Текст книги "Нерон"

Автор книги: Игорь Князький

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава VII
Войны и мятежи

Парфянский вызов

История Рима и войны – понятия неразделимые. Войны сопровождали историю Вечного города изначально, они шли всю его более чем тысячелетнюю историю, и именно умение воевать обеспечило гордым потомкам Ромула владычество над огромным пространством, которое ко времени воцарения Нерона простиралось уже от Британии на западе до Армении на востоке и от берегов Дуная и Рейна на севере до песков Аравии и Северной Африки на юге. Военные подвиги, военная слава – высшие доблести римлянина, и самые выдающиеся люди римской истории это те, кто прославил свое имя на полях сражений. Веками римские полководцы верно служили отечеству, не требуя себе взамен ничего, кроме почета, вершиной которого был торжественный въезд в Рим военачальника во главе победоносного войска с показом восторженной толпе богатейших трофеев – триумф. Но пришло время, когда полководцы, под чьим началом оказывались десятки и десятки тысяч воинов, стали сами задумываться и о власти. Первым правил Римом, опираясь на силу войска, Луций Корнелий Сулла, но вскоре он сам отказался от власти. О причинах этого загадочного решения историки спорят уже более двух тысяч лет. Смертельный удар Римской республике нанес Гай Юлий Цезарь. В отличие от Суллы он совершенно не собирался расставаться с властью, полагая править пожизненно и даже мечтая о царском венце. Кинжалы убийц пресекли на время возвращение монархического начала в римскую историю, но хитроумную форму монархии в республиканских одеждах, получившую наименование принципата, поскольку глава государства скромно именовался всего лишь принцепсом, то бишь первым в сенате, установил его внучатый племянник Октавиан, победившей в гражданской войне. Сам Октавиан, который стал носить имя Август после утверждения своего единовластия, талантом полководца не обладал, но умело использовал таланты тех, кого привлекал на службу. Победу в гражданской войне ему обеспечил полководец Агриппа, крупнейшие завоевания времени его правления совершил Тиберий, ставший пасынком Августа и его преемником. Первый римский император после основателя принципата был великим воителем. Трижды он одерживал великие победы, достойные триумфа. Одинаково успешно он воевал и в лесах Германии, и на равнинах Подунавья, и в горных ущельях Альп. Именно его победы сделали рубежом Римской империи все течение Дуная от истока до устья, а в Германии он сумел продвинуться до реки Альбис (совр. Эльба). Но время Августа и стало той эпохой, когда наметился закат великих римских завоеваний. Последние годы его правления были омрачены жестокими неудачами в Германии, где после гибели малоудачливого военачальника Квинтилия Вара с тремя легионами римлянам пришлось вновь отвести свои рубежи с Альбиса на Рейн. Грандиозный мятеж в Паннонии и Далмации, охвативший земли от Дуная до Адриатики, так перепугал Августа, что он даже объявил в сенате, что повстанцы, число которых определяли в двести тысяч человек, могут через десять дней оказаться у стен Рима. Мятеж этот удалось подавить, лишь вызвав легионы с Востока.

Тиберий, сменивший Августа во главе империи, от продолжения завоевательных войн практически отказался. При нем к Риму было присоединено только Каппадокийское царство на востоке Малой Азии, до этого и так полностью зависимое от римлян. Будучи сам великим полководцем, осуществившим при Августе крупные завоевания, Тиберий как никто другой знал и силу соседей Рима, и возможности римской армии. Потому здраво рассудил, что империи надо удерживать то, что она уже приобрела, не пытаясь ценой перенапряжения сил продолжать расширять свои пределы, тем более что на завоеванных землях время от времени вспыхивали мятежи. При Калигуле римляне отстранили от власти последнего царя Мавритании (совр. территория Северного Алжира и Марокко), что привело к восстанию населения этой страны. Усмирять вновь приобретенную территорию пришлось уже преемнику Гая Цезаря.

