Текст книги "Дом (СИ)"

Автор книги: Игорь Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Когда Клавдия Ивановна заходила с пакетами в подъезд, было солнечно, а вышла за кефиром, уже в хмурый осенний день. И тут раздался свист. Свистели не мальчишки за углом, и не птички на деревьях. Свист этот более всего напоминал свист из военных кинофильмов, когда фашисты сбрасывали авиабомбы. И они летели к земле, рассекая воздух, неся смерть и разрушения.

– У-у-у! – завыло в небе и тут же – Бах! Ба-Бах! Бу-бум! Трах!

Пронзительно в истерике залились автомобильные сигналы. Клавдия Ивановна оббежала дом и на проезжей части улицы 50 лет Октября увидела светопреставление….Свет не кончился. И апокалипсис вроде как не наступил, а вот куча мала из врезавшихся друг в друга машин была не малая. И передние машины вроде как посечены были пулями или осколками от тех самых разорвавшихся бомб. Водители из машин повылазили и смотрели в небо, видимо в поисках того самого мессершмитта, что пулеметной очередью срезал передние ряды. У автомобилей были пробиты капоты, крыши, лобовые стекла. Кому-то из водителей или пассажиров досталось. Слышались возмущенные крики, брань. С совершенно безумным лицом из красной иномарки вышла женщина и смотрела на свои руки, как будто видела их впервые в жизни. Руки были в чем-то темно красном, и вишневого цвета капли сорвались с её рук, и черными пятнами украсили серый асфальт. Женщина завизжала, громко, отчаянно, перекрывая, заглушая, все звуки.

На удивление быстро приехали дорожные полицейские, подкатили кареты скорой помощи. Вокруг собралась толпа зевак. Клавдии Ивановне стало неприятно ощущать себя зевакой, и она, опомнившись, пошла в магазин за кефиром. А когда вернулась, то увидела, что пробки уже нет. Машины в большинстве своем разъехались. Только красную иномарку, хозяина которой госпитализировали, погружали на платформу погрузчика, затаскивая тросом. Стояли еще две полицейские машины с мигалками у обочины, да светофором теперь работал один из полицейских, регулируя движение на перекрестке, и указывая спешащим машинам объезжать длинный погрузчик.

Практически ничего не напоминало о странном и страшном происшествии на дороге, если бы, не искрящиеся белесые крошки. Словно кто присыпал асфальт сахарным песком пополам с пудрой. Крупные и мелкие кусочки усыпали и придорожный газон. Клавдия Ивановна нагнулась и подковырнула пальцем белый треугольный кусочек, впившийся в землю. Это явно был осколок от какой-то тарелки с желтым ободком позолоты. Вот странно? Откуда это? Она вопросительно посмотрела на серую тучку, зависшую над дорогой, и тут же отвела взгляд. Вот так же и тому бедняге по голове прилетело.

О! Господи! Да неужели? Боясь, собственных мыслей, пенсионерка Ишикова заторопилась домой.

Поставив пакет с пачкой кефира в прихожей, она поспешила к телефону.

– Алло? Галина Сергеевна, добрый день. Ваш внук уже вернулся? Нет еще? На какой учебе? Он же вместе с Сережей утром поехал на дачу. Василий ему и спортивный костюм свой привез. Да, вы, что? Не сказал…Кошмар какой…Да, да. Я вот что-то волнуюсь, не случилось ли у них чего.

Разговор затянулся, и Клавдии Ивановне пришлось рассказать гораздо больше того, что она хотела.

***

Что-то не так, что-то здорово не так ….Определил с первого взгляда Михалыч, еще не дойдя до дачи художника. Калитка была бесцеремонно распахнута. Какой-то мусор валялся на асфальтированной дорожке, ведущей к дому. Палки какие-то, веревки. Остатки кострища. В общем, было понятно, что хозяина дома нет. А в его отсутствие тут кто-то хозяйничал, или просто мелко пакостничал. Но подойдя ближе, Михалыч усиленно заморгал глазами, и даже протер их кулаками. Калитка закрыта. И во дворе порядок. Все чисто. Никакого мусора и кострища. Сердце Михалыча ёкнуло, в предчувствии того, что посетил его страшный таежный зверь, известный в народе как белочка, а как диагноз «белая горячка».

