она же Алая Роза, – напомнил ему Ярдыков.

Но Роза-Суркова уже вспыхнула, и прыщи на щеках из розовых на бледном фоне стали пурпурными на розовом. И все остальные поняли – как реальный Михайлов не соответствовал образу Юджина, так и Суркова не тянула на Майракпак.

От мысли, что Майракпак может оказаться Сурковой, всем стало весело. И только Михайлов возмутился:

– А чего это – Суркова?

Не хотелось ему, чтоб это она была – его подруга в интернете. Она же самая некрасивая! И девчонки с ней говорят так, что у неё чуть что – в глазах слёзы.

На себя бы самого посмотрел! – хотел сказать ему Мишка. – Тебе даже Суркова не должна писать!» Но что-то не давало ему и рта раскрыть. Он мог только глядеть молча на Михайлова, как из его лица просто на глазах уходит страх и напряжение. Лицо разглаживается и делается спокойным. Он-то, бедняга, думал, как он скажет ребятам, что он – это он. И вот сказал.

Выходит, мама переписывалась… вот с ним? Они с Танькой и Владькой её жалели оттого, что она не высыпается – работает по ночам. А она вставала среди ночи, чтобы отправить ему личное сообщение!

– А чем докажешь, что это ты, Михайлов? – спохватившись, спросила Элька Локтева.

И Суркова, уже пришедшая в себя после унижения, тоже зачастила:

– Да, чем докажешь? Чем, чем ты можешь всем доказать!

– Я… у меня мои стихи, черновик… – не сразу нашёлся Лёша. – И потом… У меня же пароль от личного ящика. У меня там сообщения от Майракпак!

И сразу расцвел:

– Да, у меня сообщения от Майракпак! Кто хочет, пойдёмте в компьютерный класс!

Мишку подбросило на стуле, катапультировало из-за стола. И вот уже он рядом с Лёшкой, хватает его за плечи, кричит:

– Только попробуй – от Майракпак, только попробуй!

«Попробуй показать письма, попробуй открыть ящик при всех», – пытается он сказать. Но звуки в словах путаются, и он не может выговорить ничего – ненависть захлестывает его. Он не умеет драться, и теперь он месит двумя руками изо всех сил этого кривляку, этого лицейского шута Хичу, который, оказывается, имеет какое-то право на его маму. На её внимание. И теперь хочет всем письма её показать. И шут уползает под стол, а Ярдыков и Шапкин, спохватившись, оттаскивают Мишку.

– Хорош! – слышит он за спиной голос Галины Николаевны. – Отличник, победитель олимпиады! Гляди, твоё отличие от тебя скоро сбежит…

Гремит звонок на урок. Мишка тяжело дышит. Учительница продолжает распекать его:

– Вот от кого не ожидала! Что, в лицее освоился, попривык, дворовые замашки больше не прячешь?

И тянет:

– Захвалили тебя, захвалили. Мать и на собрания не ходит, знает, что мы только хвалим тебя. Так завтра пускай обязательно придёт, будем иначе о тебе говорить…

А потом стучит по столу линейкой, требуя общего внимания:

– Все слышим? Завтра родительское собрание! Шапкин!

Игорь вскидывается, оглядывается на неё.

– Повтори, – требует она, – что я сейчас сказала.

– Про собрание! Завтра собрание! – подсказывает Шапкину Суркова.

Галина Николаевна усаживает, увещевает свой класс, выкрикивает им, точно дразнится:

– А урок начался! А урок-то, между прочим, уже начался!

Мишка тянет руку:

– Можно мне выйти?

И думает: «Если не разрешит, всё равно надо выскочить! Она в эту сторону пойдёт – а я тогда сразу к двери!»

Но учительница кивнула ему:

– Выйди. Остынь.

Мишка побежал в компьютерный класс. Но там шёл урок, а перемены ждать он не мог. Раздевалка была заперта. И здесь, у самого выхода, он столкнулся с завучем Ириной Игоревной. Та и спросить ничего не успела. Мишка увидел совсем близко её изумлённое лицо, и тут же сделал резкое движение в сторону, поднырнул под её руку, и вот он уже в дверях. Ирина Игоревна выскочила за ним на крыльцо, а Мишка уже летит через заснеженное футбольное поле к калитке.

В двух остановках от школы был интернет-салон. Мишка, задыхаясь, ввалился в подвал, стал выгребать из карманов монетки. Он только теперь вспомнил, что нужны деньги.

На перемене, как он и ждал, Михайлов позвал всех в компьютерный класс. Иванов, Катушкин, Ярдыков, Локтева, Кавригин, Сорокин, Суркова и Шапкин пошли с ним. И Кирка тоже пошла.

