Текст книги "Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина"
Автор книги: Игорь Курукин
Соавторы: Елена Никулина
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)
Май 1985 года – памятная веха отечественной питейно-закусочной истории. Объявленная тогда борьба с пьянством стала первой и неожиданной для общества акцией нового руководства страны.
В отличие от мероприятий 1958 и 1972 годов теперь целью кампании стало утверждение абсолютной трезвости, а идея «культурного потребления» была предана анафеме. Провал американского «сухого закона» нам был не указ, поскольку «не удавшееся в мире капитализма непременно удастся в мире социализма». Как могло быть иначе, если, по мнению партийных идеологов, советское пьянство никаких «корней» не имеет и представляет собой «только распущенность, только вредную привычку»? {128}
[Закрыть]
Один из главных борцов с пьянством Егор Кузьмич Лигачев (секретарь ЦК КПСС с декабря 1983 года) инициатором называл члена Политбюро и председателя Комитета партийного контроля М. С. Соломенцева, подчиненными которого готовились соответствующие документы еще задолго до мая 1985 года. По признанию бывшего заместителя Соломенцева П. Я. Слезко, началу кампании предшествовала двухлетняя работа и даже обсуждение проектов документов в трудовых коллективах с непременным учетом пожеланий трудящихся {129}
[Закрыть]. Можно не сомневаться, что привлеченные к столь важному делу представители трудящихся идею одобрили единодушно и с чувством глубокого удовлетворения.
«Наверху» даже экспериментировали на себе. По воспоминаниям члена комиссии Политбюро по борьбе с алкоголизмом Н. К. Байбакова, он вместе с тогдашним главой правительства Н. И. Рыжковым лично исследовал свойства «каприма» – биологически активного вещества, снижающего токсичность алкоголя: «Вдвоем опорожнили бутылку водки с капримом, закусив лишь яблоком. Домой уехали навеселе». Затем эксперимент был продолжен уже в масштабах Магаданской области и привел, по словам Байбакова, к сокращению продажи водки по причине отсутствия необходимости опохмеляться {130}
[Закрыть].
Составленный проект вызвал сопротивление со стороны планово-финансовых органов, требовавших обоснования предлагаемых шагов с точки зрения их экономических и социальных последствий. Но Горбачев торопился, и принятое 7 мая 1985 года постановление ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма» предписывало немедленно «разработать и осуществить комплекс всесторонне обоснованных организационных, административно-правовых и воспитательных мер, направленных на решительное усиление антиалкогольной борьбы и повышение ее эффективности».
На первое место были выдвинуты запретительные меры: ужесточение спроса с членов партии (вплоть до исключения из рядов), требование «показать личный пример», обеспечение строгого общественного контроля по профсоюзной линии и административной ответственности со стороны правоохранительных органов. Далее признавалось важным улучшать организацию досуга, поощряя «клубы по интересам», коллективное садоводство, строительство и эффективное использование спортивных сооружений. Предусматривалось ежегодное сокращение объемов производства водки и ликероводочных изделий при одновременном увеличении изготовления и продажи безалкогольных напитков, фруктов, ягод, соков и изделий из них. Наконец, третьим тезисом был призыв развернуть пропаганду и ужесточить цензуру: «Не допускать, чтобы в театры, кино-, теле– и радиопередачи, художественные произведения проникали мотивы, пропагандирующие выпивки, застолья» {131}
[Закрыть].
Полученные указания, как обычно, были конкретизированы в последующем правительственном постановлении «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения» и указах Верховных Советов СССР и РСФСР. Продавать выпивку теперь можно было только с 14 часов лицам, достигшим 21 года. Была запрещена продажа спиртного в неспециализированных магазинах и отделах, которые к тому же не могли располагаться «вблизи производственных предприятий и строек, учебных заведений, общежитий, детских учреждений, больниц, санаториев, домов отдыха, вокзалов, пристаней и аэропортов, культурных и зрелищных предприятий, в местах массовых гуляний и отдыха трудящихся и в мелкорозничной торговой сети», то есть, по нормальной логике, их не могло было быть нигде.