Правление Клавдия принесло Риму еще ряд приобретений. Были включены в состав империи царство Фракия на востоке Балкан, прилегавшее к Черному и Мраморному морям, область Ликия на юге Малой Азии. Усмиренная Мавритания была поделена на две новые провинции. Была усилена зависимость от Рима Иудеи, а в далеком Приазовье римские войска сражались на берегах Танаиса (совр. Дон), поддерживая своего ставленника на троне царей Воспора Котиса. Крупнейшим же завоеванием Рима при Клавдии стала Британия, поход куда возглавил сам император. В честь успешного похода на этот большой остров сын принцепса и получил имя Британник. Продолжались в эти годы также и нескончаемые войны с германскими племенами на Рейне, где особенно отличился Гней Домиций Корбулон, выражавший даже неудовольствие тем, что перед ним и его легионами ставятся только оборонительные задачи, завещанные еще Тиберием, в то время как он готов вести войска и дальше. Сложной оставалась ситуация и на восточных рубежах империи, где Рим соседствовал с могучей Парфией. Предметом соперничества двух великих держав античного мира была Армения. Клавдий, воспользовавшись междоусобной борьбой в Парфянском царстве, посадил на трон римского ставленника Митридата, брата царя Иберии (территория совр. Грузии) Фарасмана. Однако спустя несколько лет, когда царем Парфии стал новый правитель – Вологез I, позиции римлян в Армении оказались подорванными. Сын Фарасмана Радамист поднял восстание в Армении. Римский ставленник Митридат был убит, после чего парфяне решительно вмешались в армянские дела, и вскоре Вологез объявил своего брата Тиридата царем Армении. Следствием этого стал захват всей страны Парфией, что явно было угрозой позициям Рима на Востоке. Случились эти события как раз в 54 году, когда началось правление Нерона. Таким образом, юный принцепс, совершенно неискушенный в делах военных и внешнеполитических, с первых дней своего царствования должен был заниматься важнейшими делами государства и принимать решения, от которых зависела вся восточная политика империи.

Прежде чем мы перейдем к рассказу о взаимоотношениях Рима и Парфии в правление Нерона и как здесь проявил себя наш герой, необходимо сказать несколько слов о самой Парфии и особенностях римско-парфянских связей в предшествующую эпоху.

Изначально Парфия – это небольшая область между юго-восточной оконечностью побережья Каспийского моря и горами Копетдаг. Историческая столица Парфии, город Ниса, находился близ современного Ашхабада. Земля эта была сатрапией персидской державы Ахеменидов, а после завоевания Персии Александром Македонским и распада его империи отошла к Сирийскому царству, где утвердилась династия Селевкидов – потомков одного из виднейших военачальников-диадохов (преемников великого Александра) Селевка Никатора (Победителя). В середине III века до новой эры Парфия обретает независимость. Сначала там пытался утвердиться в качестве самостоятельного правителя греческий наместник Андрагор, но он вскоре погиб в схватке с кочевниками парфянами, чей предводитель Аршак и стал первым парфянским царем, положив начало царству Парфии и династии Аршакидов, которая властвовала в нем более четырех с половиной столетий вплоть до 224 года, когда Парфянское царство рухнуло, влившись в состав новоперсидского царства Сасанидов. Поначалу Парфия признавала еще какую-то зависимость от державы Селевкидов, но постепенно роли стали меняться. Эллинистическая Сирийская держава постепенно слабела, а после поражения, нанесенного ей римлянами в 190 году до новой эры, стала клониться к упадку, утрачивая былые владения. Парфия же, наоборот, постоянно набирала силы, одну за другой захватывая земли слабеющей державы Селевкидов. Парфия и Рим стали соседями после того, как Гней Помпей Великий завершил свой грандиозный восточный поход, когда римские рубежи достигли западного берега Евфрата. А восточный берег этой великой реки оказался во владении Парфии, которая простиралась к тому времени от Евфрата на западе до Окса (Амударьи) на востоке, от Закавказья до Индии и от Каспия на севере до Персидского залива на юге.

