Текст книги "Исход. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика"
Автор книги: Игорь Сотников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
И трудно теперь сказать, что убедило коллег Ноя Фёдоровича, – то, что он их укорил, или его похвальба им (вы лучшие из лучших, да ещё и профессионалы своего дела), – но тут у одного из его коллег глаза открылись, и не только буквально, и он откликнулся на этот призыв к их сознательности Ноя Фёдоровича. Это, кстати, был тот самый широкоформатный человек из кафе. Он, конечно, только отчасти себя таким считал, а так-то он, всего лишь слишком наполненный событиями человек. И оттого ему приходилось себя во всём ограничивать, в том числе и от поступавшей к нему информации из вне через зрение. Вот он в этих целях, а не как все думали, чтобы вздремнуть, через раз и прикрывал свои глаза. Хотя всё это, к его тяжёлому сожалению, было бесполезно, и он всё равно всё больше наполнялся, наполнялся…и теперь выглядел в чужих глазах почему-то не полноценным, хоть и слегка полным человеком, а зажравшимся по самое не хочу жирдяем.
А звали этого, скажет так, зажиточного в себе и не упускающего ничего своего из вида человека, как ни странно это прозвучит (а почему, собственно, странно?), Леонидом (Ах, да. У Семирамида Петровича были весьма странные ассоциации с этим именем). И вот этот Леонид приоткрыл глаза, посмотрел на Ноя Фёдоровича, и говорит ему. – Как на духу тебе, Ной, говорю. В клюве голубки был колосок. А вот от каких зерновых, то это не ко мне. – С чем Леонид закрывает свои глаза и тем самым избегает встречных вопросов. В общем, вовремя закрыть глаза на окружающее или на какие-то вещи, очень помогает в жизни.
– Ну тогда, знамение нам в руки и за дело. – Хлопнув в ладоши, радостно сказал Ной Фёдорович, и обратил своё внимание к чёрному ящику. Где он, положив сверху на него свои руки, для начала внушающим страх взглядом посмотрел на своих коллег по магическому искусству, замерших в ожидании нового фокуса со стороны Ноя Фёдоровича. Что и говорить, а иногда бывает просто спокойней, когда от человека ничего не ждёшь, чего в случае с Ноем Фёдоровичем не стоило ждать. А в данном же случае все знали, что от Ноя Фёдоровича всякого можно ожидать, а это почему-то всегда значит какой-то фокус с его стороны. Вот они и опасались за свою нервную систему, к которой лучше всех был подготовлен Леонид, вновь прикрывший свои глаза и начавший сопеть в нос.
– Ну что, приступим. – Сказал Ной Фёдорович и начал приоткрывать крышку чёрного ящика. И хотя ящик уже раз продемонстрировал свою не простую сущность, – в нём может скрываться всякая неожиданность, если его крышку открывает именно Ной Фёдорович, человек не без фантазии и своего желания поразить своих зрителей, – всё же расслабляться не стоит, когда имеешь дело со столь активным на этом магическом поприще человеком, каким является Ной Фёдорович. Для которого не существует никаких правил, и оснований не менять все эти правила по ходу своей жизни он тоже не видит. А это что значит? А то, что если эти господа иллюзионисты, опираясь на одно из правил: «Снаряд два раза в одну и ту же воронку не попадает», рассчитывают на то, что второго голубя в чёрном ящике уж точно не будет, и значит, можно расслабиться, то они зря так наивны насчёт Ноя Фёдоровича. Хотя они всё-таки не столь простодушны и, если обратить своё внимание на их руки, – а они крепко вцепились в подлокотники стульев, – то они готовы ко всякому фокусу со стороны Ноя Фёдоровича.
Между тем, Ной Фёдорович под интригующую музыку, которая проигрывается перед всякой демонстрацией фокуса, стоящую в ушах его коллег иллюзионистов (это рефлекс у них такой), ещё раз обводит руками края чёрного ящика, на мгновение замирает и раз…И крышка без всякого иллюзионистского эффекта открывается. Но коллеги иллюзионисты Ноя Фёдоровича, по собственному опыту знают, да и в их арсенале есть подобные сложные и обманные трюки, что всё ещё не кончено и ещё всякое может быть.
