Текст книги "С крестом и мушкетом"

Автор книги: Игорь Можейко

Соавторы: Владимир Тюрин,Леонид Седов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Путешествие обратно оказалось более долгим, нежели переход на боте. «Сардам» пятьдесят дней боролся со встречным ветром и штормами и прибыл к островам только через три месяца после того, как Пелсерт и капитан ушли оттуда на боте.

«Сардам» направился к ближайшему из островов, где по расчетам Пелсерта должны были находиться потерпевшие крушение. Но уже с палубы было видно, что остров пуст. Где же все люди? И тут Пелсерт увидел, что на Большом острове поднимается к небу столб дыма.

Корабль изменил курс. Но не успели пройти и половину пути, как из-за скалы показалась лодка. Рулевой отчаянно махал, стараясь привлечь к себе внимание.

В лодке оказалось четверо: один греб, один правил, двое, окровавленные, лежали на дне. Рулевому помогли подняться на борт. Первыми словами его были:

– Осторожно. Вас ждут…

Гребец, который чувствовал себя, видно, лучше, чем рулевой, попытался объяснить положение, но Пелсерт долго не мог ничего понять… Тем временем лодку подняли на борт и раненым оказали первую помощь. Рулевой, в котором Пелсерт узнал наконец солдата Виббе Хейса, истощенного и измученного, рассказал, что на «Сардам» готовится покушение, что власть на острове находится в руках Иеронима Корнелиса, который уже многих убил и теперь хочет захватить корабль. Вернее, не Иероним хочет захватить корабль, ибо Иероним находится в плену у него, Хейса, а некий Ваунер Лоос, который теперь император островов…

Из сбивчивых разъяснений Хейса Пелсерт понял только, что на островах что-то неладно и он никому не должен доверять.

Разговор с Хейсом еще не кончился, как показался большой плот. На плоту было дзсятка два человек, одетых с вызывающей роскошью, усыпанных бриллиантами и изумрудами и увешанных оружием. Плот подошел к борту. Пассажиры его усиленно изображали радость по поводу прибытия «Сардама».

По знаку Пелсерта Хейс отступил к другому борту, чтобы его не увидели с плота. К борту подошел Пелсерт. Вот кого не ожидали увидеть!

– А где все остальные? – спросил Пелсерт.

– Они ждут на острове. На другом, куда мы перебрались, потому что здесь нет воды. А где капитан Якобс?

– Он остался в Батавии. А почему вы так вооружены?

– Мы были на охоте.

– И для этого роскошно оделись?

– Но, ваша милость, одежда износилась, и мы воспользовались добром компании. Она не обеднеет. Вы бы так же поступили на нашем месте.

Некоторые из пассажиров плота были навеселе.

Пригибаясь к борту, у пушек суетились артиллеристы. «Сардам» был готов к бою.

Пелсерт огляделся, убедился, что команда правильно поняла его, а затем приказал находившимся на плоту положить оружие и взбираться по одному на борт.

Те почуяли неладное и стали грести от борта. Первый же выстрел поднял фонтан брызг перед плотом.

Сопротивление было бесполезно. Плот пристал к борту, и по одному, без оружия пассажиры его поднялись наверх, где их немедленно связали матросы. Лоос, увидев Хейса, глубоко вздохнул.

– Жаль, что не успели тебя повесить, собаку! – сказал он.

– Теперь сам покачаешься на рее, – ответил ему Хейс.

После окончания бескровного сражения Хейс с матросами съездил на Большой остров и привез связанного Иеронима Корнелиса. Затем Пелсерт отправился на шлюпках к Малому острову, нашел там десятерых матросов и обезоружил их.

И только когда все съехались на борт «Сардама», обнаружилось, что, если не считать тридцати запертых в трюме, от всей команды и пассажиров – двухсот пятидесяти «островитян» – осталось только сорок человек – мужчин, женщин и детей – население Большого острова.

Вот что рассказали они пораженным ужасом морякам «Сардама».

