Текст книги "КамТугеза (СИ)"

Автор книги: Игорь Озеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Три казака оказались почти перед самой сценой.

– В такой толпе лучше на коне, – пожаловался один из них с большим синяком под глазом. – Нагайкой сверху по башке хрясь и готово, –  расстроившись, что нет коня, он пренебрежительно посмотрел вокруг. – Похоже, здесь все надолго, а нас даже не покормили.

– Вон, иди, поешь, – обрезал его рассуждения другой, видимо, старший. И кивнул в сторону кафе. – И нам что‑нибудь принеси.

Казак с синяком посмотрел на уличные столики кафе и в изумлении крикнул во весь голос:

– Вон этот гад, который нас вчера... – он осторожно дотронулся рукой до больного глаза, – с которым мы вчера подрались.

– Это который вас вчера избил как пацанов? – зло усмехнулся старший. – Пойдем, посмотрим.

Они двинулись в сторону кафе, расталкивая толпу. Вдруг старший схватил за рукав идущего первым казака и приказал:

– Стой! Назад. Быстро.

– Что случилось? Пойдем, разберемся, – не унимался пострадавший.

– Придержи коней, герой! Вы вчера с одним не смогли справиться, а сегодня их трое. Да и не это главное. Пошли за мной, расскажу.

Старшим в этой троице был Герман Рябов. Тот самый одноклассник Томаса и Родиона, которого после случившегося с его родителями забрала к себе жить бабушка из‑под Луховиц.

Поселок Красная горка под Луховицами славился шикарными огурцами и великолепным видом на заливные окские луга. А если забраться на колокольню Троицкой церкви, стоящей на высоком обрывистом холме, то можно увидеть, задумчивую Оку с песчаными плесами на несколько километров, почти до того места, где в нее, сделав несколько крутых изгибов, впадет Осетр. Построенная графом Рудневым рядом с храмом усадьба сейчас почти развалилась. А в начале двадцатого века сюда приезжали студенты Московского училища живописи. Днем они расходились с деревянными мольбертами на пленэры, а вечером на летней веранде над рекой играл духовой оркестр, и были танцы. Влюбленные пары целовались под соловьиные трели, а утром счастливые встречали рассвет. Солнце, поднимаясь из‑за далекого леса, сначала разгоняло туман над рекой. Потом, когда последние молочные облака еще метались над водой, солнечные лучи попадали на миллиарды росинок, и вся пойма освещалась волшебным золотым блеском.

Но Герману тогда было не до этой красоты. Теперь он стал изгоем школы. Москвичей не любят нигде. И без бандита‑отца и сумасшедшей мамочки бабушкин внучек сразу оказался объектом издевательств. Теперь его били все кто хотел. А когда он перешел в девятый класс его изнасиловали за совхозными гаражами два его одноклассника. Он хотел повеситься, хотел перерезать себе вены, но так и не решился. Единственным плюсом в этой ситуации было то, что став неприкасаемым, он не начал пить и не попробовал наркотики. Никто не хотел с ним связываться. Свободное время он проводил за теми же гаражами, до смерти мучая попавшихся ему собак и кошек. Несколько раз его ловили за этим занятием, сильно били, но через какое‑то время, он опять тащил на спине мешок с бившимся в нем от страха беззащитным животным. Все в деревне звали его Живодер и старались не замечать.

Может быть, и забили бы его когда‑нибудь до смерти, но спасла армия. Дождливым утром, провожаемый лишь полуслепой бабушкой, он уехал в военкомат. За спиной у него был вещмешок, а в душе мечта отомстить всему миру. Месть стала смыслом его жизни. Десятки вариантов казней он вынашивал в голове, стоя в карауле или начищая чужие сапоги. Когда ему попалась книжка про Ивана Грозного, он решил, что двоих своих главных обидчиков посадит на кол. В книжке было написано, что казненные таким способом могут прожить несколько часов. Герман представлял, как будет сидеть на стульчике напротив, и смотреть на их муки. Об этом он мог думать часами, и все это время на лице у него сияла злорадная ухмылка.

