Текст книги "Хрупкое время Ауэны. Сборник научно-фантастических произведений"

Автор книги: Игорь Дручин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

– Откачать воздух!

Теперь, когда вездеход прошел основное препятствие, дорога была каждая минута, да и собственные запасы кислорода на «молоке» подходили к концу, поэтому Алферов, экономя воздух и время, решил провести откачку на ходу. Однако уже после остановки вездехода пришлось ждать почти минуту, пока в отсеке образовался достаточный вакуум. Открыв люк, начальник космоцентра выбрался из вездехода. Лучи солнца здесь скользили по склону, и потому каждый камень имел длинную полосу тени. В этой чересполосице светлых и черных тонов Василий Федорович не сразу увидел пегматитовую жилу, возле которой остановился луноход. Постепенно глаза адаптировались, и Алферов уже хотел шагнуть вперед, но в последний момент оглянулся на водителя. Это промедление и спасло ему жизнь. Прямо у его ног вспучилась порода и брызнула в разные стороны, стегнув по ногам. На том месте, где он мог оказаться, возникла небольшая, сантиметров пятнадцать, коническая ямка.

– Микрометеорит! – догадался Василий Федорович. – Значит, теперь проживу долго.

– Видел? – обратился он к водителю.

– Что? – удивился тот.

– Ясно. Пошли.

Алферов зашагал поперек жилы, пробуя ботинком прочность рухляка. Глянул вверх по склону, вниз, но никаких следов обрушения или провала не обнаружил.

– Нахожусь в точке, – сообщил он поисковому отряду. – На поверхности следов нет. Жила в первозданном состоянии.

В ответ громко щелкнуло, кто-то гмыкнул, точно откашливаясь или прочищая голос.

– Внимание! Станция Эратосфен! Говорит экипаж Субботина!

Василий Федорович крутнулся, определяя пеленг, и зашагал вниз по жиле, прямо навстречу слепящему солнцу.

– Мы провалились в пещеру, образованную пегматитовой жилой. Координаты…

– Субботин? Я – Алферов! Вы меня видите?

– Нет, Василий Федорович. Нам удалось вывести наружу только радиоантенну.

– Какой у нее вид?

– Труба с острым наконечником, похожая на нижнюю часть каротажной гильзы. Примерно полметра высотой.

Алферов опустил козырек гермошлема пониже, прикрывая глаза от ярких лучей заходящего солнца и, еще не разглядев саму трубу, заметил ее необыкновенно длинную тень.

– Антенну вижу! Как самочувствие экипажа?

– Нормальное. Немного выдохлись за два последних дня. Съели много кислорода. Но не беспокойтесь. Можем продержаться сколько потребуется в пассивном состоянии. Продуктов маловато и воды.

– Ясно, Субботин. Я у вашей антенны.

– Отойдите на пару шагов, Василий Федорович. Можете провалиться.

– Нет. Рухляк держит хорошо. Вы прямо под антенной?

– Под антенной вертикальная выработка шесть с половиной метров. К ней ведет ответвление пещеры. Мы у развилки в ста семидесяти метрах.

– Уже хорошо. Будем взрывать, вас не достанет.

– Засыплет ход. Он узкий. Попробуйте шурф, вручную. Только застрахуйтесь тросиком. В любой момент можете провалиться.

– Василий! Неси лопаты! Ближайшему экипажу выделить двух человек. Подготовить баллоны с кислородом и носилки.

Алферов услышал дружный смех.

– Не надо носилки и кислород, Василий Федорович. Мы сейчас подкрепимся, что у нас осталось, и пойдем помогать снизу. Все равно придется расчищать наш лаз.

– Понял. Носилки отставить. Приготовить горячую пищу и кофе. Передайте начальнику станции Эратосфен радиограмму для Земли:

«Экипаж Субботина найден. Состояние хорошее. Приступаем к спасательным работам.

Алферов».

– Вас понял, – ответил механик, поддерживающий всестороннюю связь.

Верхний слой рухляка оказался достаточно плотным, к тому же попадались плохо разложившиеся глыбы, и Василию пришлось сбегать за ломиком. Когда к ним подошли на помощь с ближайшего вездехода геолог Скосырев и высокий здоровяк астрофизик Шалыгин, дело пошло быстрее. Астрофизик приспособился выворачивать ломиком крупные глыбы и руками выбрасывал их из ямы. От усердия на его лице скоро заблестели капельки пота.