– Я только вам покажу… В списке… Я все письма не буду открывать, ладно? Только некоторые… – суетливо спрашивал Михайлов.

– Ну, давай уже, открывай свой кабинет, – торопил его Саша Катушкин, заглядывая через головы в монитор. – Где там ты, Юджин?

Юджина в списке форумчан не было.

– Сейчас я найду, – пообещал Михайлов и начал проглядывать список снова. Куда мог подеваться его ник?

– Погоди, – сказал Катушкин, новый администратор, и стал вводить пароль сайта.

– Вот все пользователи, где ты?

Юджин безвозвратно исчез со всеми его записями и стихами на форуме и письмами в личном ящике. И сам ящик пропал.

– У меня правда было от Майракпак, – чуть не плакал Михайлов.

И вдруг он подпрыгнул вместе со стулом:

– Это же Прокопьев! Он выходил из класса… Он мог меня удалить?

Михайлов ничего не понимал в программировании. Он не знал, в силах ли администратор вот так, безвозвратно, удалить с форума пользователя, который ему чем-то не нравится. Но подозрение в секунду разрослось у него внутри, заняв собой всё, и стало догадкой, а потом, тут же, уверенностью. Лешка растолкал всех, помчался по коридору искать Прокопьева. А тот шёл, не таясь, успокоенный, что всё у него получилось, и даже отнекиваться не стал, когда у него спросили прямо. Сказал, улыбаясь:

– Нет никакой Майракпак. И никогда не было.

Дежурная учительница Мария Андреевна, химичка, увидела от лестницы, что в конце коридора столпились ученики. Что-то происходило там. И когда она добежала и пробралась в середину, оказалось, что два лицеиста, схватившись друг с другом, в остервенении катаются по полу, и сверху оказывается то один, то другой. И тот, кто наверху, пытается ударить своего противника головой об пол, а нижний вырывается и сам тянет врага за голову, и пытается снизу пнуть коленкой в живот.

Химичка цепенеет на миг, а потом наклоняется к двум парням. Ей попадает чьей-то ногой по руке. Она отшатывается и с силой толкает Катушкина, оказавшегося рядом.

– Давай же, помоги мне… Что ты стоишь!

Потом оборачивается и выдыхает в лица детей:

– Что вы все стоите, смотрите…

Дерущихся растаскивают, и только теперь Мария Андреевна осознаёт, что это действительно Лёша Михайлов и Миша Прокопьев. Не поймёшь, кому из них больше досталось. Но Прокопьев выглядит победителем. Взгляд у него такой – уверенный, удовлетворенный… Он бы, мол, и ещё Михайлову наподдал, если бы не разняли, да ладно – и так хорошо вышло. А Михайлов дрожит и, если его не держать, готов снова кинуться в драку.

Мария Андреевна уводит его к себе в кабинет – успокаивать. Там в закутке у неё можно и чайник поставить. А Прокопьев, косясь на девочек, заправляет рубашку в штаны. Потом достаёт платок – у него чистый, мама положила. Он вытирает платком лицо, и на нём остаётся кровь. Мишка в удивлении глядит на пятно.

– Здесь ещё, – говорит ему Ленка Суркова.

Она берёт у Мишки платок и вытирает ему следы крови на лбу. Говорит, точно извиняясь:

– Это у тебя не разбито, просто из носа размазалось…

Потом она возвращает Мишке платок, и они вместе бегут на физику. Кирка встречает их отчаянным, полным злости взглядом. И Ленке становится ещё больней, чем когда Локтева ей нарочно говорит что-нибудь, чтоб она заплакала. Ленка мышью шмыгает на своё место. А Мишка идёт медленно, деланно спокойно. Хотя ему страшно: вдруг кто-то в классе узнает про Майракпак. Вот, Кирка узнает, в довершение ко всему, что про него уже выяснила. И что тогда будет?

– Мам, завтра у нас родительское собрание, – говорит Мишка с порога.

Так ей и надо. Пускай сходит, и его там будут ругать! И её тоже, за то, что не так воспитала его! И он в лицее дерётся – пускай ей будет стыдно перед всеми родителями!

Всю дорогу от лицея до дома злость рвалась из него. Он думал, как сразу же всё выскажет маме – какой позор писать письма Лёшке Михайлову! Кроме неё одной никто бы ему писать не стал! Да ему никто и не поверил, что он мог получать письма – тем более от неё, от Майракпак. И он готов был её письма всем показать.