Начать осуществлять свои замыслы сразу после армии он не решился. Сначала устроился на работу водителем к армянам, торговавшим овощами. Старенькая ржавая «Газель» была полностью в его распоряжении. Спившиеся два его бывших одноклассника давно забыли о том, что когда‑то сделали. Поэтому не отказались выпить с ним в пустом после смерти бабушки доме. Он еле сдержал желание прямо там раскроить им головы топором, но это бы все испортило. Поэтому, чтобы незаметно выманить их подальше от деревни, Герман предложил им ограбить одну из овощных палаток своих хозяев. Убедить их было легко. Кражу решили совершить ночью через два дня.

Эти дни он ходил в таком сильном возбуждении, что его заметно трясло. Но это не помешало ему хорошо подготовиться. Место казни он выбрал давно – котельную в заброшенном пионерском лагере. Из двух осин сделал крепкие трехметровые колья. Хорошо заточил их и приготовил здоровую кувалду, чтобы забить эти колья в своих обидчиков. Выкопал в котельной две ямки, чтобы потом с помощью веревок опустить туда колы с уже насаженными на них одноклассниками. А чтобы было проще привезти насильников в пионерлагерь, Герман смешал водку с большим количеством клофелина. Эта смесь должна была вырубить их на пару часов. По его расчетам этого времени ему хватит для осуществления своего плана на уже приготовленном для казни месте.

На назначенную встречу в двух километрах от деревни бывшие обидчики пришли уже сильно пьяные. Поэтому не заметили ни трясущихся рук, ни безумных глаз Германа. Его водку выпили за пару минут прямо из горлышка. Вырубились, даже не успев закурить. Он по одному перенес их в кузов. Связал руки и ноги, привязал для надежности между собой. За полчаса доехал до лагеря. То, что он испытывал эти тридцать минут, можно сравнить лишь с влюбленным, который после долго разлуки мчится на свидание к любимой. Он ехал, непрерывно стуча руками по рулю и выкрикивая: «Дождались, суки! Вот сейчас. Еще чуточку. Посмотрим, как вы будете корчиться».

Когда он подъехал к котельной, то даже не смог сразу выйти из машины. Голова начала кружиться с невероятной скоростью. Он испугался, что упадет в обморок. И чтобы успокоиться, просидел в кабине минут десять, слушая, как мощными толчками бьется в грудной клетке его здоровое, полное злобы сердце.

Придя в себя, насколько это было возможно, он вышел, открыл борт и вытянул тела из кузова на землю. Увидев, как они безжизненно грохнулись на землю, он испугался. «Только не это!» Он упал на колени и пытался найти у них пульс. Его не было. Герман понял, что ослабленные алкоголем организмы не пережили дозы клофелина.

У него началась истерика. Сначала он бил трупы ногами, но не получая от этого никакого удовлетворения, сбегал в котельную, принес кувалду и в несколько ударов размозжил им головы. Все было бесполезно. Жизнь потеряла смысл. Они ушли и не заплатили. Он сел рядом с ними и заплакал. Даже тогда, в пятом классе, потеряв родителей, он не проронил ни слезинки. Не плакал он, когда его били и насиловали, но теперь его прорвало. Успокоился он только под утро. Привязал к телам заготовленные автомобильные диски от колес и спихнул их с дамбы в пруд за котельной. Приехал домой. Днем рассчитался на работе и уехал в Москву. Три дня ночевал на лавке в парке, а потом нашел работу охранника с жильем в казарме на территории бывшей воинской части. Ему выдали казачью форму. С этого времени он стал обеспечивать охрану разных мероприятий.

Вскоре Герман понял, что это не обычная организация. Один раз они получили задачу собственными силами жестко разогнать протестный митинг. Его коллеги, в большинстве своем неудачники, бывшие алкоголики и недавно освобожденные за небольшие преступления, с какой‑то животной ненавистью били нагайками очкастых ботаников, маменькиных сынков с дорогими телефонами, молодых девчушек. Полиция при этом делала вид, что ничего противозаконного не происходит.