– Ты не очень спеши. До центра Луны еще далеко, – серьезным тоном проговорил Василий Федорович, размеренно подбирая лопатой рухляк и выбрасывая его из ямы, по опыту знающий, что перегрев в скафандре скоро приводит к вялости, да и пот, заливая глаза, мешает работать.

Шалыгин угукнул, но продолжал ворочать глыбы с прежней энергией.

– Он торопится добраться до своего идейного противника, – поддержал шутку Алферова геолог.

– Это кто из них? Макаров?

– Смолкин!

– Что между ними общего?

– Как показывает опыт, уменьшение силы тяжести уравнивает шансы разных весовых категорий, так как мышцы, приспособленные к земным условиям, легко справляются с любой массой, и здесь на первое место уже выступает реакция и техника спортсмена. У водителей, естественно, отличная реакция. Про Смолкина и говорить нечего! Феномен какой-то! Вот и приходится Сергею Александровичу частенько прижиматься лопатками к ковру! Кому это понравится? Вот он и лелеет надежду на реванш. Говорят, даже свою астрофизику забросил! Не может же он оставить противника не отомщенным!

– Укгхм! – невразумительно промычал астрофизик и вылез из канавы. Пот заливал лицо, волосы торчали во все стороны влажными прядями…

– Давай, Ленечка, поорудуй, а я пока тоже поупражняюсь в остроумии. Вы не пробовали играть в волейбол на Луне, Василий Федорович?

– Нет, – Алферов усмехнулся, вспомнив трудные годы строительства первых станций. – Как-то, было не до волейбола, да и играть по сути было негде. Кое-как отвоевывали пространство для систем жизнеобеспечения… А разве есть разница? Ведь скорость мяча гасит в основном со противление воздуха?

– Гасит-то оно гасит. Но и разница в гравитации тоже имеет значение. Здесь пас должен быть предельно мягким, и принять мяч после хорошего удара почти невозможно. Вы попробуйте. Мы здесь часто играем. – Шалыгин загадочно улыбнулся.

– Не соглашайтесь. Он вас провоцирует, – отозвался геолог.

– Отчего же. Надо попробовать. Для полноты ощущений, а, тезка? – забирая лопату у водителя, сказал Алферов.

Василий хмыкнул и, не желая оставлять шефа в неведении, предупредил:

– Ну и наставите себе шишек для первого раза.

– Посмотрим! – Василий Федорович закрепил страховочный тросик на поясе и полез в яму.

Рухляк пошел более слабый. Это Алферов ощутил, едва спустился в узкую горловину наиболее глубокой части канавы у самой антенны.

– Алло, Субботин!

– Они пошли пробиваться снизу, – услыхал он голос Гончаровой.

– Передайте, пусть будут осторожными. У нас уже около двух метров.

– Хорошо, Василий Федорович!

Пройдя рухляк еще на штык, Алферов почувствовал, что грунт под ногами заколебался.

– Осторожно внизу! – успел крикнуть он и повис на страховочном тросике. – Как вы там?

– Немного присыпало, но в общем нормально. Сейчас выберемся, – донесся голос Смолкина.

Минут через пять осыпавшийся рухляк был расчищен, и внизу, в провале, появилась чья-то голова, высвечивая фонарем узкий, как волчья нора, ход. Василий Федорович быстро выбрался на поверхность и, отстегнув страховочный тросик, спустил его вниз.

– Пристегни, сейчас вытащим! Гончарова! Немедленно отправляйтесь к выходу!

– А вездеход, Василий Федорович? – спросил Смолкин, усаживаясь на край канавы. – Ведь взрывчатка, наверное, осталась? Можно проделать проход из пещеры, и мы бы добрались на базу своим ходом.

– Ишь, чего захотел! Кто там следующий? Субботин?

– Я Майю подожду.

– Макаров! Давай пристегивайся! Быстрее! Ночь наступает. Неизвестно, успеем ли вовремя добраться, а они тут еще выкомаривают! – рассердился начальник космоцентра. – Приказываю всем немедленно подниматься наверх!