– Чёрный ящик без двойного дна, не чёрный ящик. – Смотря на ящик взглядом «меня не проведёшь», так многозначно рассудил Альберт Нобилиевич.
– Знаю я этого Ноя, – достаточно грубо и предвзято подумал о Ное Фёдоровиче Семирамид Петрович, имеющий все основания и право так предубеждённо на его счёт думать, – запросто может утаить в рукавах своего пиджака того же голубя и сейчас подложить его в чёрный ящик. А потом, как бы спохватившись, посмотрит по сторонам, в поиске голубя, и не обнаружив его с потрясённой мимикой на лице, неожиданно отыщет его в чёрном ящике. Кстати, а где голубь? – задался вопросом Семирамид Петрович и принялся искать этого куда-то запропастившегося голубя.
А Ной Фёдорович к этому времени, со словами: «Ну и что тут у нас?», заглянул в чёрный ящик, затем опустил туда правую руку и после небольшого нащупывания чего-то там, вынимает оттуда…Вынимает оттуда…И третий раз, так всегда необходимый для всякого уважающего себя и свой трюк иллюзиониста (к тому же Ной зажал в кулаке вынутую вещь и без этой временной выдержки не хочет показывать, что он там принёс): Вынимает оттуда… Монету большого достоинства, единственное, что о ней можно сказать, так как она размера больше среднего, и лежит «орлом» к верху.
Ной Фёдорович, положив монету на стол, обводит взглядом заинтересовавшиеся лица своих коллег и соклубников, естественно не сумевших удержаться оттого, чтобы не проверить свои экстрасенсорные способности, – это, несомненно, неразменный рубль (простых рублей в кармане иллюзиониста по факту его магического предназначения не может быть), и меня никто в этом не переубедит, даже сама монета, – вот так решил Семирамид Петрович, так и не отыскавший голубя, – и озвучивает именование этого предмета такого спора в головах иллюзионистов (Семирамид Петрович был не единственным здесь, столь самонадеянным человеком).
– Это мой философский камень. – Говорит Ной Фёдорович, указывая на монету. И хотя монета совершенно не похожа на камень, собравшиеся за столом люди, прекрасно знающие, как иллюзорен окружающий мир, и что глазам своим верить с первого взгляда не стоит, – они (глаза) впадут в заблуждение и тут же обманут, а может и того хуже, заставят влюбиться в того, кто совсем им не пара, – не стали вот так в открытую оспаривать это утверждение Ноя Фёдоровича, человека себе на уме и притом очень сильного не только в словесном диспуте, но и на руках.
Хотя у них возникли некоторые вопросы приземлённого качества. – Мне совершенно непонятно, – переполнившись непониманием Ноя Фёдоровича, подчеркнувшего принадлежность этой выложенной на стол монеты, возмутился про себя Альберт Нобилиевич, – К чему всё это? Чего он боится? Того, что её попытаются присвоить? – начал задаваться вопросами Альберт Нобилиевич, и по мере своего вопросительного недоумения начал постепенно остывать к этому вопросу. А всё потому, что он вдруг понял, что Ной Фёдорович, надо признать, поступил более чем благоразумно, обозначив границы возможностей своих коллег по магическому цеху.
– В нашем деле зевать никак нельзя, – понимающе покачал головой Альберт Нобилиевич, – и за реквизитом нужен глаз да глаз. А иначе…– Но Альберт Нобилиевич дальше не стал продолжать, а он, нащупав в кармане пиджака ручку, явно из реквизита иллюзиониста (только из чьего, не слишком известно), так она была на ощупь интересна, глубоко задумался над этой своей находкой – как оказывается, это Семирамид Петрович, отвлёкшись, выпустил её из виду, и как потом выяснилось, то потерял с концами.