– Сука! – вырвалось у него, и душу посетило запоздалое раскаяние, что клялся же только вчера не пить. Так он и не пил вроде, чего там? Двести грамм это разве пил? Попытался Михалыч оправдаться перед собственной совестью. Но она упрямо гнула свое. Обещал, зарекался, а пьёшь? Да, фигня. Пустое это все. Примерещилось на мгновение? С кем не бывает? Михалыч подошел к забору. Посмотрел на зашторенные окна. Нет. Решил он. Не могла старуха к художнику пойти. К нему вон, какие крали приезжают. Сам одну видел в начале лета. Футы-нуты, гладенькая вся такая, фигуристая. Ножки точеные. На что ему моя старуха? Да и она не с дуба же упала, чтобы к нему идти? Все верно. И чего я дурак старый к нему поперся? А? И тут Михалыча посетило прозрение. Вчера или позавчера он Семену картошку продал, а тот ему бутылку дал, и вроде как приглашал еще заходить. Мол, принесешь картошки, еще пузырь дам, или на пузырь? Точно он не помнил. До конца прозрение не наступило. Пойти, что ли домой и пока выдры дома нет, набрать ведерко из погреба? Зоя и не заметит? Михалыч встрепенулся. Хмель начала проходить, а душа требовала продолжение банкета. Но все же, надо зайти, уточнить. Есть ли у художника чего? Зачем ноги зазря бить, ноги-то не казенные, а свои.

И с этими мыслями Михалыч ступил на территорию дачи художника. Важно и по-деловому прошествовал по широкой дорожке до дачи, и без стука распахнул дверь.

Семен его явно не ждал. Уж не понятно кого он ждал, но только не Михалыча. Поскольку выпучил глаза как рак, и уставился на Михалыча, словно он приведение, какое.

– Здорово Семен! – протянул руку Михалыч, – Тебе еще картошка нужна или как?

Семен неуверенно, но руку Михалыча пожал. Серая кошка, появившаяся в дверном проеме, при виде гостя выгнула спину дугой, фыркнула, и умчалась назад в гостиную, из которой появилась.

– Да, нужна…., – как-то заторможено и вяло отозвался художник, а сам украдкой посмотрел за спину Михалыча, на крыльцо, словно боясь, что сторож пришел не один, а еще кого привел.

– А ты как пришел? – неожиданно спросил он.

– Как все ходят, ножками, – хмыкнул Михалыч, спиной чувствуя, что ему тут не то, что не рады. А не обломится ничего…Зря зашел.

– А ты ждешь кого? Уборку смотрю, затеял?

– Да, так прибираюсь, – Семен замялся и отодвинул от себя ногой мокрую половую тряпку, – А ты записку Галине Сергеевне передал?

– Какую записку?

– Ну, я тебе прошлый раз давал.

– Ой, извини старого, запамятовал. Так как насчет картошки, а?

– Надо Михалыч, очень надо. И мяса или там колбасы ливерной, у меня тут видишь, кошка приблудилась. Только вот ….

На душе у Михалыча погрустнело. Пустой художник, как ведро дырявое пустой. Ни денег, ни водки нет, понял он сразу. Только вот непонятно на что живет? На картинки свои? Но тут острый взгляд его узрел деньги, неровной стопкой, лежащие на тумбочке в прихожей.

– Ну, ты даешь художник, деньги, где попало, валяются, а он последний хрен бес соли доедает?

– Где? – Семен удивленно проследовал за взором Михалыча, – Ах это? Да они…

Пихтов только хотел сказать, что эти деньги давно вышли из обращения. Но чудеса продолжались. Денег было ровно одиннадцать тысяч, как и вчера. Но купюры вдруг оказались совершенно новые, словно только что вышедшие из-под печатного пресса.

И тут художник Михалыча поразил до глубины души. Он сгреб всю эту стопку и протянул ему.

– Принеси что-нибудь поесть, очень прошу. Не могу я из дома выйти.