– Вира! – крикнул Саша.

Могучий Шалыгин ухватился за тросик и, перебирая его руками, легко вытащил Макарова на поверхность. Последним поднялся Субботин, прижимая левой рукой к груди образцы.

– Надо бы загрузить рухляком тяжелые луноходы, – сказала Майя, разглядывая подчеркнутые последними лучами заходящего солнца силуэты машин, словно стадо динозавров, растянувшихся по склону. – В оранжерее калия не хватает, а здесь три процента. Зачем же гнать стадо машин пустыми.

– Ты посмотри на них! – развел руками Алферов. – Только, можно сказать, вылезли из преисподней и – пожалуйста! Одному тут же достань из подземелья вездеход, второй тащит с собой гору образцов, нарушая технику безопасности, а третьей нагрузи вездеходы… Что же ты ничего не просишь? – обратился он к Саше.

– Я успею. В следующий раз… – пробормотал Макаров, чувствуя в интонациях начальника космоцентра недобрые нотки.

– Всем к вездеходу! Ясно? – приказал Алферов. – Немедленно! Я с вами еще поговорю па станции!

Сутки спустя начальник космоцентра, выспавшийся и гладко выбритый, осматривал хозяйство Яковлева.

– Что у тебя здесь? – спросил он у сопровождающего его начальника станции, ткнув пальцем в герметическую дверь.

– Вторая очередь оранжереи.

– Ну-ка, покажи.

Владимир Кузьмич открыл двери. Оранжерея поражала прежде всего огромными – шесть с половиной метров высотой – каменными сводами, покоящимися на массивных квадратного сечения колоннах оставленных целиков. Здесь не было стеллажей, как в обычных оранжереях.

Прямо из почвы поднимались стволы молодые деревца в палец толщиной, дальше виднелись ухоженные кусты черной смородины и… чая. Алферов подошел к кустам и окинул их цепким взглядом.

– Ага! – сказал Василий Федорович, найдя свежие следы срезки, – узнаю почерк Системы. Ну-ка, где тут у них служебка?

И не дожидаясь ответа начальника станции, пошел в глубь оранжереи. Яковлев еле поспевал за ним, недоумевая, что именно так заинтересовало Алферова. Уткнувшись в глухую стену, начальник космоцентра повернул направо, прошел еще два сводчатых зала оранжереи и, увидев простую деревянную дверь, дернул за ручку. Это была лаборатория Майи, расположенная на стыке старой и новой площадей оранжереи. Вся четверка в полном составе сидела у лабораторного стола и пила чай с живым вареньем из черной смородины…

– Так… – ехидно протянул Алферов. – Чаевничаем? Небось, из свежего чайного листа? А?

Майя достала из-за спины двухлитровую колбу, в которой плавали побуревшие листья, налила янтарно-желтый напиток в небольшую фарфоровую чашку и передала Субботину. Тот молча протянул ее начальнику космоцентра. Василий Федорович глотнул свежего чая, ощутил забытый аромат, терпкость напитка и вдруг захохотал.

– Ух, лисы! – обратился он к начальнику станции, с любопытством взирающего на эту сцену. – Как ты думаешь, что сие означает?

– По-моему, они знают твои слабости, – начал догадываться Яковлев. – И сдается, ты не первый раз у них в гостях.

– Вот в точку! Это, друг мой, своего рода ритуал доверия и, представь себе, демонстрация отличной интуиции. Можно прекрасно знать мои слабости или предложить чай из вежливости… Кстати, тебе они не предложили…

– Удивил! Они хорошо знают, что я вообще чай не люблю!

– Вот-вот! А мне действительно захотелось выпить с ними чашечку-другую. Едва увидев на новой площади чай, я сразу подумал о них, а когда заметил свежие срезы, то понял, что они сидят в служебке. Ну-ка, еще чашечку, хозяюшка! – протянул Алферов свою чашку Майе.

– Да вы присаживайтесь, Василий Федорович. Вот варенье. Тоже с собственных плантаций. – Смолкин пододвинул обычную деревянную еще не крашенную табуретку.

– Она тоже с собственных плантаций? – усаживаясь, спросил с юмором Алферов.