День или два прошли без всяких событий. Новый начальник Иероним Корнелис и совет, выбранный потерпевшими крушение, занялись устройством жизни на островах, поисками воды и охотой за птицами. Понемногу всех перевезли с «Кладбища «Батавии»» на Малый остров. Здесь обнаружилось, что недостатка в пище не будет. Плохо только с водой. Каждый день новые и новые экспедиции отправлялись на ее поиски.

Тем временем Корнелис выясняет, на кого он может положиться. 4 июля, через три недели после отплытия Пелсерта, один из матросов крадет бочонок вина и напивается пьяным. Корнелис счел, что этот случай – хороший предлог для начала действий. Он требует на совете смертной казни для этого солдата. Совет отказывает ему. Корнелис уверяет, что это приказ Пелсерта. Совет не может решиться. Тогда Корнелис разгоняет совет и созывает новый, в который входят только послушные ему люди.

Одним из первых актов нового совета становится приказ верным матросам взять с собой на плот четырех ненадежных солдат и под предлогом поисков воды утопить их. Через несколько часов плот возвращается. Приказ выполнен.

Политика Корнелиса отныне проста. На убийство он посылает двух-трех верных людей и одного-двух колеблющихся. Если колеблющийся выполняет приказ и убивает намеченную жертву, его принимают в число «своих», если отказывается – сам становится жертвой. Все должны быть связаны круговой порукой. Однако первое время убийства совершаются втайне. Основная масса солдат и матросов, которые «е имеют ничего общего с заговором, еще слишком многочисленна. Люди просто исчезают. Сначала самые активные и опасные, потом ненадежные.

План Корнелиса, обсужденный еще с капитаном, заключался в следующем: перебить всех членов экипажа и пассажиров, за исключением участников заговора, с таким расчетом, чтобы осталось не более сорока-пятидесяти человек, когда же появится спасательное судно, захватить его (капитан будет на борту, он поможет). Но никто не должен остаться в живых из врагов, ибо тогда они смогут предупредить судно об опасности и план провалится.

Когда Иероним Корнелис отдавал приказ о первом убийстве, еще тайном, ночном, он уже знал, что погибнут многие.

Тогда же Корнелис приказал привести к нему в палатку Лукрецию. Он не сомневался, что теперь она будет принадлежать ему. Но двенадцать дней, как рассказывал впоследствии один из сообщников, Лукреция отвергала притязания Корнелиса. Ни угрозы, ни уговоры не действовали на нее. Корнелис приказал своему подручному поговорить с ней. Подручный вошел в палатку и спокойно объяснил Лукреции, что Корнелис не собирается шутить. А для доказательства он с ведома Корнелиса зазвал в палатку мальчика, сына солдата Харденса, и зарезал его на глазах у женщины. В это время отец и мать мальчика были приглашены Корнелисом в соседнюю палатку на ужин… Лукреция покорялась.

По острову ползли слухи о таинственных исчезновениях. Уже полтора десятка людей пропали ночью или не вернулись, уйдя на поиски воды. Воду Корнелис щедро раздавал только своим помощникам. Им же позволил раскрыть спасенные ящики с корабля и поделить добро. Убийства продолжались…

Однажды ночью в палатку к одному из подручных Корнелиса, члену его совета, вполз перепуганный юнга. Мальчик разбудил пирата и прошептал ему, что собственными глазами видел, как только что два матроса убили третьего. Тот выслушал его и сказал соседу по палатке:

– Успокой ребенка.

Матрос вывел мальчика наружу и одним ударом ножа заколол его.

