Текст книги "Дом (СИ)"

Автор книги: Игорь Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Ну, пошли кидать кошку? – предложил Чума сам, уже отогревшись телом и смягчившись душой. Жизнь налаживалась…Ноги перестали плакать в тесноте, кое-какие продукты на даче ботаника присутствовали, да и сам домик был ничего…Жить можно. Оставалось только напрячь Васю на ноутбук с мобильным модемом и все пойдет, как задумано.

И так начался съемочный день…

Кошку Василий решил оставить на последок. Тем более, что она со своей участью смирилась. Сумку изнутри когтями не рвала, дурным голосом не кричала, да и вообще признаков жизни не подавала. Полухин осторожно, одним глазком посмотрел в сумку, чуть раскрыв молнию, и к своему удовольствию убедился, что кошка спит.

Сначала Полухин отошел от дачи по дороге и определил то место, где прибор начинает реагировать на аномалию. Тут он выступил с краткой речью, которую Сергей и зафиксировал на фотоаппарат, работающий в режиме видео. Так же была запечатлена отклоняющаяся стрелка прибора. Затем они подошли непосредственно к даче художника.

– Уважаемые зрители, как вы видите, стрелка прибора зашкаливает в данном месте, указывая на центр аномалии. А что происходит в пространственно временном континууме, вы увидите на примере простейших опытов, – выговорил Василий, многообещающе покачивая половинкой красного кирпича в правой руке.

Кирпич, бесшумно канувший в окне мрачной дачи, впечатление на Чуму произвел. Только вот полет кирпича вышел смазанным. Пришлось переснять. Дубль два тоже не вышел.

– Знаешь, – сказал Чума, подумав, – ты определись. Или тебя с кирпичом снимаем, или окно? Когда перевожу объектив на окно, автофокусировка не успевает срабатывать, кадр смазывается.

Определились. Дубль три вышел удачно. Было четко видно, как булыга бесшумно призраком проникает сквозь блестящее стекло.

– А вытащить его назад можно?

– Я уже про это думал, поэтому давай веревку привяжем.

– Ага! Знаешь, классно бы было, запустить камень в окно и чтоб веревка торчала. А потом вытащить его за эту веревку через стену, – предложил Сергей. Он уже начал входить во вкус операторской работы.

– Молоток! Шаришь! – подхватил Василий, – Только веревки длинной нет, надо ближе подойти.

Экспериментаторы осторожно открыли калитку и, прощупывая дорогу перед собой палкой, подошли до дома. Примерно в трех шагах от дома палка булькнула, уходя в землю.

– Ух, ты!

– Уже здесь начинается?!

Начиналась невидимая пропасть внезапно и сколько следопыты не приглядывались, но увидеть какие-либо признаки того, что там за гранью как и саму грань они не смогли. Камень на веревке повел себя свершено неожиданно. Он пролетел сквозь окно, но упал не на несуществующий пол в домике, а гораздо глубже. И бельевая веревка прошла сначала сквозь окно, потом разрезала подоконник, кусок стены, клумбу под окном и торчала теперь из земли в метре от ребят. Веревка, возможно, канула бы вместе с камнем к центру земли, если бы Василий второй конец веревки не держал в левой руке.

– Охренеть!

– Этого выходит ничего не существует?

– Снимай! Тащу! – сказал Василий, натягивая веревку.

– Тащи! Снимаю!

Камень появился среди травы на земле как-то разом. Только его не было и вот он уже тут. Сергей, забыв, что надо снимать, кинулся его пощупать.

– Ни холодный, ни горячий. Ты смотри..

– Температурные показатели в норме, – ревниво констатировал Вася, сам не успевший прикоснуться к предмету. – А вот то, что кирпич возможно теперь радиоактивный, мы можем и не заметить.

При упоминании о радиоактивности, гладить шершавый кирпич Чуме расхотелось.

– Ну, что? – спросил он, – Неси кошку. Её тоже привяжем. И посмотрим, останется ли она жива.

