Текст книги "Правда о «Зените»"

Автор книги: Игорь Рабинер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

Глава V. 55 Лет спустя, или «Кубок – наш!»

«Садырин уходит. Питер – в шоке», – так называлась заметка в «Спорт-Экспрессе», опубликованная 6 ноября 1996 года. Информация о назначении Бышовца вышла в номере за 23 ноября. По данным газеты, руководство клуба также рассматривало кандидатуры Юрия Морозова, немца Бернда Штанге, прежде возглавлявшего «Днепр» из Днепропетровска, а также совсем уж неожиданную фигуру – Владимира Тумаева, президента и… форварда клуба первого дивизиона «Газовик-Газпром» из Ижевска.

Наличие всех этих альтернатив клуб принялся яростно опровергать. Но теперь-то, из приведенных ранее слов Геннадия Орлова, мы знаем, что Морозову предложение возглавить «Зенит» делалось. Но тот из солидарности с Садыриным отказался. Выходит, нет дыма без огня!

Наверняка и разговор с Тумаевым не был газетной «уткой». Серьезный деятель газовой сферы, глава предприятия в Ижевске, этот человек до такого самозабвения любил футбол, что в 50 с лишним лет, при удобном, разумеется, счете выходил на поле за свою команду в матчах первого дивизиона и порой даже забивал голы – почти всегда, конечно, с пенальти. И совсем не исключено, что по линии «Газпрома», уже тогда одного из главных акционеров «Зенита», кандидатура Тумаева, что называется, вентилировалась. Но Мутко к тому времени уже достаточно неплохо понимал футбол, чтобы осознавать: это не уровень «Зенита».

В свою очередь, идея со Штанге как раз очень напоминает стилистику Виталия Леонтьевича. Во-первых, идеей-фикс для него стала «экологически чистая команда» – а лучшего варианта, чем иностранный тренер, для этого не придумать. Именно Мутко на стыке 2002 и 2003 годов станет первым президентом сильного российского клуба, который пригласит зарубежного специалиста – Петржелу. И Хиддинк, первый иностранный тренер сборной России, возглавит ее тоже при Мутко.

Во-вторых, одновременно с неприязнью к Садырину у Мутко возникло отторжение ко всей отечественной тренерской «тусовке» – людям, много лет работающим в одной упряжке, обросшим дружескими, а порой и деловыми связями, ощущающими себя единой российской футбольной семьей. Которая жила под сенью всемогущего «папы» – тогдашнего президента РФС Вячеслава Колоскова.

Недаром, когда Мутко возглавит РФС, ветераны футбола начнут жаловаться, что он посадил у входа в офис охрану, и теперь нельзя, как в былые годы, без всякого пропуска зайти в тот или иной кабинет к старым друзьям и посудачить «за жизнь». Мутко вышел из другого мира и, в отличие от Колоскова, не чувствовал себя частью этой семьи. Хорошо это или плохо, не знаю. С одной стороны, после прихода Мутко в РФС отношение к людям в футбольных верхах стало жестче, суше и холоднее. С другой, хоть чего-то (или кого-то) начали бояться, что иногда для дела совсем неплохо.

Правда, порой кажется, что Мутко демонстрирует устрашение ради устрашения. В апреле 2009 года из-за ляпа штаба «Зенита» и резервного судьи в матче с «Локомотивом» на три минуты был нарушен лимит на легионеров: после одной из замен иностранцев на поле оказалось не шесть, а семь. При том, что «Зенит» не был наказан техническим поражением (вдруг выяснилось, что нет соответствующего пункта в регламенте), Мутко личным решением отстранил до конца первого круга всю судейскую бригаду. Хотя ни рефери Гвардис, ни его ассистенты ни по каким законам не имели к контролю за количеством легионеров никакого отношения. В ответ авторитетный судья Игорь Егоров заявил, что в знак солидарности с коллегами отказывается обслуживать матчи до тех пор, пока их не амнистируют. И добавил: «Мутко надо руководить ЖКХ, это у него получится лучше, чем управлять российским футболом». И основания для демарша у Егорова, бесспорно, были. Но вернемся в середину 90-х.