– Как будто и не было её никогда. – Потрясённый этим исчезновением и одновременно потерей ручки, которая только что лежала на столе перед ним, а теперь там пусто, пробормотал Семирамид Петрович, ощупывая стол на предмет тайных замков и ящиков. А ведь ручка не самая простая, из тех шариковых, которые десятками продаются в общей упаковке, и даже не её благородный и в золотой облицовке дорогой вид было самое главное, а цену ей придавало то, что она была подарком ему от Марты. А это уже слишком немало значило, знай Марту, как её знал Семирамид Петрович, и её отношение к собственным подаркам.
Ведь от неё подарков материального свойства и так не дождёшься, – а она в этом деле крайне принципиальна: Семирамид Петрович, вы я надеюсь и верю в вас, не возражаете, что лучший ваш подарок это я! – а уж если такое событие вдруг случилось, и Марта одарила вас, Семирамид Петрович, этой ручкой, то вы уж постарайтесь её не забыть у кого-нибудь в гостях и исписать её раньше времени.
И если насчёт внутреннего содержимого ручки можно было не беспокоиться, Семирамид Петрович держал всё это дело под полным контролем (на запас всегда имелось несколько стержней под завязку наполненных чернилами), то вот насчёт самой ручки, то до этого момента он о ней никогда не забывал, всегда нося её с собой (дома оставлять тоже было небезопасно, зная нелогичный ум Марты, от которой, как и от Ноя Фёдоровича, любой фокус можно ожидать; особенно с ручкой), но как выясняется прямо сейчас, всего этого недостаточно и мало для сохранности ручки для себя и себя перед Мартой.
– Уж я-то знаю отлично Марту. – Сглотнув комок в горле, принялся соображать Семирамид Петрович. – Она ни за что не поверит, что к пропаже ручки я не приложил свою руку. «Твоё бездействие, уже есть преступная халатность, указывающая на твоё безразличие к моему подарку и значит, ко мне», – мгновенно выстроит свою логическую цепочку Марта, со всей силы и злости запахнёт на себе халат, со всё тем же посылом к Семирамиду Петровичу, который всегда сопровождает эти её действия.
Так что теперь становится более понятно, почему Семирамид Петрович всё то время, сколько мы его знаем, столь недовольно себя подразумевал – у него для этого действительно есть достойные его пожалеть основания. И сейчас он, глядя на представленный Ноем Фёдоровичем философский камень в виде монеты, разглядывал его с потребительской позиции.
– А каков номинал этой монеты по нынешнему курсу? – задался про себя вопросом Семирамид Петрович, разглядывая поверхность монеты, с которой на него и на всех тут вокруг, смотрели пять олимпийских колец. А это говорило о том, что это не простая монета, некоего платёжного достоинства, а это олимпийский рубль из советского прошлого. На которой можно было не только купить всякой всячины, а на него было интересно смотреть, и с ним в руках чувствовал себя как-то более основательно перед своим одноклассницами и вообще случайными знакомыми, но всё же красавицами, стоя у киоска с мороженым.
И вот когда твоя очередь подходила, и ты значит, должен был озвучить свой заказ, – а чуть в стороне стоят твои, хоть и не самые привлекательные и интересные одноклассницы, но всё же, и с желанием поесть мороженого и надеждой в глазах посматривают на тебя, – то ты на вопрос продавщицы: «Что брать будем?», очень многозначительно смотришь на своих одноклассниц (двух самых мелких пигалиц из класса, кто только и согласился пойти с тобой за мороженым), фиксируешь на них оценочный взгляд (М-да), и, вернувшись к продавщице, со словами: «Мне три пломбира», протягиваешь ей не просто мелочь или какой-нибудь рваный рубль, а ты ей даёшь олимпийский рубль. К тому же с очень редкой гравировкой на своей лицевой части, за которыми уже гоняются местные коллекционеры всякого рода рублей, хулиганы по природе и знатоки искусств в душе.
