Текст книги "Исчезновения в Гальштате"

Автор книги: Игорь Сурков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Игоряша же частенько приходит позавтракать именно с нами. Обычно садится со своим седьмым классом и ест то же, что и мы. Кстати, в столовой после его появления у нас тоже произошли некоторые изменения. У нас появились ножи. Сначала Игоряша заявил в учительской, что детей надо научить красиво есть и держать себя за столом. Что необходимо добавить к ложкам и вилкам еще ножи. Все учителя, естественно, заявили, что, если раздать нашим деткам ножи, они их либо сопрут, либо порежут друг друга. Химоза, известная противница начинаний нашего Игоряши, даже съехидничала: «Может, вы, Игорь Петрович, им еще палочки разделите, будут ими макароны ковырять». Но Игоряша нашелся и сердечно поблагодарил Нину Николаевну, за ее «как всегда прекрасную идею».

– Непременно! – заявил он. – Палочками есть наших ребят тоже надо непременно научить! После этого Игоряша отправился прямиком к нашему директору и предложил ему приобрести хотя бы двадцать четыре самых простых и дешевых столовых ножа. Директор, ясное дело, ответил, что в смете таких покупок не предусмотрено и следует согласовать вопрос в вышестоящих инстанциях. Хитрый Игоряша заверил директора, что, несомненно, он убедит любых вышестоящих в необходимости вооружения ножами хотя бы старшеклассников девяносто шестого интерната. В этот же вечер он пообщался с ключевыми лицами в наблюдательном совете и основными спонсорами, сделав их горячими приверженцами своей идеи. Через пару дней директор сообщил, что покупка столовых ножей обязательно войдет в бюджет следующего полугодия, и самое позднее в феврале ножи будут закуплены на условиях обязательного тендера. Игоряша выпучил глаза и сообщил директору, что, кажется, тендер выиграл как раз он, Игоряша. Через пару дней он купил за свои деньги двадцать четыре ножа и пришел к нам на обед. Далее была, как всегда, яркая и убедительная речь о том, как важно научиться правильно и цивилизованно вести себя за столом и что с сегодняшнего дня дежурные по столовой должны будут класть ножи справа от тарелки лезвием влево каждому десяти– и одиннадцатикласснику. Далее Игоряша сообщил, что будут проведены специальные тренировочные занятия по правильному владению столовыми приборами и столовому этикету. Причем удачно освоившие навыки владения столовыми приборами через некоторое время получат письменные приглашения на званый ужин. Игоряша не уточнил, что это такое вообще – званый ужин, но все естественно решили, что надо во что бы то ни стало насобачиться жрать при помощи ножа и побывать на этом самом званом ужине.

Короче говоря, столовые ножи были введены, и все наши с энтузиазмом бросились их осваивать. Правда, семи-, восьми-, и девятиклассники хотели тоже потребовать себе ножи и последующий, уже мифологизированный, званый ужин, но распоряжением директора было решено пока поэкспериментировать только на двух самых старших классах: десятом и одиннадцатом. И вот если они не устроят поножовщину, то тогда можно будет распространить инициативу и на ребят помладше.

Но на завтрак ножи не раздавали. Не станешь же есть кашу при помощи ножа?! Впрочем, у меня есть версия, что причина отсутствия ножей во время завтрака кроется в том, что на обеде присутствуют почти все учителя, а на завтраке только Игоряша, да и он не всегда. А значит, контроль за «детками» ослаблен и как бы чего не вышло… Опять я отвлекаюсь, а надо столько еще успеть сделать до того, как придут нас снимать для видеоанкет!.. Не забыть про ногти. Ногти, говорят, это очень важно для усыновления.

Все уроки только и думал про запись видеоанкет. Это для нас всех целое мероприятие. Втайне все детдомовцы, даже те, у кого за стенами нашего заведения есть какие-никакие родители, мечтают, что найдется семья, которая их примет. Малышня, конечно, ждет именно своих родных папу и маму, которые наконец-то бросили пить, исправились и с невероятной силой заобожали своих чад, которых ранее сдали для содержания и воспитания государству, или у которых их отобрали в связи с опасностью для здоровья и благополучия малышей. Мелкие ждут каждый день, что к ним придет их пьяная любимая мамочка или грязный обоссанный папенька.