– Утилизация отходов производства. Я еще в школе любил столярничать. Подвернулись обрезки от упаковки.

– Молодцом! Это по-хозяйски! – Алферов повернулся к Яковлеву. – Вроде пустячок, но до чего приятно видеть, как выросло наше общее сознание. Никто не станет пенять, если эти бруски и планки выбросить. Но ведь и в них заложен человеческий труд. В старину говорили: «У хорошего хозяина и ржавый гвоздь зря не пропадет». Вот это уважение к чужому труду, в чем бы он ни был выражен: в погнутом ржавом гвозде или в дощечках от упаковочного ящика – для меня признак самой высокой сознательности. Дело не только в том, что на выброшенных ржавых гвоздях мы теряем сотни тысяч тонн готового металла, хотя и это важно, ведь природные запасы металла невосполнимы, но и в том, что мы несем от этих ржавых гвоздей миллионные убытки на проколах камер, начиная от велосипедов и кончая тяжелыми машинами! А проколы ног, рук, всякие случайные травмы! Это тоже огромные потери! Конечно, в последние годы многое изменилось в сознании людей и, в первую очередь, в том повинен широкий фронт космических исследований. Ведь в космосе нет пустячков, и этот сдвиг в сознании тех, кто связан с космосом прямо или косвенно, оказывает огромное влияние на окружающих. И тем не менее, проблема ржавого гвоздя существует. Выходит, мы все еще плохие хозяева, – Василий Федорович вздохнул и потянулся за чаем.

– Может, и вы рискнете чашечку, Владимир Кузьмич? – предложила Майя. – Попробуйте! Прекрасный напиток.

– Шут с вами, – усаживаясь, сказал начальник станции, – давайте!

– Лисы! – прижмуривая глаза, Алферов отхлебнул из чашки. – Сейчас просить будут.

Четверка переглянулась.

– Что, угадал?

– Машину жалко, – тихо сказал Сима.

– Ну, нет! Это у вас не пройдет, – нахмурился Алферов. – Я же сказал, что все МЛК-5 будут сняты. Нет никакого смысла доставать ее оттуда. И пещера! На кой ляд она нужна! Поставить в ней станцию нельзя. Если кровля и выдержит, герметизация ненадежна. Кварц и берилл? Возьмем, когда потребуется! Для переработки нужно ставить завод, а это еще ой! как не скоро будет!

– Там есть кое-что и поценнее, – Субботин протянул невзрачный черный камешек со слабо выраженными гранями.

– Вольфрамит? – недоверчиво взвесив его на руке, спросил Алферов.

– Трансуранид, Василий Федорович.

– Ну! – Алферов поспешно положил кристалл на стол.

– У него небольшая активность, иначе я не дал бы его вам в руки, – смутился Михаил.

– Так… Это меняет дело. Сколько его там?

Субботин развел руками.

– Так. – еще раз повторил Алферов. – Ну вот что, Система! Даю добро в виде исключения. «Молоко» сейчас действительно понадобится. Вам придется заняться пещерой всерьез. И не только пещерой! Трансураниды – это будущая энергетика Луны. Независимая от солнечной! Это открытая дверь в большой космос!

Он, улыбаясь, оглядел четверку и поднял руки вверх.

– Сдаюсь! Ваша взяла!

– Владимир Кузьмич! Идет рейсовый. К нам два пассажира и груз. Кого пошлем встречать?

– Включите, Майя, – Яковлев кивнул на видеофон.

Майя протянула руку к тумблеру, и экран засветился.

– Сколько груза?

– Триста.

– Пошлите Василия.

– Хорошо, Владимир Кузьмич.

Экран погас.

– Так… – в третий раз протянул начальник космоцентра. – Разреши одному, другой сейчас же этим воспользуется.

– Приказа о снятии МЛК-5 пока не было, Василий, – примирительно напомнил Яковлев.

– Ну и народ! На каждом слове ловит! Будь по-вашему! Я сегодня почему-то добрый. Поставьте дополнительный баллон кислорода килограммов на шестьдесят, двухнедельное НЗ и ограничьте радиус поездок до шестисот километров. Машина действительно хорошая и пока лучше не придумали, пусть потрудится.