При виде чего твои одноклассницы, прищурившиеся от отражения солнечного света от рубля, ударившего им в глаза, в некотором восхищении замирают, и на мгновение выпадают из реальности, не сводя своего взгляда с рубля (а может мелкая одноклассница с косичками, и от тебя, такого щедрого и с мороженым).
А это всё, что-то многое, да значит. Как минимум, у тебя останется сдача. Правда, о широте твоей щедрой души сейчас никто не задумается, кроме тебя, но это не главное. Когда для тебя главное то, что ты для себя и о себе понял – ты способен на такие, с широкой душой поступки. Что, возможно, в будущем, и сыграло свою знаковую роль, определив твою жизненную стезю – тебе захотелось ошеломлять и удивлять людей своими, широкой души поступками. И тогда чем эта монета не философский камень.
Тем временем Ной Фёдорович выжидающе вопросов посмотрел на своих коллег и, не дождавшись возражений или вопросов сомневающегося качества, полез рукой в чёрный ящик за следующим артефактом.
– Это, как вы уже догадались, – ставя на стол небольшую, плоской формы бутылочку, сказал Ной Фёдорович, – Амагест, растворитель всего и вся. – На этих словах Ноя Фёдоровича очнулся Леонид и, с интересом посмотрев на бутылочку, спросил Ноя Фёдоровича. – И на чём он настоян? – Ноя Фёдоровича слегка покоробил такой подход Леонида к артефактам, которым не только цены нет, но самое важное, что их и делает столь бесценными экспонатами, то, что им и объяснений нет; как минимум, научным сообществом. А этому Леониду, значит, всё ясно, и ему химическую формулу подавай этого субпродукта. Он его на поток поставит. Только спрашивается, зачем ему нужно столь много универсального всё растворителя.
– Никак хранилище банка вскрыть хочет. – Было подумал Ной Фёдорович, чьи мысли частенько обращались в сторону этих крепких дверей, с кодовым замками и сложной системой сигнализации и много ещё чего другого. Что поделать, недофинансирование больно бьёт по качеству магического представления. А тут можно одновременно решить вопрос с недофинансированием своих проектов и заодно в качестве рекламы продемонстрировать свои возможности трюкача и заработать себе имя.
– Простой обыватель до нервного тика терпеть не может всех этих банкиров, проворачивающих с их сбережениями такие фокусы, что самому выдающемуся иллюзионисту и не снилось. А вот найдись такой человек, кто сумеет провернуть ответный фокус с банкирскими счетами, то он себе при жизни обеспечит громкое имя (о памятнике пока говорить преждевременно), – бывало размышлял подобным образом Ной Фёдорович, сидя на лавочке и поглядывая, то к себе в пустой портмоне, по каким-то странным причинам ещё имевшим место в его кармане, когда он вечно пустой, то на массивные двери банка, откуда его вежливо попросили там не появляться своей, никакого доверия и кредитного рейтинга рожей.
– Правда тут встаёт серьёзного рода дилемма, – рассудил Ной Фёдорович, – остаться анонимом, но обеспеченным на всю жизнь человеком, или выбрать громкое имя, грозы банкиров, и тем самым обеспечить себе любовь сограждан и ненависть банкиров, которые никогда не успокоятся и будут до последней украденной монеты искать тебя. Над этим вопросом надо как следует подумать. – Решил Ной Фёдорович, отвлёкшись от своих мыслей на выходящую из дверей банка молодую девушку красивой наружности и блондинки притом.
Но сейчас эти воспоминания Ноя Фёдоровича, как бы они не были ему дороги и интригующе интересны для нас, совсем не ко времени, а сейчас ко времени его ещё одна мысль и его ответ Леониду на его вопрос. – А может он на основе этого растворителя хочет вывести формулу безвозвратного растворителя своего я (понятно, что в физическом плане). – Рассудил Ной Фёдорович, поглядывая на массивную фигуру Леонида, явно с трудом уже с ней и с самим собой справляющимся.