Итак, Мутко не воспринимал российских тренеров, те же – особенно после увольнения Садырина из «Зенита» – прониклись крайней неприязнью к Мутко. Это чем-то напомнило мне ситуацию во время чемпионата России 2008 года, когда в Ярославле после очередного матча местного «Шинника» его гендиректор Александр Рожнов попытался устроить провокацию в адрес судьи Игоря Захарова, обвинив того в употреблении алкоголя перед матчем. История получила резонанс, за Захарова (а скорее, представив на его месте себя) оскорбились многие его коллеги. После чего ошибки в пользу соперников «Шинника» стали случаться из раза в раз, и ярославский клуб пулей вылетел из премьер-лиги…

Одни поморщатся – круговая порука. Другие возразят – профессиональная или, как сейчас любят выражаться, корпоративная солидарность. Первое – плохо? Второе – хорошо? В зависимости от того, какую шкалу оценок применить. Прав Эйнштейн: все в мире относительно.

* * *

Бышовец в своей книге «Не упасть за финишем» вспоминает:

«На одном совещании в РФС уже в роли тренера питерцев я наткнулся на дружную группу в лице Садырина, Игнатьева, Овчинникова – да-да, того самого Бормана. Уже тогда просматривались присущие этой группе грязные технологии ведения околофутбольной борьбы, и в данном случае их объектом стал Мутко…

Эти коллеги смотрели на меня и пересмеивались: «Ну, мы ему покажем». Ясно, что «покажем»… Мы проходили рядом с Колосковым, и даже Вячеслав Иванович не сдержался: «Ребята, ошибаетесь. Это совершенно другой тренер и человек».

Стоявший рядом судья Сергей Хусаинов был немало удивлен: «Я и не знал, что Колосков о вас такого мнения!» – «Сережа, – отвечаю, смеясь, – он это говорил не для того, чтобы похвалить меня как тренера, а для того, чтобы эти люди не расслаблялись»».

К этим словам – как и многому из того, что говорит Бышовец, – можно относиться по-разному, но лейтмотив видится мне таким: Анатолий Федорович не просто не входил в российскую тренерскую семью, а был ее яростным оппонентом.

То есть своего рода «внутренним иностранцем». И именно этим, полагаю, привлек к себе внимание Мутко.

После конфликта в сборной на исходе 2003 года Бышовец стал для Колоскова персоной нон-грата – не случайно и до «Зенита», и много лет после человек, выигравший Олимпиаду-88 в Сеуле, не получал работу в России. Учитывая, что многие руководители клубов чувствовали себя зависимыми от РФС, ничего удивительного в этом не было.

Правда, Мутко, возглавив футбольный союз, поведет себя во многом так же – и именно из-за этого, как считают многие, его недруг Петржела не смог возглавить ни «Ростов», ни другие российские команды.

Бышовца Виталий Леонтьевич назначил, исходя из трех явно просматривающихся соображений. Первое – чтобы сделать побольнее Садырину, для которого Анатолий Федорович был врагом номер один. Второе – чтобы дистанцироваться от большой группы тренеров, с которой Садырин дружен. И третье – чтобы продемонстрировать Колоскову, что тот ему не указ, и он, Мутко, сам себе в доме хозяин. Таким образом, футбольная революция в России тоже зародилась в Питере – и не на рубеже нового века, когда в стране сменился президент, а намного раньше.

Как Мутко вышел на Бышовца?

Орлов:

– По заданию Мутко нового тренера для «Зенита» стал искать Женя Шейнин. Позвонил судье Сергею Хусаинову – а тот и ответил: «Чего искать? Есть Бышовец». Мы с Толей были дружны, он мне сразу позвонил и о предложении Мутко рассказал. Добавил, что не хочет отказываться, и спросил: «Что ты думаешь по этому поводу?» Было, если не ошибаюсь, 9 ноября, прошло дня четыре с момента объявления об отставке Садырина. Я ему только посоветовал: «Подожди хотя бы несколько дней, пока в Питере все уляжется».