– Как это не можешь? Инвалид, что ли?

– Поверь мне Михалыч, не могу. Болею я. Нельзя мне. Хоть, что-нибудь принеси. Для Муськи моей, и мне, если можно хлеба там, или крупы какой. Оставь себе все деньги. Только принеси…

Художник сбился, и стал плести что-то несусветное, явное вранье, и чушь какую-то. Про инопланетян, про то, что он якобы у них в плену. И чем больше его Михалыч слушал, тем больше убеждался, что не его, а художника белая горячка посетила. Одно было странно, что не пахло от Семена перегаром, да и трезвым он выглядел совсем. Наверное, наркоманом стал. Не иначе…А выйти не может, что ломка у него. У них ведь наркоманов так. Если дозу принял – живет, а как не принял – так не может ничего. Ну, дела! И этот туда же? Вроде нормальный мужик был. Теперь тряпка, тряпкой. При таком раскладе версия про наркомана объясняла весь этот бред про инопланетян, и все остальное объясняла.

– И не проси! За дозой не пойду! – неожиданно для самого себя выдал Михалыч, отодвигая протянутую руку с деньгами.

***

Если бы у Мухина спросили, как он охарактеризовал бы сегодняшний вечер, он без раздумий бы назвал его «вечером безумных звонков». Телефонная трубка буквально раскалилась. И Валерий Николаевич чуть не прирос к ней ухом. Он мыл посуду, прижимая трубку плечом, он готовил обед на завтрашний день, прижимая трубку плечом. И даже, когда закинув вещи в стиральную машинку, пошел гладить, прижимал трубку плечом. Плечо уже сводило судорогой, ухо потело, позвоночник просил пощады. Мухин уже всерьез подумывал примотать трубку к голове скотчем, чтобы слегка отдохнуть. Нет, ну есть же блютус для мобильного телефона. Почему для домашнего радиотелефона никто блютус не сделает? Все звонки были важные, и хоть его периодически подмывало телефон отключить, поскольку телефон отвлекал от домашних дел, Но он боялся пропустить хоть один звонок. Ведь после пережитого стресса и некоторого ступора, разум начал выстраивать из разрозненных и на первый взгляд совершенно безумных откровений, строгую закономерность. И в голове стала складываться теория, объясняющая происходящий телефонный беспредел. И каждый последующий звонок служил подтверждением этой теории.

Когда ему позвонили первые три раза, вернее не ему, а Игорям Николаевичам Мухиным, он сразу вспомнил, как киллер Саша рассказывал, что встречался с вариантами его личности в других реальностях. И Мухин постарался из людей, которые звонили его клонам выжать максимум информацию о жизни и судьбе своих аватар. Так, он определил, что один из Мухиных генетик и обозначил его как М№ 1, другой был нейрохирург с загадочным аппаратом – М№ 2. И хоть они были полными тезками, пытался различить, кому из них звонят. Правда, всегда был на грани…Существовал некоторый риск, что своими разговорами и советами он может повлиять на ход событий в других реальностях. И как не старался быть осторожным, но природное чувство юмора его иногда заносило.

– Алло! Игорь Николаевич, тут пациент Анисимов буйствует. Транквилизаторы применять боимся, на фоне ишемической болезни сердца. Что делать?

– Э-э-э …дайте слабительного, и ему резко станет не до буйства….

На том конце провода хихикнули и повесили трубку. Звонили видимо М№ 2. Но, слава Богу, Мухин давал подобные советы не всем, и не всегда. Когда, например ему позвонили из НИИ по поводу включения цепочки ДНК амфибии в ДНК примата, то своего невидимого оппонента, Валерий Николаевич допрашивал с пристрастием, и каждое свое слово взвешивал буквально на веса. Стараясь не говорить сам, а задавать наводящие вопросы, и если уже отвечать, то неопределенно и обтекаемо. Но не все звонки были адресованы к его аватарам, звонили и ему лично. Позвонил Мухин, жене Берика Алме, и с ней разговаривал около часа, утешая и ободряя, как мог. Но все же, после разговора остался тяжелый осадок на душе. Несмотря на добрые дружеские отношения, Валера чувствовал, у Алмы на сердце обида, словно Мухин виноват, что не его обвинили в пособничестве и сокрытию улик, а Берика. Алма так же попутно пожаловалась на трудности со связью. По её словам в городе со связью творилось что-то невероятное. Звонят незнакомые люди, попадают явно не по адресу. Или звонят вроде бы знакомые, но несут какую-то чушь, про какие-то несуществующие дела, и события. А когда им перезваниваешь, отказываются от своих слов. Словом, мир внезапно сошел с ума. И в этом сумасшествии ученые винят магнитные бури на солнце. Словно бури могут объяснить, почему люди стали такими.