Кампания началась агрессивно. В печати немедленно появились соответствующие моменту письма трудящихся, призывавшие «вывести водку, вино и пиво из разряда пищевых продуктов, поскольку алкоголь является наркотическим ядом». Новый курс был официально утвержден на XXVII съезде КПСС (февраль—март 1986 года), где высшее партийное и советское руководство в лице Горбачева и Рыжкова заверило, что «линия на резкое сокращение производства и продажи алкогольных напитков будет неукоснительно выдерживаться и впредь». В узком кругу настроение было еще более бескомпромиссным. Рыжков в мемуарах сообщал о «секретном пункте» майского постановления ЦК КПСС 1985 года, содержавшем дату окончательного прекращения выпуска алкогольной продукции в СССР. Н. К Байбаков рассказал, что осенью 1985 года Секретариат ЦК КПСС решил сократить вдвое производство водки не к 1990 году, как предполагалось, а уже в 1987-м {132}
[Закрыть].
По части сокращения были сразу же достигнуты высокие показатели. 187 ликероводочных и 300 спиртзаводов были перепрофилированы для выпуска сиропов, майонезов и еще бог знает чего. Особенно сильно уменьшилось производство водки – с 281 миллиона декалитров в 1984 году до 123 миллионов в 1987-м. Последняя цифра особо примечательна, поскольку свидетельствует, что намеченный в 1985 году план снижения выпуска водки был перевыполнен на 96,7 миллиона декалитров {133}
[Закрыть]. Параллельно падало производство вина и пива.
Такое резкое сокращение сопровождалось повышением цен: водка стала стоить 7 рублей 20 копеек, затем – 9 рублей 80 копеек. Но покупка выпивки становилась все большей проблемой. Только за полгода после начала кампании количество винных магазинов сократилось более чем вдвое, а в некоторых регионах были закрыты почти все: так, в Астраханской области из 118 «точек» осталось пять {134}
[Закрыть]. Заветные бутылки мгновенно исчезали из продажи, а длинные очереди с непременной давкой стали отличительной чертой советских городов. Тогда на улицах Москвы можно было наблюдать такие картины: «Два часа дня. К прилавку магазина № 9 Севастопольского райпищеторга, торгующему водкой, вытянулась на улице очередь. Внимание стоявших в ней привлекли подошедшие два небольших автобуса, оформленные яркими и броскими антиалкогольными плакатами. К тем, кто пришел за покупкой спиртного, обратился главный нарколог Москвы Э. С. Дроздов. Он говорил в микрофон, и каждое его слово было хорошо слышно собравшимся. Врач с многолетней практикой лечения алкоголиков, он рассказывал о непоправимом вреде алкоголя, калечащего человеческую жизнь. И как бы в подтверждение этих слов были подняты щиты с плакатами: „Пьянство – самоубийство!“, „Осторожно: алкоголь!“» {135}
[Закрыть]
Поход за трезвость нужно было обеспечить общественной поддержкой. Вскоре после майских решений состоялась учредительная конференция Всесоюзного добровольного общества борьбы за трезвость (ВДОБТ). Руководить новым движением были призваны фигуры из второго-третьего ряда партийно-советской номенклатуры; вероятно, теперь уже никто не помнит имена А. П. Бирюковой (заместителя председателя Всесоюзного центрального совета профсоюзов), Т. В. Голубцова (заместителя министра культуры СССР) или А Г. Сафонова (заместителя министра здравоохранения СССР) и других подобных функционеров. Созданная в традиционно-застойном духе организация с «добровольно-принудительным» членством должна была обеспечить массовую поддержку начавшемуся процессу оздоровления общественной жизни. В 1987 году пленум Центрального совета ВДОБТ объявил, что организация объединяет в своих рядах 14 миллионов убежденных трезвенников.
К концу первого года антиалкогольной кампании можно было обнародовать достигнутые успехи. По данным МВД, уже к лету количество правонарушений сократилось на 12,3 процента. За пьянство на работе было привлечено к ответственности 80 тысяч человек, а около 200 тысяч самогонщиков «добровольно» сдали свои орудия производства {136}
[Закрыть]. Демографические исследования 90-х годов позволили сделать вывод и о более серьезных достижениях: «В начале 80-х годов пятнадцатилетняя тенденция сокращения средней продолжительности жизни сменилась тенденцией ее медленного роста. Возможно, дало себя знать постепенное накопление изменений в образе жизни и социокультурных установках, которое шло, хотя и довольно вяло, на протяжении всего послевоенного периода. В 1985—1987 годах эта новая тенденция получила подкрепление и усиление в результате антиалкогольной кампании. Всего за 2 года средняя ожидаемая продолжительность жизни выросла на 2,7 года у мужчин и на 1,2 года у женщин. Основным фактором этого роста было снижение смертности от несчастных случаев, отравлений и травм в трудоспособном возрасте» {137}
[Закрыть].