Учитывая, что официальное сообщение о приходе Бышовца в «Зенит» последовало лишь 22 ноября, тренер прислушался к рекомендации комментатора. А может, все это время вел с Мутко переговоры, жестко настаивая на своих условиях. Анатолий Федорович, говорят, умеет это делать виртуозно.

В любом случае, рассказ Орлова подтверждает то, что Бышовец в своей книге не лукавит, утверждая:

«Меня позвали в Петербург в тот момент, когда Виталий Мутко отказался продлевать закончившийся контракт с прежним тренером, Павлом Садыриным. Пришел я не на живое место, как это подавали потом отдельные люди, а на свободное, и фактически вместе с президентом „Зенита“ выдержал серьезный пресс, связанный с изменениями в клубе, которые очень многим не понравились».

Сопоставление рассказов разных людей говорит о том, что Бышовец действительно Садырина не подсиживал. Переговоры начались уже после отставки Пал Федорыча.

Вот версия появления в Питере, изложенная самим Бышовцем в его книге «Не упасть за финишем»:

«Я вернулся из Кореи и уже имел несколько предложений из-за рубежа. Но у меня умерла теща, и мы поехали с женой в Киев на похороны. Впрочем, исключительно частным визит на родину не получился. У меня состоялась встреча с председателем Совмина, руководителями „Динамо“ и сборной страны. Мне предложили национальную команду и встречу с Леонидом Кучмой (тогдашним президентом Украины. – Прим. И. Р.), но я вынужден был отказаться, потому что быть тренером сборной и не быть тренером «Динамо», которое являлось базовым клубом, означало здорово и неоправданно рискнуть. Разговор же с Григорием Суркисом (тогда – президентом киевского «Динамо». – Прим. И. Р.), который должен был быть на этой встрече, у меня не состоялся, после чего мы решили взять в переговорах паузу.

После возвращения в Москву я довольно быстро понял, что с Украиной ничего не выйдет, точно так же, как и то, что вряд ли дождусь работы в России. Юрий Лужков хотел, чтобы я возглавил «Торпедо», Колосков, зная это, утверждал, что с его стороны «все в порядке», и я даже успел встретиться с Павлом Бородиным (тогда – управделами президента России и акционером «Торпедо». – Прим. И. Р.). Вопрос был практически решен, и вдруг президент «Торпедо» Владимир Алешин как-то странно засмущался (а впрочем, он большой друг Вячеслава Колоскова) и заявил, что не готов обсуждать эту тему и что разговор нужно перенести. Дали отбой. Потом спросил у Колоскова: «Как же так?» Он в ответ развел руками: «Ну вы поймите, я же тренеров не назначаю!» – «Ладно, все понятно…»».

Я стал собираться в Португалию, где интерес ко мне проявляли два клуба. Но появился Виталий Мутко со своим предложением, и его не смутили те условия, которые мне озвучивали португальцы. Мы довольно быстро ударили по рукам, и я приехал в Питер знакомиться с командой».

Начитанный, блестяще излагающий свои мысли, сыплющий как из рога изобилия цитатами классиков, Анатолий Федорович не просто обладает великолепным словарным запасом, но при необходимости включает мощнейшее обаяние. Он и вправду обладает магнетическим воздействием на политиков. Не сомневаюсь, что в этой сфере, пойди он туда в свое время, Бышовец добился бы выдающихся успехов.

Политика – это своего рода шахматы, умение просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. А для Бышовца, по весьма символичному совпадению, шахматы – один из любимейших способов времяпрепровождения. Бывший футболист ЦСКА Дмитрий Галямин, работавший с ним в «Химках», говорил: «Каждый разговор с Бышовцем – это словно игра в шахматы. Нужно продумывать, что ты скажешь не только сейчас, но и через три-четыре фразы. Он предвидит все».

В своей книге Бышовец рассказывает:

«В Питере я познакомился и с гроссмейстером Борисом Спасским, который олицетворял собой шахматного джентльмена. Всегда поражался, как при таких нагрузках шахматисты сохраняют хоть какое-то здоровье. Шахматы в моей жизни вообще занимают определенное место. Неудивительно – ведь жизнь это и есть шахматы. Только фигуры живые».