Почему люди стали такими, Мухин объяснить Алме не смог. И подумал, что, пожалуй, никто не сможет объяснить. А рассказывать про, свою теорию накладки реальностей не стал. Не до того сейчас ей было. Совсем не до того….

Уже в одиннадцатом часу вечера внезапно позвонил Берик. Его, оказывается, отпустили, без объяснения причин. Только намекнули, что если он хочет помочь освобождению своего родственника, то это можно устроить. Внезапная и резкая перемена в отношениях к нему и делу в целом, была необъяснима, но Берика радовала.

– Слушай! Я вот тут подумал, может дать им штуку баксов, чтобы Хасена выпустили? Ты как считаешь?

– На калькуляторе.

– А если серьезно?

– Ну, иногда столбиком…Берик, ты меня знаешь, я еще понимаю, когда действительно виноват, и пытаются откупиться. Но когда сфабрикованное дело расползается по швам. А оно расползается, иначе тебя бы не отпустили. И ты хочешь этим козлам деньги в клювике принести? За что? За то, что тебя в наручниках принародно водили и позорили?

За то, что Хасена безвинно закрыли? Я, может быть, и ошибаюсь, но вот увидишь, они его сами отпустят. И не позднее завтрашнего дня.

***

– Отпустите меня в Гималаи! – кричал грубый женский голос по радио. Хантер укрутил громкость в автомобильной магнитоле и повернул руль направо, выруливая к железнодорожному тупику на лесозаводе. А все-таки интересно, что знал о камне Шурави изначально? И была ли его командировка в Афганистан случайной или спланированной им? Совпадение? Может быть. Но как объяснить тогда, что он вышел на камень именно тогда, когда произошел неудачный прокол реальностей? Возникал вопрос: А случайна ли эта неудача? Ведь если взять всю ту работу, которую Шурави провел в поисках и раскопках. Получалось, что он искал «каплю желаний» задолго до катастрофы. А когда она произошла, он стопроцентно был уверен, что камень там? Именно в этом клочке реальности, вырванным проколом? Получалось, что ….Хм. Шурави, чтобы найти камень изменил какие-то параметры, как-то повлиял на штатную транспортировку товара из реальности адамитов, чтобы с помощью прокола обнаружить местоположение легендарного артефакта. Но раз он это сам организовал, значит, знал, как потом достать артефакт, от туда… «Безвестный край, откуда нет возврата, земным скитальцам волю не смущал..» Возникла в голове вдруг бесхозная мысль. Приступ лирического настроения охватил этим вечером Хантера. Он устал, устал от массы свалившейся информации, от дурацких людей, дурацкого мира. Сказывалось хроническое недосыпание и постоянное нервное напряжение. Но он чувствовал, что приблизился если не разгадке, то к самому камню, хоть на шаг. Маленький шажочек, но приблизился. А значит, день прошел не зря. И в голове периодически всплывали разные поэтические строки….Те, строки, что когда-то учил наизусть Хантер. Предмет «Культуру и искусство северной страны», он в свое время сдал на отлично. Как много ненужного мусора приходилось изучать им в имперском отделении внедрения? И многое из того, что казалось нужным и важным на практике оказалось лишенным какой-либо ценности. Вот, скажите на милость, кто сейчас помнит сто пятьдесят стихотворений входящих в школьную программу и каким образом они помогают культурной адаптации в мире, где в культуре не нуждаются? А Хантер знал и помнил все стихи до сих пор. Но такой вот, казалось бы, важный и значимый предмет как техническая оснащенность вооруженных сил, на практике оказался совершенно не нужным. Поскольку с армией противника агенты не вступали, ни в какие отношения. Другое дело, курс психологии, методы внушения, и актерские курсы перевоплощения. Эти предметы да, весьма пригодились. Так же как мотивация употребления ненормативной лексики. Но, не смотря на ненужность и невостребованность жизнью, Хантер со временем стал находить некую прелесть в мелодии стихов, в их ритме, в точной эмоциональной окраске, и образности. Некоторые стихи, из тех, что понравились, он выучил уже в этой реальности. И с удовольствие бы продекламировал верховному совету и министру обороны: «Ты у нас такой дурак по субботам, или как? Нешто я должон министру объяснять любой пустяк?» Но, увы, это было несбыточной мечтой. На деле, получив указание, он должен был, подобострастно и низко кланяясь, пятится задом до входа, и оттуда бежать, согласно полученным указаниям, на лесозавод за «подручными средствами», с помощью которых он должен был прекратить разрастание разрыва реальностей. Попытаться прекратить. Кто-то из яйцеголовых советников в штабе предложил попробовать такой вариант. Однако, Хантер не совсем представлял, каким образом «Ханусати-24» может закрыть дыру. Положим, напугать кого-то до усрачки им можно. Но склеить ткань реальностей??? Не для этого он был предназначен, совсем не для этого. О чем они там в штабе думали, ему было непонятно…Впрочем, в его обязанности понимание не входило.