Снова вспыхнул экран.

– Владимир Кузьмич! С корабля сообщили, что произошла ошибка. Будет один пассажир – повар-кулинар Галина Швец. Архитектор Ковалев направлен на другую станцию.

– Дежурная! Передайте приказ на рейсовый: «Архитектора Ковалева в связи с производственной необходимостью откомандировать на станцию Эратосфен. Начальник космоцентра Алферов». Ясно?

– Ясно, Василий Федорович!

– Спасибо, удружил, – обрадовался начальник станции. – Меня давно донимают…

– Ты не понял, Володенька, – усмехнулся Алферов. – Если бы не обстоятельства, не видать бы тебе архитектора, как своих ушей. Вон их благодари за находку, – кивнул он на Субботина. – Станцию уже сейчас нужно расширять, а если… Ну да не будем загадывать! Пошли досматривать твое хозяйство, вдруг и впрямь придется строить здесь город!

– Слушай, – сказал Сима, когда за начальником космоцентра закрылась дверь. – А у него интуиция не хуже Мишиной.

– Тут не нужна интуиция, – мотнул головой Саша. – При его опыте и широте знаний нетрудно догадаться, что трансуранид – стартовая площадка развития лунной промышленности, а там, где возникает хотя бы один завод, уже нужно строить город, потому что кто-то должен кормить, поить, одевать, в общем, позаботиться о нормальных условиях жизни тех, кто работает на этом заводе. Здесь же пахнет не только рудником и заводом, а целым комплексом, потому что неразумно добывать и перерабатывать трансуранид и отбрасывать другие металлы, тот же бериллий, или не утилизировать пьезокварц. Потом, это же пегматиты! Тут тебе и бор, и литий, да мало ли что еще таят жилы. Мы ведь только прикоснулись к ним. Возьми тот же рухляк с содержанием калия более трех процентов. Чем не материнская порода для почвы? Доставка ее на вездеходах в любую точку Луны, хоть на противоположную сторону, обойдется дешевле, чем с Земли.

– К тому же эта порода, нашпигованная всеми микроэлементами, необходимыми для растений, – идеальная основа почвы, – добавил Михаил. – Уже одно это делает разработку месторождения рентабельной. Ведь оранжереи придется строить в большом количестве.

– Вопрос не в том, будут ли брать трансуранид, – вслух подумал Александр. – Вопрос в том, сколько его там?

– Я думаю, Саша, в пегматитах лишь его верхушки, а корни и основное месторождение уходят вглубь.

– Видишь ли, Миша, для такого суждения у нас слишком мало материала. Жаль, не удалось провести магнитный каротаж. Если этот массив одновозрастный…

– Тебе, Саша, как геофизику, не кажется странным, что там, в зоне самого крупного на Луне маскона, наиболее низкое значение магнитного поля, – перебил Субботин. – На Земле гравитационные аномалии, как правило, сопровождаются магнитными, а здесь…

– Нет, не кажется. Это только геологи так думают, – с едва заметной лукавинкой посмотрел он на Михаила. Фактически в зоне гравитационных аномалий на Земле есть сложные магнитные поля, где встречаемость отрицательных аномалий часто выше, чем положительных.

– Тем лучше, – улыбнулся Субботин. – Значит, те же процессы происходят и на Земле.

– Что ты имеешь в виду?

– Видишь ли, сейчас в порядке бреда мне пришла в голову идея, что низкое значение магнитного поля в зоне крупного маскона не случайно, так же как не случайна в этом районе дифференциация магмы, и, наконец, найденный там минерал трансурана. По всей вероятности, маскон представляет собой остаток того первичного материала, из которого была сформирована в свое время Луна. Дифференциация его приводит к концентрации трансурана в отдельных точках, что вызывает нарастание процесса распада сверхтяжелых элементов и, в конечном счете, к сильному разогреву недр Луны на этом участке. Очевидно, такой разогрев в пределах Моря Дождей происходил неоднократно, так мы наблюдаем здесь широкие разливы лавовых потоков, наложенных друг на друга и превратившихся в базальтовые покровы. Не случайно и то, что в зоне маскона развиты самые молодые вулканы Луны Архимед, Аристилл и Автолик. Причем южнее Архимеда между кратером и излившимся из него лавовым потоком есть цепочка котловин, которые представляли в недавнее время озера, заполненные ювенальными водами, выделяющимися на завершающей стадии вулканической деятельности. Поступление этих вод было настолько значительным, что они переливались через край и стекали в сторону Аппенин в виде временных потоков или даже относительно постоянных ручьев. Во всяком случае, восточнее Архимеда наблюдаются сухие русла, образование которых можно объяснить только с помощью водных потоков. Таких свежих следов вулканизма на Луне не густо, а это лишний раз доказывает, что последний разогрев произошел в самое недавнее время, и именно он, как я полагаю, уничтожил намагниченность пород в этой части Моря Дождей.