Первое военное столкновение с парфянами принесло римлянам неслыханный позор. Битва под Каррами в Северной Месопотамии завершилась в 53 году до новой эры полным разгромом римских легионов. Погиб главнокомандующий римской армией Марк Лициний Красс, подавивший за восемнадцать лет до этого восстание Спартака. Десять тысяч римлян оказались в плену, а голова римского военачальника была доставлена ко двору парфянского царя, где подверглась глумлению. Особым унижением для Рима было то, что значки легионов, разгромленных парфянами, выставили как почетные трофеи в парфянских храмах на всеобщее обозрение. Позднее с Парфией с переменным успехом воевал Марк Антоний. Парфяне очень искусно использовали против римлян и особенности местного ландшафта, выбирая для сражений открытые равнинные театры военных действий, где они могли успешно использовать свое превосходство в коннице. Многочисленная легкая конница, где каждый всадник был еще и отменным лучником, была главной силой парфянского войска. Сама Парфия к тому времени уже давно не была государством кочевого народа. Овладев Ираном и Месопотамией, парфяне быстро восприняли достижения родственной им как иранцам персидской культуры, а также испытали сильнейшее воздействие культуры греческой – наследие эллинистического государства Селевкидов, значительной частью поглощенного Парфией. Парфяне отличались религиозной и культурной терпимостью, и потому их держава была страной, где причудливо переплетались верования, быт, нравы, обычаи, языки, достижения и традиции искусства иранского, эллинского мира, древней культуры Месопотамии. Пожалуй, именно Парфянское царство можно считать запоздалым воплощением заветной мечты Александра Великого о слиянии греческого и иранского миров в единую цивилизацию. После поглощения Римом последних эллинистических государств Восточного Средиземноморья Парфия осталась единственной страной, которую можно считать во многом представительницей великой цивилизации эллинизма. В городах Парфии стояли и иранские зороастрийские храмы, и храмы греческих богов, в почете были разные местные верования. Действовали греческие театры; городские площади, улицы, дворцы царей, дома знати украшались греческими скульптурами. Верхушка парфянского общества владела греческим языком, была знакома с поэзией, с драматургическим наследием Эллады. Пример, конечно, мрачноватый, но когда голову Красса доставили в город Селевкию в царский дворец, то придворный шут, желая развлечь царя Ородеса и его окружение, схватив голову за волосы, продекламировал по-гречески стихи, содержание которых соответствовало ситуации унижения поверженного врага.

«Парфянский вызов», как называл его один из величайших антиковедов XX столетия М. И. Ростовцев, стал важнейшим фактором римской внешней политики. Со времен Карфагена Рим не встречал такого сильного врага. Парфия не выдвинула своего Ганнибала, но и ни одному римскому императору и полководцу в войнах с парфянами не доставались лавры, сопоставимые с лаврами Сципиона Африканского или Сципиона Эмилиана. Возвращаясь ко времени правления Нерона, надо сказать, что римско-парфянское противостояние стало одной из наиболее важных его страниц. Собственно, как уже говорилось, парфянская проблема встала перед Нероном с самого начала его царствования.

В конце 54 года Рим был охвачен тревожными слухами, которые породили известия об изгнании Радамиста парфянами, утверждении на армянском престоле брата парфянского царя и полном захвате Парфией Армении, каковую римляне привыкли считать сферой своего влияния. Сила парфян в Риме была прекрасно известна, и все понимали, сколь непростым для империи может стать грядущее столкновение. Смена власти, только что прошедшая, также особо не вдохновляла. Во главе государства – семнадцатилетний юнец, не имеющий, естественно, ни малейшего опыта в делах державных и военных. Его неопытность могла бы быть восполнена знаниями умудренных и испытанных в делах советников, но, похоже, всем на Палатине заправляет августа-мать, а женщине не пристало руководить войной. Что до ближайших советников юного цезаря, то главный из них, конечно, может учить философским премудростям, но не искусству вести войну, выигрывать сражения у грозного противника, успешно осаждать и брать вражеские крепости и города.

Другим существующее положение вовсе не казалось таким уж безрадостным. Они вспоминали, что восемнадцатилетнему Гнею Помпею его юные годы совсем не помешали стяжать воинскую славу, достойную великого полководца; обращались и к делам Октавиана, который в такие же молодые годы успешно начинал свое блистательное восхождение к вершинам власти. Что до Бурра и Сенеки, главных советников принцепса, то это мужи многоопытные и дела государства знающие. Да и военачальниками Рим совсем не беден. Потому многие выражали надежду, что Нерон сам покажет, какие советники ему ближе – честные или бесчестные, «остановив свой выбор скорее на полководце выдающихся дарований, нем на каком-нибудь богаче, добывшем себе за деньги влиятельную поддержку» [241]241
  Тацит. Анналы. XIII. 6.