Хантер тормознул перед полосатым шлагбаумом и выглянул в открытое окно, чтобы сторож его опознал. Сторож опознал. Полосатая труба поползла вверх, открывая проезд. Автомобиль прополз по мутным лужам, вяло разбрызгивая грязную воду. И наконец, остановился возле контейнера закрытого на три навесных замка специальной конструкции. Их можно было конечно спилить болгаркой, срезать автогеном, но открыть без идентификации личности владельца было невозможно. Фигурные клейма на замках, на самом деле были датчиками, считывающими папиллярные линии. Отпечатки пальцев замок сличал с имеющимися в базе данных и потом уже решал, открыться ему или нет. Так же в замок была встроена система самоуничтожения на тот случай, если бы к нему применяли какое либо физическое насилие. В таком случае, в контейнере происходила серия мелких взрывов, превращавших все оборудование в хлам. Все эти меры предосторожности были приняты на тот случай, если содержимым контейнера заинтересуется государственная безопасность. Предосторожность, как правило, была не лишняя. Нельзя было давать не то, что ниточки, а даже намека на существование налаженной агентурной сети адамитов.

Замки послушно отвались. Дверь мягко отошла в сторону. И Хантер замер на месте. Как будто в грудь ему уставился шестиствольный американский пулемет Миниган. И незнакомый солдат в каске с сеточкой медленно нажимает на курок.

Коробки с оборудованием были разворочены, и явно пусты. А в задней стенке контейнера зияла острыми рваными краями дыра. Словно пришел великан с большим консервным ножом и вскрыл контейнер, как банку с килькой.

***

Наверное, надо было попросить Михалыча вынести меня из дома, думал Семен, мешая ножом картошку на сковородке. Подсолнечное масло он экономил. И теперь следил, чтобы картошка не пригорела. Нет, это надо же быть таким пентюхом, чтобы не догадаться до такой элементарной вещи? Пусть бы вынес, если не на руках как невесту из загса, так хоть на закорках, или на плече, как охотник добычу. Нет. Постеснялся.

А ведь загадывал, просил помощи и спасения. И почему я думал о веревочной лестнице? Когда спасение пришло, к тому же разя перегаром? «И говорят ни с того, ни с сего, что примет он смерть от коня своего». Хм…. И ведь когда деньги ему протягивал, камень в кармане просто обжигал, словно подсказывал, что не о том прошу.

Странный камешек. Не простой. Такое ощущение, что Маргарита ожила именно благодаря ему. Я так хотел, и пожалуйста. От мысли о Маргарите повеяло грустью.

Один. Опять один. Холодом охвачено сердце.