А ведь нет сложнее и сильнее противника, чем ты есть сам. Особенно тогда, когда это «есть», есть тебя определяющий и во многом ограничивающий фактор. И оттого, сможешь ли ты ограничить этот ограничивающий твою жизнь фактор «есть», зависит, как ты будешь впредь есть – он (фактор) тебя или ты его. Ведь он, этот твой самый сильный противник, всё, всё, о тебе знает, и на каждый твой хитрый манёвр у него уже загодя приготовлен контрответ. И даже непонятно почему так выходит, что ты столько сил прилагаешь в противостоянии с самым для себя сильным противником, а это всё равно не приносит видимых результатов. С чем наглядно все тут и сам Леонид убеждаются, когда он им всем на глаза попадается, правда себе только отчасти. Просто всё это излишество в себе не умещается в области своего внутреннего понимания Леонида, и он не может себя полностью видеть – полным это совсем другое.
Ну а теперь ответ Ноя Фёдоровича на вопрос Леонида. – Как и все артефакты, и бесценные вещи, на спирту. – Заявил Ной Фёдорович. И, не удержавшись, бросил знаковый взгляд на одну знаковую личность среди коллег иллюзионистов, с трудно опознаваемым видом (он слишком двояко и противоречиво выглядит), но при этом на раз выдававшим его страстную натуру. И этот человек, умудрённый опытом взаимоотношений с такого рода вещами, имеющим в своей основе озвученный Ноем Фёдоровичем ингредиент, несколько оживился, услышав этот знаковый ингредиент, на котором настоян растворитель из растворителей, Амагест. Ведь как ни не к нему нужно обращаться, если хочешь познать все глубинные тайны этой зловещей жидкости.
И если у тебя хватит духу стать последователем Илия (так звали этого гуру всякой растворимой жидкости и растворителей) и принять вместе с ним его учение об субъектности и объектности этого мира (Илия не простой иллюзионист, а он иллюзионист с религиозным уклоном – он работает с человеческим сознанием и оттого его представления наиболее грандиозны и сложны для понимания) посредством просветляющим разум напитком, то тебе могут открыться основные тайны мироздания, на которые такой мастак Илия, когда он пребывает в этом особом возвышенном состоянии своего духа.
– Запомни, основной принцип работы этого растворителя из растворителей сознания, Амагеста. – Мог бы вам всё рассказать о внутренней сути и составляющей Амагеста, и принципах его работы Илия, если бы вы заслужили его доверие и уважение, став его ассистентом (Илия не может работать один и ему очень нужен ассистент, которых у него уже сменилось и не сосчитать сколько – что поделать, когда быть ассистентом у Илии весьма сложно). – Вначале ты его растворяешь в себе, а уж затем он растворяет тебя в себе. – Умозаключает Илия и на этом его откровения заканчиваются – Илия растворился в себе и слетел с лавки на пол, туда, куда всем наплевать, и оттого Илия всегда с трудом и перепачканный выходил из этого своего положения.
Ной Фёдорович решает не задерживать своё внимание на Илии, который для него достаточно предсказуем по своему химическому составу и отношению к стоящим артефактам, – а впрочем, для кого и спирт вода, – и он вновь опускает руку в чёрный ящик и вынимает из него следующий артефакт.
– Это красная ртуть. – Выставив перед собой маленькую колбочку, с кирпичного цвета жидкостью в ней, сказал Ной Фёдорович. – Я думаю, вам не нужно объяснять её физическое и ядерное значение. – С чем бы его коллеги могли поспорить, они и понятия не имеют, что это такое. Но никто из них не хочет себя выказывать первым неучем и профаном, который даже не знает, что такое красная ртуть, – это самое известное вещество, о котором никто ничего толком не знает, но зато все хотят его достать, и притом за большие деньги, – и поэтому все многозначительно молчат, показывая, что если чего они и не знают, то уж точно не красную ртуть, которая у них и у самих дома есть в градусниках (она в темноте светится и не нужно включать свет, чтобы проверить температуру – вот главное свойство красной ртути).