Сейчас им поставили другую задачу: вместе со студентами училищ и футбольными болельщиками они должны были сами устроить беспорядки. Для этого им разрешили все, вплоть до кровопролития.

Увидев Томаса с Родионом, он вспомнил, как когда-то в раздевалке получил по лицу ботинком полным мочи. Сейчас он решил, что именно этот момент стал отсчетом его несчастий. А они – главные виновники. Желание отомстить, тихо дремавшее где‑то внутри, за несколько секунд заполнило всю его душу. И больше он не позволит никому легко отделаться.

– Ты оставайся здесь и смотри за ними, чтобы не ушли, не потерялись, – приказал он казаку, который не участвовал во вчерашней потасовке. – А мы с тобой, – он стукнул по плечу казака с синяком, – пошли к автобусам. Нельзя чтобы они о чем‑нибудь догадались.

Какого‑то определенного плана отмщения у Германа не было. Главное для него было их сейчас не упустить. «Затащим в автобус. Отвезем в часть. А там я что‑нибудь придумаю. За забором вокруг лес. Так что и кольев можно будет настрогать», – решил он.

– Слышь, Герман, там девушка с ними красивая. Давай и ее возьмем. А то я не помню, когда у меня баба была. Хоть потешиться немного.

– Бери. Меня бабы не интересуют, – бросил в ответ Рябов, думая уже о своем.

«Вот ты и расчехлился», – подумал его напарник, но промолчал.

Глава 36

Первой заметила идущего к ним Родиона Катя. В этот момент вдоль улицы пронесся резкий порыв жаркого ветра, который у кафе закрутил на асфальте вихри из пыли, песка и мусора. Сдул со столов несколько пластиковых стаканов и чуть не повалил один из зонтиков над крайним столиком. Катя не хотела присутствовать при выяснении отношений между друзьями. Поэтому, не дожидаясь пока Родион подойдет, обратилась к приятелю Томаса:

– Павел, у меня к вам маленькая просьба. От этого запаха, духоты и шума голова кружится. Да еще этот ветер. Не пригласите меня немного прогуляться? Может там во дворе чуть поспокойнее.

– С удовольствием, – Павел сообразил, что Томасу с Родионом нужно остаться наедине, поэтому встал, протянул руку, согнутую в локте, приглашая Лизу к прогулке.

Когда Томас увидел Родиона, он забыл о своих собственных переживаниях, потому что понял, что его другу сейчас гораздо хуже, чем ему. Чтобы его приободрить, начал разговор первым:

– Каяться будешь? – вместо приветствия спросил он, когда Катя с Павлом скрылись во дворе.

– Я надеялся, ты мне просто пару ребер сломаешь и простишь, – попробовал отшутиться Родион. Начать разговор для него было, как прыгнуть в ледяную воду, но сейчас, когда окунулся, самое сложное было позади.

– Как ты легко хочешь отделаться.

Родион не надеялся отделаться легко. И конечно, он не переживал бы за сломанные ребра. Это было бы как раз самым легким. Так паршиво он не чувствовал себя никогда. У него не было братьев, сестер. Томас заменял ему всех. Обмануть доверие самого близкого тебе человека было катастрофой, независимо от причин.

– Ну хорошо. Может, договоримся на три ребра и челюсть, раз ты такой злой и кровожадный? – предложил Родион.

Томас злился не из‑за Кати. С ней он был знаком всего неделю и за это время не успел построить в отношении нее больших планов. Родион же был его лучшим другом всю сознательную жизнь. Поэтому ему очень хотелось разобраться, почему он сделал то, что не допускается никакими нормами мужской дружбы.

– Хорошо, пошутили и хватит. Теперь рассказывай... Ведь ты понимал, на что идешь.

В этот момент музыка на митинге стихла и на сцену вышла Лиза. Она переоделась. Вместо дорогого изящного костюма сейчас на ней были обычные голубые джинсы и простая белая мужская рубашка навыпуск. Копну длинных рыжих волос она собрала в хвост, а челку заколола, чтобы не падала на глаза.

