Текст книги "Пограничными тропами"

Автор книги: Игорь Быстрозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Ну это ты уж того, загнул, – усмехнулся Николай Тарасов. – Посуди сам, зачем они будут портрет на доску вешать? У них ведь доска для тех, кто в труде отличается.

– И ничего особенного, – стоял на своем Харченко. – Он их земляк. Они его воспитали. Вот давай у сержанта спросим. Как по-вашему, могут портрет Дюкало на Доску почета повесить?

Червоненко улыбнулся:

– Думаю, что да. Человек показал себя с хорошей стороны, был членом колхоза. Почему же не могут? Но спорить об этом не следует. Это уже дело колхозников. А нам надо позаботиться о том, чтобы торжественно вручить премию младшему сержанту Дюкало. Попросим начальника заставы собрать вечером в комнате политпросветработы личный состав и там зачитаем письмо и передадим деньги. Но пока смотрите, чтобы Ивану никто ни о чем ни гу-гу!

Наступил вечер. Пограничники заставы не знали о состоявшейся переписке, как не знал и сам Иван Дюкало, виновник предстоящего торжества. Только комсомольцы лукаво переглядывались между собой. Но когда один из солдат спросил у Харченко, какое предполагается собрание, тот уклонился от ответа.

– Не знаю.

Наконец, когда пришел начальник заставы майор Анохин и поздоровался с пограничниками, сержант Червоненко вынул письмо и зачитал его. Заулыбались бойцы, ежеминутно оглядываясь на Дюкало. А он молча сидел, опустив голову, то бледнея, то заливаясь румянцем.

Закончив читать, сержант свернул письмо, достал деньги и, подойдя к Дюкало, просто сказал:

– Поздравляем тебя с премией.

Иван пожал сержанту руку, неловко взял конверт и, окончательно смутившись, чуть слышно сказал:

– Я буду это… еще лучше…

Он не закончил. Но пограничникам и так было ясно, что хотел сказать их товарищ.

Две привязанности

Зима для этих мест выдалась необычайно суровая. Если морозы здесь, как правило, сменялись оттепелями, снегопады слякотью, то теперь с конца декабря установилась ровная холодная погода со снегопадами. Через две недели снега навалило столько, что все дороги стали непроезжими.

Колхозники радовались.

– К урожаю, – говорили старики.

Ни в какой другой год в эту пору в селе не было сыграно столько свадеб. Каждую субботу заснеженные улочки укатывали свадебные поезда. Не успеют любопытные односельчане проводить одну вереницу подвод, как уже мчится другая, такая же разряженная и разукрашенная с веселой звонкоголосой молодежью.

Свадьбы справляли пышно и торжественно. Колхозные достатки позволяли: прошедший год был весомым и по деньгам и по хлебу. По пятьдесят, по семьдесят пудов пшеницы получили члены артели на свои трудодни и по несколько тысяч рублей деньгами. Потому и в расходах на свадьбы не скупились. Хотелось, чтобы каждая из них запомнилась на всю жизнь.

Секретарь сельсовета даже жаловался.

– Хотя бы передышку дали, – говорил он, принимая в своем небольшом уютном кабинете очередную пару. Не успеешь одних зарегистрировать, смотришь – другие идут. Когда же работать, спрашивается?

Подошла пора определяться и Сапегину. Срок действительной службы в армии закончился, и перед ним встал вопрос, как жить дальше?

Одногодки Алексея уезжали в родные места, к отцам, матерям, любимым. У Сапегиных же прошлым летом случилось несчастье: сгорел дом. Родителей забрал к себе младший брат. Но у него такая квартирка, что и четверым повернуться негде. О том, чтобы поселиться у брата, Алексею и думать было нечего. Да и не тянула его прежняя работа в небольших мастерских в районном центре. Гораздо крепче полюбилась пограничная застава. Да и еще одна причина: тут же, возле заставы, жила его любовь, учительница Раиса Петровна. Куда же уезжать?