Священника и его старшую дочь, приглянувшуюся одному из пиратов, Корнелис пригласил на ужин. В это время несколько человек вошли в палатку, в которой осталась жена священника с тремя другими дочерьми. Они сказали, что имеют приказ произвести обыск. Тут же один из матросов разбил лампу, и в темноте женщину и детей задушили. Когда священник вернулся «из гостей», его ждали дома трупы…

Число жителей острова сокращалось. Каждый, кто не принадлежал к пиратам, мог в любую минуту ждать смерти. Но если офицеры и торговые представители компании делали все, чтобы услужить Корнелису, объявившему себя императором острова, то некоторые солдаты и матросы сопротивлялись. И у них был один путь…

Хейс, посланный еще в первые дни на Большой остров, нашел там воду и поднял сигнал – столб дыма, чтобы указать другим, что вода найдена. Занятые убийствами пираты не обратили «а него внимания. И Хейс с товарищами уже собирались вернуться, когда ночью приплыл юнга, рассказавший о том, что творится в «царстве Корнелиса». У Хейса почти не было оружия, он не мог вернуться на остров, но время от времени на плотах или вплавь к его острову добирались жители других островов, и понемногу число обитателей Большого острова достигло сорока человек. Это все были люди, готовые сражаться до последнего.

Наконец наступил день, когда на острове остались только «свои». Сорок матросов, торговцев, офицеров, которые подписали «пакт» о верности друг другу и Корнелису. С ними же остался и священник, не смевший противиться и полностью покорный Корнелису. «Император» заставлял святого отца присутствовать при убийствах. Дочь священника давно уже взял к себе в палатку помощник Иеронима, и священник, пробираясь к палатке, когда хозяина не было поблизости, уговаривал дочь смириться и не противиться судьбе.

Как-то Корнелис обнаружил, что на маленьком островке неподалеку скрываются два десятка юнг и женщин с детьми. Немедленно была снаряжена экспедиция, и всех обитателей острова зарезали. Одна из сцен на острове запечатлена в дневнике Пелсерта, который записывал туда протоколы допросов пиратов. Когда пираты окружили женщин и детей, один из них подошел к беременной женщине и, отведя ее в сторонку, сказал: «Милая, тебе ведь тоже придется умереть». Женщина бросилась перед ним на колени, умоляя о снисхождении. Пират поднял ее и вонзил ей в грудь кинжал.

Когда уже собирались уезжать с острова, обнаружили, что остались в живых трое юнг, которые спрятались в кустах. Их нашли, посадили в лодку, вывезли в море, и там Корнелис приказал одному из них выбросить двух других за борт. Его оставили в живых за готовность, с которой тот выполнил приказ «императора».

Во время этой экспедиции Корнелис обратил внимание на дым на Большом острове. Решено было уничтожить и тамошних жителей, ибо со дня на день мог показаться спасательный корабль. Надо было опешить.

Отряд пиратов подбирался к острову осторожно. Корнелис полагал, что там есть солдаты, знающие о событиях и готовые защищаться. Подходя к острову, он выбросил белый флаг и предложил начать переговоры.

Солдаты с Большого острова согласились. Корнелис в сопровождении четырех самых надежных и сильных пиратов вышел на берег. Остальные ждали на плоту.

На холме Корнелиса ждали Хейс и двое других солдат. Корнелис предложил им всем жизнь при условии, что они присоединятся к пиратам. Хейс отказался. Он заявил, что не верит ни единому слову Иеронима. Разъяренный Корнелис приказал помощнику застрелить Хейса. Но не успел тот поднять мушкет, как из-за скал выскочили двадцать матросов, вид которых не предвещал ничего доброго. Корнелис никак не ожидал увидеть на острове столько мужчин. Он сразу пошел на попятный. Сказал, что пошутил, что не хотел сделать ничего плохого, стал клясться, что убивал только по приказанию Пелсерта.

– Хватит, что ли? – спросил один из матросов, обращаясь к Хейсу.

Корнелис начал отступать к берегу. Но было поздно. В короткой схватке спутники Корнелиса были убиты, а сам он связан.

Увидев исход переговоров, остальные пираты немедленно отплыли к своему острову. Там после бурных дебатов они избрали матроса Лооса новым «императором» и, вооружившись посильнее, отправились на штурм острова. Они понимали, что, если не уничтожат Хейса и его сторонников в самое ближайшее время, те могут предупредить корабль об опасности.