[Закрыть]

Отдадим должное Нерону и его советникам. Своими решительными и своевременными действиями молодой цезарь немедленно посрамил сомневающихся и вдохновил тех, кто возлагал на него свои надежды.

Согласно повелению Нерона в ближайших провинциях незамедлительно набрали молодежь, пополнив ею восточные легионы, которым было приказано придвинуться непосредственно к рубежам Армении, союзникам Рима – правителям небольших пограничных, всецело зависящих от римлян областей, было приказано обеспечить подготовку вторжения в пределы Парфии, подготовив переправы через Евфрат. Но главное, все были в восторге от замечательно верного назначения главнокомандующего легионами на Востоке: им стал испытанный военачальник, полководец с большим и победоносным опытом ведения боевых действий Гней Домиций Корбулон. Армия, которую он возглавил, должна была удержать за римлянами Армению. Такое продуманное назначение действительно заслуженного человека, вызвавшее всеобщее одобрение, дало основание полагать, что таким образом начинающееся правление открывает широкую дорогу для выдвижения по-настоящему одаренных людей.

Тем временем в Армении дела повернулись в пользу Рима. В Парфии возникла смута, вызванная выступлением против царя Вологеза его сына Вардана, и парфянам пришлось оставить недавно занятое ими армянское царство для того, чтобы сосредоточить все силы на наведении порядка в царстве собственном. Более того, теперь царь Парфии сам нуждался в мире на западных рубежах своей державы и потому охотно согласился пойти на мир с Римом, а дабы у римлян не было сомнений в его искренности, он даже изъявил готовность выдать заложников, в числе которых оказались знатнейшие представители царствующего рода Аршакидов. Скорее всего, таким поступком Вологез достигал двух целей: добивался доверия римлян и обеспечивал безопасность извне на время войны с непокорным сыном, а заодно и избавлялся от опасных родичей, на верность которых в этой семейной междоусобице положиться он не мог. Статус римского заложника лишал даже задумавшего поддержать мятежного Вардана возможности каких-либо действий.

Выдача заложников привела неожиданно к конфликту между самими римлянами. Дело в том, что Корбулон возглавил войска Востока, направленные в Армению, но другая часть римской армии оставалась в Сирии, где ею продолжал командовать легат Умидий Квадрат. Формально оба военачальника были независимы друг от друга, но положение Корбулона в силу его назначения новым принцепсом и с учетом его личных достоинств, хорошо и широко известных, становилось предпочтительным, что не могло не вызвать ревности у Умидия Квадрата. Соперничество двух полководцев достаточно забавным образом проявилось как раз в истории с парфянскими заложниками. Когда заложники прибыли к римской границе, то их принял центурион, посланный Квадратом. Корбулон, узнав об этом, посылает своего префекта. Далее дело обернулось совсем уже комическим образом. Префект и центурион после безрезультатных жарких споров предоставили заложникам самим выбирать, к кому из римских полководцев они предпочитают направиться. Заложники и царские послы, их сопровождавшие, предпочли Корбулона как человека, очевидно, более прославившего себя воинской славой и даже внешне более представительного – Гнея Домиция, которого отличали огромный рост, могучее сложение, а также умение привлекать к себе не только окружающих, но даже врагов. Умидий Квадрат, жестоко обиженный таким предпочтением, заявил, что у него несправедливо отнимают плоды его стараний, поскольку именно его люди первыми приняли парфянских заложников. Корбулон, узнав об обиде легата, сказал, что царь Вологез согласился выдать римлянам заложников лишь тогда, когда узнал о прибытии к войску его, Корбулона, что, при всем уважении нашем к заслуженному воину, нельзя считать справедливым утверждение: у царя были причины предложить римлянам заложников, независимее от прибытия к армии римлян нового военачальника. И здесь нельзя не отдать должного Нерону: он умело помирил поссорившихся военачальников, признав их успехи равными, заслуживающими одной общей лавровой ветви, которую они совместными усилиями добавили императору.