Давно подумывал Алексей предложить Раисе свою руку и сердце, но всякий раз откладывал объяснение до окончания службы. Но и теперь Сапегин по-прежнему на распутье. Куда везти любимую, где свить свое гнездо?

Беспокойные мысли не выходили из головы ни днем, ни ночью, бороздили его чистый лоб непривычными глубокими складками морщин.

Сапегину очень хотелось бы остаться на заставе на сверхсрочную службу. Но как начать об этом речь с майором, чем объяснить свою просьбу? И будет ли майор ходатайствовать о нем перед командиром отряда?

Настроение старшины не укрылось от начальства. В день объявления о предстоящей демобилизации, перед вечером пригласил его к себе в кабинет начальник заставы.

– Что, брат, мрачный ходишь? – спросил он.

– Да нет, ничего я, – пожал плечами Алексей. – Как обычно.

– В том-то и дело, что не как обычно, – возразил начальник заставы. – Садись, поговорим.

Алексей не торопясь вытащил из-за стола глубоко задвинутый стул, присел на самом краешке. Он уважал начальника заставы, доверял ему всецело. И коснись разговор чего другого – выложил бы сразу все. Но не так просто говорить серьезному строгому человеку о любви. Да еще просить, чтобы оставили на заставе.

Алексей молчал, начальник выжидающе на него смотрел.

Часы-будильник, стоявшие на столе, монотонно отсчитывали секунды. Удары маятника в тихой комнате были слышны ясно, даже чересчур.

Начальник достал сигарету, чиркнул спичкой. Затянувшись ароматным дымом, наклонился вперед, широко расставив локти на зеленой глади стола.

– А мы ведь так, пожалуй, ни до чего не досидимся, – проговорил он вдруг. – Если оба будем молчать – только время потратим. Пусть уж кто-то начинает.

Сапегин и сам понимал, что молчать дольше нельзя. Надо на что-то решаться: или рассказать все, или отказаться от разговора и, спросив разрешения, уйти. Но он не мог сделать ни того, ни другого. Встать – значит прощай застава; говорить – все нужные слова будто улетучились из головы.

– Тогда я попробую, – сказал, наконец, начальник заставы. – Только так, если правду скажу – не отказывайся. – Майор пытливо посмотрел на старшину, снова затянулся дымом. – Решаешь ты и никак не решишь.

куда податься после демобилизации, куда повезти молодую жену.

Сапегин вспыхнул.

– Какую жену, товарищ майор? Нет у меня жены. Разве вы не знаете?

– Ну, ничего. Сегодня нет – завтра будет. Главное-то в том, что любишь ты Раису Петровну крепко. Слыхал я, и она отвечает тем же. Как же тут не задуматься?

Сапегин покраснел еще больше. Как это, оказывается, трудно говорить о своей любви.

А майор будто угадал его мысли. Он подошел к старшине, положил на плечо руку.

– Не красней. Стесняться нечего, – проникновенно сказал он. – Любовь – хорошее чувство. Беден человек, если не может любить. Без любви и ненавидеть нельзя. Пограничники это особенно понимают. За что мы ненавидим врагов? За то, что они посягают на самое нам дорогое, самое любимое. Так-то. Может быть, я примитивно объясняю, но правильно.

Майор прошелся по комнате.

– Теперь я буду краток. Мы знаем, что у вас сгорел дом. Отец с матерью живут у брата. Может быть, тебе, старшина, лучше остаться на сверхсрочную службу! А, какое твое мнение?

Сапегин радостно встрепенулся. Конечно! Какое тут мнение, если это самое заветное желание!

– Большое спасибо, товарищ майор. Но… если можно… я подумаю.

– Не тороплю, не тороплю, понимаю, – согласился майор. – Посоветоваться надо… Ответишь завтра, послезавтра…

* * *

Назначенного часа свидания Алексей еле дождался. В ожидании любимой под заветной яблонькой он вытоптал по свежеусыпанному снеговому насту большую площадку, колючий морозец сильнее пощипывал кончики пальцев, нос, – а ее все не было.