И на следующий день начался штурм острова. Штурму предшествовали безуспешные переговоры о выдаче Корнелиса, посредником в которых был вконец запуганный священник. Но договориться не удалось. Вооруженные мушкетами пираты уже высадились на берег, и Хейсу пришлось отступить к холмам. Четверо защитников острова было ранено, а один убит, когда с вершины холма Хейс увидел паруса «Сардама».

Увидели их и пираты. Но несколько позже. Они не заметили, как выскользнула из-за острова лодка Хейса. Когда они подошли к кораблю, Пелсерт был уже подготовлен к встрече с ними…

Несколько дней Пелсерт доставал со дна сундуки с золотом. Одновременно шел суд. Корнелис отпирался, и, только пытая его, Пелсерту удавалось выдавливать из него признания. Заодно он заставил Корнелиса приписать авторство заговора капитану.

Корнелиса и семерых его помощников приговорили к смерти. В момент казни, стоя перед виселицами, осужденные попросили: «Пусть Корнелиса казнят первым, Мы хотим быть уверенными, что он умер». Пелсерт выполнил их просьбу. Еще двоих Пелсерт высадил на берегу Австралии, и они таким образом стали первыми колонистами на этом материке. Их дальнейшая судьба неизвестна. Еще нескольких пиратов Пелсерт приговорил к распространенному в те времена наказанию: протащить три раза под килем корабля, а потом дать сто ударов плетью у мачты и лишить полугодового жалованья.

Правда, когда корабль вернулся в Батавию, губернатор пересмотрел приговор и приказал повесить еще шестерых пиратов. Причем двое юнг как несовершеннолетние должны были тянуть жребий, кому из них умереть, а кому получить двести ударов плетью.

Виббе Хейс был произведен в прапорщики, а остальные солдаты, бывшие с ним на острове, получили в награду за верность двухмесячное жалованье.

Лукреция узнала, что муж ее умер, и вышла замуж за другого.

Капитан Якобс был заключен в тюрьму, но о дальнейшей судьбе его ничего не известно – документы компании за этот год утеряны.

Пелсерт так и не вернул себе расположения компании. Он погиб через год в одном из походов. Священник тоже вскоре умер от дизентерии, но успел выдать замуж дочь, ибо женщин в колонии было мало.

Агатовый кубок Рубенса бесследно пропал. И только через двести лет один английский коллекционер обнаружил его случайно в антикварной лавке в Италии. Какие дворцы украшал он, никто никогда не узнает.

А деньги, поднятые со дна, пошли на новые походы против жителей Зондских островов, в которых послушные закону и компании солдаты, в том числе и те, что отважно сражались на Большом острове, вели себя никак не менее жестоко, чем пираты с «Ботавии». Но их не вешали за это, а награждали.

А ведь не выдайся Корнелису и его спутникам возможность повластвовать на острове, они благополучно продолжала бы служить компании и убивать ее врагов.

Другие это и делали.

ЭПИЗОД ТРЕТИЙ,

Где речь пойдет о печальных мыслях Фернандиша Пинту, о факторе, не сумевшем стать командующим, о последнем штурме, о необычном приказе по армии и о том, как комиссар Схаутен знакомил своих капитанов с трудами Плутарха

Португальцы сделали Малакку своим главным портом, для всей торговли в Южной Индии, а также опорным пунктом для своих военных, предприятий… Слишком долго перечислять все события, случившиеся в городе за те 127 лет и 5 месяцев, что он находился у португальцев

Юстус Схаутен, голландский комиссар в Малакке, январь 1641 года

«Антониу Теллиш, правитель Гоа, – Мануэлу де Соуза Коутиньо, капитану крепости Малакка.