– Логично, Миша! Очень! – Макаров задумчиво покрутил в руках чайную ложку. – Если разогрев связан с трансурановыми элементами, а это подтверждается найденными образцами, то трансурановых руд в зоне маскона может оказаться достаточно много. Видимо, сейчас все геологические и геофизические работы сконцентрируют там.

– А в перспективе детальная разведка, на которую бросят все имеющиеся у космоцентра резервы: и технику, и людей, – дополнил Субботин.

– Значит, быть городу. Приходится признать, что у Алферова интуиция развита не худо.

– Точно. И потом не забывай: он из старой гвардии, а они все универсалы, и в вопросах геологии он разбирается не хуже профессионала. На Земле с пегматитами связаны урановые руды, на Луне пегматиты нехарактерны, но они обнаружены и в них найдены трансураниды. Думаешь, ему трудно сделать вывод?

– Ладно. Теперь объясни мне вот что… – Саша помедлил, собираясь с мыслями, похлопал ресницами и уставился на Михаила.

– На Луне, сколько мне приходилось сталкиваться, коры выветривания нет. Слой реголита не в счет. Перенос и накопление его чисто физические. А вот рухляк над пегматитовой жилой похоже каолинизирован, а это уже химические процессы. Как увязать их с нетленностью всего сущего на Луне?

– Ну, во-первых, физическое выветривание на Луне все-таки происходит: резкая разница температур при смене дня и ночи, солнечная и космическая радиации, микрометеориты, наконец, – все это приводит к разрушению первичных пород и способствует образованию реголита…

– Я считал, что реголит преимущественно вулканического происхождения, – перебил Макаров. – Выбросы пепла, лапиллей, бомб и отчасти материал, разлетающийся из кратеров при ударах метеоритов.

– Придется внести ясность, – усмехнулся Субботин. – Я говорил способствуют, потому что реголит – продукт сложного взаимодействия многих факторов. Конечно, основная масса рыхлого материала, составляющего реголит, поступает в результате вулканической деятельности и ударов метеоритов, но уже первые экспедиции на Луну установили, что в толще реголита можно выделить отдельные слои, и ты знаешь, что на Земле слои наблюдаются только в породах осадочного происхождения и свидетельствуют о смене условий накопления осадков. Появление слоистости на Луне также связано с изменением условий. Каких? Это пока не вполне ясно, но несомненно, что те процессы физического выветривания, о которых мы говорили, безусловно, влияют на формирование реголита. Это во-первых. А во-вторых, химическое выветривание, хотя и в незначительной степени, конечно, существует и на Луне. Ты обратил внимание, что более выветренный рухляк, в том числе со следами каолинизации, располагается не столько снаружи, сколько в глубине жилы?

– Пожалуй, – протянул Саша, припоминая разрез.

– Это потому, что выветривание происходило за счет выделяющихся из полости газов и паров воды, скорее всего насыщенных сернистым газом, и в этом случае происходило уже химическое выветривание, ибо сернистый газ и вода, несомненно, образовывали серную кислоту, что, кстати, обычно случается и при извержении вулканов. Отсюда и обратная зональность коры выветривания по сравнению с земными условиями. Надеюсь, тебе не надо доказывать, что эти пары и газы были. Кое-какие их остатки мы наблюдали.

– Да, конечно. В Майиных кристаллах был сернистый газ, – подтвердил Сима.