«Что такое, почему опаздывает? Не похоже на Раису». Она хорошо знала скупое время солдатских увольнительных и умела ценить и считать каждую минуту.

Но вот и она. В теплом пальто и пуховой белой шапочке, маленькая, изящная – настоящая снегурочка, бежит, бежит вперед. Сапегин раставляет руки и, поймав девушку, притягивает ее к себе. Она зарывается лицом в цигейковый воротник его кожаного полушубка. Алексей чувствует маленькое холодное пятно.

– Замерз? – прошептал он, склоняясь к ее уху.

– Кто? – не отрывая головы, вопросом на вопрос ответила Раиса.

– Носишко!

– Ах, носишко! Замерз, – согласилась Раиса. – Он у меня всегда мерзнет. Но тут у тебя жарко. Согреется.

– Не может не согреться. Мы его сейчас возьмем в работу. – Приподняв голову Раисы, Алексей наклонился к девушке и поцеловал ее.

– Теперь как?

– Уже горячий! – рассмеялась девушка. – А твой как? Тоже, наверное, замерз. Ты долго ожидал?

Алексей посерьезнел. Да, ожидал немало. Но дело не в этом. Пограничнику к холоду не привыкать. Прежде Алексею все представлялось простым и ясным. Но сейчас выглядело по иному.

Досадуя на свою несообразительность, Алексей стоял, покусывая губы.

Раису встревожил его необычный вид.

– Да что с тобой? – с удивлением спросила она. – О чем думаешь? Смотри, даже морщинки на лбу появились.

Девушка сняла маленькую пуховую варежку, провела пальцем по неглубоким складкам, словно надеясь их разгладить.

Алексей улыбнулся, взял ее руку и прижал к своей груди.

– Чтобы было теплее. А теперь слушай. Мой год демобилизовывают, но мне предложили остаться на сверхсрочную. Ответа я еще не дал, так как он зависит от тебя.

Раиса внимательно посмотрела на Алексея:

– Каким образом?

– Ну, понимаешь, люблю я тебя… и потом пора решать, будем ли мы вместе, или…

Раиса погрозила пальцем Алексею:

– Хитрый! – лукаво улыбнулась она. – Почему же ты так неопределенно говоришь? Из твоих слов получается, что будто я одна должна решать. Но ты сам-то как хочешь?

– Зачем спрашивать? – укоризненно промолвил Алексей. – Разве ты не знаешь? Конечно, я хочу вместе.

И без того раскрасневшееся лицо девушки покрылось еще большим румянцем. Закрыв глаза, она прильнула щекой к щеке Алексея, обжигая его своим дыханием, прошептала в самое ухо:

– И я тоже… Только вместе… Меня тоже не надо спрашивать…

Затем, слегка отклонив голову, пристально посмотрела на Алексея и поцеловала его.

Кабаньей тропой

Молодые подыскали себе небольшую, но уютную квартирку, наметили, как ее обставить, что покупать в первую очередь. Словом, можно было уже и свадьбу сыграть.

Но в это время на участке границы заставы произошло событие, которое отодвинуло торжество. Возвращаясь утром из наряда, группа пограничников обнаружила на степном участке кабаньи следы.

Об этом было немедленно доложено начальнику заставы майору Анохину, а он поручил разведать следы Сапегину и младшему сержанту Дюкало, которого после поимки воздушного пирата повысили в звании.

Кабаньи следы – факт сам по себе пустяковый. Зверь не считается с пограничными линиями и рыщет там, где ему заблагорассудится. Но, пользуясь этим, под ого следы нередко подделываются враги – диверсанты и шпионы.

На заставе и сейчас еще хранятся деревянные, искусно выточенные кабаньи ножки. Чтобы не быть разоблаченным, и усыпить бдительность пограничников, нарушитель подвязал задние ножки к коленям, передние взял в руки и таким образом переправился через служебную полосу.

