Текст книги "Автобиография. Записки офицера спецназа ГРУ"

Автор книги: Игорь Стодеревский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

На утро вызвали милицию, потому как неизвестно, кто по ночам на крышах воет. Совершенно справедливо решили, что кроме курсантов-ленинцев не кому. Доказать ничего не смогли, не пойман не вор, но с этого момента у нас ночью в помещении дежурил офицер. Эти три кота прервали так хорошо начавшееся знакомство.

Адрес училища на арбузах.

Здесь на хлопке мы установили рекорд, наверно достойный «Книги Гиннеса». Вечером, километрах в пяти от нашего расположения, показывали фильм. Машина была только одна ГАЗ-66, все желающие в неё не помещались, она рассчитана была всего на 21 одного человека. Но нас в неё влезло 66, даже на запасном колесе, за кабиной, разместилось 5 человек. Водитель стоял и качал головой, рессоры выгнулись в обратную сторону. Но в кино мы попали.

Здесь на хлопке сколотилась наша дружная четвёрка: Фарид Канцеров, Толик Сидякин, Женя Плоткин, и я. Мы дружили всё время учёбы. А по окончанию училища разъехались в разные концы страны.

С Женей мы встречались в 1975 году на полигоне «Отар» Среднеазиацкого округа, он служил там, в военном городке «Гвардейский», а я приезжал с Чирчика, для участия в проведении показных занятий для начальников разведок корпусов и дивизий Сухопутных войск.

С Толиком мы встречались не сколько раз. Первый раз зимой 1981 года в Москве. Он учился в академии имени Фрунзе, а я, в Подмосковье, на курсах повышения квалификации офицеров разведки. Летом этого же года Толик заезжал ко мне в Чирчик, по дороге на новое место службы, он закончил академию. Последний раз мы с ним виделись в 1987 году в Москве, когда я завершал учёбу в академии им. М.В.Фрунзе. Но я знаю, что он сейчас является заместителем командующего Приволжско-Уральского округа и живёт в Екатеринбурге. Мы с ним иногда созваниваемся.

А вот с Фаридом судьба так больше и не свела. Были сведения, что он ушёл служить в КГБ, и окончил курсы в Новосибирске, но это и всё.

Армейская дружба это совсем не то, что на гражданке. Вместе, рядом, все двадцать четыре часа в сутки. Спишь в одной казарме, старались, чтоб и кровати рядом стояли; кушаешь за одним столом, а порой и из одного котелка. Вместе, поддерживая друг друга, преодолевали трудности воинской службы. И так на протяжении четырёх лет. Люди становятся братьями. Кто не служил в Армии ему это понять сложно, да наверно, и не дано.

По приезду с хлопка началась интенсивная учёба, навёрстывали упущенное. Преподаватели училища были не только профессионалами высочайшего класса, но прекрасными педагогами воспитателями.

Нас готовили к непростой офицерской жизни. Не для кого не секрет, что становым хребтом Армии является офицерский корпус.

«Армия баранов, предводительствуемая львом,

сильнее армии львов, которой командует баран».

Наполеон.

К сожалению, я не помню всех преподавателей по фамильно, но некоторых запомнил хорошо.

Так преподаватель по огневой подготовке, подполковник Штанько Н.В., на первом занятии сказал нам, что стрелять мы будем только на пять. И он своего, добился. Если у кого-то, что-то не получалось, он занимался с ним, не взирая на личное время. Правда и у курсанта личного времени уже не оставалось, как только появлялись свободные хотя бы пол часа, он был обязан, явится в стрелковый тир, благо тот находился на территории училища. Уже через пол года большинство из нас имели 2 разряд по стрельбе из армейской винтовки (винтовка Мосина).

Сын Штанько, студент Ташкентского института связи, высокий, но с избыточным весом молодой человек, часто бывал на наших занятиях в тире. В конце концов, он, после второго курса, бросил институт, и поступил в наше училище. Буквально через пол года превратился в мускулистого крепкого парня. Кстати и мой друг, Толик Сидякин, тоже поступил в училище, бросив после первого курса какой-то, сейчас не помню, Джамбульский институт.