Меня очень огорчило письмо, полученное в прошлом месяце из Малакки. Город нуждается во многом, а последний раз деньги и подкрепления из Португалии приходили четыре года тому назад. Когда я прибыл в Гоа, я нашел галионы полусгнившими, казну без единого риала, а долг равным 50 тысячам риалов. И несмотря на это, я все же сумел послать восемь галионов в Малакку. Тем временем пришли вести с Цейлона о разрушении крепости в Негомбо и осаде Коломбо. Я должен был послать туда ломощь. Я очень хорошо понимаю, что помощь, которая предоставляется Вам, незначительная. Но что я могу поделать? У меня нет ни одного галиона, чтобы выслать Вам подкрепления. Жители города должны понять, что мое сердце с ними и что если я не посылаю флотилию, то только потому, что не в состоянии сделать это.

Гоа, 24 апреля 1940 года».

Фернандиш Пинту, член городского совета при капитане крепости Малакка, не проронил ни слова, пока шло обсуждение письма из Гоа. Собственно говоря, обсуждать было нечего. Помощь из Гоа не придет. Малакка может рассчитывать только на собственные силы. Пинту, прикрыв глаза, слушал хвастливые речи губернатора, главного судьи и своего непосредственного начальника – виадора[41]41
  Виадор (португ.) – мэр города.


[Закрыть], которые уверяли собравшихся, что Малакка и на этот раз отобьет врага.

Сразу после окончания совета он велел отнести себя домой, хотя дела требовали его присутствия в таможне: надо было бы сделать обыск на судне этого наглеца, капитана, пришедшего из соседнего малайского княжества Перак с грузом олова. Если этого не сделать тотчас, капитан продаст олово торговцам из Упеха, а завтра оно уйдет дальше, не принеся ни одного крузадо в казну.

Впрочем, какой толк? Все равно, даже если он найдет олово, виадор на следующий день отпустит капитана, облегчив его кошелек на десяток крузадо, и он, Пинту, ничего не сможет поделать. Не окажется сговорчивым виадор – капитан дойдет до главного судьи, который (и это знал весь город) за три года скопил 25 тысяч крузадо – и это при жалованье в 200 мильрейсов, или 833 с третью крузадо в год!

Дом потомственного жителя Малакки Фернандиша Пинту находился на холме Пресвятой Богородицы, рядом с церковью Благовещенья, там, где его построил еще дед, пришедший в Малакку вместе с д'Албукерки.

Молча сидел старик у окна, из которого хорошо был виден не только город, но и предместья и рисовые поля.

Узкие улочки, вдоль которых стояли каменные и деревянные дома с крепкими воротами и внутренними двориками – совсем как в Опорто, говорили прибывавшие в Малакку португальцы, – сбегали с холма от церкви и иезуитской коллегии Сан-Паулу во все стороны.

Вон у северной стены видна башня крепости «Фамоза», главного укрепления города. Видны и бастионы: западный, выходящий к морю, – Сан-Педру; северовосточный, выходящий к реке, – Сан-Домингу; южный, смотрящий в море, – Сантьяго. Не виден бастион Матери Божьей, тот, что находится на восточной стороне, – его закрывают еще не достроенный августииский монастырь и церковь Сан-Антониу. Не виден из окна Пинту и другой бастион – Одиннадцати тысяч дев. Неподалеку от форта – церковь Успенья Богородицы, или просто Сэ, – кафедральный собор. Церковь заложена еще при д'Албукерки, а в 1557 году, году рождения Пинту, она стала собором – в Малакке был учрежден епископат.

Пинту не любил серо-коричневый, напоминавший крепость собор. Куда милее веселая и просторная церковь Санто-Домингу. Она, правда, бедновата – губернаторы и овидоры[42]42
  Овидор (португ.) – главный судья.


[Закрыть] не баловали ее своим вниманием, – но Пинту привык к ней: там он исповедовался в первый раз, там он венчался, там отпевали двух сыновей и зятя, там отпоют и его, если… если его не убьют в резне, которая начнется, когда голландцы ворвутся в город.

Рядом с собором – епископский дворец, а левее – тюрьма, госпиталь для бедных и королевский госпиталь. За госпиталями, ближе к дому Пинту, – внушительное здание Мизерикордии (Милосердия). Пинту много лет подряд заседает в совете вместе с приором и казначеем братства Милосердия, которому принадлежит это здание. Удивительная вещь! Оказывается, на убогих, сиротах и заключенных можно нажить не одно состояние. На памяти старика уже пять приоров братства, разбогатев, уехали в Гоа или Лиссабон. Этот – шестой. Ему, кажется, не удастся уехать.