Переход осуществлялся осторожно, все было детально рассчитано. «Кабаньи» ноги переставлялись так, чтобы получилось полное сходство с настоящим кабаньим следом. Видимо, нарушитель долго изучал манеру ходьбы кабана и провел не одну тренировку.

Но у пограничников существует твердое правило: любой подозрительный след расшифровывать до окончательного выяснения, кому он принадлежит. И хитроумному «кабану» не повезло. То, что на первый взгляд казалось следом зверя, при более тщательном расследовании заставило пограничников насторожиться. Как ни старался нарушитель подделаться под кабана, он все же допустил оплошность. В одном месте передняя левая нога оставила отпечаток слабее, чем правая; в другом – задняя правая слабее, чем левая.

Если кабан был ранен в ноги, то тогда он ими, конечно, ступал бы слабее. Но такие слабые отпечатки должны быть на всем пути его следования через служебную полосу.

Решили изучить все следы. Их старательно измеряли линейкой, рассматривали через увеличительное стекло и обнаружили, что ослабленные отпечатки были сделаны в некоторых местах не только передней левой и задней правой, но и передней правой ногой и задней левой.

Это дало возможность сделать точный и безошибочный вывод: следы принадлежат не зверю. Раздумывая над тем, как сделать очередной шаг, куда поставить свою ходулю, он балансировал на трех «ногах», и потому отпечатки от них были глубже, сильнее вдавливались в рыхлую землю. Так разоблачали «кабана», который благодаря бдительности пограничников потом был задержан.

Сапегин начал с установления времени, когда примерно был проложен след. Зимой это не так просто сделать. Снег, как известно, не подсыхает. Но все же союзниками пограничников становятся многие другие приметы. Если наступает оттепель – острые краешки отпечатков быстрее подтаивают, если подмораживает, можно узнать, насколько сильно затвердели стенки и донце отпечатка. В случае слабой поземки, важно обратить внимание на толщину снежного заноса следа. Словом, необходимо вдумчиво анализировать увиденное, сопоставлять факты и делать выводы.

В этот день утро было морозным и ветренным. Поэтому над застывшей коркой снега беспрерывно стелился тонкий светлый дымок. На перекатах он сгущался и тогда отчетливо виднелись молочно-белые завихрения мельчайших снежных крупиц. Создавалось впечатление, будто ветер теребит по косогору седые кормы гигантского чудовища.

В тех местах, где пролегали кабаньи следы, занос был слабым. Между тем отпечатки оказались закрытыми почти полностью. Лишь легкие неровные впадинки напоминали о них.

Сапегин заметил это. Вчера перед вечером следов на границе не было. Если они появились утром, поземка еще не смогла их замести. Значит, кто-то прошел через границу ночью.

Но кто? Именно это и требовалось установить.

Нагнувшись над одной из лунок, старшина осторожно, словно археолог, проводящий раскопки памятников старины, расчистил ее. Он орудовал ножом, руками, даже несколько раз принимался выдувать снег из глубокого отпечатка раздвоенного копыта.

Осмотрев и промерив одну лунку, он перешел к другой, третьей, терпеливо и спокойно выполняя тонкую, искусную работу так, чтобы нигде не разрушить след.

Однако результат оказался одинаковым. Различия в отпечатках Сапегин не обнаружил. Видимо, ночной наряд был прав. По степному раздолью погулял кабан.

И все же Алексей не успокоился. Зная кабаньи повадки, он никак не мог понять, почему зверь вышел из своего логова ночью. Обычно зимой кабаны кормятся днем, а в ночные часы отдыхают. Летом, наоборот, днем пережидают солнцепек, поднимаясь только с наступлением прохлады.

Странным казалось также, что зверь выбрался из своего постоянного логова на степной простор. Даже затравленный кабан предпочитает держаться леса, где он чувствует себя полным хозяином. Правда, летом нередко кабаны совершают набеги на поля в надежде полакомиться кукурузой. Зимой же, когда поля голы и пустынны, делать им здесь нечего. Впрочем, возможно, недостаток пищи в лесу выгнал зверя в поле.