Меня всегда удивляло, как люди могут издеваться над собой с помощью всевозможных диет, и более того делают себе операции, чтоб восстановить фигуру. Ну, когда человеку за пятьдесят, да наверно ограничения в пище нужны, но все равно это не основное. Надо поменять образ жизни, сделать его более подвижным, делать по утрам элементарную зарядку и обязательно бегать.

Понятно, что это физический труд, и не каждый в состоянии себя заставить. У меня давно была мысль помочь таким людям.

Есть так же люди, которые наоборот страдают отсутствием аппетита и дефицитом веса. Кроме того, не мало людей страдает от бессонницы. И такое встречается у людей разных возрастов, обоих полов.

Так вот рецепт от всех этих напастей прост, необходимо этих людей хотя бы временно, на два-три месяца окунуть в армейские условия жизни.

В войсках, там, где чётко выполняется программа боевой подготовке, как у нас шутили, солдат до обеда борется с голодом, а после обеда со сном.

Не потому, что плохо кормят и не дают спать, а потому, что очень большие физические нагрузки.

Солдат умудряется спать даже на ходу, всегда хочет, есть, ест много, и не имеет избыточного веса. Мне скажут, что это по тому, что они молоды. Посмотрите вокруг себя. Сколько молодых людей с безобразными фигурами. Просто лень собой заниматься.

«Здоровое тело – продукт здорового рассудка».

Бернард Шоу.

Можно создать военно-спортивную базу, куда будут принимать всех желающих пройти курс солдата спецназа. Условие одно, чтоб человек был здоров. Программу подготовки можно сделать месячную и трёх месячную. Кроме укрепления здоровья, обучаемые за их счёт, конечно, будут постигать азы организаторской деятельности, учиться распорядительности, и воспитывать в себе самодисциплину. Как говорят американцы, чтоб стать преуспевающим бизнесменом, нужны три обязательных условия: быть честным, закончить престижный колледж, и отслужить 4 года в морской пехоте.

Но вернусь к училищу. На одном из занятий по огневой подготовке Веге Нейфельду чуть не оторвало руку. Мы выполняли упражнение по стрельбе из противотанкового гранатомёта по двигающейся мишени. Вега с первого выстрела не попал, и мишень могла скрыться. Он поторопился, вставил в гранатомёт гранату, и, не убрав руки, нажал на спуск. Мы сначала не поняли в чём дело. Он, отбросив гранатомёт, стал как-то по-звериному рычать и совать левую руку в снег. Ему повезло, что при выстреле, руку отбросило в сторону. Иначе стабилизатором гранаты её могло оторвать. Недели две, у Веги вся ладонь была опухшая, и чёрного цвета, как это бывает, если по пальцу ударить молотком.

Преподаватель по военной топографии, подполковник Завьялов, на практических занятиях задавал нам такие головоломки, так усложнял программу, что получить у него отличную оценку было очень сложно.

На выпускных экзаменах он нам такую свинью подложил, так построил полевое занятие, что суммарная оценка у большинства оказалась тройкой, включая и меня.

Оценка по топографии складывалась из не скольких оценок, и среди них была оценка за определение точки стояния. Он вывез нас на местность, где мы должны были это проделать, а делалось это на время, по секундомеру. В принципе это было не сложно. Ведь мы были уже ассы, проучились четыре года, и могли ориентироваться на любой местности без карты. Перекрыв все нормативы, поставив на карте точку, мы сдали их для проверки. И тут оказалось, что нас крупно надули. За основной ориентир мы брали большой и единственный дом, стоящий в километре от нас, вокруг была пустынная и ровная местность. А оказалось, дом построили два года назад, картам шесть лет и тот дом, который был на них нанесён, давно снесли, и находился он 500 метров севернее вновь построенного. То есть многие из нас совершили ошибку в 500 метров. А ошибка допускалась не более 200 метров, то есть по карте масштаба 1:100000 не более 2 мм.