Весьма глубокий, но и неоднозначный тезис выдвинул Анатолий Федорович. Он не уточнил, в какой роли в этих «живых шахматах» видит себя, – одной из крупнокалиберных фигур (уж явно не пешек) или гроссмейстера. Если в последней – то значит, речь идет о намеренной манипуляции людьми и их судьбами. Жертвы фигур, заманивание противников в ловушки… Утверждая, что жизнь – это шахматы, Бышовец отрицает возможность жить не голым разумом, а сердцем. По крайней мере, такая интерпретация его слов имеет право на существование.

А вот политика – это во многом шахматы и есть. В ней вряд ли возможен приоритет человеческих отношений над деловыми, сантименты, бескорыстие и благородство. Один должен победить другого – и точка. Два слова, максимально несовместимые как с шахматами, так и с политикой, – наивность и простодушие. Бышовец – полная противоположность этим понятиям. И оттого, обладая известным красноречием, он умеет очаровывать людей из мира политики. Он разговаривает с ними на одном языке.

Мутко – как раз из политиков. Поэтому их встреча с Бышовцем не могла не оказаться успешной. Недаром он подчеркнул в книге: «С Мутко в тот год (1997-й. – Прим. И. Р.) у нас было полнейшее взаимопонимание, я видел от него только помощь, и за счет этого мы сумели к началу чемпионата набрать состав».

Правда, насчет предложения возглавить сборную Украины Анатолий Федорович в своем рассказе, думаю, слегка загнул.

Дело в том, что к этому времени в киевское «Динамо» из арабских странствий уже успешно вернулся Валерий Лобановский, который Бышовца на дух не переносил. Еще с 1988 года, когда один возглавлял первую сборную СССР, а второй – олимпийскую, и между ними шла лютая война за игроков. Причем на уровне Госкомспорта и Олимпийского комитета страны.

За годы работы за рубежом эта война из памяти обоих тренеров не стерлась. Когда из «Зенита» в «Динамо» (Киев) пригласят полузащитника Романа Максимюка, Валерий Васильевич как бы мимоходом спросит своего нового игрока о его отношении к Бышовцу. Максимюк даст лестную характеристику. И вскоре обнаружит, что пробиться в состав у него нет ни малейшего шанса…

Лобановский был фигурой такого масштаба – тем более для Украины, – что там, где он появлялся, без его согласия работать не смог бы никто. Оттого и сказал Анатолий Федорович: мол, быть тренером сборной и не возглавлять базовый клуб – «Динамо» – значит здорово и неоправданно рискнуть. Бышовец наверняка вспомнил, как в 1986 году в таком же положении оказался главный тренер сборной СССР Эдуард Малофеев. Национальная команда состояла в большинстве своем из киевлян, которые почему-то в товарищеских матчах за нее смотрелись куда бледнее, чем в клубе. И после очередной такой игры – 0:0 дома с Финляндией – перед самым чемпионатом мира Малофеева заменили на Лобановского. Чему игроки киевского «Динамо», понятно, были только рады.

Повторять чужих ошибок умный Бышовец не захотел. Впрочем, вообще не думаю, что глава правительства Украины предлагал ему возглавить сборную. При Лобановском это было просто невозможно.

* * *

Бышовец умел обаять не только политиков, но и творческую интеллигенцию. В книге «"Локомотив", который мы потеряли» я уже говорил, что даже русский язык Анатолия Федоровича не похож на тот, которым разговаривают футбольные люди. Скорее это язык писателя или актера.

Поэтому я совсем не удивляюсь, когда люди творческих профессий произносят о нем теплые слова.