Рассуждая таким образом, опровергая свои же доводы, Сапегин убедился в необходимости поисков более веских доказательств. Для этого требовалось продолжить обследование, пройти по всему пути, проложенному кабаном.

Шаг за шагом двигались Сапегин и Дюкало по заснеженной целине, ни на одну минуту не упуская из поля зрения, кабанью тропу. В одних местах она была видна ясно, слегка темнея на белом, искрящемся поле, в других становилась еле заметной.

Но вот следы ушли в небольшую котловину и исчезли. Здесь ночная метелица погуляла с особой силой. Пограничники проваливались в рассыпчатый, как сахарная пудра, снег чуть ли не до колен.

Сапегин задумался. Что делать? Разгребать снег, разыскивая под ним следы? Но на эту работу могло бы уйти несколько суток. Возвратиться на заставу – нельзя. Неопровержимые доказательства не найдены.

Выбравшись на противоположный склон, пограничники обогнули котловину, внимательно осматривая ничем не нарушенный снежный покров. Скоро они перетекли свои собственные следы. Знакомых лунок не было.

Негодуя на кабана, пограничники уже проделывали вокруг котловины, спускаясь по ее склону, пятый круг, как вдруг зачастили характерные впадинки.

Они! Наконец-то.

Расчистив лунку и уверившись, что не ошибся, Алексей облегченно вздохнул. Испытываемая им радость была не меньше радости заблудившегося в лесу путника, вышедшего на столбовую дорогу.

От котловинки, через заросшую кустарником опушку, тропа вела в лес. Войдя в заросли, Сапегин посматривал на ветки. В густой чаще трудно продраться, не оставив дополнительных следов, кроме отпечатков ног. Если идет человек, колючие, голые ветки могут вырвать из его одежды клок материи. Пусть даже нитку. Если пробирается зверь, то ветки не пощадят и его.

И Алексей не ошибся. Через несколько минут он заметил на сучке черное с буроватым отливом пятно. Это была жесткая щетина. Находка могла принадлежать только кабану.

Кабан продвигался неосторожно, следов соприкосновения его туши с кустарником было много. И около каждого Алексей останавливался, чтобы внимательно их разглядеть.

В одном месте кабан делал остановку. Об этом свидетельствовала кора, содранная со ствола, о который он терся.

Сапегин не сомневался: «нарушителем» был голодный кабан.

Однако на этом «кабанья история» не закончилась. Не успели Сапегин и Дюкало как следует отдохнуть, а очередной наряд доложил по телефону, что кабаньи следы обнаружены на другом участке границы, в нескольких километрах от первого. Командование снова послало старшину и младшего сержанта. И на этот раз, судя по размерам отпечатков, старшина убедился в том, что по границе гулял кабан.

Между тем кабан продолжал куралесить. Он появлялся то в лесу, то в степи. Иногда в течение суток его следы обнаруживали по два-три раза.

Личный состав заставы потерял покой. Сапегин и Дюкало не успевали расследовать, и на кабаньи тропы ходили и другие, наиболее опытные воины.

– Ваш знакомый скоро нас всех уморит, – сетовали пограничники, встречаясь с Сапегиным.

А не обращать внимания на следы нельзя: пять, десять, пятнадцать раз границу мог пересечь кабан, а в шестнадцатый… В шестнадцатый мог оказаться нарушитель.

Свадебный подарок

Усталый и злой возвратился из очередного розыска Алексей. Вконец измучил кабан!

Дело дошло до того, что Алексею и во сне мерещились кабаньи следы. Знакомые отпечатки так примелькались, так запечатлелись в памяти, что он различил бы их среди сотни других.

В коридоре Сапегин встретился со старшиной Цыпленковым. Цыпленков – потомственный охотник. Чуть ли не с десяти лет ходил то с отцом, то с дедом по болотам на уток, выслеживал медведей, участвовал в облавах на волков. А на заставе пришлось переквалифицироваться. Недавно командование поручило Цыпленкову хозяйственную часть.