Получив за этот норматив неуды, мы могли рассчитывать, только на общую тройку даже имея остальные отличные оценки. Но я безмерно благодарен подполковнику Завьялову за его науку. Имея его тройку по топографии, я ни разу, за все 29 лет службы в Армии, не сделал ошибки ни в мирное время, ни, слава богу, при ведении боевых действий. Ни когда не блудил, ни в горах, ни в пустынях.

Высшую математику в нашей роте преподавала Нина Дмитриевна Кондаурова, молодая женщина, до 30 лет. На её занятиях дисциплина была даже жёстче чем у преподавателей офицеров, ни кому не давала спуску. На её уроках можно было заниматься только математикой, и ни каких лишних слов. Даже наши курсовые начальники её побаивались.

Они имели привычку ходить по классам во время занятий и проверять все ли мы на месте. К Нине Дмитриевне в класс, ни кто, никогда, не заглядывал. Один раз, по ошибке, к нам заглянул какой-то полковник, он немедленно, жёстким, командирским голосом, получил приказ закрыть дверь с обратной стороны. Нина Дмитриевна не терпела, чтоб кто-то прерывал занятие.

А вот в перерывах, между занятьями, она любила пофилософствовать. Интересный человек, приятный собеседник. Однажды, прейдя на занятие, она объявила, что всем нам предстоит, женится, а по этому мы обязательно должны посмотреть фильм «Укрощение строптивой», как учебное пособие. Там чётко и ясно показано, как надо обращаться с женщиной.

Тогда на экраны только вышел новый цветной фильм, толи итальянского, толи американского производства. Как она сказала: «Женщин баловать нельзя, на голову сядут». Во многом она права, но я думаю, что женщин баловать не только можно, но и обязательно нужно. Вот только на голову садиться, давать нельзя.

Были занятия и по психологической подготовке, хотя они так и не назывались. Это обкатка танками. Из литературы о Великой Отечественной войне многие помнят такой термин – танкобоязнь. Это когда солдаты разбегались, только услышав моторы танков. Так вот, чтоб исключить подобные случаи, в войсках проводиться обкатка танками. Сначала в составе отделения. Люди сидят в окопе, а танк идёт прямо на них. При его приближении, по нему метаются противотанковые гранаты. А после его прохождения, через окоп, надо залезть на двигающийся танк. И закрыть смотровые щели плащ-палаткой. Затем всё то же самое, но уже в одиночку. А в заключение, вообще ни каких окопов. Лежишь на земле. Танк идёт на тебя прямо гусеницей. Бросаешь гранату и отползаешь так, чтоб оказаться между гусениц. Как только танк через тебя прошёл, заскакиваешь на него и на смотровые приборы, набрасываешь плащ-палатку.

В конце второго курса мы получили права водителей. Этому предшествовала учёба и длительная подготовка по вождению. Я это вспомнил к тому, что имел возможность наблюдать совершенно разный подход инструкторов по вождению, к обучению курсантов. Один опытный, лет под сорок сверхсрочник, а другой сержант срочной службы. Сержант на этой должности был временно, не хватало инструкторов по вождению. Так вот этот сержант спокойно и доходчиво объяснял курсантам их ошибки, и не шёл дальше пока его обучаемый не осваивал того, что у него не получалось. У меня плохо получалось с переключением передач. Так он загнал меня в район частных домов, кварталы там были не больше 200 метров. И я полдня крутился в этом районе, каждые 23 минуты поворот, а значить и переключение передачи. Отдых десять, пятнадцать минут и снова за руль. А сверхсрочник, при каждой ошибки обучаемого страшно кричал, размахивал руками и даже делал попытки выпрыгнуть из кабины во время движения. Слава богу, что такой инструктор был только один, никто из нас не хотел садиться в его машину, так как научить он ничему не мог.