– Мяу!

– Да, да…дорогуша, не забыл я про тебя мурлыка. Не забыл. Сейчас ужинать будем.

Кошка сидела на табуретке и умывалась левой лапой. Говорят, если кошка умывается, это к гостям. А какие еще у меня могут быть гости? Михалыч уже был. Два раза. Целый пакет еды притаранил, через каких-то полчаса, словно магазин за углом. А ведь сезон закончился, Ахмет лавочку прикрыл. Странно. Одной странностью больше, одной меньше. Какая разница, где он взял продукты? Главное, на неделю хватит. А если экономить, то и на три….

Затем мысли Семена перескочили, и он стал думать о том, почему не попросил все-таки Михалыча вынести его из дома. И понял, что стеснительность здесь не причем. Просто, Там ему не интересно, и нечего делать. Про Там, он все знает. Да и не нужен он Там никому. Там его никто не ждет. А здесь ему пишется, как никогда не писалось в жизни. Здесь зыбко и шатко, непонятно, и одиноко. Здесь постоянно трясет и возможно, вскоре эта тряска развалит дом, и Семен канет в небытие вместе с домом. Но находясь на краю мира и гибели, он делает то, к чему лежит душа. То, что он больше всего умеет делать, к чему пригоден. И пусть его картины погибнут вместе с ним. В конечном счете, он пишет их не ради славы и денег. Не ради признания, а потому, что пытается выразить то, что думает и видит. И хочет лишь, научится писать так, чтобы нарисованное соответствовало его внутреннему видению. Мучительная поступь совершенства. Будьте совершенны как отец ваш Небесный!

Пихтов чувствовал, что он практически достиг вершины своего мастерства. Ему начало нравится то, что рождалось под его кистью. Пусть он договорит, что хотел сказать. Допишет, что надумал. Доделает все дела. А там будь, что будет. В его обыденной и серой жизни в кои-то веки появилось что-то неординарное, необычное. Да о таком приключении можно только мечтать! И он вдруг все бросит и трусливо сбежит, спасаясь на спине Михалыча? Вот уж, нет!

– Правда, Муська? Не дождетесь!

Спросил Семен у кошки и погладил теплой ладонью её по голове. Если Петр Михайлович еще придет, надо будет её отдать. Жалко конечно. Но погибнуть со мной для неё не лучше. Погибнуть….

– К-х-р-и-ю! – неподражаемо скрипнула дверь в мастерской, на втором этаже. И кто-то кубарем скатился по лестнице протопав по ступенькам. Пихтов как был в кухонном фартуке и с ножом в руке, так и выскочил из кухни. Чтобы через мгновение столкнуться нос к носу со зловещего вида азиатом, с кривой саблей в руке. От басурманина здорово несло потом человеческим, и конским. А еще пахло дымом костра и пылью от короткой кожаной безрукавки одетой на голое тело, и замусоленных шальваров необъятного размера.

– Иблис?! – вопросительно и гневно воскликнул он, смотря в глаза Семену, и поднимая для удара саблю. Семен поднырнул под саблю, и она свистнула, рассекая воздух. Пихтов оббежал диван и стал так, чтобы диван оказался между ним и смуглым азиатом. Он рефлекторно выставил перед собой кухонный ножик с закругленным тупым концом.

Тюрок, поначалу разочарованный, что не убил иблиса с первого удара, посмотрел на ножик в руке Семена, и ухмыльнулся. Нехорошо так ухмыльнулся, плотоядно. Словно не гяура рубил, а барашка на плов. Смуглому азиату было жарко, как будто на дворе жаркое лето. Капельки пота бисеринками выступили на лоснящемся лбу. Волосы на голове были выбриты, лишь посередине макушки торчал пучок волос, обвязанный тесемкой, как конский хвост. Оселедец, подумал почему-то Семен, глядя на этот хохолок, и вслепую шаря левой рукой у камина. Где-то там висела на гвоздике кочерга. Более серьезного оружия в доме у Пихтова не было. Топор лежал в кладовке с дровами. Но между кладовкой и Семеном располагались диван, а за диваном гость с саблей. И на хрена, же ты мне такого гостя намыла? Хотел спросить Семен у кошки. Но кошки рядом не было.