За стенами, пятиугольником охватившими город, видны предместья Малакки. К югу от города – Бандар Илир. В нем живут метисы и немногие португальцы. У последних – целые имения с садами, множеством кокосовых пальм. В этих имениях работают черные рабы или обитатели соседних кампонгов. Другое предместье, Сабак, – 'бедный пригород, обиталище малайцев.

За рекою видно самое большое и богатое предместье – Упех. Там живут индийские и китайские купцы, там находится главный базар города. Многие жители Упеха католики, в одном приходе Сан-Стефана их две с половиной тысячи.

К югу и к северу за предместьями, вдоль морского берега и вверх по реке, раскинулись рисовые поля, фруктовые сады и пастбища. Это земли богатых фидалгу и португальских купцов. Когда-то у деда Фернандиша Пинту было имение за городом. Но во время нападения Аче на Малакку в 1547 году загородный дом был сожжен, а землю и рабов дед продал, чтобы выкупить сына, стца Фернандиша, попавшего в плен к ачехцам.

Солнце уже зашло. Но Пинту не отходит от окна, хотя здания города уже плохо различимы, исчезли в темноте бастионы и стены, скрылись рыбачьи лодки в устье реки, погрузились в сон Илир и Сабак. Лишь в Упехе видны огоньки – торговля не затихает и ночью. Тишину сонного города нарушает только перекличка часовых на бастионах и у ворот.

Но сон не идет к Фернандишу Пинту. Снова и снова мысли возвращаются к письму из Гоа. В нем – смертный приговор Малакке. Городу не устоять. Это понимают почти все, кто сколько-нибудь разбирается в обстановке. И очень хорошо понимает это Пинту, проживший долгую жизнь, на глазах которого исчезло былое величие Малакки. Впрочем, признаться, он не застал дней величия и славы города: об этом он слышал от деда и отца. Сколько он себя помнит, город постоянно отражал нападения врагов.

…Ему одиннадцать лет. Отец ночью будит маленького Фернандиша и отводит к тетке, которая живет близ ворот Сантьяго: на город напали ачехцы и обстреливают холм, на котором стоит дом Пинту.

Помнит он, как впервые занял свое место на бастионе Сан-Домингу. Это было в 1586-м… нет, в 1587 году, когда войска Джохора осадили Малакку с суши и с моря. В тот год из Гоа пришел на помощь Паулу да Лима Перейра, и гарнизои Малакки и молодежь города присоединились к экспедиции против Джохора. Португальцам удалось нанести поражение Джохору и сжечь его столицу. В сражении погиб старший брат, а он, Фернандиш, вернулся домой с пятью рабами.

В памяти всплывает и несчастливый 1606 год. Малакка осаждена голландцами, действующими в союзе с Джохором. Город обороняют 80 португальских солдат, несколько десятков японских наемников и все горожане, способные носить оружие. День и ночь не прекращается обстрел города. Почти разрушен собор, сильно повреждена церковь Благовещенья. Дом Пинту уцелел, но два сына и зять погибли во время осады.

И наконец 1629 год, когда Малакку осадил могущественный ачехский султан Махкота Алам, завоевавший почти все малайские княжества. 240 кораблей и 20 тысяч воинов привел он под стены города. Ачехцы заняли холм Сан-Жуан, поставили на нем пушки и обстреливали город. В этой осаде погиб старший внук Пинту. Правда, комендант да Фонсека и на этот раз с помощью подкреплений из Индии отбил натиск врага.

И вот приближается еще одна осада. Видимо, последняя. Все объединились против Малакки. Голландцы заключили союз с Джохором. Аче готов присоединиться к этому союзу. Все труднее и труднее становится натравливать врагов друг на друга. А ведь благодаря этому и держалась Малакка столько времени в окружении враждебных султанатов и княжеств.