Резко сократилось «легальное» потребление спиртного. В 1987 году среднестатистическая «душа» потребляла всего 3,26 литра спирта вместо 8,7 в 1980-м; таким образом, советские граждане, если верить статистике, стали пить меньше, чем в исламской Турции {138}
[Закрыть]. Для продолжавших «злоупотреблять» была создана система наркологической службы: консультационные областные и региональные центры здоровья и специализированные наркологические диспансеры, количество которых увеличилось с 153 в 1984 году до 500 в 1988-м. К 1987 году на учет были поставлены 4,5 миллиона алкоголиков.
Достигнутые за короткий срок успехи кружили голову. В 1987 году, по свидетельству Б. Н. Ельцина (тогдашнего первого секретаря Московской партийной организации), Лигачев уже требовал закрытия московских пивзаводов и полного прекращения торговли спиртным в столице (даже пивом и сухим вином) {139}
[Закрыть]. В те годы власти, кажется, серьезно верили в то, что добровольное массовое соблюдение трезвого порядка подготовит почву для официального объявления «сухого закона». Шагом к нему было создание «зон трезвости», одной из которых должна была стать винодельческая Молдавия. Однако оптимистические расчеты на решительное наступление на питейные традиции все больше сталкивались – как и в 1915—1916 годах – с цепной реакцией порожденных им не предусмотренных заранее последствий.
Одной из таких проблем стал быстро растущий дефицит бюджета. Изъятие алкогольных доходов привело в течение трех лет к потере 67 миллиардов рублей {140}
[Закрыть], которые нечем было восполнить. Лихая кампания привела к разгрому целой отрасли виноградарства и виноделия, дававшей 30 процентов прибыли от сельского хозяйства южных районов страны. Вместо борьбы с пьянством началась борьба с вином – уничтожение виноградников и заводов. По данным Министерства торговли СССР, к 1989 году было раскорчевано 314 тысяч гектаров виноградников (по сведениям, представленным в 1990 году группой народных депутатов СССР, 364 тысячи гектаров) {141}
[Закрыть], в том числе немало уникальных; перепрофилированы сотни заводов, в результате чего было фактически уничтожено закупленное за валюту оборудование. Итогом стало разрушение интеграции производства, превращение многих винодельческих заводов в нерентабельные.
Тот погром «аукается» до сих пор: еще не восстановлены виноградники, вырубленные в южных регионах России. Поэтому своих виноматериалов нашим виноделам не хватает, их приходится покупать подешевле за рубежом и добавлять концентраты и ароматизаторы (что уже само по себе противоречит определению натурального вина). Поэтому удобнее и выгоднее производить не натуральные, а крепленые вина – продукт получается дешевый и раскупается хорошо.
Быстро заменить шедшие на вино технические сорта винограда на столовые было невозможно. В итоге производство винограда уменьшилось более чем на два миллиона тонн, из отрасли начался отток кадров. Поскольку натуральные вина были приравнены к низкопробной «бормотухе», резко ухудшился их ассортимент; особенно пострадали марочные крымские вина, а выпуск некоторых из них (мускат белый «Ливадия», «Черный доктор») вообще временно прекратился. Но и то вино, которое продолжали производить в винодельческих регионах СССР, часто не могло попасть к потребителю, ведь стеклозаводы прекратили выпуск винных и водочных бутылок.
Повышение цен в 1986 году не решило проблемы, и дефицит алкогольной продукции с неизбежными очередями и спекуляцией дополнился грабительскими «коммерческими» ценами в государственных магазинах: именно тогда на пустых прилавках появился импортный виски по 80 рублей, при средней советской зарплате в 240 рублей.
Спиртное запретили продавать в кафе, столовых, шашлычных и пельменных; на выпускных вечерах в школах и прочих торжественных мероприятиях. Взамен предлагалось проводить показательные безалкогольные свадьбы или праздновать «День урожая». Стали появляться чайные и безалкогольные кафе, а в Челябинске даже открылся ресторан «Воды Тбилиси».