Николай считал свое новое назначение иронией судьбы, хотя службу нес исправно. Уравновешенный, невозмутимый, он никогда не суетился, подобно некоторым снабженцам. Но летом в столовой не переводились свежие овощи, зимой – соления. Пища для солдат готовилась разнообразная и вкусная, одежда выдавалась добротная. За это Цыпленкова любили на заставе.

Правда, Сапегин иногда подшучивал над старшиной по-дружески. Приучил он Кубика лаять на Цыпленкова. Стоило Николаю встретиться с Алексеем и его четвероногим спутником, как старшина начинал приговаривать:

– Смотри, Кубик, Цыпленков идет! Помнишь, он вчера тебе в паек каши недодал.

Кубик немедля обрушивался на старшину громоподобным сердитым лаем: «Га-ав! Га-ав!»

Солдатская признательность была приятна Цыпленкову. Однако охотничьи страсти не унимались. Может быть, именно потому и завел он в небольшом пруду, неподалеку от заставы, зеркального карпа. Конечно, рыбалка – не то, а все же охота.

Встретясь с Сапегиным, Николай не удержался, чтобы не спросить о состоявшемся розыске, хотя и видел, что Алексей был явно не в духе.

– Что, опять все тот же кабан?

– Тот самый, – с досадой махнул рукой Сапегин и, не задерживаясь, направился к себе.

Мысль о поимке кабана давно застряла в голове Николая и сидела крепко, словно гвоздь в суковатом дереве. Неизвестно, к какому решению пришел бы он в конце концов, если бы в кладовой случайно не обратил внимания на мешок с кукурузой. «Это то, что нужно», – мелькнуло в голове Николая.

Отсыпав в газету с килограмм кукурузы, Цыпленков заглянул на кухню и подозвал к себе повара:

– Мне надо сварить немного кукурузы. Только не сильно разваривай.

– Не рановато ли на рыбку задумали, товарищ старшина? Зима ведь.

– Ничего, у меня рыбка особая, – пошутил Николай. – И зимой клюет!

Захлопнув дверь, Цыпленков направился к сержанту Шакиру Хисамутдинову и о чем-то долго с ним советовался. Сержант кивал головой, только изредка вставляя слово, другое.

– Значит, перед вечером? – закончил Цыпленков.

– Есть! Будем готовы! – живо щелкнул каблуками сапог Хисамутдинов.

– И никому ни слова, – предупредил старшина.

– Есть никому! – охотно согласился сержант.

Однако, когда Цыпленков уже шагал по коридору, Хисамутдинов нагнал его и обратился с вопросом:

– Ты сказал – двое должны знать. А товарищ майор Анохин?

– Об этом не волнуйся, – успокоил его старшина. – Майор уже знает и разрешил.

В безоблачном небе догорал ранний зимний закат, когда Цыпленков и Хисамутдинов вышли на охоту. Вершины деревьев, слегка укрытые инеем, мягко освещались неяркими солнечными лучами.

Хисамутдинов поправил воротник, поплотнее закрывая шею.

– Сильный мороз будет.

Цыпленков не возразил. Отсутствие облаков и ветра, действительно, предвещало морозную ночь.

Цыпленков прибавил шагу, Хисамутдинов тоже. Прихваченный усиливающимся морозцем, снежок слегка похрустывал под ногами. Пройдя километра четыре, старшина и сержант вышли к заснеженной лощине, поросшей кустарником. Спустившись немного по склону, выбрали свободную от зарослей полянку и остановились.

– Здесь? – спросил Хисамутдинов.

– Думаю, тут лучше всего будет, – ответил Цыпленков.

Выломав густую, разлапистую ветку, старшина пошел к центру полянки. Хисамутдинов видел, как он развязал мешочек, перевернул и высыпал все содержимое на снег. Затем Цыпленков, отступая назад, старательно замел веткой свои следы.

– Теперь можно и на заставу, – усмехнулся он, поравнявшись с сержантом. – Как раз к ужину поспеем.