– Я думаю, не только кислород способен образовывать такие кристаллы, – продолжал Субботин. – Другие газы тоже. И не только в пещере. Мне кажется, что воронки и являются захоронениями как раз таких кристаллов. При нарушении равновесия среды они превращаются в газ, и воронка обрушивается. Все, кому приходилось побывать в воронке, говорят, что вездеход швыряет, как на волнах. Все в один голос твердят о каких-то непрерывных шорохах.

– Шорохи пространства! – засмеялся Сима, вспомнив события в пещере.

– Они самые, – подтвердил Субботин. – И, наконец, самое необъяснимое с точки зрения гипотезы ледяных захоронений, но прекрасно согласующееся с гипотезой кристаллов газа – странные повреждения на колесах, иногда днищах вездеходов: трещины и отколы на ободах, часто изъеденная, будто ободранная наждаком их поверхность. Бывают и более серьезные повреждения. Известны случаи, когда экипаж, попавший в воронку, находили мертвым. До сих пор это объясняют разгерметизацией и перепадом давления. Внешне это так и есть, но я думаю, причина внезапной разгерметизации – взрыв газов.

– Да, – протянул Сима, – не зря наш Баженов называл их сковородками, и каждая третья ловушка на полигоне неожиданностей – воронка.

– Мальчики! – вдруг вскочила Майя, по ассоциации вспомнив студенческие годы и свою подругу. – Здесь Светлана! Мне оставили ее код.

Она быстро набрала цифровое сочетание, и на экране появилась комната. За письменным столом сидела Светлана Мороз. Услыхав сигнал связи, она повернула голову и улыбнулась.

– Вы где это? Бессовестные, собрались все вместе и мне ни слова. А я жду, жду, когда они придут в себя… Ну, здравствуй, Система!

– Привет!

– Давай к нам!

– Мы у Майи в служебке, – посыпались в ответ радостные восклицания, только Саша не проявил своих чувств, хотя и он не остался полностью равнодушным к их встрече, но, видимо, сохранился все-таки где-то в глубине ледок со времени последнего разговора, который уже ничем не растопить…

– Что же ты молчишь? – пристально глядя на него, спросила девушка.

– Мы с тобой уже поговорили…

– Ты не рад, что я здесь?

– Почему? – Саша пожал плечами.

– Начинается выяснение отношений, – заворчала Майя. – Ну-ка кончай эти дипломатические переговоры и давай сюда!

Встречать прибывших с рейсовым кораблем новых сотрудников собралась почти вся станция. Это была не только традиция. Кроме почты, которую каждый ждал с нетерпением, понятным разве что полярникам, обычно прибывали грузы, оборудование и приборы, которые надо было разнести по складам и лабораториям, но самое главное, далеко не с каждым рейсом появлялись на станции свежие люди с Земли. Как ни хороша телеинформация, но у нее не спросишь, что нового в родных местах, и приезжие всегда окружались повышенным вниманием. Словом, поводов для общего сбора было более чем достаточно, и, когда открылся шлюз и вездеход вкатил в зал, у противоположной стены встречающих скопилось не меньше, чем на перроне вокзала.

Первым из люка выскочил Василий. Он галантно подал руку, помогая выбраться из лунохода черноволосой девушке, одетой, как и все прибывающие сюда, в гермокостюм.

– Галка! Ты смотри, наша Галка! – Майя ткнула кулачком в бок Михаила.

– Точно! Она!

Четверка дружно сорвалась с места и принялась тискать в своих объятиях девушку, еще не пришедшую в себя от космического полета и ночной поездки по лунным дорогам.

– Галка! Галчонок! Как я рад тебя видеть!

– Ой, Саша! Этого не может быть! Мне ведь сказали, что вы на другой станции.

– Напутали! – Макаров стоял счастливый, не выпуская девушку нз своих объятий.

Майя опомнилась первой и оглянулась. У Светланы дрожали губы и было заметно, сколько труда стоит ей удержаться от слез…

– Отпусти девушку, задушишь, – Майя шутливо хлопнула Макарова по спине.

– Иди-ка ты… – огрызнулся тот, но все же руки опустил. – Сколько времени не виделись… Пойдем, Галочка! Где твой багаж?