Полухину не понравилось, что Сергей постоянно пытался командовать и давать ЕМУ! Организатору и руководителю экспедиции указания. Но надо отдать должное, Сергей не предлагал ничего такого, что Василий не собирался делать сам. Даже вот веревку предложил использовать. И кошка превратилась из одноразовой, если останется жить, будет теперь постоянным подопытным кроликом.

***

От занимательного чтения ветхих газет и документов Хантера отвлек звонок. Звонил серый человечек без имени, лица и определенного места жительства. А вот род занятий его был вполне определенным – он работал посредником. Работа его заключалась в согласовании пожеланий клиентов утрясать различные дела, делишки и проблемы методом передачи некоторых сумм от людей желающих решить проблему, людям, берущимся эту проблему решить. Проще говоря, он возил взятки высокопоставленным чинам из властных и силовых структур, беря за свои услуги смехотворные проценты. Как он сам говорил, сущие пустяки. Однако, Хантер знал, что на эти пустяки Сидоров построил коттедж в Красном Яре и обучал сына в Пражском университете. Именно через него Хантер вышел на руководителей полиции. И так, человечек позвонил и сообщил, радостное известие, что деньги полиция отработала, и преступник пойман и заключен под стражу.

– Хорошо, – оценил известие Хантер, – Куда мне подъехать?

– Зачем? – искренне удивился Сидоров, – Ах, да…Вы о недостающей сумме. Давайте встретимся у Главпочтамта.

– Само собой доплачу. Но мне нужно его увидеть и допросить.

– Увидеть, это можно устроить. Но допросить вряд ли получится..

– Вы, что забыли? – удивился Хантер, – Я, кажется, ясно указывал, одним из условий оплаты – личный допрос, а потом делайте с ним что угодно.

– Но он же, под стражей? У вас его не получится допросить.

– Перестаньте валять дурака, если я не смогу убедится сам, что арестован действительно тот, кто должен быть арестован, то считайте, что деньги вам дал не за работу, а в долг под проценты…под очень большие проценты, которые выплатить вам не захочется.

– Это вы мне угрожаете? Или страшно подумать…, – усмехнулся Сидоров.

– И вам и всем будет страшно. И если через полчаса у меня не состоится встреча. Через сорок минут вам перезвонят из Праги, и скажут, что ваш сын попал под трамвай.

– Вы мне угрожаете?

– Предупреждаю о последствиях, – спокойно сказал Хантер и, нажав отбой, тут же набрал на телефоне несколько цифр.

– Отработаем второй вариант, – произнес он короткую фразу и усмехнулся. Такие непредвиденные случаи он всегда предвидел и страховался сразу по нескольким вариантам развития событий.

Хантер погрузился в чтение, но мысли его были далеки от того, что он читал. Он кипел от возмущения. Нет, вот сколько раз он сталкивается с этими людьми, с этой прогнившей системой, всякий раз получаются какие-то сбои, эксцессы, заморочки. И так именно в этой стране, где сидит вор на воре и вором погоняют. Законы здесь никакие не работают ни официальные, ни не официальные. Именно в такие моменты он искренне завидовал коллегам, спокойно работающим в Европе и Америке. Там если берут взятки, так их отрабатывают. А здесь? Если ты не в законе, и неизвестен, каждая сопля кинуть норовит.

Не успел Хантер душевно успокоиться, как мобильник зазвонил снова.

– Ради Бога! Что вы делаете! – завопил в трубке посредник с интонацией резанного поросенка.

– Газету читаю, – ответил Хантер, рассматривая выцветшую фотографию первомайской демонстрации.

– Приезжайте на встречу через полчаса, только скажите им отпустить моего ребенка!

– Вашего ребенка отпустят только после того, как я допрошу киллера, и выйду из вашей тюрьмы или где там убийцу содержат…Он будет гарантией того, что вы не попытаетесь меня в кутузке закрыть. Вы меня внимательно выслушали? Все поняли? Повторять не надо?