– Значит, надо шире шаг, – пошутил Хисамутдинов.

– Пожалуй.

На следующий день с самого утра старшина и сержант, как ни в чем не бывало, выполняли свои обычные обязанности.

С границы, с того участка, который накануне посетили Цыпленков и Хисамутдинов, сообщили, что там вновь обнаружены следы кабана.

Начальник заставы послал туда старшину Цыпленкова. Возвратившись часа через два, удовлетворенный и радостный, встретив во дворе Хисамутдинова, он сказал:.

– Клюкнуло, сожрал кукурузу. Теперь готовься!

– Мы всегда готов, – обнажив ровные, крепкие, словно выточенные из слоновой кости зубы, заверил Шакир, – автомат блестит, патрон есть, все есть! Когда выходить приказываешь?

Цыпленков посмотрел на небо, подумал:

– Да так, через часок надо бы.

Еще засветло оба были далеко от заставы. Уже вблизи полянки заметили оставленные ночным посетителем следы. Они были не глубоки, но четки.

– Ближе не подходи, – предупредил Цыпленков. – Будем двигаться параллельно. У кабана, знаешь, какое обоняние: почувствует запах человека, только его и видели.

Дойдя до полянки, Цыпленков вновь остановил Хисамутдинова.

– Видишь? – показал он вперед.

В центре полянки, где вчера вечером была рассыпана кукуруза, виднелся взломанный, вытоптанный острыми копытцами снег. Кое-где снег был взрыт.

– Носом ковырял, – заключил Хисамутдинов. – Думал, кукуруза под снегом растет. И напрасно. Ничего не нашел.

Цыпленков усмехнулся.

– Губа не дура, – сказал он. – Понравилось. Должен и сегодня придти полакомиться. – После минутного молчания добавил: – Ну, нам пора. Заляжем вон там, – указал он влево. – Если кабан придет старой дорогой, ветер будет дуть от него на нас.

Старшина наломал сучьев, уложил их неширокой дорожкой и лег на эту своеобразную подстилку. Тоже самое сделал и Хисамутдинов. Посовещавшись, пограничники поделили радиус осмотра и обстрела. Хисамутдинову досталась левая сторона полянки, Цыпленкову– правая.

С наступлением темноты мороз, как и накануне, крепчал. Иссиня-темное, неприветливое небо усыпали дрожащие, словно отражавшиеся в воде, звезды. Неторопливо выплыла луна. Как и вчера, ее окружал лучистый венчик тусклого сияния.

Прикинув все это в уме, Цыпленков с неприязнью подумал:

«Заморозит, чертов кабан. Холодище вон какой. Долго, пожалуй, не улежишь».

Трудно сказать, сколько прошло времени в напряженном ожидании. Не спасали ни меховой полушубок, ни валенки.

«Да придет ли он, наконец?» – с досадой подумал Цыпленков. Николай чувствовал, что если зверь сейчас не появится – он не выдержит.

С той стороны, откуда и ожидали кабана, вдруг раздалось недовольное пофыркивание. Звуки слышались довольно ясно, но не приближались. Цыпленков догадался, что зверь чем-то обеспокоен.

В томительном ожидании прошли минута-другая. Пофыркивание прекратилось. Но вот еле приметно дрогнул один кустик, потом еще раз сильнее. Однако кабан не торопился, опять недовольно фыркнул.

Между тем осторожный зверь все-таки обманулся. Не поддавшись первым тревожным сигналам, которые уловило его обоняние, он успокоился и решительно вышел из кустарников на полянку, туда, где в прошлый раз лежала разваренная кукуруза. Сначала показалась неуклюжая вытянутая голова, потом, похожая на толстое полено, туша. Цыпленков моментально оценил достоинства появившегося экземпляра. Это была самка – средней величины, пуда на два с половиной-три.

Кабан находился в секторе обстрела, который достался старшине. Медлить больше нельзя. Николай нажал спусковой крючок. Эхо подхватило звук выстрела и разнесло его далеко вокруг.