Однако мир, достигнутый на Востоке, оказался непродолжительным. Вологезу удалось быстро справиться с внутренними неурядицами в стране, и он немедленно вспомнил об Армении. Утрату этого царства, которое после такого удачного воцарения в нем своего брата Тиридата он считал уже окончательно приобретенным, забывать парфянский владыка вовсе не был намерен. Со своей стороны римляне чувствовали себя победителями, кроме того, они считали обладание Арменией делом исторически справедливым. Корбулон прямо заявлял, что величие римского народа обязывает его удерживать то, что еще более столетия назад завоевали в войнах с царем Понта Митридатом VI Евпатором и его союзником армянским царем Тиграном Великим славные римские полководцы Лукулл и Помпей. Однако положение римлян в Армении не было прочным. В этой стране существовали, конечно, и проримские силы, но большинство предпочитало парфян. Тацит так объясняет большее расположение армян к Парфии, нежели к Риму: «По месту обитания, по сходству в нравах, наконец, из-за многочисленных смешанных браков они ближе были к парфянам и, не познав благ свободы, склонялись к тому, чтобы им подчиниться». [242]242
  Там же. 34.


[Закрыть]

Главной же трудностью для римлян оказывалась не приверженность армян к покровительству Парфии – римский историк едва ли прав, упрекая их в непонимании блага свободы, поскольку Парфия была много ближе к просвещенной монархии эллинического типа, нежели к грубой восточной деспотии, да и рабовладение в этой стране далеко уступало римскому, не говоря уже об отсутствии кровавых зрелищ гладиаторских боев, – а недостаточная подготовка восточных легионов к предстоящей тяжелой военной кампании.

На Востоке римлянам давно уже не приходилось вести больших войн. В последние десятилетия Рим посылал легионы в Британию, упрочил свое господство в Мавритании, противостоял варварам-германцам на нижнем Рейне, укреплял границу по всему течению Дуная, за которым также проживали бесчисленные варварские племена тех же германцев, народы фракийского происхождения – геты, даки, преемники некогда грозных скифов кочевники-сарматы. На восточных же рубежах, пока из-за Армении не обострились отношения с Парфией, римляне с серьезными опасностями не сталкивались. Потому до поры до времени войска, стоявшие в Сирии и Малой Азии, не усиливались. Более того, лучшие части перебрасывались на более опасные рубежи. Так, XII Молниеносный легион, чье грозное прозвание говорило само за себя, во время похода Клавдия в Британию был переброшен через всю империю из Сирии на берега Альбиона. После завоевания большей части Британии, когда исчезла необходимость пребывания на острове столь многочисленного войска, этот славный легион не стали возвращать на берега Евфрата, но разместили на нижнем Рейне, дабы на его берегах эти испытанные воины молниеносно отражали варварские нападения. Там-то и пришлось XII легиону сражаться под началом Гнея Домиция Корбулона. Теперь, досконально изучив боеспособность вверенных ему войск, особенно перемещенных из спокойной и благодатной Сирии, Корбулон наверняка с тоской вспоминал тех, с кем подавлял мятеж фризов в низовьях Рейна. Не говоря уж о новобранцах и тех, кто недавно пополнил эти сирийские легионы, даже легионеры-ветераны в них ухитрились за все годы службы не побывать в настоящем боевом сражении, отвыкнуть от постоянного ношения шлемов и панцирей и, что для римских воинов особенно постыдно, не иметь понятия в возведении валов и рытье рвов для укрепленного лагеря. А ведь именно римский военный лагерь как раз и обеспечивал многократно успех римлянам в их бесчисленных войнах! Римский воин должен был уметь воевать не только мечом, но и лопатой – вот истина, которую знали в Риме, и сам Корбулон убежденно ее исповедовал. Легионеры, избегающие каждодневного ношения воинских доспехов и не умеющие толково держать в руках лопату, никуда не годились. Особенно в свете того, что им предстояло. Армия нуждалась в серьезном обновлении.

Корбулон действовал решительно: все неспособные к службе были уволены из легионов, в ближайших областях Малой Азии – Галатии и Каппадокии провели наборы новых воинов. Не забыли и о воинах, испытанных в боях, – с берегов Рейна по требованию Корбулона вернули на Восток овеянный боевой славой XII Молниеносный легион. Получив в свое распоряжение необходимые войска, полководец сам занялся их подготовкой к предстоящим походам и сражениям, ведя таковую наисуровейшим образом. Методы этой подготовки подробно описаны Тацитом и заслуживают того, чтобы их привести так, как они были известны великому историку:

«Корбулон держал все войско в зимних палатках, хотя зима была столь суровой, что земля покрылась ледяной коркой, и, чтобы поставить палатки, требовалось разбивать смерзшуюся почву. Многие отморозили обе руки и ноги, некоторые, находясь в карауле, замерзали насмерть. Рассказывали об одном воине, несшем вязанку дров: кисти рук у него настолько примерзли к ноше, что, когда он ее опустил, отвалились от рук, которые остались у него изувеченными. Сам Корбулон, в легкой одежде, с непокрытой головой, постоянно был на глазах у воинов и в походе, и на работах, хваля усердных, утешая немощных и всем подавая пример. Но так как многие не хотели выносить суровость зимы и тяготы службы и дезертировали, ему пришлось применить строгость. Он не прощал, как было в других армиях, первых проступков, но всякий покинувший ряды войска немедленно платился за это головой. Эта мера оправдала себя и оказалась целительной и более действенной, чем снисходительность, и беглецов из лагеря Корбулона было значительно меньше, чем в армиях, где провинившиеся могли рассчитывать на прощение». [243]243
  Там же. 35.


[Закрыть]

Исторический анекдот о воине, лишившемся кистей рук, примерзших к вязанке дров, можно признать своего рода вершиной римского описания последствий лютого холода. Куда уж тут Овидию, чье самое сильное впечатление от ужасов мороза в краю гетов выражено строкой:

 
«Здесь замерзает вино, принимая форму сосуда».
 

Конечно, система подготовки воинов у римлян и без того была очень суровая, но Корбулон, пожалуй, с учетом еще и свирепой для теплолюбивых римлян зимы, суровость эту довел до высшего предела. Результат желанный им был достигнут: армия, из которой своевременно удалили «непроворных инвалидов», наказали дезертиров, закаленная холодами, была готова к любым походам и к встрече с самым сильным противником, к штурму самых неприступных крепостей и городов.

Подготовив свою армию и сумев привлечь на сторону римлян всех возможных союзников, включая царя Иберии Фарасмана, Корбулон двинулся в Армению, где Тиридат в то время еще не мог рассчитывать на братскую помощь Вологеза, задержанного мятежом в Гиркании – области к югу от Каспийского моря.

Тиридат, не надеясь победить ввиду недостатка парфянских сил Корбулона в открытом сражении, попытался уничтожить римского полководца с помощью достаточно примитивной хитрости: он предложил Гнею Домицию личную встречу, заявив, что он на нее явится всего лишь с тысячей всадников личной охраны, а Корбулон волен взять столько, сколько пожелает при единственном условии, чтобы все были без шлемов и панцирей. Корбулону не составило труда разгадать суть предложения Тиридата. Парфяне были искуснейшие лучники, и если бы римляне, пусть даже и при большим численном перевесе, но не защищенные доспехами, появились перед тысячей наверняка отборных парфянских лучников, их постигла бы участь злосчастного воинства Марка Красса при Каррах, когда от парфянских стрел пало до двадцати тысяч римских воинов. Да и сам римский военачальник погиб тогда, будучи жертвой коварства, явившись на якобы мирную встречу для переговоров. Корбулон был более умелым и дальновидным полководцем, нежели Красс.

Поход Корбулона в Армению принес блестящий результат. Умело расставив в горных проходах воинские отряды, он с самого начала пресек попытки Тиридата воспрепятствовать получению римлянами продовольствия с побережья Черного моря, а затем решительным штурмом овладел сильнейшей крепостью Воланд, открыв себе путь на столицу Армении – Артаксату. Тиридат попытался не допустить римлян к городу и, двинувшись им навстречу, сумел окружить войско Корбулона, надеясь, что окружение застигнет его врасплох и вызовет растерянность, которой он сумеет воспользоваться. Но многоопытного полководца смутить было не так-то просто. Корбулон заранее придал своей армии такой походный порядок, при котором она могла, не нарушая его, вести бой на всех направлениях, откуда бы ни появился противник:

«Справа двигался третий легион, слева – шестой, посередине – отборные воины десятого; между рядами войска помещались обозы, а тыл прикрывала тысяча всадников, получивших приказание отбивать неприятельский натиск, но не преследовать врагов, если они обратятся в бегство. Фланги обеспечивались пешими лучниками и всей остальной конницей, причем доходивший до гряды холмов левый фланг был более растянут, чем правый, чтобы в случае налета противника наши могли ударить на него одновременно – и в лоб, и сбоку». [244]244
  Там же. 40.