– Да, да…конечно. Какая может быть кутузка? – лепетало серое создание по сторону трубки, – Мы же серьезные люди. Только вот хочу вам напомнить…Не сам. Не от меня лично просьба истекает, вы понимаете…Вы же вроде говорили, что это был только аванс? Так меня просили напомнить, что…

– Я от своих слов не отказываюсь. Поговорю с киллером и получите остальное, как договаривались.

– Вот и чудненько! Приезжайте через двадцать минут в ОВД, в дежурке скажете, что в 305 кабинет.

– Ну, вот, – горько и торжествующе хмыкнул Хантер, – И зачем нужно было обострять?

Но ему никто не ответил. С той стороны шли уже короткие гудки.

***

Прогремел гром, первая мысль о причине звука была именно такой. Потом уже возникло ощущение, что что-то тяжелое прокатилось по кровельному железу крыши и пропало.

Семен, давно отвыкший от посторонних звуков, был, честно говоря, напуган и удивлен. Что-то происходило. Что-то выходящее за грань его понимания. Да, и Бог с ним, но последствия этого что-то пугали, как всегда пугает неизвестность. Пихтов даже отложил кисть и присел на диванчик, разглядывая сиреневого слона на холсте. Подождал так немного, но больше ничего не громыхало и с неба на крышу не падало. Он взял кисть и только прикоснулся к холсту, чтобы подправить правую заднюю ногу, как…

– Бум-бурум-бурум – кхр!

Опять что-то увесистое приложилось к крыше и прокатившись, скользнуло с неё, канув в туман под домом.

– Да….уж! Чистой воды сюрреализм. И почему я сразу не сообразил? А?

Обратился Пихтов неведомо к кому. Он начинал подозревать, что это высшие сущности или братья инопланетяне испытывают его психику. Бедуины эти…Женщина, сошедшая с холста. А когда он стал писать явный сюр, ему тонко намекают, что сюр наступит в его жизни как отражение того, что он рисует. А что? В этом что-то есть…Было бы занятно посмотреть как оживет сиреневый слон и сойдет с холста круша все на своем пути. Разнесет этот дом, да и черт с ним! В конечном счете, у Семена два варианта гибели. Тихо умереть от голода или закончить жизнь самоубийством. Ну, добавится к ним третий вариант. Его затопчет персональный им собственно нарисованный слон. А что? Секс с нарисованной женщиной уже был. И смерть принять от творения рук своих…Как говорил Тарас Бульба сыну Андрию: «Чем я тебя породил, тем и убью!» Ой! Нет! Не так он сказал, но что-то в этом роде.

И хоть Пихтов шутил, пытаясь приободрится, на самом деле ему было не до шуток. Семен находился на грани отчаяний и безумия. И картина эта его была криком отчаяний последним криком, невысказанным словом, полным горечи и иносказания.

Красная пустыня. По пурпурному небу горячий ветер гонит оранжевые облака. Остывающее красное солнце закатывается за горизонт. На большой серой платформе с треугольными колесами стоит сиреневый слон и отчаянно трубит к равнодушному небу. Платформу со слоном в сторону заката, тащит шестерка черепах. Управляют черепахами двое возниц на ходулях. Черные капюшоны скрывают лица возниц, ходули стоят на черепашьих спинах. Треугольные колеса вязнут в песок, слон орет, но повозка не двигается с места. Хотя за ней стоит целый взвод людей в черных плащах с огромными капюшонными, скрывающими их головы и лица. Они в тщетном усилии упираются в повозку, силясь столкнуть её с места. А перед ними на переднем плане, на коне сидит всадник в чалме. На левой руке всадника слепой орел с колпачком на глазах. Всадник чуть повернулся к зрителю, и смотрит, пытаясь что-то сказать. Но его рот безжалостно зашит грубыми нитками. А под ногами коня в песке полу засыпанный человеческий череп…………

Как-то скучно, подумал Семен, разглядывая картину. Вот не любил он определенности, когда композиционно картина уже решена. На ней будет то-то, и то-то, вот здесь будет мужик в пиджаке, а там оно – дерево. Там будет солнце, тут небо с облаками, там горизонт протянется. А если еще сделан набросок мягким карандашом на холсте, картина становилась ему не интересна, поскольку начинала напоминать книжку раскраску для детей. Исчезал элемент неожиданности, творчества, рождения чуда, когда произведение становится таким по наитию, по решению свыше, а не по воле автора. Именно тогда персонажи перестают быть статичными памятниками самим себе, а начинают жить какой-то своей внутренней жизнью не по воле автора, а даже вопреки воле художника.