И Ной Фёдорович, убеждённый этим их видом, ставит её на стол, к уже выложенным артефактам, и снова берётся за своё – протягивает руку к чёрному ящику и вынимает оттуда сразу две вещи: не определимого качества зёрнышко, если ты не сельскохозяйственный генетик и обручальное кольцо. А вот это уже очень интересно. И в глазах коллег иллюзионистов красноречиво читается вопрос: И что это всё значит?
– Это, как вы уже догадались, – Ной Фёдорович видно уж слишком большого и хорошего мнения о своих коллегах, раз он так уважаемо в их адрес выражается. А вот его коллеги иллюзионисты, люди не без своих достоинств и прекрасных качеств, где одно из них всегда на виду, их скромность, посчитали, что Ной Фёдорович мог бы обойтись и без этих справедливых слов в их адрес. И было бы лучше, если бы он не полагался на их разумения и знания, а сам бы сделал уточнение тому, о чём они, по его мнению, догадались.
И Ной Фёдорович, как будто их услышал и сделал очень кстати уточнение. – Горчичное зерно. – Закончил свою фразу Ной Фёдорович.
– А, горчичное зерно. – Многозначительно выдохнули коллеги иллюзионисты, так понятливо посмотрев на это зерно. И, глядя на них, даже не возникало желания у них спрашивать, а что, собственно, они поняли из всего этого и что всё-таки значит, что это зёрнышко именно такой-то зерновой культуры, а не какой-либо другой. И Ной Фёдорович, всё это видя в них и подозревая, что обратись он к ним с вопросом: «И чего вы, гуси, из всего этого уразумели?», то, пожалуй, его коллеги иллюзионисты оскорбятся его недоверием к их умственным способностям и почувствуют себя неуютно рядом с ним, не стал задавать им уточняющих вопросов: «Так что всё-таки это зерно значит?», а перешёл к рассмотрению второго выложенного на свет предмета – обручального кольца.
И как все тут совсем не зря подозревают Ноя Фёдоровича в его бурной фантазии и желании всё переиначивать и называть своими новыми, ими выдуманными именами, то это обручальное кольцо преждевременно называть кольцом. И наверняка, это какой-нибудь новой конструкции артефакт, к новому обозначению которого, приложил свой деятельный ум Ной Фёдорович. И как сейчас же выясняется, то это действительно так.
– Это, – взяв кольцо большим и указательным пальцами руки за края и, подняв перед собой, с внутренним душевным напором сказал Ной Фёдорович, глядя даже не на кольцо, а сквозь него на сидящих людей за столом, – так называемый краеугольный камень. – А вот такое заявление Ноя Фёдоровича, да ещё и приправленное таким его сквозным взглядом через призму кольца, не могло не взволновать сидящих за столом людей, увидевших во всём этом куда как больше того, что может быть закладывал Ной Фёдорович в эту свою демонстрацию кольца, или краеугольного камня.
Он-то (Ной Фёдорович), всего лишь хотел достичь эффектной картинки (ну ещё и зацепить кое-кого), и вроде бы больше ничего, а тут вон как сложно и дальновидно вышло. А всё дело в том, что его соклубники иллюзионисты, в основной своей части имели весьма сложные и противоречивые отношения в своём семейном быту с носительницами вот таких колец, кто и на их безымянный палец в своё время накинул им такое же кольцо, а другая потенциально уязвимая часть иллюзионистов, находилась на пути к этому окольцеванию или обручению, чёрт его знает, как правильно, и естественно всех их этот вопрос крайне волновал.
А то, что Ной Фёдорович через призму этого вопроса на них смотрел, то это ни у кого из них не вызывало сомнений – они все своими глазами видели этот его взгляд в игольное ушко кольца (в такого роде вопросе, без образной мистификации подчас не разберёшься). «И легче верблюду пройти через игольное ушко, чем доказать своей супруге, во всём имеющей на твой счёт сомнения, что ты не верблюд», – это так Семирамиду Петровичу к слову пришлось сказать.
Ну а тут Ной Фёдорович ещё масла подливает в огонь их волнения, совсем неспроста их спросившего. – И как думаете, что я сейчас, глядя на вас, вижу?