В училище не было занятий по горной подготовке, и это было совершенно не понятно. Ведь будущий театр военных действий, на огромных пространствах был покрыт горами. Эту ошибку, учитывая опыт уже идущей Афганской войны, исправили в 1980 году, и ввели занятия по альпинизму.

Учебных предметов было несколько десятков, как военных, так и сугубо гражданских. Одно я считаю недостатком, то, что в программе училища не было занятий по музыке, и не обучали бальным танцам. Так как уверен, что для офицера умение вальсировать, это такая же необходимость, как умение ходить строевым шагом.

Пытались наши ребята устранить этот недостаток. В соседнем парке культуры и отдыха, как их тогда называли, была студия. Но занятия там были в неудобное для нас время, и, к сожалению сходив несколько раз, пришлось бросить эту затею.

Крайне необходимы также уроки этики и эстетики. Те несколько часов, что были на первом курсе, были явно недостаточны.

И ещё я считаю, что настольной книгой каждого офицера, а тем более курсанта, должна быть книга Куприна А. И. «Юнкера». Лучше чем Куприн, капитан Российской Армии, никто не написал о воспитании будущего офицера и его становление как защитника Отечества. Особенно о воспитании чести и собственного достоинства.

По выходным дням, получая, увольнительные, мы начали осваивать Ташкент. Да и не только по увольнительным, чего уж там греха таить. Особенно когда уже перезнакомились с девчонками. Часто бывали на все возможных вечерах отдыха, их в то время называли «огоньками».

Было принято, что курсантов первого курса приглашали в школы или техникумы, а со второго курса уже в институты. Хорошие вечера танцев организовывались и в училище. Познакомишься с девушкой, надо было обязательно её проводить, иначе какой ты курсант. Увольнительной нет, но пока девушки через КПП выходят, мы, перемахнув через забор, уже их на автобусной остановке ждём. Проводить то проводишь, а вот назад приходилось возвращаться во второй половине ночи, а то и под утро, это как повезёт. Обязательно надо прибыть до подъёма. Общественный транспорт уже не ходит. На такси естественно денег нет. И приходилось ночной Ташкент мерить шагами. Правда, иногда, возвращаясь порожняком в таксопарки, таксисты подбирали.

А днём на занятиях хоть спички в глаза вставляй, они все равно закрываются. С занятий, под каким-либо предлогом, если старшина прикроет, сбежать можно было. А вот спать лечь негде. В казарме на кровать, конечно, не ляжешь, всё просматривается. Но вдоль стен стояли вешалки для шинелей, между ними и стеной было сантиметров 25. Если лечь боком то можно поместиться. Но этот вариант подходил только тем, кто не храпит, во время занятий казарма совершенно пуста, и любой звук был бы слышан.

Летом был ещё один вариант. Можно было пойти на речку, через училище текла река Салар, и завалиться в камышах. Но важно было не проспать обед, на построении проверяли наличие личного состава.

Ну и конечно, как и все первокурсники, мы хаживали к девочкам в общежития текстильного комбината. Вот здесь требовалась хорошая физическая подготовка. Дело в том, что в общежитие мужчин дальше порога не пускали. На окнах первого этажа были решётки. Но для нас это было не помеха. Общежития были пятиэтажные. На углах торцов зданий имелись террасы, входные двери на них были забиты гвоздями. По деревянным столбам террас мы без труда залазили на террасу четвёртого этажа, только там, на торце здания можно было открыть окно, которое выходило в коридор. Девчонки это окно открывали, и наша задача была в него влезть. Это было рискованное дело. Надо было встать на ограждение террасы. Прижаться к углу здания. И держась правой рукой за бельевую верёвку, которая была привязана за обыкновенный гвоздь, левой рукой дотянуться до рамы окна. Крепко ухватившись за раму левой рукой, отпустить верёвку. Перехватив руки на раме, надо было, как можно быстрей, ухватиться за подоконник, рама могла не выдержать веса. Ну а дальше, подтянуться и влезть в окно, уже проблемы не было. Если в это время по коридоры шли девушки, у них от удивления челюсти отвисали. Так как они знали, что за окном, не то, чтобы лестницы, но даже и дерева не было.