– Так не пойдет!

Семен взял плоскую кисть шестой номер, и решительными мазками стал делать новый подмалевок полностью меняя уже готовое цветовое и сюжетное решение.

– Мяу! Мяу! – донеслось откуда-то сверху, пронзительно и жалостно.

– О! Господи! Это еще что такое? Звуковые галлюцинации или кошка появилась?

– Мяу! – обиженно ответила галлюцинация над головой Пихтова.

Семен автоматически поднял глаза на застекленное окно, сделанное прямо в скате крыши и увидел серую в полоску кошку. Обычную такую кошку дворовой породы, с белой грудкой фартуком.

– Ты откуда взялась дуреха? – спросил Семен у кошки, рассматривая обрывок бельевой веревки рядом с ней. И в душе ожидая, что она сейчас ответит: «Сам дурак! Я из центра! Принимай шифровку». Но кошка ничего не ответила, а смотрела на Семена желтыми глазами с какой-то неизбывной тоской. Достать бы её надо, подумал Пихтов и пошел к лестнице, выходящей из мастерской на крышу.

Зеленая односкатная крыша, покрытая рифленым кровельным железом, оказалось довольно скользкой. И это её еще дождь не мочил.

– Кис-кис-кис! – позвал Семен кошку. Но она на его призыв не ответила. Так и сидела, повернувшись к человеку полосатой спиной.

– Кис-кис-кис! – повторил Семен и сделал первый шаг. Нога в тапке попыталась скользнуть ниже, и, теряя опору, Пихтов упал па пятую точку, раскинув руки, и распластавшись как препарированная лягушка на разделочной доске. Страх охолодил грудь и тонкими иголочками стал покалывать в подушечках пальцев. Твою мать! Еще сорваться не хватало? Он быстро представил себе, как его тело ухнет с крыши в туман и будет падать, и падать, бесконечно долго падать в пространстве лишенном дна. Это нам надо? Это нам не надо. А надо спасти бедное животное. Он просто не мог допустить, чтобы ни в чем не повинное животное погибло, потому, что очень жалел и любил животных, так часто страдающих по вине человека.

– Иди сюда, дуреха, – ласково позвал он кошку, подползая к ней на заднице. Но кошка на ласковое имя «дуреха» не отзывалась.

– Муська! Иди ко мне! – крикнул тогда Пихтов, и Муська разом повернула сначала ушки, а потом и голову к Семену.

То, что это кошка, а не кот Пихтов больше не сомневался, он вот как-то даже не заглядывая животным под хвост, мог отличить самку от самца. По едва заметным отличиям в движениях, по выражению глаз и мимике, четко видел нежная и грациозная эта кошка, или своенравный кот. И вот сейчас, когда взял, наконец, кошку на руки, чуть не расплакался от жалости к ней. Какие-то изверги так туго перевязали кошку веревкой под мышками и через шею, что она еле дышала.

***

Хантер пробыл в 305 кабинете ровно пять минут. Окинул взглядом полицейского с мятыми гармошкой погонами, и перепуганного худосочного азиата с наручниками на тонких кистях. Выслушал пространную речь дознавателя, что этот азиат и есть убийца, и ни слова не говоря, вышел.

На улице около ОВД к нему подошел посредник.

– Вот видите! – обрадовался тот, – Посмотрели?! Убедились? Все хорошо? Позвоните пожалуйста сейчас же своим …э-э-э…. Пусть они отпустят Коленьку.