Их ненавидят все. Ненавидят за жестокую торговую монополию, за беспощадное преследование местных купцов, отказывающихся по пути через проливы зайти в Малакку и уплатить там чудовищно высокие пошлины – 12 процентов стоимости товара. А сколько дополнительных поборов и подношений чиновникам Малакки!

Ненавидят за религиозную нетерпимость, за презрение к иноверцам, за инквизицию в Малакке, за то, что любой, кто поселится в городе, должен принять христианство, иначе он может быть отвезен в Гоа, Манилу или Макао и там продан в рабство.

Скоро начнет светать. Наступит безрадостный день», еще один день, приближающий город к неотвратимому и теперь уже скорому концу. А конец неизбежен, ибо можно отбить атаки очень сильных врагов, но невозможно залечить внутренние язвы, разъедающие Малакку (и не только Малакку, но и Гоа и другие португальские владения). Чиновники разложились, процветает взяточничество, расходы на военные действия намного выше, чем поступления от хиреющей в соперничестве с голландцами и англичанами торговли.

В Малакке не хватает съестных припасов, солдат держат на полуголодном пайке, потому что капитаны разворовывают половину денег, предназначенных для покупки провианта. Пришли в ветхость оборонительные сооружения, особенно бастионы Сан-Домингу и Матери Божьей. Стена от бастиона Сан-Домингу до бастиона Сантьяго – просто земляной вал с идущим поверху деревянным палисадом. Этот вал спасал город от джохорцев и ачехцев благодаря превосходству португальцев в артиллерии, но что будет, когда сюда явятся голландцы, и с более значительными силами, чем в 1606 году? Возводить каменную стену и укреплять бастионы никто не собирается: нет денег, да если бы они и были, их все равно разворовали бы.

Нет согласия между теми, кто должен руководить обороной. Губернатор и генералгкапитан, командующий гарнизоном, не смотрят друг на друга, ибо первый не желает делиться доходами со вторым, которому остается лишь обкрадывать вместе с интендантом своих солдат. Не поделили таможенные пошлины виадор и шахбан-дар, ведающий таможней и портом…

Тишину утра нарушил резкий удар колокола на башне собора. Вслед за тем бухнули сигнальные пушки на бастионе Сан-Педру.

Задремавший было Пинту выглянул в окно. Там, на горизонте, отчетливо виднелись белые треугольники – один, два, три, четыре.

На рассвете 5 июня 1640 года голландская эскадра подошла к Малакке.

«Антони ван Димен, генерал-губернатор, и Индийский Совет, действующие от имени Генеральных штатов Объединенных Нидерландов, его королевского высочества Фредерика Генриха, милостью божьей принца Оранского, герцога Нассау и пр., и пр., и директора полномочной Ост-Индской компании в этих Восточных землях– ко всем, кто увидит это или услышит об этом.

Да будет известно следующее.

Мы имели возможность неоднократно убедиться, что захват Малакки у португальцев, наших исконных врагов, будет способствовать не только распространению нашей торговли, но и укреплению нашего влияния среди соседних индийских монархов и князей. Мы полагаем, что наступил подходящий момент для претворения в жизнь нашего плана, поскольку гарнизон Малакки слаб, среди командования нет согласия, ощущается недостаток продовольствия, особенно риса.

Более того, мы ожидаем, что правители Аче и Джохора окажут нам помощь. Принимая во внимание все эти обстоятельства, мы постановили приступить к осаде Малакки в этом году…

Крепость Батавия на великом острове Ява, 19 мая 1640 года».

Генерал-губернатор нидерландских владений в Ост-Индии Антони ван Димен торопился.

Торопился покончить с португальцами в Ост-Индии, пользуясь тем, что Испания – злейший враг Республики Соединенных Провинций – захватила Португалию и ее колонии и теперь голландцы на законном основании могут вытеснить своих торговых конкурентов.