Были случаи, когда с общежития приходилось ретироваться. Коменданту доносили, что в общежитии посторонние и начиналась зачистка комнат. Чтобы, не подвести девчонок, надо было срочно покинуть общагу. Как правило, постучавшись в комнаты второго этажа, мы выпрыгивали в окна.

Был и курьёзный случай, чуть не закончившийся трагически. Парень с четвёртого взвода нашей роты, Роман Шаркаев, шёл по коридору, и лоб в лоб, столкнулся с комендантом общежития и военным патрулём. Почему-то, решив, что он на первом этаже, разбежался и выпрыгнул в открытое окно, головой вниз.

Как он потом рассказывал: «Знал, что под этими окнами цветочная клумба. Думал, выпрыгну, сделаю кувырок через голову, и ловите меня. Когда вылетаю, смотрю, это совсем не первый этаж. Волосы на всём теле дыбом встали».

Спасло Романа то, что на уровне второго этажа из стены торчали остатки балкона, он сначала ударился о них и только потом упал на землю. В результате 13 выбитых зубов и ни одного перелома. У нас в роте по этому случаю выпустили стенгазету. Нарисовали здание, из окна «ласточкой» вылетает Роман. Внизу нарисованы круги мишени, и подпись: «Орлята учатся летать».

Учась на первом курсе, мы привлекались на съёмки фильма «Всадники революции». Часть съёмок проводилась прямо в училище. Как я уже говорил, училище располагалось в красивых старинных зданиях. Засыпали асфальт песком, навешали старых фонарей, и площадка для съёмок готова. Нас раздели до нижнего белья, и мы три ночи маршируя по этому песку, распевая песню «Взвейтесь соколы орлами», изображали пленных белогвардейцев. Ребятам из местных национальностей повезло больше, они изображали красноармейцев и поэтому были в тёплых халатах. Съёмки были поздней осенью, и по ночам было довольно холодно. Но искусство требует жертв, и мы всё стойко перенесли. Но оказалось зря. Всё, что снималось три ночи, в фильме заняло не более 10 секунд. Мы себя и рассмотреть то не смогли.

На первом курсе я получил свой первый опыт в общении с криминальными элементами. Я ехал по Ташкенту в автобусе, так получилось, что в нём же находился военный патруль во главе с лейтенантом. На одной из остановок закричала женщина, что украли кошелёк. В это же мгновение из автобуса выпрыгнул молодой парень и стал убегать. Я скомандовал патрулю «за мной», и бросился его догонять. Видя то, что убежать не получиться он остановился и принял боксёрскую стойку. Я с разбега дал ему в лоб, именно в лоб, у меня потом долго рука болела. Он упал на землю и стал истошно кричать, что военные бьют гражданских. Видимо рассчитывал на помощь проходящих мимо ребят. Но тут уже прибежал патруль и пострадавшая женщина. Воришку скрутили и повели в отделение милиции.

Второй подобный случай у меня был, когда я уже был офицером. Я был в отпуске, у своих родителей, в городе Донецке. Мы с женой стояли в очереди, в каком– то магазине. Мужичёк, лет сорок, не высокого роста, выхватил у женщины кошелёк и бросился бежать. Но пробежал он не более 40 метров. Я поймал его за шиворот и хорошо встряхнул. Он сопротивляться не стал, а просто выбросил кошелёк. Зная то, что при отсутствии кошелька его вину доказать будет невозможно. Я, как Пинкертон, взял кошелёк носовым платком и сунул воришке в карман. При этом дал ему затрещину и предупредил, что если попытается его выбросить, то отверну ему голову. Не вдалеке находился постовой милиционер ему я и сдал вора. Но видимо его отпустили, так как меня ни кто не пытался вызывать как свидетеля.