– Да, да! Все замечательно! Пойдемте вон туда, на лавочку, – Хантер, ласково поддерживая посредника за локоть левой рукой, увлек его за собой, – И все обсудим.

Сидоров насторожился, и как-то опешил от внезапно доброго отношения. Но пока они шли до лавочки, которая располагалась через дорогу в скверике у гостиницы «Москва», бдительность его несколько притупилась. И он стал наглеть на глазах, требуя компенсацию за моральный ущерб ему и его ребенку. Но в ответ, Хантер так рассыпался в любезностях, и уверениях, что компенсирует ему ущерб сверх всяких ожиданий, что посредник всерьез озаботился какую сумму запросить. И пока нолики в голове Сидорова умножались и прибавлялись, они до лавочки и дошли. А когда они присели, нечто грубое, железное, твердое уперлось в бок посредника, ломая самим фактом своего существования все иллюзии.

– Вот, Он! – Хантер достал из внутреннего кармана плаща фото бритого наголо киллера, и положил посреднику на колено, – передайте это фото ментам! Если у них вдруг видео с камеры пропало внезапно. А чебуречника с базара мне подсовывать больше не советую.

И Хантер резко поднялся, собираясь уходить.

– А как же мой сын? А деньги? Помогите! Уб… – попытался заорать посредник, но тут же захлопнул рот, от быстрого и точного удара в солнечное сплетение. Он медленно заваливался на лавочке на бок, с напрасно раскрытым ртом, не способным сделать и глотка воздуха. В это время Хантер быстрым шагом уже переходил через дорогу. Он торопился вернуться назад в нору Шурави и дочитать все документы до конца. У него уже были кое-какие мысли относительно того, что искал Шурави проводя раскопки в подвале магазина «Pucha». Это был без сомнения камень в форме человеческого сердца, известный в этой реальности как «философский камень», и по древним легендам реальности Хантера «капля желаний» – пра-материя, первое вещество, созданное Богом, а вернее овеществленное желание Бога. И как первое желание, обладающее просто сказочными возможностями и божественной силой. Старая цыганка увидела в камне лишь одно свойство из бесчисленного множества и догадалась совместить с другими предметами, это свойство усиливающее, пробуждающее его к действию. Ладно. Пусть цирк размещался именно на этом месте. Пусть камень неизвестный вор выкинул где-то поблизости. Но под строительство дома рыли котлован. И всю землю вывозили. Камень не мог остаться там. Не знать этого мог только глупец или несмышленый младенец. Однако Шурави настырно копал. Он был уверен, что камень до сих пор в этом месте? Но позвольте спросить, а на чем основывалась эта его уверенность? У него, что был какой-то прибор?

Со всем эти нужно было безотлагательно разобраться. И Хантер понимал, что ответы на все его вопросы по-прежнему лежат там. В коробке с надписью «Крокет» среди вороха старых газет.

***

– Бойцовский кот.

– Бойцовский клуб, а бойцовый кот, – поправил собеседника Валерий Николаевич, сидя на подоконнике, взобравшись на него вместе с ногами, и выпуская дым в приоткрытое окно. Подоконник был широкий, построенный вместе с домом много лет назад, когда квартирный вопрос решали с размахом и Сталинки еще в Хрущевки не превратились. Гостеприимный такой подоконник получился, почти как хозяин. При желании Мухин мог бы на нем, и поспать, вытянувшись рядом с котом, который часто грелся на солнечном подоконнике. А, если хозяина с котом согнать, то место хватило бы и для габаритного гостя, давившего задом кухонную табуретку.

– А ты прав Боб, вот стал тебе про киллера рассказывать, и сходство заметил. Бойцовый кот капрал Гаг и киллер Саша. Вроде Саша профессионал, но что-то такое есть в глазах, неопределенность какая-то, неуверенность. Чертики так и прыгают. Выдернули его из 90ых годов, к нам сунули, цели показали и вперед. Вот парень и растерялся.