Слова путались у Мишки в голове, прятались друг за друга и ускользали совсем, когда он пытался начать говорить. Он так и не сообразил, с чего лучше начать – вот и сказал про собрание. И только теперь увидел, что мама – в куртке и в сапогах, и Сашка тоже одета для улицы. Да, вспоминает он, Сашка с мамой сегодня едут к профессору. Тётя Маша, соседка, договорилась, что Сашку профессор посмотрит, во взрослой больнице.

– У Тани сегодня зоокружок, – говорит мама Мишке. – Она позже придёт. Проследи, чтобы Владька поел – борщ на балконе… И не забудь снова на холод выставить….

Мишка привычно кивает: выставлю. А мама спрашивает:

– Ты что ли, подрался?

Он не отвечает. И так видно же.

– В лицее или на улице? – уточняет мама.

– В лицее, – говорит он.

Мама обнимает его – он не успевает он неё отстраниться.

Надо вырваться, но он утыкается в мамин воротник. Мама спрашивает:

– Расскажешь вечером?

И дует ему на макушку.

Мишка понимает теперь, что ему целый день к маме хотелось. Он должен был убедиться, что мама – это как всегда мама. Она не стала другой оттого, что писала Хичику… Да ведь стоп, она же не сегодня, она давно стала ему писать – Юджину. Тьфу, ну и взял же он себе имечко… Выбрал покрасивей, как девчонка…

Мишке теперь кажется: он с самого начала знал, что с этим пользователем что-то не так. О чём мама могла разговаривать с ним? О стихах? Мама любит стихи, иногда начинает читать вслух Мишке и Таньке, когда кто-то из них чистит картошку, а кто-то – лук.

«Смотрите, как здорово, – говорит мама. «Роняя лепестки, вдруг пролил горсточку воды камелии цветок». Это японский поэт, его звали Басё. А ещё он написал… Мне нравится: «Детством пахнуло – старый рисунок я отыскал…»

Стихи нескладные были, и Мишка удивился, что их вспомнил сейчас. Как будто не стихи, а просто слова. Но мама тормошила кого-нибудь из них:

«Это так хорошо, что и сказать нельзя. Это как будто не у нас, не здесь…»

Ясно, это было в Японии.

Про то, что не здесь, лучше всех понимал Владька. Мечтал же он жить где-нибудь, где едят с кучей вилок и ножей. Может, со временем он начал бы и нерифмованные стихи с мамой читать? Но пока он был ещё мал. А этот, Хича, что, любит читать стихи? И мама писала ему о том, о чём не могла поговорить с ними, дома?

– Что ты смотришь на меня так… жалобно? – спрашивает мама.

А сама Сашке шарф завязывает.

Мишка говорит:

– Меня обсуждать будут. Что я подрался. Галина Николаевна сказала, чтобы ты обязательно приходила.

Но мама качает головой.

– Зачем я пойду обсуждать тебя со всеми? Ты ведь и сам всё расскажешь мне…

Она снова обнимает его. И сразу отстраняется.

– Мы бежим, закрой дверь за нами. Я позвоню твоей классной, что не могу прийти. Да и зачем приходить? Можно же всё уладить по телефону!

И тут Мишкин мобильник звонит. Алла Глебовна не спрашивает – нет, скорей утверждает:

– Миша, ты удалил с сайта своего одноклассника, Лёшу Михайлова!

Он удивляется, что об этом надо говорить с учительницей. И она даже специально звонит после уроков.

Он мычит что-то в ответ.

– Можно ещё восстановить его? – наступает на него Алла Глебовна.

И Мишка отвечает, обороняясь:

– Нет! Всё уже!

Он и впрямь удалил Юджина безвозвратно. Никто теперь не вернёт его!

– Зачем ты это сделал? – не отстаёт от него учительница.

Мишка молчит.

– Он ведь… был Юждин? – говорит Алла Глебовна. – И он раскрыл себя… Ты удалил его уже после того, как он раскрылся. Вот если бы он отказался раскрыться, как эта ваша… Мойра-богиня судьбы, так, что ли? Вот её надо будет удалить, если до завтра не назовётся.

«Надо сказать маме, чтоб удалила себя, – думает Миша. – Пускай она лучше сама».

– Прокопьев, ты слышишь меня? – спрашивает Алла Глебовна. – Алло!

– Да, слышу, – говорит он.

– Почему ты молчишь?

И он не понимает, что говорить. Учительница обещает:

– Завтра все вместе обсудим.

И непонятно – с кем вместе и что обсуждать.

А ведь ещё и с мамой надо было говорить о Хиче!

Мама вернулась от профессора озадаченная – выходило, что Сашке ещё лечиться и лечиться. Надо записываться, чтобы её положили в больницу. А когда очередь подойдёт – надо будет отправляться в больницу вместе с ней. Сашка не из тех детей, кто сможет соблюдать распорядок и мирно спать по ночам. Но мама не знала, как оставить одних Мишку, Таньку и Владьку.