Мигицко:

– Очень уважаю Анатолия Федоровича. Помимо того, что он один из любимых футболистов моей юности, так мы с ним еще и в один день родились. Когда он работал в «Зените», и мы на базу к команде часто приезжали, и он полюбил наши театры. Часто приходил на спектакли, а порой приводил к нам в театр Ленсовета всю команду. Помню, он привез многих игроков с Украины, и наши с Боярским шутки были направлены в сторону сала: «Мы им дарили сало, а им все мало!» Нападающий Гена Попович, самый благодарный зритель, хохотал от души…

Розенбаум:

– Мы с Анатолием Федоровичем относимся друг к другу с уважением и даже пиететом. Он, конечно, талантливый человек. Совершенно гениальный футболист моей юности, мы на него просто молились, хоть и играл он не в «Зените», а в Киеве. Но уже тогда, на поле, Бышовец был эгоцентриком. Лишний пас не отдаст, вместо этого сам пару человек обведет и пробьет по воротам. Таков он и в жизни – футбольное поле ведь отражает то, что заложено в характере. Кому-то эта черта нравится, кому-то – не очень. Лично я не думаю, что она всегда идет ему на пользу. Очень уважаю Бышовца, но эгоцентризм – другая сторона его, безусловно, высокого интеллектуального уровня. Очень воспитанный, вежливый, культурный человек, но – истина в последней инстанции, причем в собственных глазах. Толя, он такой: через тернии к звездам. Но тернии должны быть обязательно.

Бышовец почувствовал себя в эстетском Питере как рыба в воде и подтвердил это в своей книге:

«У каждого человека есть „свой“ город, то место, где он чувствует себя комфортно. И нигде я себя не чувствовал так вдохновенно, как в Питере. Там меня поддерживала возможность общаться с такими людьми, как Кирилл Лавров, Михаил Боярский, Сергей Мигицко… Ни один день практически не проходил без посещения театра, консерватории, музея. Мне приходилось работать во многих странах, городах, клубах, но абсолютно уверен в том, что такой атмосферы, как в Петербурге, не было нигде».

Многим известен факт, что именно Бышовец открыл на базе «Зенита» в Удельной библиотеку. В книге он объяснил это так:

«Меня смущал интеллектуальный уровень команды. Я был страшно недоволен, когда игроки травили досуг исключительно за картами…

У администратора Юрия Русакова теща работала в книжном магазине. И я решил набрать на базу книг, потратили где-то тысячу или полторы тысячи долларов на Конан Дойля, Агату Кристи, Жоржа Сименона – в основном приключенческую литературу, детективы. Сегодня я встречаю некоторых людей из той команды, и видно, что это совсем иные ребята. Пример Саши Панова мне напоминал себя самого – тоже мама одна, сестра… И потом я видел Панова, Кондрашова, Игонина с книгами, журналами. Они становились другими людьми.

Мы вели борьбу с нецензурной лексикой. Дошло до того, что я штрафовал игроков за матерные слова, брали по сто долларов. В конце концов Мутко приехал на базу с дочкой и вздохнул с облегчением: «Ну наконец-то! Наступили времена, когда можно приезжать с семьей на тренировки!»».

Бышовец делал благое дело, приобщая футболистов к литературе, театру, живописи, отучая от нецензурщины. Не все в силу уровня своего развития это ценили, но наверняка есть немало игроков, которые спустя годы готовы сказать ему за это «спасибо».

И все же, открывая для них новый мир, Анатолий Федорович, мне кажется, делал это и для себя. На мысль об этом меня навел разговор с врачом-психофизиологом Виктором Неверовым. Он рассуждал о капитане сборной России Сергее Семаке:

– Есть известная альтернатива – быть или казаться. В молодежных коллективах зачастую понятие «казаться» преобладает. Настоящего мужика отличает именно установка на «быть». Таков Семак. Для него важнее то, что есть на самом деле, а не то, что кто-то о нем подумает или скажет. Этот стержень, который отличает его от многих, как раз и привлекает людей. Любой его поступок не надо трактовать – он ясен и понятен.

Бышовец по характеру – во многом противоположность Семаку. Каждое слово и поступок Анатолия Федоровича надо трактовать, и сделать это зачастую непросто. В его фразах заложены двойные подтексты, недоступные для понимания простых людей, каковыми в большинстве своем являются футболисты.