И всем тут в один момент стало неуютно на своём месте сидеть, под этим направленным на них, в фокусе кольца, взглядом Ноя Фёдоровича, – каждому из них казалось, что Ной Фёдорович именно на него смотрит (это такой визуальный эффект получился) и к нему обратился с этим вопросом (я тебя, сукин ты сын, насквозь вижу, со всеми твоими махинациями, читалось во взгляде Ноя Фёдоровича), – и они принялись терзаться на своих местах, то есть ёрзать и отводить глаза в сторону на своих соседей.
Где больше всех выражал недовольство и притом явно, как уже не трудно догадаться, Семирамид Петрович. – И что он на меня уставился? – нервно вопросил своего соседа, Альберта Нобилиевича, Семирамид Петрович, повернувшись к нему. Что не может крайне не удивить Альберта Нобилиевича, всегда удивляющийся такой самостоятельности мысли посторонних для него людей, вдруг решивших, что Альберту Нобилиевичу больше делать нечего, как решать за них их дела.
– И если вы уж решили обратиться за помощью к Альберту Нобилиевичу, то вы сперва введите его в курс своих домашних дел, – пригласите в гости к себе в дом, разрешите поцеловать ручку своей чем-то недовольной на ваш супружеский счёт супруги, создаёте подходящие условия для Альберта Нобилиевича, чтобы он мог во всём разобраться (оставьте его наедине с вашей супругой), – а уж затем обращайтесь к нему с вопросами. – Вот так считает Альберт Нобилиевич и согласно этому своему принципиальному взгляду на чужие проблемы воротит нос в сторону от Семирамида Петровича, решившего за счёт Альберта Нобилиевича поправить свои расстроенные дела.
А Семирамид Петрович, впрочем, не удивлён, да и к тому же он сейчас весь на нервах и поэтому не замечает никого вокруг себя – перед его глазами вновь стоит Леонид – робот под вопросом, к которому у него появились новые вопросы. И как не трудно догадаться, то Семирамид Петрович не оставил надежду выяснить раз и навсегда, кто на самом деле этот Леонид, подловив его на нестыковках.
– Что ж, – как-то сумев себя пересилить и не предъявить счёт за электричество к оплате Леониду, Семирамид Петрович, посмотрев на Марту, говорит, – если в этом была крайняя необходимость, то я тебя понимаю – благотворительность это твоё. Вот только я одного не пойму, – задумчиво говорит Семирамид Петрович, и, оторвав руку из лапищ Леонида, подходит к столику, где подняв один из двух бокалов, досказывает своё вопросительное затруднение, – разве роботам нужна человеческая подпитка. – Но Марту разве смутить этой своей недооценкой её мысленной деятельности, демонстрируя свои глубокие познания в робототехнике, о которой она ничего не смыслит, исходя из этого заявления Семирамида Петровича, как оказывается, не только забывшегося человека, но и авторитарного сексиста.
Если значит, Марта имеет бархатные ручки и её спинка сгибается только в двух случаях: когда укладывает себя в постель и когда она под действием рефлексов наклоняется к лежащей на земле монетке, – то она не имеет никакого понятия о робототехнике, как считает Семирамид Петрович, первый отравитель её жизни и бесчестный человек, раз так ни во что её не ставит.
Но вы, Семирамид Петрович, как и все представители вашего некрасивого рода, как это обычно с вами бывает, глубоко заблуждаетесь на Мартин и на весь женский счёт – они не в пример вам и вашим мыслям о них, сообразительней. И Марте, может действительно ещё с утра мало что знающей о робототехнике, достаточно было познакомиться с роботом Леонидом и провести с ним пару часов наедине и вдали от глаз мужа, чтобы всё-всё о конструктивных особенностях этого модельного ряда узнать.
Так что Семирамид Петрович зря старается, пытаясь относиться с сомнением к личности робота Леонида. Марта на все его вопросы найдёт достойный ответ. И если бы не бесконечная вера Марты в его благоразумие, то она бы могла подумать, что он ей не то что не доверяет, а откуда-то из фильмов набрался предубеждений к вечно одним находящимся дома супругам и записал Марту в число тех жён, кто замужем за козлов (рога на их голове наводят на такую мысль). А это грозит своими осложнениями в их отношения.