– Может, тётя Маша за вами приглядит? – беспомощно спрашивала она у Мишки с Танькой. – Как вы думаете, ничего, если я попрошу её?

И Мишка не представлял, как влезть в мамины мысли про Сашку и больницу и сказать: «Знаешь, твой Юджин – он хуже всех, это же Хича оказался!». Но мама сама стала спрашивать про драку, и про Хича. Она уже про него знала, и ей надо было знать, как именно он раскрыл себя, что говорил ребятам в классе. А потом мама сказала:

– Ему раньше было так плохо, что ты и не представляешь, как. Правда, Миша. Я очень надеюсь, что вам никогда так плохо не будет, тебе или ещё кому-то из вас…

И пока она открывала свой кабинет и проглядывала напоследок всё, что в нём было, она говорила, как будто извиняясь:

– Я бы тебе дала почитать письма, я понимаю, что тебе может быть это интересно, но здесь везде о нём, и я не могу… Я писала ему о нём…

А когда он поздно вечером решал в кухне задачи, мама заходила попить и мешала ему заниматься, спрашивала:

– Как ты думаешь, может, он и не стал бы письма открывать при всех? Может, он только показать хотел, что я на самом деле писала ему?

Назавтра классная забрала Мишку с истории, и Михайлову тоже велела идти с ними в учительскую. Там Мишка увидел и Аллу Глебовну, и почему-то химичку Марию Андреевну.

У трёх учительниц было окно – свободный урок. Вообще-то Галина Николаевна собиралась надеть пальто, и поскорее, пока никто не успел её остановить, выскользнуть на улицу. Просто пройтись под деревьями и поглядеть, как падает снег. И, может, заскочить на минутку в маленькое кафе, там в это время никого нет. Когда вокруг тебя всё время разные люди, и дети, и взрослые, надо иногда побыть там, где никого нет. Она мечтала об этом свободном уроке, когда ехала утром в школу. А оказалось, надо разбираться с двумя учениками.

С Михайловым уже и раньше были проблемы. Но Прокопьев-то, лицейский вундеркинд, живёт в своих задачах – к иным из них и ей самой не подступиться. Он первое время подходил к ней с тетрадкой, когда у него сходу не получалось. «А теперь и не подходит, понял, что я не советчица, – вздыхает учительница. – Я их по программе веду, а ему что – наша программа? Сам, всё сам… Вот и учился бы, если тебе это даётся легко… Так нет же, если ты мальчишкой родился – не вырастешь, ни с кем не подравшись».

Мама Прокопьева вчера звонила Галине Николаевне, доказывала:

– Нам с вами не обязательно вмешиваться во всё подряд! Разве у вас в этом возрасте не было никаких секретов? Давайте позволим им уладить всё самим!

А классная и ответить ничего не могла кроме бессвязного: «Я же обязана… Там мама скандальная у этого мальчика, вы же сами знаете… Ах, да, вы не ходите к нам на собрания…»

«Я не могу никак, – оправдывалась Мишина мама, – у меня работа, срочный заказ, и младшая дочь болеет… Но я же и так в курсе! Вы подумайте! Не надо мальчишек обсуждать…»

Она так уговаривала её, что и телефон сделался горячим.

«Наивная! – думает Галина Николаевна. – Вот сказала: «Не надо обсуждать»! А надо было подраться именно в лицее? Да так, чтобы увидела дежурная химичка, которая, конечно, не забудет сообщить обо всём завучу, директору! А если ты её попросишь её промолчать – она и это упомянет. Так что хочешь не хочешь – разбирайся, с чего всё началось, и кто кому что сказал и кто куда кого после ударил. Говорят, Мишка, администратор сайта, удалил с форума какие-то Лёшины данные. Но он же не с бухты барахты их удалил! Значит, беги, выясняй, почему – куда денешься? Может, и перекусить тебе за этот урок не удастся».

Мишка с ней рядом так остро чувствовал её раздражение, что у него у самого засосало в желудке.

– Вот он. Садись сюда, – сказала химичка, приподнимаясь со своего стула.

Рядом с ней было место. Мишка не сразу сообразил, что она говорит Хиче. И когда тот сел рядом с Марией Андреевной, она чуть заметно погладила его по спине, только дотронулась, ободрила. И вслух спросила:

– Ты как сегодня?

Хича промычал что-то и потупился. Ему неловко было оказаться в центре внимания трёх учительниц.

– Лёша так плакал вчера, – точно извиняясь, сказала химичка двум остальным. – Я думала, у меня сердце не выдержит.