Лиза взяла микрофон, сделала большую паузу, чтобы привлечь внимание и, дождавшись тишины, обратилась к зрителям:

– Знаете, что больше всего хотят люди, которые нами управляют?

Выслушав несколько выкриков из толпы, она продолжила:

– Они хотят доказать нам, что их писюн все‑таки больше, чем мой мизинец! – выкрикнула Лиза и подняла вверх руку, демонстрируя всем свой маленький пальчик.

После такого неожиданного ответа на свой же вопрос поднялся оглушительный шум.

– Это же твоя Лиза зажигает, – показал на сцену Томас. – Ты с ней в то утро сексом занимался, – продолжил он, пожимая плечами. – Тебе же не нужно было никому ничего доказывать. Ни мне, ни ей, ни Кате, ни себе. Зачем? – Томас наконец‑то набрался сил и посмотрел другу в глаза.

— Нет, я не лазила к ним в штаны, — продолжала  Лиза, — все гораздо проще. Дело в том, что наша так называемая элита, совсем недавно ходила в рваных трениках, ковырялась грязным пальцем в носу и думала, где перехватить денег на выпивку. И тут вдруг на этих граждан сваливается огромное богатство. Кто, по каким неведомым нам спискам их туда назначил, сейчас уже не важно. А важно то, что от свалившегося счастья с ребятами случился солнечный удар. Они мечтали о «Жигулях», а попали в олигархи! В этом трагедия нашей страны.

– Понимаешь, Томас, со мной тоже случился солнечный удар, – ответил Родион, может быть первый раз, сам, осознав случившееся. – Мне в жутком кошмарном сне не могло присниться то, что я способен на такое... Но в тот момент... Мне казалось, что я делаю все правильно.

– Вполне может быть. Катя девушка замечательная. Но разве ты не мог позвонить? – Томасу было так неловко за друга, что он готов был не просто принять любое его оправдание, а даже сам ему его придумать.

Родион попытался вспомнить то, что он испытал, когда открыл Кате дверь. Но мешало собраться с мыслями и отвлекало выступление Лизы.

– С этого времени смыслом их жизни стало желание доказать всем нам, что они не такие как мы. Что они богатые потому, что они  лучше, умнее, трудолюбивее нас, – Лиза говорила медленно, делая акцент на каждой фразе. – Хорошо. Покажите. Ведь прошло уже тридцать лет. Пришло время отвечать.  

Наконец Родиону удалось сосредоточиться, и он отчетливо вспомнил Катины глаза: сначала в минуту их знакомства, когда они сверкнули искорками из‑под козырька бейсболки, а потом когда она смотрела на него, ожидая приговора на лестничной площадке у его квартиры, стоя одной ногой на ступеньке, готовая в любую секунду броситься бегом вниз.

– Ты можешь сломать мне все ребра, – сказал он, отвернувшись в сторону, – но мне кажется, мы с ней все решили еще там, в скверике, когда ты был с нами. В первую же секунду встречи.

– Где ваши дела? – Лиза указывала рукой в сторону на невидимых олигархов. – Где новые заводы, которые вы построили? Где автомобили, компьютеры, телефоны, ракеты вами созданные? Где лекарства? Где красивая одежда? Где качественная еда? Где хотя бы что‑нибудь? – она развела руки в стороны и щелкнула пальцами. – Нет ответа...

– Вот это ход. То есть, на моей голове выросли рога еще в скверике у Яузских ворот? – Томас провел рукой по волосам, как будто проверяя, есть ли что на голове.

– Нет. Точно нет. Томас, я не могу это объяснить, но, наверное, если честно... – Родион в волнении тоже запустил пальцы в свои волосы, сильно их сжал и потянул. – Мне кажется... Да. Мы уже тогда определяли возможный ущерб для окружающих от этого нашего... – Родион поморщился, с трудом подбирая слова, – решения. Понимаешь, мне кажется, мы оба сразу догадались, что вляпались и оценивали, как наши чувства отразятся на других.