Но чем старше детдомовец, тем меньше у него иллюзий по поводу своих родных родителей. У нас ведь есть и дошкольное отделение. Младший Любин брат Пашка Лапушкин как раз в такой старшей малышовой группе пребывает. Вот и получается, что ребенок ждет исполнения своей заветной мечты чуть ли не всю свою жизнь, лет так с трех и до тринадцати-четырнадцати. А они все не забирают и не забирают его, родного, домой… Но постепенно все больше и больше подросток прощается с иллюзиями по поводу родных и начинает мечтать о других хороших людях, которые его полюбят и примут его к себе, и тогда все изменится, и он тоже станет совсем другим. Станет добрым и ласковым сыном или дочерью, будет помогать матери по хозяйству, водить в детский сад младшую сестру, строить с отцом сарай на даче и ходить с ним на рыбалку… И тут у каждого, конечно, свои мечты. Еще в прошлом году мы иногда по душам говорили об этом между собой. Ну так… Когда только вдвоем и хочется кому-то открыться… И тогда можно поделиться с Кирюшей, Витямбой или с Любой сокровенными мечтами. Впрочем, очень многие из наших относятся к процессу опеки или усыновления крайне цинично. Стараются разжалобить или просто понравиться именно хорошо обеспеченным людям, из которых потом можно будет постоянно тянуть деньги и прочие материальные ценности. Им родители на самом деле совершенно не нужны. Тут присутствует в чистом виде меркантилизм.

…Этим летом разговор о родителях у меня состоялся с Кирей. Мы отдыхали в летнем лагере и пошли с ним гулять по лесу недалеко от нашей территории. Ребятам после седьмого класса не возбранялось отходить недалеко от забора, «на ненадолго». Мы просто гуляли, собирали и тут же ели чернику. И вдруг Киря спросил меня:

– Ты мечтаешь о том, чтобы для тебя нашлись родители?

– Конечно, – ответил я. – Было бы неплохо. Но я в это не верю.

– А ты хочешь, чтобы они были какие?

Я подумал, что для Кирюши этот вопрос особенно актуален. Ведь он чуть ли не единственный в нашем доме подкидыш. Его привели и поставили пред дверьми какого-то приюта в Новокузнецке, когда ему было года полтора. Ну, сколько точно было ему тогда лет, никто не знает, но врачи определили, что около полутора. Никакой записки при подкидыше обнаружено не было. Кто его привел, тоже осталось невыясненным. Говорить малыш еще не умел, и на вопрос, как тебя зовут, говорил: «Киня». Ну тогда так и решили, что, наверное, он Кирилл. Только выговорить «р» и «л» еще не умеет. Я потом спрашивал своего друга:

– Может, ты вообще никакой не Киря, а там типа Кеша, Иннокентий? Но Кирюша всегда отрицал подобные «уродские» версии и уверенно говорил, что никакой он не Иннокентий, а именно Кирилл.

Я молча обдумывал Кирин вопрос, а он между тем продолжил фантазировать:

– Я вот хотел бы, чтобы меня усыновила семья из нашей области. Как-то мне не хочется далеко отсюда переезжать. Здесь у нас природа хорошая и вообще… Я тут уже привык как-то жить.

– Это странно. Я думал, что все хотят жить где-нибудь на теплом море. В Сочи, например, или там на островах, Мальдивах… А ты не хочешь никуда отсюда?!

– Нет. Я тоже на острова хочу съездить, покупаться там, позагорать на белом песке, прокатиться на такой надувной колбасе, которую привязывают к моторной лодке. Забыл, как она называется… И в Сочи тоже интересно попасть. Но только съездить так на месяц-два, а потом вернуться сюда, домой. Я бы хотел, чтобы у нас свой отдельный дом был.

– А я бы хотел уехать отсюда.

– Почему? Тебе что, не нравится Новокузнецк? Сибирь?