В альтернативе «быть или казаться» для Бышовца, может, не приоритетное, но очень важное значение имеет второй вариант. Ему хочется не только просвещать игроков, но и чтобы о нем говорили как об интеллектуале и просветителе. В своих интервью он нередко ссылается на известных людей, которые о нем говорили что-то комплиментарное, – и это намек на ту же черту.

Впрочем, «казаться» – тоже своего рода мотивация. И если она служит хорошим делам – то почему бы и нет?

* * *

Как и везде, в Питере доброго мнения о Бышовце далеко не все. Врагов он в достатке плодил везде и всегда. В своей книге Бышовец пишет:

«Перед тем как принять „Зенит“, я попытался найти контакт с Сергеем Дмитриевым, которого знал раньше. „Сереж, Денис Зубко уходит, скажи на правах старшего, чтобы остался. Будут другие условия, перспективы…“ Но Зубко ушел. Пришлось уйти и Дмитриеву, поскольку после пары эпизодов я понял, что этот игрок – мне не помощник. Сергей восстанавливался после травмы, ему предстояло тяжело входить в сезон, и однажды на тренировке он грубо ответил тренеру Бурчалкину, который сделал ему замечание. Дескать, я сам знаю, как себя готовить! Что ж, пришлось ему предоставить возможность готовиться самому. Но уже в другой команде».

Дмитриев трактует взаимоотношения с Бышовцем иначе:

– При Морозове и Садырине у нас стукачей не было. А вот Бышовец специально подбирал молодых игроков и прямо им говорил: хотите играть – докладывайте обо всем, что происходит в команде. Когда он пришел в «Зенит», сказал Вале Егунову, что тот должен рассказывать все, что Дмитриев говорит о Бышовце. Егунов тут же пришел ко мне. Я ответил: «Говори ему, что Дмитриев все время называет Анатолия Федоровича великим специалистом».

В свое время у нас с Бышовцем был серьезный конфликт в «Динамо». Поэтому, когда Мутко позвонил мне и сказал, кто будет тренером «Зенита», я схватился за голову. И вдруг – звонок Бышовца: «Сережа, помоги разобраться – здесь столько подводных течений!» Каюсь, принял его слова за чистую монету – думал, может, человек оказался выше того, что было раньше. Я рассудил так, потому что привык к Садырину – вспыльчивому, но не державшему зла. Тут оказалось по-другому.

При первой же возможности он меня из команды выгнал. Это в его стиле: сначала попользоваться, а потом вышвырнуть. Он увидел: в команде у меня слишком большой авторитет, и в городе тоже. И подумал: а вдруг у меня не попрет, и Дмитриев меня подсидит. Лучше я его выгоню заранее.

Бышовец всюду видел провокацию. Помню, в Израиле мы поехали в Иерусалим к Стене плача, а на обратном пути попали в банальную пробку. Так Бышовец воскликнул: «Провокация! Это специально делается, чтобы мы не успели на тренировку!» Спортивным директором «Зенита» работал Морозов – так Бышовец все время говорил, что Юрий Андреевич вставляет нам палки в колеса.

В книге Бышовец частично пояснил, что он имел в виду:

«В „Зените“ оставил след Роман Максимюк. До приезда в Питер его никто не знал, а потом наперебой хотели „Локомотив“ и киевское „Динамо“. В итоге киевляне его взяли. В Киеве всегда пристально наблюдали за тем, что происходит в „Зените“, и делалось это, естественно, с помощью Юрия Андреевича».

Морозов был другом и многолетним соратником Лобановского, что в глазах Бышовца было смертным приговором.

В своем отношении к Бышовцу Дмитриев не одинок. Я спросил директора школы «Зенит» Шейнина, правда ли то, что он участвовал в назначении Бышовца. «Да, было», – ответил он. И разразился на эту тему монологом:

– В то время меня как раз с Мутко поближе познакомили. Сделал это один из акционеров клуба Леонид Туфрин, очень приличный человек. Как-то разговаривали с Виталием Леонтьевичем, обсуждали варианты. И решили позвонить Бышовцу. Никто же не знал, что он за фрукт! У меня были не идеальные отношения с Садыриным, но Пал Федорыч по человеческим качествам Бышовцу сто очков вперед даст. Для Бышовца вообще ничего святого нет. Он такие вещи творил!