– Так на что же пошли деньги от продажи тех ресурсов, которые они тридцать лет гнали на запад? Я отвечу. Деньги ушли на самые большие в мире яхты... на самые дорогие дворцы... и, – Лиза презрительно улыбнулась, – на шубы и бриллианты для обычных проституток. Разве так ведут себя люди способные стать локомотивом для страны? Нет конечно. Это все из жизни закомплексованных обиженных насекомых, – продолжала Лиза.

– И когда вы поняли, что «Париж стоит мессы?» Когда вы решили, что это тот случай, когда можно уже не думать о последствиях? – спросил Томас, уже понимая что, злиться ему не на кого.

– Наверное, когда она пришла ко мне, я открыл дверь и увидел ее. Она была похожа на раненую птицу залетевшую в окно...

– Но я сейчас хочу сказать не об этом. – Лиза стала говорить спокойнее и доверительнее, как бы пытаясь посоветоваться с собравшимися. – Они уже прошлое. Но есть очень реальная и большая опасность, что вместе с собой они утянут в небытие нашу страну. Вот об этом я и хочу поговорить.

– Ну хотя бы позвонить ты мне мог? –  Томас уже принял объяснение друга. Он понимал, что никаких особенных слов у Родиона нет и быть не может. Можно было или поверить, что между Катей и его другом произошло то, для чего люди собственно и рождаются на свет, или принять, что вся их многолетняя дружба была самообманом.

– Позвонить? Словами здесь трудно... Когда Катя пришла, я понял, что она уже свой выбор сделала, – Родион вспомнил, что ему еще тогда стало ясно, что Катя уже не вернется к Томасу. – По‑твоему я должен был обратно закрыть дверь и позвонить тебе? «Томас, тут твоя подруга за дверью. Мы решили перепихнуться. Ты не против?» – он крепко взял Томаса за плечо. —Ты мне самый дорогой человек, но такие минуты бывают раз в жизни и этот звонок в тот момент был бы не самым лучшим решением.

– Ладно. Принято. Ребра ломать не буду. Давай Лизу послушаем. Красиво излагает.

Томас не то чтобы полностью простил Родиона, а понял то, что друг не сможет ничего больше сказать. У него было время на раздумье и если он выбрал такое решение, значит оно того стоило. Поэтому Томас спрятал свои переживания поглубже, чтобы ковырять их потом, время от времени.

– Я по образованию историк, – Лиза так естественно чувствовала себя на сцене, как будто выступление перед многотысячной толпой было для нее обычным делом. – И знаю много примеров того, как знание истории своей страны помогает сделать ее богаче, а жизнь людей лучше. Тысячу лет наши предки создавали великую страну. Ценой своих жизней они сделали ее свободной и богатой. Но уже был в нашей истории момент, когда часть элиты решила пойти отдельной дорогой от остального народа. Презрительно отгородившись от культуры своей страны, выбрав для общения чужой французский язык и место жительство на дальних берегах, эти люди сами разорвали связи с народом, на который они стали смотреть как на рабов, которых можно купить, продать, поменять на хорошего щенка. Их логика была понятна: зачем делать что‑то здесь, в России, когда можно жить на уже готовом там, в Европе. Бойся своих желаний. У бога есть чувство юмора. Им хотелось жить за границей, и они получили такую возможность в 17‑ом году. Тысячи  русских швейцаров, дворников и официантов из бывших графов и князей заполнили Париж, Берлин, Лондон. Почему так произошло? То, что наш народ терпелив, они восприняли как возможность грабить его безнаказанно. И получили по заслугам.

На самом деле Томас не слушал Лизу. До разговора с Родионом в глубине души он оставлял маленькую надежду, что ничего не случилось. Что его просто разыграли. Но сейчас он окончательно поверил, что это не шутка. Значит, мир изменился навсегда. И их дружбе конец. Они могут продолжать делать вид, что ничего не произошло, только обоим было ясно, что тех отношений, как прежде, уже не вернуть, как невозможно вернуть утраченное доверие.