– Ну… нравится. Но я бы хотел жить в большом красивом городе. Столице какой-нибудь там – в Париже или в Лондоне… Хотя нет. Я языка хорошо не знаю. А без языка что я буду там делать? Наверное, я в Москве жить хочу. Там очень красиво. Высокие дома, Кремль, много всего интересного, театры всякие, музеи, дворцы.

– Зачем тебе много музеев и театров? В Новокузнецке тоже есть музей, кино и два театра. Мы ж были, вспомни, Санек! На крайний случай можно на автобусе в Кемерово сгонять. Там вообще куча всего такого.

– Нет. Москва – это совсем другое дело. Там, я уверен, очень интересно и хорошо жить. Я бы хотел, чтобы меня в Москву усыновили.

– Как – усыновили? У тебя ж родной отец тут есть?!

– Да и что толку, что есть! Он ко мне в последний раз года полтора назад приходил. Я даже не знаю, о чем с ним говорить. Так… Помолчим… Дежурные вопросы… Как дела, сын? Ты в каком классе? Как учишься? Я ему в последний раз съязвил даже: «Может, тебе еще дневник принести?» Может, он обиделся… Потому и не приходит больше.

– А ты жалеешь, что он не приходит теперь?

– Не знаю даже… ну, может быть, немного.

– Я бы, наверное, очень из-за этого переживал. Все-таки отец родной…

– Да это тебе так кажется, потому что у тебя их нет, родителей… Может, тебе даже и проще из-за этого. Нет лишних переживаний. Можно мечтать об идеальном отце и матери и не рвать нутро из-за реальных, которым ты на фиг не нужен…

– То есть ты, Саня, думаешь, что мне легче из-за того, что я подкидыш? Ты серьезно?

– Киря… Ну что ты меня выспрашиваешь?.. Я не знаю, лучше тебе, чем мне, или хуже. Какая разница? Всем нам непросто живется. И у каждого своя история… Но у всех из наших она есть.

– Саня… Поверь. Мне хуже всех… Я даже не знаю, кого числа мой день рождения по-настоящему. Это мне его в милиции придумали, куда меня привезли маленького регистрировать. Прикинули, что мне полтора года, отсчитали назад от даты, когда меня нашли, и так и записали – 10 июля. И что им не написать тогда хоть на пару месяцев раньше или позже, когда каникулы еще не начались и можно справить нормальную днюху с кучей подарков от спонсоров и попечителей… А в лагере что за день рождения? Так, одна пародия… В общем, мне дико не везет в жизни. А уж про мой рост (и вообще – тело) даже думать противно. Вот тебе повезло… Ты самый высокий в классе. Ты даже выше всех десятиклассников! Это большое счастье! Я такому росту могу только завидовать…

– Да хватит тебе, Киря, на жизнь жаловаться. Ты еще обязательно вырастешь. Просто ты медленно растешь. И ты внешне точно не урод какой-нибудь. Я считаю, что у тебя вполне привлекательная внешность. Наверное, тебя даже можно считать миловидным.

– Миловидным? Вот ты словечко выискал! Я бы хотел выглядеть крепким мужиком, а не мимимишным котенком. Мечтаю быть брутальным! – И тут Киря залился своим детским смехом. Я тоже захохотал удачной и неожиданной шутке. А Кирюша продолжал развивать тему семьи и дома: – Я бы вот хотел, чтобы моя мама не работала и всегда была дома. Пусть только отец на работу ходит. И чтоб у нас машина была. Лучше всего, конечно, джип. Типа как у Игоряши. И мы будем всей семьей ездить…

– А куда ездить?

– Да все равно куда. Можно в цирк… мне понравилось в цирке. Или в парк на аттракционы. В лес за грибами или вот за черникой.

– Ты даешь, Киря! Зачем тебе в лесу джип? Ты вот сейчас ходишь по лесу, жрешь чернику, и никакой тебе джип не нужен.

– Да неважно, куда ехать. Главное – всем вместе. Семьей. А ты бы, Сань, хотел бы, чтобы твой отец кем работал? Я бы вот хотел, чтобы мой оказался полицейским или военным.

– Почему именно ими?