Торопился потому, что и в Батавию доходили слухи о недовольстве португальцев испанским владычеством, и генерал-губернатор боялся, что, если Португалия вновь станет независимой, голландцы, враги испанцев, не смогут открыто воевать с нею.

Ван Димену не давали покоя и Макасар, правитель которого привечал португальцев и англичан, нарушающих «законную» монополию голландской Ост-Индской компании на торговлю пряностями, и Молуккские острова, где генерал-губернатору приходилось снова и снова (в который раз!) подавлять непрекращающиеся антиголландские волнения. Неспокойно и на Яве: правитель Матарама сусухунан Агунг никак не может забыть поражения под стенами Батавии в 1629 году.

Но главная забота генерал-губернатора – португальцы.

Их необходимо добить, а это не так просто, пока в руках у них крепость в Малакке и форты на Цейлоне.

И ван Димен переходит в решительное наступление. Эскадра за эскадрой посылаются на Цейлон: здесь в союзе с местным раджей голландцы штурмуют португальские укрепления.

В Малаккский пролив посылается эскадра адмирала ван дер Феера, которая в течение трех лет все время нападает на португальские корабли и фактически отрезает Малакку от Гоа. Ван дер Феер составил превосходную карту пролива, которая впоследствии очень пригодилась, и заключил договор с давним врагом португальцев– южномалайским султанатом Джохор.

3 августа 1640 года голландцы, еще с июня плотно блокировавшие Малакку с моря, начали высадку на берег к северу от предместья Упех, в «большом поле вне досягаемости пушек врага». Вместе с подошедшими джохорцами голландцы выбили португальцев из наспех выкопанных ими траншей в Упехе, захватив четыре пушки. Под непрерывным огнем португальцев голландцы вырыли траншеи, поставили батареи и начали обстрел города. С этого дня бомбардировка города не прекращалась в течение пяти с половиной месяцев.

Осада Малакки началась.

«Поскольку господу было угодно призвать к себе командора Якоба Коопера и наша армия и флот снова остались без командующего, Совет решил назначить на это место способного и решительного человека. И для этой цели Совет с согласия генерал-губернатора избрал и назначил Минне Виллемсзоона Кэртекью командующим нашими сухопутными и морскими силами, который должен вести кампанию в соответствии с инструкциями покойных Адриена Антонисзоона и Якоба Коопера, предусматривающими немедленное овладение Малаккой. Нам известно, что наши люди готовы к штурму крепости, и Совет решил назначить следующую среду днем поста и всеобщей молитвы, чтобы господь даровал нам победу над врагами.

Лагерь под Малаккой, суббота, 5 января 1641 года».

Главный фактор Антони Хюрдт, подписывая решение совета, чуть помедлил, а затем размашисто вывел свою подпись.

Спока неудача! Еще в августе прошлого года он был назначен третьим членом совета, и после смерти Антонисзоона и Коопера он должен был возглавить осаду города.

Но письмо генерал-губернатора в октябре, в котором тот выражал согласие с Антонисзооном по поводу его, Хюрдта, чересчур критического отношения к порядкам в войсках, осаждавших Малакку, закрыло ему путь и возвысило жадного солдафона Кэртекью, о котором давно поговаривают, что он вступил в тайные сношения с португальским губернатором Малакки и предложил ему деньги за передачу города в руки Кэртекью.

Фактор не скрывал и не собирался скрывать своего возмущения. Осада велась плохо. После того как еще в августе заняли Упех, не продвинулись ни на шаг.

Командование слало пространные донесения в Батавию, в которых требовало подкреплений, боеприпасов, снаряжения, жаловалось на недостаточную помощь джохорцев, на отказ Аче прийти на помощь, на болезни, косившие войска.

– Даже блокаду организовать как следует не сумели, – возмущался Хюрдт на совете, когда шкиперы сторожевых судов отделались смехотворным наказанием – лишением четырехмесячного жалованья – за то, что пропустили в ноябре тринадцать прау, груженных рисом, в Малакку. А южные ворота Сантьяго вообще не были блокированы, и через них португальцы вывели женщин и детей в окрестные деревни.