– А ведь этого избежать было легко, – продолжала Лиза. – В 1903 году Чехов написал свой гениальный пророческий «Вишневый сад». В конце пьесы ее герои помещики из‑за своей лени и глупости, потеряв все, уезжают за границу, не понимая, что уезжают навсегда. А за сценой стучат топоры и рубят красивый, но бесполезный вишневый сад... Какое символическое и мистическое предсказание. Почему это произошло? Ответ простой. Триста лет коренной народ России был рабом в своей стране. В других странах   рабов или привозили, или захватывали. Наша элита сделала рабами своих соотечественников. И в 17‑ом году у народа кончилось терпение. Теперь все повторяется. Отсюда вечный русский вопрос – что делать?!

Лиза устала. Она подняла руку с обращенной к людям открытой  ладонью, молча попросив их дать ей минуту передохнуть. Никто не шумел. Она смогла захватить внимание толпы и увлечь ее. Коротким движением руки Лиза распустила хвост, взмахнула головой, чтобы волосы легли на плечи. Расстегнула на груди еще одну пуговицу, списывая это на жару, но на самом деле желая добавить к своему образу сексуальной привлекательности. Чтобы казаться доступнее и проще она подошла к самому краю сцены и продолжила:

— Чт обы страна имела будущее, ее народ должна объединять общая идея. Какая идея у страны сейчас? У тех, кто дорвался до природных ресурсов страны и бюджетных денег, идей быть не может. А свой лозунг «каждый сам за себя», они стыдливо скрывают. К чему это ведет, мы видим прямо здесь, прямо сейчас. Вот пример действия этого лозунга. Одним горящая вонючая свалка, а другим дворцы на лазурном побережье Средиземного моря. Знаете, почему нас селят в эти термитники? Потому что мы им здесь дешевле обходимся. Неужели они не понимают, что через двадцать лет здесь будет гетто? Прекрасно понимают. Но им плевать, что будет через двадцать лет. Им надо еще чуть ‑ чуть продержаться. Они не связывают себя с нашей страной, как не связывала себя та офранцуженная элита, которая потом чистила сортиры богатых парижан и их сапоги.

Лиза замолчала. Никто из людей, собравшихся здесь, не сомневался, что она говорит честно. Ей верили. И она это чувствовала. Она так вошла в образ, что видела себя уже главной и, наверное, единственной защитницей этих людей.

– Наши деды погибали здесь под Москвой, чтобы их дети жили в свободной стране, – Лиза говорила и смотрела в глаза тех, кто был рядом со сценой, пытаясь проникнуть в сердце каждого из них. – Спросите себя, что вы будете делать через десять, максимум через двадцать лет, когда в России кончится нефть? Вы думаете, если вы врач, учитель, то вас это не касается? Касается, еще как касается! Именно нефтяными деньгами формируют бюджет, из которого вам платят зарплату. А если у бюджетников не будет зарплаты, они не купят продукты, не купят одежду, мебель, ноутбук у тех, кто занимается предпринимательством. А тогда чем вы будете кормить своих детей? Чем обогреваться зимой? Зачем, вообще, рожать детей в обреченной стране? Мы не хотим революции, гражданской войны. Но если мы не хотим остаться без страны, не хотим остаться без будущего – мы обязаны действовать.

Лиза была великолепна. От нее шла такая сильная энергетика, что хотелось идти за ней, куда бы она ни повела. Родион не мог поверить, что вчера он занимался с ней сексом на крыше своего дома. Он посмотрел на Томаса. Тот кивнул в ответ, подтвердив тем самым, что его уже бывшая в ударе и предложил дослушать ее речь.