– Ну, даже не знаю… Просто мне так кажется, что, когда отец в форме ходит на работу и все его уважают и даже боятся, это очень хорошо. Ну, он будет строгий ко всем и справедливый. Ну, кроме меня, конечно… Меня он будет любить и всему, что надо, учить. Опять же, военные и милиция все вооружены. Я бы хотел, чтобы у моего отца обязательно был пистолет. Мы с ним будем вместе ходить в лес стрелять по мишеням или пустым бутылкам. А мама будет нас провожать и просить быть осторожными. Но она все равно будет волноваться за нас с папой.

– Да. Здорово ты все это, Киря, придумал. Я вот не знаю даже, кем бы хотел, чтобы был мой отец. Ну-у-у… Может, он преподает в каком-нибудь московском вузе студентам науку. Или, например, он там… архитектор какой-нибудь знаменитый. Проектирует частные виллы и даже консерваторию. Нет. Все, я понял теперь, кем будет мой отец. Он будет дирижер.

– Кто? Дирижер? – Киря сделал совершенно круглые глаза, которые у него и без этого всегда были круглыми и удивленными. – То есть чтобы он оркестром всем руководил? На фига, Саня, тебе это надо?

– Вот хочу. Я ж тебя не спрашиваю, зачем тебе сдался папаша с пистолетом? А я вот хочу, чтобы мой был дирижером симфонического оркестра. Он будет с оркестром ездить на гастроли, а я с ним тоже. Весь мир объездим. Я во всех музыкальных театрах побывать хочу.

– Совсем ты, Санек, поехал на своей любви к классике. Ты, по-моему, у нас в классе один, может, даже во всей школе единственный, кто любит это слушать.

– Вот и не один. Люба тоже иногда слушает. Я ей на телефон недавно сбрасывал все мелодии из музыки «Пера Гюнта». И ей, кстати, очень понравилось.

– Че за Перагюнт?

– Это типа сказка про одного парня из Норвегии. А музыку к ней сочинил композитор Григ. Очень хорошая музыка. Просто ты не слышал ее. Если бы ты послушал, тебе тоже, может, понравилась бы.

– Не. Я современную музыку люблю. Рэп.

– Ну, как хочешь. Если надумаешь, я тебе тоже кину на мобилу…

Мы помолчали каждый о своем. Киря присел на поваленное дерево. Все-таки он действительно еще очень маленький и быстро устает. Я присел рядом. Еловая ветка в моих руках то и дело поддевала с ковра сосновых иголок раскрытые шишки.

– Знаешь, Саня… Зря мы все об этом мечтаем. Ну, я про отцов-полицейских и архитекторов, о ласковых мамах. Не будет ничего этого. Усыновляют маленьких, потому что их можно перевоспитать. А нас уже не получится. К тому же мы мальчики. А усыновители любят девчонок. С ними вроде как проще справиться. А нам уже по пятнадцать лет. Никто нас не усыновит. Мы никому не нужны.

И тут вдруг Кирюша заплакал. Даже не заплакал. Просто он тихо заскулил. Его наивные круглые глаза наполнились слезами. Они капали на коричневые сосновые иглы. Я молча сидел рядом и просто ждал, когда несчастный Кирюша выплачет все свое безутешное горе и успокоится. Когда слезы перестали капать, я сказал, чтобы успокоить его:

– Вообще-то, Кирюха, не так уж нам хреново живется. На самом деле, вполне сносно. Немало и плюсов есть. Свободы-то уж точно побольше, чем у домашних. Я вот уже привык в ДД жить. Тяжело, но сносно. Все равно ждать-то нам особо нечего. На себя надо надеяться, и только на себя. Ну и друг на друга. Ты поверь мне, Кирюх… Я всегда готов быть тебе другом. Помогать чем могу. Сочувствовать.

– Да я знаю, Саня, спасибо тебе. Редко кто, кроме тебя, умеет и выслушать, и понять. И я тоже всегда готов ради тебя на все. Ты единственный, с кем я могу об этом говорить… Мы помолчали еще немного и пошли в лагерь. По дороге Киря немного еще хлюпал носом.