На рестораны запрет не распространялся, но существовали ограничения: не более 100 граммов водки и 150 граммов шампанского на посетителя – только редкий клиент в веселые застойные годы ограничивался парой стопок. Поэтому находчивые граждане наливали водку в бутылки из-под минеральной воды, шампанское – в сифоны с газировкой, а коньяк – в чайники; в результате безалкогольное торжество превращалось в обычную попойку с элементами игры. Если не удавалось уговорить официантов, приходилось бегать выпивать в туалет или на воздух, где в припаркованном автобусе гости получали по стакану водки или вина. На столах же стояли прохладительные напитки и соки в трехлитровых банках или пузатый самовар – с водкой, а то и самогоном.
Сами же заведения практически не изменились. Но именно в это время пробились первые ростки нового сервиса, который шел на смену общепиту. В январе 1987 года бывший официант ресторана «Русь» Андрей Федоров открыл в Москве первое кооперативное кафе – «Кропоткинская, 36». За ним последовали другие: «Разгуляй», «Подкова», «Виктория» в Парке культуры имени Горького. Туда во времена перестройки стояли очереди – в них готовили лучше, из свежих продуктов, не хамили и не воровали. Впрочем, на общую культуру еды и особенно питья они никак не повлияли.
Частные уличные шашлычники стремительно делали деньги на своей продукции из подозрительного мяса. Несознательные и неискушенные граждане в поисках горячительного перешли на всевозможные суррогаты, из которых лосьоны и одеколоны были наиболее «благородными». Тогда же появились характерные анекдоты: «Дайте два "Тройных" и одну "Розовую воду" – с нами дама!» – или: «Стоит очередь в отдел бытовой химии. Мужик говорит продавцу: "Ящик дихлофоса, пожалуйста!" Очередь начинает возмущаться: "Безобразие! По два баллона в одни руки!" Продавец: "Успокойтесь, товарищи. У него справка. Ему на свадьбу"». Такие справки действительно были реальной чертой эпохи; их приходилось предъявлять при закупке спиртного в больших объемах – на свадебный или поминальный стол: на 20 человек, помнится, полагалось 10 бутылок водки, 10 бутылок вина и 5 бутылок шампанского.
Но и в реальности в магазинах появились объявления о продаже одеколона с 14 часов и не более двух пузырьков в руки. Другие суррогаты – бытовая химия вроде клея «Момент» или дихлофоса, лекарственные растворы, антифриз и тому подобные токсичные вещества – вызвали рост числа отравлений со смертельным исходом: к врачам обращаться по понятным причинам боялись. Вытесненная из «общественных мест» выпивка расползлась по квартирам; тем более что народ быстро перешел к выделке всевозможных заменителей исчезнувшего продукта.
Государство втягивалось в безнадежную «самогонную войну» с населением. В 1988 году Госкомстат и Министерство внутренних дел вынуждены были признать, что стремительный рост потребления сахара (увеличение закупок в 1986—1987 годах на 1,4 миллиона тонн) означал производство самогона на уровне 140—180 миллионов декалитров, что вполне компенсировало сокращение продажи водки и прочих алкогольных изделий {142}
[Закрыть]. Выявленные случаи самогоноварения (в 1985 году – 80 тысяч, год спустя – 150 тысяч, в 1987-м – 397 тысяч) свидетельствовали не столько об успехах органов правопорядка, сколько о повсеместном распространении явления, «пресечь» которое, особенно на селе, было практически невозможно.
В 1989 году пресса констатировала, что общее количество нарушителей антиалкогольного законодательства достигло 10 миллионов человек {143}
[Закрыть]. Эти выявленные и миллионы непойманных граждан приобрели опыт сознательного игнорирования закона – чаще всего безнаказанного:
Спасибо партии родной,
Теперь не пьем мы в выходной.
Благодаря ее заботе
Мы выпиваем на работе.
Столь же массовым стало коррумпирование милиции, которая «не замечала», как граждане обзаводятся перегонными средствами или где они могут за полночь отовариться поллитрой по цене до 30—40 рублей, вместо государственных 10 рублей. А криминальные дельцы в короткие сроки организовались и окрепли, а также получили стартовые капиталы для новой жизни уже в условиях постсоветской России. Нелегальный рынок водки в начале 90-х годов переродился в целый теневой сектор, который начал обеспечивать полный цикл от производства и розлива до продажи. Хорошо известный опыт гангстерских «семейств», расцветших во время «сухого закона» в Америке, ничему не научил.
Наконец, общественная поддержка нового курса неуклонно падала. Давившиеся в жутких очередях или вынужденные добывать бутылку у спекулянта люди испытывали даже не злобу, а скорее презрение к бестолковой власти – а что может быть опаснее для любого политического режима? Когда позднее начали раздаваться голоса об ответственности коммунистов за тяжелое положение страны, народ был к этому внутренне готов:
Встал я утром с бодуна;
Денег нету ни хрена.