Зверь осел на задние ноги. Хисамутдинов не выдержал и бросился было к нему.

– Куда? Назад! – закричал Цыпленков.

Кабан мог быть ранен, а Николай хорошо знал, как опасен и вероломен раненый кабан.

Раздувая ноздри и громко сопя, кабан задвигал челюстями, подтачивая клыки. Издав короткий рев, он неожиданно поднялся и стремительно ринулся в заросли.

– Промазал, растяпа! – вслух обругал себя Николай. – И как это я мог промахнуться?

Подошел Хисамутдинов.

– Зачем ругаешься, старшина? – невозмутимо спросил он. – Нет, старшина, не промазал, – спокойно продолжал Шакир. – Плохо смотрел. Кровь не видел.

Цыпленков глянул под ноги. На снегу, действительно, были видны пятна крови.

– Пойдем по следу. Теперь далеко не уйдет, – улыбнулся Хисамутдинов.

Пройдя с полкилометра, Цыпленков заметил, что пятна увеличились, сливаясь в сплошную цепочку.

– Сдает, – обрадовался старшина.

В самом деле, метров через двести пограничники увидели темную тушу. Услышав их шаги, зверь сердито хрюкнул, но подняться уже не мог.

Цыпленков с одного выстрела добил кабана. Тот ткнулся носом в подтаявший вокруг снег и затих.

Обратный путь к заставе был тяжелым. Тушу кабана несли поочередно, часто сменяя друг друга. Снег не выдерживал удвоенного груза, проваливался. Увязая в нем, пограничники продвигались очень медленно.

Измученные, но довольные, Цыпленков и Хисамутдинов добрались, наконец, до заставы.

Оставив тушу на дворе, Цыпленков сходил на кухню, принес топор и острый нож. Быстро и ловко освежевав тушу и отделив голову, он разрубил ее пополам, рассадив вдоль хребта.

– Ба-альшой, – прищурив и без того узкие глазки, словно оценивая добычу, проговорил Хисамутдинов.

– Это что! В Уссурийском крае – вот там действительно кабаны. Там секачи до двух с половиной центнеров весом бывают.

Хисамутдинов, удивляясь, покрутил головой, щелкнул языком.

– Бери одну половину и таши на кухню. – предложил Цыпленков. – Повар отмочит в уксусе, да нажарит ребятам. Будет такое мясо – за уши не оттянешь.

Хисамутдинов, не любивший свиного мяса, не выразил, однако, особого восторга. Молча взвалив половину туши на плечо, снес ее на кухню.

– А эту куда? – ткнул он пальцем во вторую половину.

– Эта по особому назначению используется, – лукаво усмехнулся старшина.

Хисамутдияов с большим белым свертком на руках и Цыпленков следом за ним, ввалились в комнату к Сапегину.

– С подарком к тебе. Принимай, – сказал Цыпленков и, не давая Сапегину опомниться, слегка подтолкнул Хисамутдинова, – вручай, сержант!

Хисамутдинов не заставил себя ждать и переложил свою нелегкую ношу на руки Сапегину. Не ожидавший такой тяжести Алексей чуть не упустил сверток.

– Ого! Что это?

Хисамутдинов с Цыпленковым заговорщицки переглянулись, но молчали. Алексей положил сверток на стол, отвернул край простыни.

– Мя-ясо? – еще больше удивился он. – Зачем?

– Однако и не догадливый ты, – с укоризной произнес Цыпленков. – Было же сказано – подарок. Гостей на свадьбе потчевать будешь. Говорят, с хренком под водочку здорово идет. Кабан это.

Сапегин нагнулся к туше, понюхал. Терпкий запах кабаньего мяса было трудно перепутать с каким-нибудь другим.

– В самом деле кабан, – убедился он. И вдруг его озарила догадка.

– Неужели тот?

– Он самый, – подтвердил Цыпленков.

– Ну, это действительно свадебный подарок. Спасибо! – густым грудным голосом сказал Сапегин.

– Носи на здоровье! – рассмеялись друзья.