А гость внезапно резко наклонился, пытаясь дотянуться до хозяина саблей. Пихтов подпрыгнул, как перепуганный заяц и сабля металлически звякнула, попав по висящей за Семеном кочерге. Азиат разочаровано заскрипел зубами и полез прямо через диван. Семен метнулся в угол, к книжному шкафу и ничего умнее не придумал, как запустить в навязчивого турка китайской вазой. Ваза была толстостенная и увесистая.

До головы азиата она не долетела. Тот скорректировал её полет плоскостью клинка. И ваза благополучно стукнулась об пол и покатилась к дивану. Подделка, определил Пихтов. Настоящая бы, разбилась. Не зная, что еще предпринять, Семен бросил в гостя никчемный ножик и прыгнул щучкой вправо. Что-то остро царапнуло плечо, и оно стало тут же горячим. Но Пихтов не обратил на это внимание, он уже скакал по ступенькам на второй этаж. Следом за ним неслись гортанные проклятия и немытый гость. Семен, захлопнув за собой дверь, навалился на неё всем весом тела. В дверь тут же ударили. Потом еще раз. Но не сильно. Места для разгона перед дверями не было, а была лестница, ведущая снизу вверх. Это Семена и спасало.

– Бум! Бум!

С той стороны по ступенькам посыпался какой-то мусор. Это щепки летят, он саблей рубит, понял Пихтов, и ему стало не хорошо.

***

Незваный гость хуже татарина? Это утверждение до сих пор вызывает много споров. Кто-то говорит – лучше, кто-то утверждает – хуже. А если незваный гость татарин?

И пока с этим трудным вопросом разбирался художник Семен Пихтов, Мухин почивал и видел десятые сны. Но и к нему пожаловали гости. Его разбудил звонок в дверь. И пока она спросонья пытался попасть ногами в тапки, пока нашаривал на стене в прихожей выключатель. Звонок настойчиво и методично напоминал о себе.

– Кто? – осведомился Валера, открыв внутреннюю дверь, но к железной не прикасаясь.

– Валерий Николаевич, добрый вечер! Национальная безопасность. Откройте, пожалуйста, – произнес за дверями жизнерадостный голос. Словно явление органов безопасности в 12 часов ночи – это всенародный праздник, на подобие Нового года.

Мухин отодвинул засов, и двери открылись. В прихожую дохнуло прохладой и дорогим парфюмом.

– Здравствуйте! – произнес вошедший плотный крепыш среднего роста с белоснежной улыбкой. Он как фокусник, извлек из воздуха удостоверение, и, не дав рассмотреть, тут же спрятал. Не смотря на явный спортивный вид, впечатление тупого качка вошедший не производил. Приятное впечатление производил, вот так сходу оценил его Мухин. КГБ давно нет, а выучка осталась.

– Извините, за поздний визит, но у нас к вам назрело несколько вопросов. Прежде чем вы ответите на вопросы. Хотелось бы узнать…Вы ничего не хотите нам сообщить? Можно, пройти? – спросил комитетчик, лукаво улыбаясь, и, не дожидаясь ответа, прошел в зал.

– Хочу, – буркнул Мухин. Валера проследовал за гостем, и в зеркале серванта на миг отразилась его персона, в майке и широких семейных трусах в клеточку. При значительной худобе ног, трусы смотрелись на нем как шотландский кил.

«Кругом бардак. В магазинах по-прежнему хамят. Цены растут. Уровень морали и нравственности падает, так же как общий уровень развития, и образования. На днях соседский пацан предлагал купить царский серебряный рубль. Принес рубль, а на нем дедушка Ленин 1870–1970 г. И куда вы собственно страну ведете?» – хотел сказать Мухин, усаживаясь на диван, но сказал совершенно другое:

– Я вчера в троллейбусе какому-то типу на ногу наступил, а он взял и извинился. Наверное, шпион. Приметы обрисовать?

– А вы шутник, – улыбнулся безопасник, но улыбались у него уже только губы. Глаза смотрели пристально и серьезно.