Третий случай был уже в Чирчике. Я был дежурным по караулам, есть такая должность в каждом воинском гарнизоне. Ехал с нарядом патрулей по городу. И вдруг вижу, по тротуару бежит девушка, высоко поднимая ноги, так, будто собирается выполнить разряд по бегу. Юбка во все стороны развевается. Так по городу не бегают. А впереди неё, в метрах ста, бежит парень. Я понял, что-то не так. На ходу открыл дверку, вылез на подножку и жестами показываю ей, что наверно надо того парня поймать. Она утвердительно махнула головой. Мы обогнали бегущих, и я приказал солдатам поймать парня. Он пытался бежать, потом сопротивляться, но от спецназа не сбежишь. Его поймали и слегка успокоили. И опять была попытка выбросить кошелёк, которую мы естественно пресекли. Вора сдали в милицию, оформив все положенные документы. Он оказался не местный, из Ташкента. Но через недели, находясь в Ташкенте, я его видел спокойно гуляющего по улице. Милиции не нужны лишни преступления, да ещё от гастролёра, общую положительную картину портят.

Четвёртого карманника я поймал, когда был уже давно на пенсии, в марте 2005 года, на вокзале в г. Киеве. Жена провожала меня в командировку. Стоим у вагона, до отправки оставалось минут десять. К вагону идёт молодая женщина с ребёнком на руках, а сзади к ней буквально прилип парень. Я сначала подумал, что он её сопровождает. Но шёл он как-то неестественно сзади, сбоку и рука его лежала на сумочке. Я понял, что это вор и пошёл в их сторону. Женщина подошла к вагону и в тот момент, когда она стала подниматься по ступенькам, воришка выхватил из её сумочки кошелёк и быстрым шагом пошёл вдоль состава. Я догнал его, и, схватив сзади за плечи, слегка встряхнув, потребовал отдать кошелёк. Он попытался выразить своё недоумение, но когда я тряхнул его ещё раз, он, извинившись, кошелёк отдал. Поднявшись в вагон, я отдал его женщине, но, правда, не удержался, и прочитал ей лекцию о бдительности.

В конце первого курса я уже чувствовал себя в училище как рыба в воде. И поэтому решился на авантюру. В Тахта-Базаре у меня осталась девушка, и я решил на майские праздники к ней съездить. «Зов женщины сильней воли командира».

Всё просчитал до мелочей. 30 апреля улетаю самолётом в Мары, вечером идёт поезд на Кушку, через Тахта-Базар. Два дня там, и четвёртого я уже в училище. В праздничные дни, их было тогда четыре, ребята на вечерних поверках меня прикроют, а к началу занятий я уже буду стоять в строю. Отпускного билета у меня, конечно, не было, сделал только липовую увольнительную записку. Но она годилась только в Ташкентском гарнизоне, а мне предстояло пройти через погранзону. Режим погранзоны я знал, в поезде проверялись документы 100 % пассажиров, и если нет специального пропуска или отметки в паспорте, что ты местный житель, с поезда снимали для разбирательства. Да и билет на поезд без этих документов не продавали.

Я взял билет до границы зоны в общий вагон, никто не будет контролировать вышел я на своей станции или нет, тем более, что поезд шёл ночью. При приближении пограннаряда я залез на третью полку, туда, куда складывают матрасы в надежде, что меня не заметят. Но прапорщик, старший наряда, попался глазастый, пришлось слазить и показывать документы. Я уж думал, что влип. Но, прочитав мою фамилию в военном билете, и уточнив, не сын ли я майора Стодеревского, прапорщик отдал мне документы и ещё минут пять рассказывал солдатам какой толковый офицер мой отец. Мне было приятно, что спустя 2 года после увольнения в запас отца в погранотряде помнят.

Так, что до Тахта-Базара всё шло по плану, а вот на обратном пути произошёл сбой. Доехал я поездом до города Мары, а на самолёт билетов нет. Пытался прорваться без билета. Подождав, пока закончится посадка, и контролёр уйдёт, я подошёл к самолёту. Это был АН-24, у него уже закрыли дверь, но был открыт грузовой люк. Подбежал какой-то мужчина в лётной форме, крикнул: «Валера». Ему протянули из люка руку, и он влез в самолёт. Я тоже крикнул: «Валера». Ухватился за протянутую руку, и был готов влезть в самолёт. Но тут на моих ногах мёртвым грузом повисла женщина контролёр. Никакие мои доводы не были взяты в расчёт, и я остался на земле.