— Повторяю. Нам не нужны революции и мы не хотим чужого. Мы хотим справедливости. Для этого не надо опять брать Зимний дворец или идти на Кремль. Вы спросите меня : что же делать? А все просто. В 1917 году еще не было опыта мирной трансформации страны. Сейчас этот опыт есть. Европейцы построили притягательные модели общества, используя лишь прогрессивную налоговую систему и настоящую борьбу с коррупцией. Вот две главные составляющие справедливого общества. Почему это не делается у нас? Потому что воровская власть не может бороться сама с собой. Да и чья это власть? Если все ее деньги, все ее дворцы на Западе? Нет, мы не будем, как Лазарь ждать царствия небесного и в ожидании питаться подачками. Нам не нужны подачки  – нам нужна справедливость. Мы за власть народа и для большинства народа! Мы за то, чтобы наша страна не исчезла с лица земли! Мы за то, чтобы у наших детей было будущее! Мы за СССР  – за союз  социально ориентированных справедливых современных республик. Спасибо, друзья!

Лиза отступила от края, но еще не уходила со сцены. Ей непонятна была реакция людей. А люди, принявшие ее слова, стояли молча, думая что им делать. Никто не хлопал, не свистел. Вдруг в наступившей тишине у самой сцены громко закричал стоявший рядом, кем‑то заранее подготовленный казак:

– Да она сама Романова. Дочка и внучка тех самых Романовых. Она сама Западом засланная. Призывает нас к бунту, чтобы мы на нашу законную власть руку подняли. Хочет, чтобы было как на Украине!

– Ты сам, сука засланная, – прокричал ему в ответ кто‑то рядом. –  Какой ты казак? Ты клоун ряженый. Откуда ты тут взялся. Нравится сосать – соси дальше.

Большая группа агрессивных молодых ребят сразу же ввинтилась в толпу и начала продираться на голос этого казака.

Глава 37

Лиза закончила выступление ровно в пять. Палящее солнце, зависшее над домами, раскалило площадь. К дыму от горящей свалки прибавилась марево от плавящегося асфальта. Дышать было тяжело, но никто не расходился, потому что сидеть в квартирах было намного хуже. Если открыть окна, то через пару минут тошнотворный запах заполнял все комнаты, а с закрытыми окнами квартира превращалась в невыносимую душегубку.

Тот казак, который из толпы обличал Лизу, что она засланный агент,  сейчас стоял у самой сцены и разговаривал с приятелем. По непроглаженным складкам на их казачьих гимнастерках, образовавшихся от многолетнего складского хранения, можно было догадаться, что сегодня они их надели первый раз. Казаки заметили, что к ним пробирается компания агрессивных молодых людей. Но находясь в большой толпе, они чувствовали себя в безопасности. А ребята приближались быстро, потому что люди, опасаясь конфликтов, сами заранее освобождали проход. Когда они подошли к сцене, толпа расступилась и образовался небольшой свободный круг.

Почувствовав, что их  никто не собирается защищать, а наоборот, все вокруг с любопытством ждут интересных событий, казаки испугались. Один, тот, что повыше и с бородой, повернулся к подошедшим спиной, достал из кармана телефон и пытался кому‑то позвонить. Другой, коренастый, смотрел на молодых людей с вызовом, засунув руки в карманы широких штанов и выпятив вперед перетянутую портупеей грудь. По бегающим глазам и высохшим губам, которые он постоянно облизывал, было понятно, что он сильно растерян и еле сдерживается, чтобы не побежать.

Все произошло очень быстро. Один из нападавших, худой жилистый парень в черной майке без рукавов, сжавшись, чуть пригнувшись, в мгновение оказался рядом с отвернувшимся казаком и наотмашь снизу вверх саданул ему по уху именно в тот момент, когда бородатый поднес к нему телефон. Кисть ослабила удар, но телефон из руки выскочил и упал на асфальт. Мгновенно компания разделилась на две группы по три человека. Каждая налетела на свою жертву. Тот казак, который до этого нагло смотрел на нападавших, смог даже попасть кому‑то в голову выброшенным вперед кулаком левой рукой, но в следующую секунду он, под градом ударов, сначала опустился на колено, а потом после того как получил сильный пинок ногой по голове, упал на спину, потеряв сознание. Второй попытался отскочить в сторону, но плотно стоящие вокруг люди, не смогли бы его пропустить, даже если бы захотели. Его схватили за новую гимнастерку и затащили в середину круга. Потом, мешая друг другу, пытались ударами сбить с ног. Но он согнулся, закрыв голову руками, и не падал. На секунды избиение прекратилось, и казак выпрямился, вытер рукавом кровь из разбитого носа. Он хотел что‑то сказать нападавшим, но опять со спины, чуть разбежавшись и подпрыгнув, его ударил тот, кто налетел на него первым в начале драки. Удар пришелся по почкам и был очень болезненным. Казак скорчился от боли. Остальные сразу же, как шакалы, бросились его добивать.