Глаз заплыл, пиджак в пыли,
Под кроватью брюки…
До чего нас довели
Коммунисты-суки.
Так обычная российская выпивка приобретала своего рода романтический облик и становилась формой проявления оппозиции режиму, способом противостояния «советскому образу жизни».
Те же, кто должен был стоять в авангарде борьбы за трезвость, превратились в рутинную бюрократическую структуру со штатом в 6500 человек и бюджетом в 15 миллионов рублей.
Одному из авторов этой книги довелось присутствовать в сентябре 1986 года в Политехническом музее на выступлении лидеров трезвенного движения, посвященном годовщине его работы. Уже тогда перечисление достигнутых успехов сопровождалось критикой в адрес самих активистов, не проявлявших должной энергии, и коммунистов, демонстрировавших «социальное лицемерие», а также прочего несознательного населения, 3/ 4которого, как явственно следовало из социологических опросов, по-прежнему считали возможным употреблять спиртное по любому поводу.
Рекомендации не отличались новизной и оригинальностью: «ограждать» народ от спиртного, утверждать «зоны трезвости», вводить «безалкогольные дни», «организовать» доставку пьяных домой с соответствующим штрафом и т. д. Отсутствовали сколько-нибудь серьезный анализ исторически сложившейся алкогольной ситуации в стране и стремление ее учитывать: так, почти анекдотичной была попытка объяснить введение государственной монополии на водку в 1925 году происками «окопавшихся» в Наркомфине царских чиновников. О любителях выпить на работе предлагалось докладывать в органы народного контроля по «горячему» телефону 119-33-11. Возможно, кому-то из наших читателей пришлось познакомиться и даже пострадать от подобных проявлений «общественного мнения».
Уже спустя два года показатели одного из главных завоеваний антиалкогольной кампании – снижения смертности – прекратили рост и наметилась тенденция возвращения к прежнему, существовавшему до 1985 года уровню. Вопреки расчетам, не уменьшилось, а возросло количество алкоголиков, в том числе несовершеннолетних; причем социологи прогнозировали увеличение их числа в два-три раза. Не радовала и поднявшаяся на алкогольной почве преступность, как это уже было во время алкогольных ограничений Первой мировой войны {144}
[Закрыть].
Не изменились за годы «перестройки» ни огромная сфера неквалифицированного труда (низкий социальный статус ее работников требовал простого и доступного средства компенсации), ни убогая сфера досуга. Обнаружилось, что административно-идеологический натиск не повлиял на сложившиеся стереотипы поведения. В российских условиях хронического дефицита «бутылка» прочно утвердилась в качестве эквивалента неформального экономического обмена: большинство опрошенных искренне полагало, что оказавшему услугу человеку непременно надо «налить» или «поставить» {145}
[Закрыть]. Выводы социологов были неутешительными: больше 70 процентов респондентов не мыслили жизни без выпивки, и в обществе не имелось почвы для внедрения безалкогольных традиций и обычаев.
Традиции неизменно оказывались сильнее любых запретов или «обходили» их – даже в образцово-показательном центре отечественной космонавтики, что поразило японского стажера Тоехиро Акияма: «В Звездном нет баров или пивных, формально там "сухой закон". Фактически же идет бесконечная череда дней рождений и других "домашних праздников", в ритме, который для меня оказался невыносимым. …Дошло до того, что я стал уклоняться от приглашений в гости, отговариваясь необходимостью заниматься» {146}
[Закрыть].
Высшее руководство страны вынуждено было приступить в 1988 году к корректировке курса. Н. И. Рыжков вспоминал позднее о «страшном» заседании Политбюро, где ему и его сторонникам пришлось «воевать» с приверженцами жесткой антиалкогольной политики Е. К. Лигачевым и М. С. Соломенцевым при дипломатичном исчезновении с заседания самого Горбачева {147}
[Закрыть]. В ходе этих кабинетных боев позиции «трезвенников» постепенно слабели, но не сдавались они до последнего; даже на XXVIII съезде КПСС летом 1990 года Лигачев по-прежнему заверял, от имени «подавляющего большинства» сограждан, что спиртное «нетерпимо в жизни нашего общества».