Но сейчас как-то у нас стало не принято, что ли, обсуждать свои представления о желанной семье. Все молчат об этом. Как будто вдруг возникло некое внутреннее табу на эту тему. Но все, конечно, очень хорошо понимают, что шансы на усыновление и даже на опеку у нас микроскопические. Мальчик пятнадцати лет – это безнадежный случай. И все же я продолжаю верить. Верить в чудо-чудо, что для меня найдется семья, которая захочет меня взять к себе. Я даже стал читать в интернете сайты, где всякие люди обсуждают, как они выискивали себе детей в детских домах. На что обращали внимание. Но главное – я хотел знать, что для этих усыновителей было самым важным фактором, который заставил их усыновить именно этого конкретного ребенка. Ну, про малышей, которые смотрели наивными печальными глазенками, тянули к мамочке рученьки и просили их забрать, я сразу же пропускал. Это не мой случай. Меня, естественно, интересовали варианты, когда усыновляли именно подростков. Вернее, почему их усыновляли. Никакой закономерности мне найти так и не удалось. Но я заметил, что нередки случаи, когда подростки какое-то время общаются с будущими родителями, типа оказываются рядом с ними в больнице, в походе, или это волонтеры – а потом сами просят напрямую взрослого: возьмите меня, пожалуйста, к себе. И взрослые, которые уже имеют опыт общения именно с этим конкретным подростком, бывает, что и соглашаются.

Если бы я видел пред собой взрослую женщину с мужем, которые ищут себе детеныша, то, наверное, я бы смог как-нибудь там определить, что это за люди, и попытался бы вести себя так, чтобы быть им интересным. Но когда записывают видеоанкету и перед тобой один лишь только оператор, ты должен говорить и изображать нечто такое, что понравилось бы сразу самым разным людям. И простым людям, живущим где-нибудь в селе, и интеллигентным городским откуда-нибудь из Кемерово, одиноким женщинам и моложавым бездетным парам… А это очень трудно – понравиться всем. Вот Витямба как-то умеет это делать, причем непринужденно, даже не прикладывая никаких усилий. Но его решили не снимать в этот раз. Количество видеоанкет ограничено. Это ведь денег стоит. Жребий (или это было решение директора, или попечительского совета) в этот раз пал только на четверых из нашего класса. Люба, Сашка Медведев, Кирюша и я. Все мы ужасно волновались. Ведь это был хоть и микроскопический, но все же шанс. Медведев сказал, что, несмотря на свою ангину и пребывание в изоляторе, все равно будет записываться на видео во что бы то ни стало. И если его медсестра не отпустит, он в окно выпрыгнет и прям в трусах к оператору сбежит… Поскольку этого вполне можно было от нашего футбольного фаната ожидать, то и решено было Сашку временно из изолятора выписать и разрешить ему тоже участвовать с нами троими. Медведев, правда, страшно переживал, что у него немного расцарапана физиономия. Где-то он неудачно приземлился на корявый край мата после очередного броска на самообороне. Сашка, кроме футбола, увлекался и всеми остальными видами спорта: борьбой, скалолазанием, волейболом, лыжами, настольным теннисом, воркаутом и даже бодибилдингом. В общем, лицо у него было довольно заметно поранено. Хорошо, что тут подвернулся – как всегда вовремя – Игоряша. Он зашел в изолятор навестить Медведева и притащил ему мармелад и финики. После спорта на втором месте по любви у Сашки было сладкое. Короче, Игоряша, выслушав стенания своего ученика на несправедливость жизни, немедленно вызвал двух девиц из одиннадцатого класса, весьма сведущих, судя по толстому слою макияжа, в делах маскировки всяческих там лицевых недостатков, для приведения расцарапанной физиономии Медведева в надлежащий вид. Девицы с энтузиазмом взялись за Сашкину морду. Уходя, вечно любящий пошутить Игоряша наказал девицам вовремя остановиться и не красить Медведеву губы помадой, не накладывать ему голубые тени и не румянить в свекольный цвет. Все, как обычно, ржали, и это как-то сняло напряженную обстановку подготовки к съемке.