Только после того, как обе жертвы лежали на асфальте и не реагировали на удары ногами, закричала какая‑то женщина: «Что же вы делаете? Вы же их убьете! Кто‑нибудь, остановите это!»

Несколько мужчин вышли и отгородили молодых пацанов от лежащих на земле. Победители не настаивали и, нагло ухмыляясь, не спеша растворились в толпе.

В это же время с десяток похожих столкновений произошло по всей площади. Казаки, расслабленно стоявшие по два‑три человека, не могли дать отпор группам молодых людей, внезапно нападавшим без всякой причины. Сразу после этого казачье руководство запоздало обзвонило всех своих и приказало собраться у тех автобусов, на которых их привезли.

Казаки выстроились во дворе в две шеренги. Перед строем стояли три командира: два в казачьей форме, один в обычном сером костюме и поп.  Инструктаж свелся к тому, что какие‑то неизвестные по непонятным причинам нападают на людей. Поэтому приказано разбиться на группы по десять человек и быть готовыми дать отпор.

– Какие неизвестные?! – выкрикнул кто‑то из задней шеренги. – Их специально автобусами привезли, как и нас. Только выгрузили в соседнем дворе. Нас, похоже, здесь подставить хотят, а потом  обвинить. Где полиция? Пусть она разбирается. А нас увозите отсюда. Дышать нечем.

– Ну‑ка, умник, выйди из строя! – визгливо закричал один из начальников: здоровый боров, с вечно красным лицом, рыхлым мясистым носом и пожелтевшими от никотина усами. Два года назад майор полиции Кучеренко Михаил Михайлович уже считал дни до пенсии и мечтал, как замечательно он заживет в шикарном доме на берегу Рыбинского водохранилища. Однако природная жадность сломала все его планы. Распиханных по разным заначкам денег и так хватило бы на несколько жизней, только не удержался майор и запустил свою волосатую руку с короткими жирными пальцами не в тот карман. Не по чину. Ему бы сразу извиниться, дать назад, но что‑то замкнуло у него в голове, и он решил, что не тварь он дрожащая, а право имеет. Все права и обязанности ему объяснили очень быстро. И остался Михаил Михайлович без работы, без пенсии, без отложенных на старость денег и без домика у воды. Повезло, что хотя бы без судимости. Старые знакомые устроили его в охрану, где он командовал непонятно где и кем набранными людьми, переодетыми в казачью форму.

Не по уставу, а просто раздвинув впереди стоящих, вышел из строя  возмутившийся мужик. Видно было, что он сильно пьян. Вся форма была ему велика. Фуражка, сильно сдвинутая назад, держалась непонятно на чем. Для полноты образа загулявшего казака не хватало гармони на плече и цветка за ухом.

В своей предыдущей полицейской жизни майор и представить не мог, что какой‑то плюгавый алкаш будет указывать ему, что надо делать. В несколько шагов Кучеренко подлетел к бойцу, схватил его за грудки и почти оторвал от земли:

– Ты, сука, что здесь вякаешь?! – брызгая слюной в лицо, мгновенно перепугавшемуся казачку, зашипел майор. – Да я тебя, гниду, здесь в местных отстойниках утоплю! – взбешенный, он отбросил от себя бойца и тот, пробив брешь в шеренге, грохнулся на землю.

– Есть еще такие? – Кучеренко вернулся к двум другим командирам и продолжил: – Вы месяцами деньги получаете, ничего не делая. Пора отрабатывать. Задача несложная. Поймать десяток другой этих малолеток и наказать. Вопросы есть?