Приехал в Питер, подписал контракт. Одним из пунктов была трехкомнатная квартира. Но ее нужно было подобрать, и вначале Анатолия Федоровича поселили в гостиницу «Астория». И вот на Новый год (то есть чуть больше, чем через месяц после подписания контракта) он приглашает в Санкт-Петербург всех своих родственников, человек 15–20, устраивает их в «Асторию» и говорит клубу: «Оплатите. И ужин новогодний тоже». Представляете, во сколько все это могло обойтись клубу?

«Зенит» отказывается. И знаете, что тогда говорит Бышовец? «Если бы вы вовремя сделали мне квартиру, эти расходы были бы не нужны. Знали бы вы, как моя Наталья Ивановна готовит! Да я бы и думать забыл о вашей гостинице. А сейчас мучаюсь, ем неизвестно что».

Еще одно условие, которое поставил Бышовец, – чтобы квартира была с видом на Летний сад. Дескать, жена привыкла бегать по утрам в саду, а другого сада, кроме Летнего, я в вашем городе не знаю. Еще – поставить ему домой огромный телевизор. «Лучший тренер мира должен смотреть "Ювентус " – "Аякс " в нормальных условиях!» – до сих пор эту его фразу помню. Ему возражали: «Да у вас и так японский, 72 сантиметра по диагонали, лучше сейчас нет!» – «Я могу сам лучше найти». И нашел. За соответствующую цену. И «добил»-таки руководителя «Лентрансгаза» Сердюкова, чтобы тот ему этот телевизор оплатил. Премиальные за победы выбил себе вдвое больше, чем у футболистов. Даже за стрижку на сборах он предоставлял счет в клуб!

Меня назначили начальником команды, но шансов работать с Бышовцем я не имел никаких. Это сумасшедший интриган. Все время кому-то что-то на ухо шепчет, о чем-то договаривается… Он говорил мне: «Я не могу с тобой работать. Только начинаю о чем-то говорить – а ты уже знаешь, что ответить. Все футболисты идут к тебе, ко мне ни по каким вопросам не обращаются. А я привык руководить всем процессом. Два сильных человека работать в одной команде не могут». В конце концов, он добился того, чтобы Мутко меня убрал.

Бышовец был очень тщеславен. Постоянно пускал окружающим пыль в глаза. На сборах в Италии садимся на завтраке – он, Давыдов, Бурчалкин, врачи, я. Подходят официанты – и Бышовец им по-итальянски что-то говорит. Потом другие подходят – он опять. А я прислушался и понял, что он три раза одну и ту же фразу с разными интонациями повторил. Все головами качают: «О, Бышовец дает, по-итальянски!» – а мне смешно. Говорю ему: «Анатолий Федорович, вы не могли бы дать мне свой разговорничек, потому что мне нужно пойти купить замораживающие вещества для тренировки». Он вскинулся: «Какой разговорник?» – «Да тот, которым вы перед завтраком пользовались». Он очень обиделся. Толя Давыдов потом смеялся – мол, доиграешься. Но мне было все равно.

Помню, как он, чтобы произвести впечатление, во время тренировки московского «Динамо» залез на крышу «Петровского» и смотрел в бинокль, работает ли с командой Гришин. Я тогда подумал: полез бы туда Садырин?

Все истории, которые о Бышовце рассказывали, – что он приходит и бегает вокруг поля, где играет правительство Москвы, – именно о нем. Для него главное – это «понты».

Татьяна Садырина:

– Бышовец любит показать себя. Пройтись по Невскому, прогуляться по Летнему саду, обдумывая тактику и стратегию игры. И быть при этом в галстуке от одного дизайнера, рубашке от другого, носках от третьего… Павел Федорович был в спортивном костюме и не шел по аллеям Летнего сада, а мчался на машине на какую-нибудь сугубо футбольную встречу, о которой не напишут и не покажут по телевизору. В этом и заключалась разница между ними.