– Сядь Муха за стол, не маши крыльями под окном, дым все равно сюда сквозняком тянет, а тебя просквозит, простынешь, – сказал Боб, давя свой окурок в пепельнице на столе. Пепельница стояла рядом с тарелкой гостя, на которой кучкой громоздились рыбьи кости. Судя по челюстям с зубами, этот пазл был недавно рыбьей головой.

– Мне и тут нормально, – отозвался Мухин, напоминающий не муху, а скорее кузнечика с острыми коленками, выпирающими из домашнего трико, – Вот и не знаю, что мне теперь делать Боб….

– Не знаешь что делать, не делай ничего.

– Но как же, Берик? Его же вытаскивать надо.

– Тебе его не вытащить, – грустно, но как-то отстраненно ответил Боб, более известный прихожанам как отец Василий. Надо сказать, что глаза у него давно уже стали грустными и какими-то больными, хотя улыбался он довольно часто, и встрече со школьным другом был всегда рад. Только глаза его радоваться разучились, и смеяться, и чудить…Ах, как они чудили по молодости когда втроем, третьим был Поляк, на мотоцикле «Урал», принадлежащему Поляку, пытались речку перепрыгнуть. Боб совершенно безбашенный, со ртом, разорванным улыбкой, с бешенными лихими глазами и волнистым чубом, раздуваемым ветром, сидел за рулем и выжимал из многострадального «Урала» все, что есть, до последней капли. Как пахла ночная степь, как оглушительно орали сверчки, но три пацана на мотоцикле орали еще громче.

– Боб! Ты чего? Мы же разобьемся на хрен!

– Не ссы Муха! Перелетим! Надо только верить!

Перелететь они, конечно, не перелетели, плюхнулись на мотоцикле аккурат посередине речки, благо там речка узкая была – метров пять всего. Несмотря на недолет, все остались живы и здоровы. «Урал» только на ездоков обиделся и заглох в речке надолго, его потом Поляк неделю завестись уговаривал. И генератор сушил, и катушки там какие-то менял. И Боб, будучи тогда не семинаристом, а студентом Томского института радиотехники помогал Поляку его реанимировать. Но вот этот чумной совершенно взгляд, и эта убежденность Боба, что нужно только верить и все получится, навсегда остались у Мухина в памяти. А Валера тогда не поверил, может потому они и не долетели…А Боб всегда верил. Верил, что его пьяным менты не загребут, и они мимо проходили. Верил, что со средненьким аттестатом сможет поступить не в самый простой институт, и поступил. Потом Боб поверил в Бога и ушел в церковь, а любимая девушка поверила в Боба, бросила консерваторию и стала его попадьей, и нарожала ему пятерых детей. И сейчас Мухин ждал от старого друга не совета, и поддержки, а этой вот его веры, что все будет хорошо, все уладится. Ждал и не находил…По уставшим и грустным глазам друга, в которых кажется, вместилась вся скорбь мира, он видел, что тот больше не верит..

Нет, Мухин никогда бы не спросил у Боба, верит ли тот по-прежнему в Бога, в людей больше не верит. В мелких, подленьких, со своими одинаковыми, серыми и мелкими грешками, порождаемыми жадностью, завистью, глупостью. И не ждет он от этих людей добрых и бескорыстных поступков, веры в любовь и Бога, и вообще ничего хорошего не ждет, кроме как покаяния в своей глупости и грехах. И то случается все реже. Покаяние искреннее случается все реже. Нет. Боб никогда не рассказывал про то, что ему говорят на исповедях, но по косвенным оговоркам, Мухин понимал, что от этих исповедей крокодил бы в уныние впал, а не то, что человек с тонкой душевной организацией.

– Ну, сам посуди Муха, доказательств у тебя никаких…кишки к делу не пришьешь? На них не написано, что они покойного адвоката? Нет. А если ты еще сделаешь глупость и покажешь им свой фильм «Вскрытие пришельца», который вы с Бериком Спилберговичем снимали, то заработаешь не Оскар, а как минимум соучастие. Поэтому, мой совет – Не жужжи…