Игоряша также посоветовал Сашке не разглагольствовать все полторы минуты записи про футбол и вообще спорт, а постараться показать себя разносторонней личностью. И хоть немного об учебе, мечтах, планах, любимых книгах, фильмах, музыке… Сашка позвал на помощь Витямбу, чтобы тот помог ему придумать, что ему говорить. Типа раз Витямба все равно не участвует, пусть хоть посоветует другу, что делать и как. Витямба, кстати, и правда все придумал очень классно. Во-первых, он запретил Медведеву даже упомянуть про рэп, потому что взрослые люди все считают, что это не музыка, а говно. Поскольку Сашка ничего, кроме рэпа, и не слышал, было решено, что о музыке Медведев вообще будет молчать. И про книги тоже не стоит: слишком будет неестественно, если Медведев станет рассуждать о том, чего отродясь в руках не держал. Расстроенный Медведев уже чуть не плача спросил Витямбу, о чем же ему тогда вообще говорить, раз про все нельзя? Витямба посоветовал остановиться на мечтах. Но и тут у Сашки возникли трудности, так как все его мечты были накрепко связаны с футболом. Мечту о том, как он будет играть в футбол в «Барселоне» вместе с Криштиану Роналду, Витямба раскритиковал. В общем, Медведеву осталось только срочно придумать себе мечту о счастливой семье, в которой он мечтает жить. Сашка закатил глаза и мечтательно произнес, что он грезит, как у него есть отец… чемпион Кемеровской области по самбо, с которым он будет каждое воскресенье ходить на стадион смотреть футбольные матчи. После этой мечты Витямба схватился за голову и обозвал Медведева законченным долбообом. Сашка крикнул ему вслед с укоризной: «А я тебя считал своим другом!» Успокоившись немного, ужасно обидчивый Медведев решил, что будет записывать видеоанкету в костюме и брюках и еще в темных ботинках и галстуке. Таким образом он собирается придать себе вид интеллигентного развитого мальчика. После этого Саня наконец-то успокоился, уверенный в том, что костюм гораздо больше свидетельствует о наличии у него бездонно глубокого внутреннего мира, чем всякие там разговоры. И вообще, он будет больше молчать и сдержанно улыбаться…

…Кирюша, собственно, и не готовился. Он прямо как по сценарию написал себе текст и его выучил так, чтобы произносить без запинки. Я не хотел разочаровывать своего друга, но мне показалось, что его текст получился какой-то уж больно усредненный, без изюминки. Такой текст вряд ли запомнится. Но я поддержал идею Кири сниматься в спортивной майке и трусах, чтобы продемонстрировать потенциальным усыновителям, что Кирилл, несмотря на свой рост и худощавость, вполне развитый физически парень. Мы решили попросить снять меня и Кирю в спортивном зале, где мы будем подтягиваться и качать пресс. Но тут, будь ты не ладен, влез Витямба. Он упорно советовал Кире, наоборот, стараться выглядеть как можно мимимишнее. Типа усыновляют как раз именно малышек, и Кире надо постараться выглядеть лет на десять-одиннадцать, тогда его шансы очень возрастут… можно даже немного посюсюкать… Тут уж Киря не выдержал и послал Витямбу в жопу. Тот вовремя убежал.

Проще всего было с Любой. Она вообще ни на что не надеялась. Взять в семью всех шестерых Лапушкиных не смог бы вообще никто. Таких людей в природе не существует, говорила Люба, и при этом, как всегда, обаятельно улыбалась. Я думаю, что, если бы Люба была одна, без четверых братьев и сестры, ее наверняка бы кто-нибудь усыновил. Ведь она такая добрая, приветливая, умная. Игоряша как-то сказал нам на уроке, глядя на Любу, что, когда иногда она так смотрит, как бы с нежной полуулыбкой, его сердце тает, и он готов поставить ей сразу же пятерку за урок, четверть, полугодие и вообще за весь год… Игоряша вообще умеет про каждого своего ученика сказать так, что потом вся школа про это говорит, а сам объект его высказывания наверняка запомнит его слова на всю жизнь. Я вот его слова о себе очень часто себе же повторяю… Но вернусь к Любе. Как это ни печально, но в таком составе надежды у нее не было никакой. При этом она так любила своих младших, что и помыслить не могла о том, чтобы ее кто-то забрал в семью без Коленьки, Саши, Гали, Вовки и маленького Пашки. Она всегда была очень умной и заботливой. Пожалуй, даже самоотверженной. Как-то Люба (мы тогда вместе дежурили по столовой и расставляли тарелки) сказала мне, что было бы лучше, чтобы в видеоанкете присутствовали не все они шестеро, а только трое из них.