Вдова Садырина, как видим, затронула ту же тему – «быть или казаться». И все же мне кажется, что эту проблему нельзя упрощать, говоря только о крайностях. Не вижу ничего плохого в том, что человек хорошо одевается, умеет себя выигрышно подать, обладает тонким вкусом и чувством прекрасного. Главное, чтобы это было не фальшиво и делалось не на публику, а для себя. Потому что этой внутренней красоты требует сущность твоей личности. Так же, как у других – не требует.

Одним людям важно только содержание, для других не менее принципиальна форма. Как один, так и другой подход имеют полное право на существование. Главное, чтобы форма не подменяла содержание, не становилась завесой для пустоты, которая стоит за всем внешним шиком. Вот эта пустота и есть – то самое «казаться».

Но Бышовец-то – вовсе не пустой человек!

Шейнин не упомянул об одном: на все свои «понты» Анатолий Федорович имеет право. Лучший бомбардир сборной СССР на чемпионате мира 1970 года и вообще блистательный форвард. Тренер, выигравший во главе советской сборной Олимпиаду-88 в Сеуле (с тех пор мы ни на один олимпийский футбольный турнир вообще не попали). Да и просто умный, образованный, яркий человек, к которому тянутся интеллектуалы. Из бывших футболистов такие получаются, что греха таить, редко. И общаться с ним – безумно интересно.

Но верно говорят, что недостатки человека являются продолжением его достоинств. Богатый интеллект Бышовца оборачивается хитростью и поисками заговоров. Слово, которое чаще всего можно услышать из уст Анатолия Федоровича, – «интрига». После каждого разговора с ним у меня возникает ощущение, что я не знаю даже одной тысячной части того, что в действительности происходит в футболе. Но минует часок-другой, мысли приходят в порядок, начинается анализ – и ты понимаешь, что сам Бышовец видит (а может, преподносит тебе) гораздо больше этих самых интриг, чем их даже теоретически может быть на самом деле.

Бышовца можно не любить – что многие активно и делают. Но без него всем нам было бы тоскливее жить. И он, уже второй год после ухода из «Локомотива» безработный, это понимает. Когда я встретил его в Лужниках после отборочного матча чемпионата мира-2010 Россия – Азербайджан, Анатолий Федорович так и сказал: «Ну что, скучно без меня в премьер-лиге?»

И я совершенно искренне ответил: «Конечно!»

* * *

«Зенит» ему пришлось строить едва ли не с нуля – слишком много ключевых игроков ушло. Да еще и работать ему приходилось в обстановке враждебности со стороны едва ли не всего Санкт-Петербурга. На карту для Бышовца, к тому времени давно не практиковавшего в России, было поставлено очень многое.

Заочная война с Садыриным шла еще долго. В книге Анатолий Федорович подчеркивает:

«Помимо проблем с составом, имелись и бытовые неурядицы. Когда меня в первый раз привезли на базу в Удельной, я обратил внимание на то, как неуютно живут футболисты в одной комнате по четыре человека. Зашел в кабинет Садырина, там все на высшем уровне, уютно, чисто, евроремонт. Мутко спрашивает: „Анатолий Федорович, вам нравится?“ – „Нравится. Но я здесь жить не буду“. – „Как так?!“ – „Нужно переделать комнаты для игроков на двухместные, заменить кровати…“ От замысла до осуществления все-таки должно было пройти время, поэтому мы переехали на сборы в гостиницу на Крестовском острове. Там было ужасно, но, во всяком случае, игроки жили в номерах по двое, и работать было проще».

То, что Бышовец, придя в команду, захотел поменять там решительно все и не оставить даже духа своего предшественника, подтверждается еще одной цитатой из его воспоминаний:

«Война бывшего тренера и президента закончилась тем, что в „Зените“ оставалась группа игроков, которая была на стороне первого. Она негативно влияла на коллектив, я даже могу назвать фамилии – Дмитриев, Попов, Кондратов. Любой приходящий в команду и конкурирующий с ними за место в составе попадал под страшный прессинг. Первые впечатления, словом, были ужасные».