О Ковалеве в суматохе забыли. Он стоял с достоинством у вездехода, держа огромный баул и сжимая под мышкой объемистую папку… Космический гермокостюм облегал его спортивную фигуру, а светлые длинные волосы, спадающие на плечи, делали его чуть похожим на девушку. Сходство подчеркивала нежная белизна кожи лица.

И лишь твердый упрямый подбородок рассеивал иллюзию.

– Что же вы стоите? – подошла к нему Сосновская и добавила насмешливо, оглядывая его багаж, – здесь нет носильщиков!

– Кто здесь начальник? – не шелохнулся Ковалев.

– Владимир Кузьмич! – позвала Сосновская, озоровато играя глазами. – Вас требует к себе архитектор.

– Яковлев, – представился начальник станции. – Я вас слушаю.

– По какому праву меня сняли на этой станции? – начал, сразу покраснев, Ковалев. – У меня назначение на Гипатию. Я везу готовый проект!

– Ну-ка, где ваш проект? – протянул руку Алферов, неизвестно откуда очутившийся рядом с начальником станции.

– Не имею чести вас знать! – непримиримо мотнул головой архитектор.

– Для начала вам придется постричь волосы покороче. В космосе не принято иметь такие прически, – спокойно заметил Алферов, в упор рассматривая строптивого архитектора.

– Я человек временный.

– Будете постоянным! Работы здесь непочатый край. Итак, ваш проект!

По властному тону, которым были произнесены последние слова, архитектор понял, что перед ним достаточно высокое начальство, но и не подумал сдаваться.

– Вы ответите за самоуправство! У меня назначение подписано самим Алферовым.

– Я вас не видел, молодой человек.

– А причем тут вы?

– Я – Алферов.

Ковалев испытующе посмотрел на начальника космоцентра и спросил недоверчиво:

– А как же вы здесь раньше меня? Мне сказали, что вы заняты, а после ни одного корабля на Луну не отправлялось.

– Спецрейс! – губы Алферова чуть вытянулись в насмешливой улыбке.

– Мне говорили при высадке, но я думал – мистификация, – смутился Ковалев.

– Напрасно! В космосе не шутят. В космосе выполняют распоряжения. Итак, ваш проект?

Архитектор протянул объемистую папку.

– Здесь только документация или есть личные вещи?

– Только документация.

Василий Федорович передал папку Яковлеву.

– Перешлешь рейсовым на станцию Гипатия. Пусть пока ознакомятся с проектом. Специалиста им пришлем позже.

Он еще раз оглядел архитектора с головы до ног.

– Теперь слушайте, Ковалев. Задача у вас не из легких. В течение трех месяцев рассчитать проект расширения станции Эратосфен на триста человек, с гаражом на полсотни тяжелых машин, с мехбазой и всем прочим. Второе. Изучить возможности горы Лебедь и ближайшей части полуострова Энариум для строительства города на пять-восемь тысяч человек. Ясно?

– Город? Мне проектировать город? – ошеломленно проговорил Ковалев. – Да я…

– Пока не город. Базу под крупную геологическую экспедицию. Город будет проектировать институт. От вас пока потребуются обоснованные рекомендации. При всех затруднениях обращайтесь непосредственно ко мне. Нужны будут помощники – дадим! Потребуется оборудование или инструменты – пришлем! Все ваши заявки будут удовлетворяться в первую очередь. Теперь ясно?

– Ясно, Василий Федорович. И извините, что я так… Я ведь раньше вас не видел.

– Ничего, сойдет для первого знакомства, – улыбнулся Алферов. – В волейбол играете?

– Первый разряд!

– Отлично! Хочу собрать команду приезжих против здешних, а то они тут больно нос задирают.

– Не позорься, Василий, – попытался урезонить его Яковлев, но Алферов, упрямо выпятив подбородок, решительно отрубил:

– Готовь команду, Кузьмич!

Алферов так и не отступился от своей затеи. К вечеру в сопровождении командира корабля, штурмана и врача Светланы Мороз он появился в спортзале. Одеты они были в легкие голубые с белой полоской костюмы космонавтов. Тут же к ним присоединился Ковалев, которому нашли подходящий для его роста костюм из личных запасов команды. Увидев Галину Швец, стоящую рядом с Сашей, Алферов поманил ее пальцем.