– А кто именно из трех? – спросил я.

– Ну, не я. Я уж скоро выпущусь из детдома, пойду учиться дальше, работать буду. Не пропаду. Я думаю, что есть шансы, что кто-то заберет, только если будет не больше троих детей. Коля тоже уже довольно взрослый. К сожалению, он уже сильно испорчен. Ну, ты сам все знаешь. И курит по-взрослому, и пьет конкретно, как мать, шляется где и с кем попало. Если его усыновят, то все равно вернут сразу, а с ним и всех остальных забракуют. Сам знаешь. Эта тема с наследственностью очень для опекунов актуальна обычно. Остается четверо: Сашка, Вова, Валя и Пашуня. Выбирать троих надо.

– Ну и что тут выбирать. Все понятно. Трое младших. Младшим мать нужнее.

– Казалось бы, что все очевидно. Но мне кажется, что надо, чтобы Сашка был в этой тройке обязательно. Он ведь главный мотор среди нас всех, Лапушкиных.

– Я думаю, Люба, что это ты мотор. Они все тебя обожают. Ты для них больше чем старшая сестра. Ты даже где-то им мама немного…

– Нет, Саня. Все же объективно самый удачный из нас именно Сашенька. И Игоряша, как всегда, прав, когда говорит, что у моего второго брата огромный потенциал, что его может ожидать блестящее будущее.

– Ну да. Он, конечно, очень заметный парень. Везде участвует и всегда с неизменным успехом. Он и в танцевальном ансамбле солист, и в сборной по футболу – незаменимый вратарь, в экологической команде, в туристическом кружке… И вообще, во всех мероприятиях на первых ролях…

– Вот видишь. Значит, ты со мной согласен. Мой Саша, если его с другими моими братьями и сестрой все же кто-нибудь заберет в семью, – это гарантия, что их назад не вернут ни при каких обстоятельствах. Такого мальчика, как он, любая семья почтет за счастье иметь. Он же для младших будет как паровоз для вагончиков. Да и для малышей он отличный пример для подражания. Ведь и Галя, и даже маленький Пашенька – все они ему подражают. И хорошо, что ему, а не Коле… Беда нам с Колей. Но тут уж ничего не поделаешь… Поэтому Саша должен быть обязательно.

– Тогда кто будет исключен из предполагаемой тройки?

Люба помолчала:

– Вова… он из трех оставшихся старший. И он не так предан своим братьям и сестрам, как другие. Он на брата Колю похож становится… И я боюсь этого очень, но не знаю, что с этим поделать. Пусть лучше хоть троих кто-нибудь усыновит, чем все шестеро без единого шанса останутся.

– А ты поговори об этом с Игоряшей. Он что-нибудь придумает.

– Нет, Саша. Это наше внутреннее семейное дело. Лапушкиных. И нам самим как-то придется его решать или горевать… Да и сколько можно всем свои бесконечные проблемы на Игоряшу вешать. Это только кажется, что он все решает легко и весело. На самом деле это только видимость. Он каждую нашу проблему через себя пропускает. И каждого жалеет. А это очень тяжело. Потому все в девяносто шестом его и любят и любой из наших ребят глотку за него порвет.

– Откуда ты знаешь это про Игоряшу?

– Догадалась. Мы, женщины, такое сразу чувствуем. Ты вспомни, как он у нас в девяносто шестом появился. Впрочем, об этом у нас, наверное, все помнят, от дошколят до учителей. Все тогда удивились, что приехал учитель, который вообще не был похож на учителя, который вел себя и говорил не как учитель, который все делал как-то совершенно по-другому. Нам тогда заранее сказали, что теперь у нашего класса историю будет вести новый учитель. Еще и мужчина. Но когда мы с Кристинкой его в коридоре увидели, то даже не предположили, что это наш новый историк. Идет такой по коридору мужчина в шикарном ярко-голубом костюме, белая рубашка, васильковый галстук с рисунком в мелкий цветочек, из нагрудного кармана выглядывает такой же васильковый платочек. Ну и сам, конечно, весь очень импозантный, легкая седина, гладко выбрит… В общем, классический «интересный мужчина», как потом про Игоряшу высказалась Лидуха. Он прошел мимо нас, непринужденно нам улыбнулся, и тут мы, конечно, с Кристинкой почувствовали…

– Что почувствовали?