– Тогда давайте перейдем к делу. Что вас интересует?

– До нас дошли сведения, что за последние дни к вам поступили два трупа, которые загадочным образом исчезли. Так, вот, нас интересует не столько их исчезновение, сколько тот вопрос, являлись ли они людьми?

– В известной степени…. но кое-какие отличия были…Опережая ваш вопрос, почему я не сообщил, отвечу. Во-первых, трупы как вы знаете, исчезли, и у меня не осталось весомых доказательств. А во-вторых, для окончательно разрешения вопроса, люди ли Они, и отсюда ли Они. Необходимо было провести анализ ДНК. Ткани на анализ я отправил. Но результаты станут известны недели, через две.

– Они уже известны.

– Вот как? И что там?

– Вы знаете, Валерий Николаевич, я в медицинских терминах не силен, поэтому точно сказать как там и что не могу…, – развел рукам старший лейтенант, как значилось в его удостоверении. А вот имя и фамилию гостя Мухин рассмотреть не успел.

– А от меня вам, что угодно? Объяснить? Так я результаты в глаза не видел. Да и специалист по ДНК вам лучше меня объяснят.

– От вас нам нужны образцы тканей. Вот уж извините, не поверю, что у вас совершенно ничего не осталось? Ведь так? А поэтому давайте одевайтесь, проедим к вам. Машина внизу ждет. По дороге расскажете, каким образом трупы пропали.

– Хорошо. Сейчас оденусь. Только мне не совсем понятно, как я буду вам рассказывать об особенностях физиологии, если вы в медицинских терминах не разбираетесь?

– Не беспокойтесь, с нами поедет один специалист, который разбирается, – улыбнулся гость.

Сборы много времени не заняли. И беседа с седовласым специалистом комитета, который оказывается, ждал в машине, была интересной, но не долгой. До здания экспертизы машина домчала за 15 минут. Виктор Иванович, как представился собеседник, оказался в некотором роде коллегой Мухина. Только вот, среди медицинских кругов о нем ничего не было известно. Но обменявшись парой фраз с Виктором Ивановичем, Валера понял, что перед ним специалист высочайшего класса. На какое-то мгновение, он даже почувствовал себя вновь аспирантом, защищающим кандидатский минимум. И хотя разговор с Виктором Ивановичем был скорее односторонним, поскольку Мухин больше отвечал на вопросы, а самому спросить не было возможности, но на допрос с пристрастием он не походил. Наверное, потому, что убеленный сединами профессор рад был поговорить с медиком, пусть условным, но медиком. Видимо не так часто дедушке выпадало общаться с людьми своей профессии. И если бы не постоянный контроль со стороны старшего лейтенанта, и многозначительные взгляды, которые тот периодически на него бросал. Вполне возможно, Валерию Николаевичу удалось бы узнать больше. А так, о том, что там на самом деле выдал анализ, и как эта каша заварилась, ему оставалось только догадываться по косвенным данным. Ведь, как известно, правильно поставленный вопрос уже содержит в себе часть ответа.

Прежде всего, Мухину удалось узнать, что у гуманоидов другой реальности непорядок с хромосомами, и еще нечто из ряда вон. Но про это «нечто», пояснять Виктор Иванович, разумеется, не стал. Собственно, результат анализов поверг в шок сотрудников лаборатории, и они тут же известили соответствующие органы. Органы не дремали. Уж неизвестно, по каким каналам к ним пришла информация о происшествиях в судмедэкспертизе. Но среагировали они мгновенно. И как понял Мухин, первыми допросили следователей, ведущих это дело. Переполох в РОВД был не шуточный. Все смешалось в доме с мраморным фасадом. Поэтому следователи пошли на попятную, и отпустили Бахтиарова от греха подальше.

***

– Какое у вас лицо опрокинутое, – сказала героиня одного романа. Уж не помню, кому это сказала Настасья Филипповна, но именно такое лицо было у Хантера, лицезревшего дыру в контейнере. Но Хантер не долго пребывал с таким лицом в гордом одиночестве, следом он опрокинул вниз головой сторожа и тряс его как детскую погремушку.