Пришлось ехать на вокзал и садиться на поезд. В результате я опоздал в училище на одни сутки. Там меня уже ждали и сопроводили прямёхонько на гауптвахту. Получил я 15 суток ареста и был посажен в одиночную камеру. Это самое большое дисциплинарное наказание. С одиночки не то, что на хозяйственные работы, даже на прогулку не выводили. Пищу приносили в камеру. Читать разрешалось только газеты и конечно уставы, я их там так вызубрил, что на всю оставшуюся жизнь хватило. Из мебели днём в камере положено было иметь только тумбочку и табурет. На ночь выдавался щит из досок стянутый металлическим уголком, у нас, его почему-то называли «вертолётом», размером 60 на 170 см. Его ложили прямо на пол. Постельные принадлежности не полагались. На ночь выдавалась шинель, она служила и матрасом, и подушкой, и одеялом. Но и её начальник караула пытался не выдавать под предлогом того, что температура в камерах была выше 18 градусов. Я, опираясь на требования устава, который вызубрил, потребовал шинель. Он меня проигнорировал. Тогда пришлось подбить на акцию арестованных других камер. Требуя выдачи шинелей, мы стали петь интернационал, эхо разносилось по коридору, и нас было слышно даже на улице. У начальника караула просто не было выхода, и шинели он нам выдал.

Тяжело было днём коротать время, к тому ещё давила неизвестность, что со мной будет за мои художества. Отсутствие в части до трёх суток считалось самовольной отлучкой, и это деяние каралось дисциплинарными взысканьями. А у меня было более трёх суток, это было уже самовольное оставление части, за это могли и под суд отдать. Я уж не говорю о том, что дальнейшее пребывание в училище было под большим вопросом. Днём в камере лежать запрещалось, или сиди на табурете, или броди по камере, а она всего два на три метра. Окна в одиночке было не положено, только глазок в двери. Но я умудрялся и днём поспать. На пол не ляжешь, так как бетонный. Переворачивал тумбочку на бок. Вынимал из неё верхний ящичек, он служил подушкой. Под ноги ставил табурет, и можно было прилично отдыхать.

Раз в неделю гауптвахту посещал начальник училища генерал-майор Положенцев.

У нас в училище его любили. Строгий, но справедливый, ни когда не повышающий голоса. Спортивный, любил поплавать, и всегда возглавлял футбольную команду офицеров управления и штаба училища в спортивных баталиях с офицерами подразделений. Эти матчи всегда проходили при полных трибунах. Это даже были не мачты, а своеобразные, спортивные шоу с элементами юмора.

По случаю прибытия начальника нас выстраивали во дворе гауптвахты, и он обходил строй, задавая только один вопрос: «За, что арестован»? Все уже знали эту процедуру, и у многих был шанс уйти с гауптвахты. Для этого надо было ответить, что арестован за любовь. Это касалось тех, кто арестован за самовольную отлучку. Куда бы ты ни ходил. Надо было ответить, что был у девушки. Таких генерал приказывал немедленно отправить на учёбу, говорил, что нечего им тут отдыхать, от программы отстанут. Но если ему попадался тот, кто арестован за пререкание с командирами, то немедленно получал дополнительно пять суток ареста.