– Как – что? Запах. От него пахло чем-то таким… Ну ты знаешь, какие у него всегда обалденные туалетные воды. В общем, от него пахло чем-то нездешним, чем-то одновременно свежим и мужественным. В общем, мы с Кристинкой решили, что он откуда-нибудь из администрации города, может, даже области.

– Ну и тут он заходит прямиком в наш кабинет истории, – со смехом передразнил я Любочку, – и тут вы обе, вместе с Кристинкой, в него по уши… и без памяти…

– Не смейся, Саш. Когда ты видишь перед собой мужчину, который выглядит как реклама мужского парфюма или реклама яхт в каком-нибудь журнале, невольно становится интересно, кто же он.

– Да я шучу просто. Если ты думаешь, что он не произвел похожего ошеломляющего впечатления и на мальчиков, то заблуждаешься. Мы тоже все офигели. Витямба шепнул мне, что у этого дядьки ботинки фирмы «Ллойд», минимум за десять штук даже на распродаже. И еще я помню, что он непринужденно скинул свой красивый голубой пиджак и повесил его на стул. И я тогда увидел, что у него на рукавах рубашки не обычные пуговицы, а какие-то штуковины. Синие светящиеся камни с золотистыми ободками. Я только потом выяснил, что это называется запонки. Честно говоря, мне он вначале не то чтобы прям понравился. Но он как-то меня заинтересовал – как какой-то новый, неизвестный мне вид учителей.

– На самом деле, у всех так было вначале. Парни из одиннадцатого вообще посчитали его столичным пижоном. Но потом-то все в девяносто шестом оценили Игоряшу по достоинству и как учителя, и как человека. Но мне вот он сразу понравился. Правда, Саш. Не веришь? Но это так…

– Да я ж говорю. Вы с Кристей просто в него сразу влюбились.

– Какой же ты, Саша, дурак! Он же уже старый. Ему за пятьдесят. И к тому же у него есть жена. Между прочим, красивая. Я видела. И Кристина тоже. Но ты вспомни, как вначале и учителя тоже на Игоряшу посматривали очень даже недоверчиво. Типа вот приехал тут столичный франт. Тут такие долго не продержатся. Это вам не элитная московская школа. Тут особый контингент детей учится. Это детский дом. Машка сама слышала, как учителя это обсуждали между собой. Нет, она вовсе не подслушивала. Просто случайно услыхала. Ее англичанка попросила забрать в учительской таблицы с неправильными глаголами. Машка случайно услыхала, как Химоза говорила Леночке, что Игорь Дмитриевич – человек в детском доме совершенно ненужный, что он занимается популизмом и не имеет ни малейшего понимания, что такое педагогика, тем более педагогика в таких специфических учреждениях, как наше. И еще – что он, Игоряша, наносит огромный вред и всем другим учителям и воспитателям в детском доме тем, что постоянно потакает детям и слишком много развлекается. Дети стали наглыми и слишком много стали о себе понимать.

– И что Леночка ей на это ответила?

– Ну, Машка говорит, что не видела всей сцены, а только слышала, и то в одно ухо, и то случайно… Но вроде Леночка сказала, что на своих уроках физкультуры она ничего такого в детях не заметила и что вроде как Игорь Дмитриевич нормальный дядька и неплохой преподаватель. Во всяком случае, Людмила Сергеевна подтверждает, что программу по истории все классы выполняют вполне сносно и она даже замечает, что интерес к предмету у ребят заметно вырос. А Химоза – вот она все же сука! – не соглашалась и говорила, что надо бы проверить уровень профессиональной подготовки этого человека: «Вы даже не понимаете, Леночка! Он же даже не закончил педагогический вуз. Так, какие-то курсы».