Курс на «ликвидацию» очередей логично привел к разрешению продажи спиртного в обычных продовольственных магазинах, как было до реформы. А в сентябре того же года Политбюро покинул главный инициатор кампании Соломенцев. Тогда же завершилась карьера Лигачева. Провальная и скомпрометированная кампания утверждения «трезвого образа жизни» становилась обузой, от которой следовало быстрее избавиться – и по финансовым, и по политическим мотивам.
В январе 1989 года на встрече в ЦК КПСС с деятелями науки и культуры Горбачев в последний раз (как следует из его опубликованных речей) упомянул о необходимости борьбы с пьянством и о «некоторых искажениях в проведении этой линии», но саму линию еще признавал правильной. А спустя год он в числе причин разбалансированности потребительского рынка прямо назвал собственную антиалкогольную политику, чем заслужил горький упрек журнала «Трезвость и культура»: «И ты, Брут?» {148}
[Закрыть]Дело, конечно, не только в личной позиции борцов за трезвость; предстоит еще выяснить, насколько масштабным был вклад антиалкогольной кампании в дело дискредитации советского строя. Можно спорить и о размерах нанесенного экономике ущерба – цифры, приводимые в последние 10 лет в разных трудах и средствах массовой информации, порой очень сильно различаются.
Окончательным «закрытием» кампании стали отмена в 1990—1991 годах дотаций ВДОБТ со стороны учредителей и местных органов власти, упразднение комиссий по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Отдел организационно-партийной работы ЦК вынес приговор: с ослаблением запретительных мер общество так и не сумело стать «авторитетной организацией» и подлежало перестройке на основах самодеятельности и самоуправления при сокращении наполовину управленческого аппарата и обновлении руководства {149}
[Закрыть]. Обвинения были вполне заслуженными – но не Горбачеву со товарищи было выступать в качестве судей; однако ВДОБТ оказалось удобным «козлом отпущения», так как возразить на критику не могло. Наступивший раскол в рядах трезвенников эффектно дополнился предвыборной программой Жириновского, пообещавшего немедленно снизить цены на водку… Через несколько лет прекратил существование журнал «Трезвость и культура» из-за отсутствия средств и подписчиков. Идея трезвости была скомпрометирована на долгие годы.
Итог борьбе за трезвость со ссылкой на цифры подвел бывший премьер Рыжков: «Смысла в кампании этой бездарной никакого изначально не было и после не появилось». А. Н. Яковлев авторитетно отозвался о знакомой ему идейно-политической сфере: «Разве в процессе развернутой административной вакханалии наше общество стало морально лучше, чище? Да ничего подобного! И самогоноварения стало куда больше, и наркомании, и токсикомании, и спекуляции развелось невпроворот. И организованная преступность заработала на этом колоссальные средства, по сути, организованно встала на ноги». Еще один «специалист по идеологии» и бывший секретарь ЦК КПСС В. А. Медведев теперь уверен, что пропагандируемая им же в свое время кампания «никак не соответствовала духу перестройки и носила принудительный характер по формуле: цель оправдывает средства». А сам бывший генеральный секретарь весело рассказывал анекдот о себе, любимом: «Пришел мужик за водкой, а там очередь. Час стоял, два стоял – невмоготу стало. Обругал Горбачева последними словами и вызвался его "порешить". Однако очень скоро вернулся: оказалось, что там очередь еще длиннее» {150}
[Закрыть].
Спустя годы былые государственные мужи не без юмора отзывались о собственных деяниях, в благотворности которых недавно убеждали всю страну. Даже забытый ныне лидер российских коммунистов И. И. Полозков в числе группы народных депутатов гневно клеймил практику выкорчевки виноградников и разгром виноделия в России {151}
[Закрыть], будто и не он вовсе в чине первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС громил эту отрасль.
Но что спрашивать с подчиненного, если его начальник теперь пишет в мемуарах, что инициатива антиалкогольной кампании принадлежала вовсе не ему, а некоей «общественности»; что ему очень даже мешало «неуемное рвение» Лигачева и Соломенцева; наконец, что «полезное и доброе начинание» загубили нерадивые чиновники «на стадии исполнения». Сам же автор если и виноват, то лишь в «отчаянной занятости», помешавшей, на беду, проконтролировать неразумных исполнителей. В 2001 году Михаил Сергеевич, можно думать, совершенно искренне поведал: «Русский человек становится откровенным только со стаканом или рюмкой. Антиалкогольная кампания позади, и я могу выпить» {152}
[Закрыть]. Можно даже пожалеть человека – столько лет душа горела, а терпел…