Отсидев свои 15 суток, я вернулся в роту и, продолжая учиться, ждал учебного совета училища, где должна была решаться моя судьба. Когда меня вызвали на учебный совет, я долго сидел в коридоре, ожидая своей очереди. Помню, передо мной, человека за два, на учебный совет вызвали курсанта четвёртого курса, у него было три часа самоволки. Его исключили из училища, не смотря на то, что он уже даже сдал два выпускных экзамена. После этого я уже сидел спокойно, был уверен в том, что меня выгонят, и отправят служить в войска. Я уже начал строить планы. Как через год буду писать рапорт, и проситься назад в училище. Такие прецеденты были, вот только год терять жалко было, да и с друзьями расставаться не хотелось. Когда я зашёл на учебный совет начальник училища задал мне только один вопрос, хочу ли я учиться. Я ответил утвердительно. «Ну, иди, учись». Такого оборота событий я не ожидал, и пулей вылетел с совета. Как потом мне рассказывали преподаватели, генерал сказал, что с этого первокурсника мы ещё сделаем человека, время есть. А вот если в самоволку идёт человек, который через месяц наденет офицерские погоны, он уже для нас потерян.

После этого меня разжаловали, сняли с должности командира отделения, и два месяца не пускали в увольнение. Слава богу, что так всё обошлось.

На втором курсе нам дали нового ротного, но почему-то мы его сразу невзлюбили, и кличку ему дали «Чингачгук». При нём я опять выбился в «начальники», но теперь уже по хозяйственной части. В роте были постоянные проблемы с каптёркой (кладовая для хранения вещевого имущества и личных вещей курсантов). Солдат, который там работал, со своими обязанностями не справлялся, и там был вечный бардак, ни чего не возможно было найти. Народ возмущался, а я больше всех. Ротный сказал, что если ты такой умный, я тебя назначаю каптёром и, чтоб навёл мне там порядок. Естественно от занятий меня никто не освобождал, приходилось работать в своё личное время.

ТВОКУ, 2 курс.

На втором курсе хорошо запомнились два события: батальонные учения в декабре 1968 года и стажировка в Кушке в феврале 1969 года. Ученья проходили на полигоне в районе города Чирчика в урочище «Багиш». Ни чем они были не примечательны за исключением суровых условий. Проводились они в два дня, 20 и 21 декабря. Весь первый день мы отрабатывали наступление и проблем, ни каких не возникало. Было градусов 15 мороза, а снега практически не было, сантиметров пять. Мы были весь день в движении, и замерзать было не когда. К вечеру нас остановили и приказали батальону перейти к обороне. Мороз крепчал, поднялся ветер, вокруг голые сопки, ни кустика, ни колючки. Костёр развести не с чего, укрыться не где, кроме шинелей на нас ничего не было. На каждую роту было всего по одному бронетранспортёру, туда и попрятались офицеры.

Плохой пример, тоже пример, в эту ночь мы получили науку на всю оставшуюся жизнь. Да, у офицера при ведении боевых действий, комфорта должно быть больше, чем у солдата. Разные задачи они выполняют, и чем выше должность, тем этого комфорта должно быть больше. От того, как офицер подготовит бой, как будет им руководить, зависит выполнение поставленной задачи, да и сами жизни тех же солдат. К сожалению, в Советской Армии, штабные солоны, на машинах, имелись в штабах от дивизии и выше. А надо бы было иметь, начиная с батальона. Но каждый офицер просто обязан создать относительно приемлемые условия для подчинённых, да и устав этого требует. А уж командир взвода обязан всегда быть рядом с солдатом.

Эта ночь, с 20 на 21 декабря стала первым, очень тяжёлым физическим и моральнопсихологическим испытанием в моей жизни. Затем, в Афганистане, с 3-го на 4-ое апреля 1982 года была вторая, но об этом позже. Попадал я и в более тяжёлые условия, когда неделями приходилось спать в снегу, но тогда уже было больше опыта, да и как командир я мог принять решение на какие-то перемещения по местности. А здесь указали точку и не с места.

Батальон стал окапываться, но лопаты не брали мёрзлую землю. Тогда первые 10–15 сантиметров мы стали вырезать штык-ножами. Самые слабые из нас, слабые психологически, собрались около бронетранспортёра и, ноя на жизнь, пытались согреться у работающего двигателя. Я даже видел одного плачущего, противно было смотреть.