Но пока Марта устойчива мыслит в сторону Семирамида Петровича и своим ответом ставит его в очередной тупик. – Ну, ты меня удивляешь, Семирамид Петрович, своей отсталостью. – С укором посмотрев на Семирамида Петровича, сказала Марта. – Леонид это тебе не робот из прошлого, которого смажь, электричеством напитай и на этом всё, а Леонид модель продвинутая, – он ведь не простой робот, а киборг, – и у него запросов гораздо больше. Ведь ему нужно поддерживать эластичность и натуральность кожи, а для этого нет ничего лучше калорийного продукта.
– А вино? – вдруг не сдержался Семирамид Петрович, перебив Марту. На что Марта могла бы заметить Семирамиду Петровичу, какой дурной пример он показывает Леониду, так себя не галантно ведя и перебивая супругу, но она воздержалась от этого, чтобы не заострять внимание Леонида на этих нюансах семейной жизни. А почему она не захотела стыдить при постороннем чел…тьфу, роботе, своего мужа-нахала, то разве не понято, она уже чуть ранее, до прихода Семирамида Петровича, имела разговор с Леонидом на его счёт, где ему и объяснила, какая неблагодарная скотина этот Семирамид Петрович.
– Да-да Леонид, – склонив свою голову на не по-человечески сильное плечо Леонида, пожаловалась на свою тяжкую долю Марта, – бывают такие моменты в семейной жизни, когда тебя твоя половина совершенно не замечает и не ставит в счёт. – А Леонид тогда и не поверил, что бывают такие жестокие люди. Он-то думал, что отношения между людьми строятся на любви и уважении, а тут вон какое безобразие со стороны этого частного случая, Семирамида Петровича (а этот его образ мыслей в него был заложен в его микросхемы и память его создателем, человеком близким к образу мышления Семирамида Петровича, и оттого он так был предварительно благожелательно настроен к особам женского пола, ну и мужиков он не собирался в обиду давать).
И тогда Леонид, то есть в тот момент, когда Марта раскрыла ему глаза на этого полного одной жестокости и коварства Семирамида Петровича, по своей технической наивности предложил подправить микросхемы Семирамиду Петровичу, раз они у него находятся в таком расстроенном состоянии. Марта в ответ, конечно, посмеялась, в шутку сказав, что это Семирамиду Петровичу вряд ли поможет, а вот если ему кое-что закрутить в узел, то это прояснит его мысли.
Ну а Леонид, в свойственном ему понимании мира, через срез взгляда робота, со всей своей прямолинейностью поинтересовался у Марты, каким образом, он может помочь Семирамиду Петровичу и что у него нужно закрутить в узел, чтобы он взялся за ум. – Об этом Леонид в своё время, а пока… – Марта, в общем, не настолько зла на своего мужа, чтобы натравливать на него робота, и Семирамиду Петровичу дался шанс исправиться. Но как выясняется, зря.
И этот опять недовольный Семирамид Петрович смел ей заметить в ответ, что этот Леонид, по его сугубо личному мнению, уже давно испорченный робот, раз он заявляется к ним без особого приглашения и главное, что его во всём этом деле смущает, то он пришёл тогда, когда его дома нет.
Но это мы опять отвлеклись, тогда, как сейчас слово берёт Марта, в ответ на вопрос Семирамида Петровича о вине.
– А вино … – проговорила Марта и на этом всё, её образ расплылся, перебитый голосом Ноя Фёдоровича. – И только таким он и должен и быть. – Постукивая кольцом об стол, заговорил Ной Фёдорович. – Гладким со всех сторон. Но вы и сами в скором времени поймёте его значение и почему он таков. – Ной Фёдорович на этот раз без всякой визуальной ошибки остановился взглядом на Семирамиде Петровиче.