[Закрыть]

Поняв безнадежность нападения на такой порядок римского войска, Тиридат, оставив без защиты Артаксату, ушел далеко на восток. Артаксата сдалась Корбулону без боя, что спасло жизнь ее населению. Но сам город римский полководец велел разрушить, рассудив, что у него недостаточно сил, чтобы расположить в городе гарнизон, способный защищать городские стены на всем их протяжении, а просто оставить город означало бы, что римляне не сумели извлечь для себя никакой пользы от овладения им. Артаксата была предана огню.

Рим встретил победные известия из далекой Армении с ликованием. Нерон был провозглашен императором и таким образом становился вровень со своими предшественниками. Теперь он считался победоносным полководцем, о чем и свидетельствовал императорский титул. Правда, императоры-предшественники звание свое заслужили, либо сами одерживая славные победы, как Тиберий, либо участвуя в победоносных походах, как Август и, в конце концов, Клавдий, все же бывший в британском походе римской армии. Но пока об этих вещах никто не задумывался. Что ни говори, но ведь это юный принцепс так удачно назначил полководца для восточных легионов, значит, это по праву его победа. В честь победы воздвигли арку и статуи победителей, Нерону на несколько лет вперед определили консульства и ввели сразу три новых праздничных дня: день самой победы, день прибытия известия о ней в Рим и, наконец, день объявления о победе народу.

После разрушения Артаксаты поход был продолжен. Теперь целью Корбулона было взятие города Тигранокерты и полное овладение всем царством Армения. По счастью для римлян, Гиркания оказалась твердым орешком, и войска царя Вологеза оказались надолго там скованными, и потому парфянский ставленник мог в борьбе с римлянами опираться в основном на местные силы, каковых для серьезного противодействия Корбулону было явно недостаточно.

Во время нового похода римское войско не несло особых потерь, поскольку не встречало заметного сопротивления. Местное население частью смиренно покорялось римлянам, частью уходило подальше от путей движения войска в горы. Иные пытались укрыться со своим имуществом в горных пещерах. Последних Корбулон воспринимал как укрывшихся до поры до времени врагов, готовящих коварные нападения на римлян. По его распоряжению укрывшихся в пещерах безжалостно уничтожали в местах их укрытий: входы пещер закладывались дровами и хворостом, которые поджигались, дабы удушить находящихся внутри дымом.

Если в период подготовки к войне римские воины страдали от лютого холода, то теперь во время похода их преследовали жестокая жара и недостаток воды. И здесь Корбулон подавал всем пример, мужественно перенося наравне с рядовыми воинами все тяготы похода. В этом он походил на величайших полководцев, которых также отличала эта достойная черта – умение переносить все лишения воинской жизни наравне со своими солдатами. Таковыми были Александр Македонский, Ганнибал, Гай Юлий Цезарь, в позднейшую эпоху Суворов, Наполеон.

Двигаясь к Тигранокерте, римляне овладели двумя армянскими крепостями, одну из которых пришлось брать штурмом, а другую принудили к сдаче осадой. В результате Тигранокерта не решилась сопротивляться и открыла свои ворота Корбулону, который повел себя здесь иначе, нежели в Артаксате. Городу и его жителям не причинили ни малейшего ущерба, дабы показать всем выгоды послушания Риму. Единственное серьезное сопротивление римлянам оказала только крепость Лагерда, где укрепилась отважная армянская молодежь. Защитники Лагерды сначала дали бой у стен крепости, потом отчаянно защищали ее стены. Римлянам пришлось вести осаду по всем правилам военного искусства. Был сооружен специальный осадный вал, полностью блокирующий крепость, затем предпринят решительный штурм. Когда римляне ворвались наконец в Лагерду, ее защитники прекратили сопротивление.

Успехи римских войск в Армении не остались незамеченными в мятежной Гиркании, откуда к Корбулону прибыло посольство с предложением союза против парфян. Гирканцы справедливо указывали на то, что они уже помогают Риму, сдерживая армию царя Вологеза. Римский полководец благосклонно принял послов из Гиркании, проявил о них заботу, обеспечив охрану на обратный путь, но действительной поддержки римляне гирканцам не оказали: большая война с Парфией не входила в планы империи.