Текст книги "Стихи мои, простые с виду..."

Автор книги: Игорь Иртеньев

Про искусство

 
Искусство – достоянье масс
И достижение природы.
Оно сияет, как алмаз,
Когда его почистишь содой.
Оно не терпит суеты
И в то же время —
Волокиты.
Его прекрасные черты
Для всех желающих открыты.
Оно вести способно в бой
И может вывести
Из строя.
Оно растет само собой,
Как бюст
На родине героя.
„Ars longa, vita brevis est“ —
Сияет надпись горделиво.
Кто не работает – не ест.
И это очень справедливо!
 

1983

Про любовь

 
Желаю восславить любовь я,
Хвалу вознести ей сполна.
Полезна она для здоровья,
Приятна для сердца она.
 
 
Любовь помогает в работе,
Любовь согревает в быту,
Наш дух отрывая от плоти,
Бросает его в высоту.
 
 
И дух наш по небу летает,
Как горный орел все равно,
То крылья свои распластает,
То ринется камнем на дно,
 
 
То тайны познает Вселенной,
То съест на лету червяка —
Отважный, как будто военный,
Привольный, как Волга-река,
 
 
Взирая с высот равнодушно
На трудности местных властей,
Парит он в пространстве воздушном,
Охвачен игрою страстей.
 
 
А не было б в мире любови,
Сидел бы, забившись в углу,
Поскольку подобных условий
Никто не создал бы ему.
 

1984

Про Петра (опыт синтетической биографии)

 
Люблю Чайковского Петра!
Он был заядлый композитор,
Великий звуков инквизитор,
Певец народного добра.
 
 
Он пол-России прошагал,
Был бурлаком и окулистом,
Дружил с Плехановым и Листом,
Ему позировал Шагал.
 
 
Он всей душой любил народ,
Презрев чины, ранжиры, ранги,
Он в сакли, чумы и яранги
Входил – простой, как кислород.
 
 
Входил, садился за рояль
И, нажимая на педали,
В такие уносился дали,
Какие нам постичь едва ль.
 
 
Но, точно зная, что почем,
Он не считал себя поэтом
И потому писал дуплетом
С Модестом, также Ильичом.
 
 
Когда ж пришла его пора,
Что в жизни происходит часто,
Осенним вечером ненастным
Недосчитались мы Петра.
 
 
Похоронили над Днепром
Его под звуки канонады,
И пионерские отряды
Давали клятву над Петром.
 
 
Прощай, Чайковский, наш отец!
Тебя вовек мы не забудем.
Спокойно спи
На радость людям,
Нелегкой музыки творец.
 

1986

Про Семена

 
Есть у нас в квартире дядя,
Он известен в доме всем.
У него во лбу семь пядей.
На неделе пятниц семь.
 
 
Семимильными шагами
По квартире ходит он,
За семью живет замками
И зовут его Семен.
 

Про Федота

 
Был Федот хороший слесарь,
Им гордился весь завод,
„Вечный двигатель прогресса“
Называл его народ.
 
 
В цех придя без опозданья,
Он трудился день-деньской
И за смену три заданья
Выполнял одной рукой.
 
 
На Доске висел почета,
Был по шашкам чемпион,
И с идеей хозрасчета
Всей душой сроднился он.
 
 
Если б так и дальше длилось,
Стал бы он Герой Труда,
Но однажды приключилась
С нашим Федею беда.
 
 
Как-то раз в конце недели,
А точней, под выходной,
Он смотрел программу теле
На диване в час ночной.
 
 
И хоть ту программу кто-то
Окрестил невинно „Взгляд“,
Оказался для Федота
Этот „Взгляд“ страшней, чем яд.
 
 
Охмурили неформалы
Трудового паренька,
Стал читать он что попало,
Начиная с „Огонька“.
 
 
Из семьи уйдя рабочей,
Позабыв родной завод,
На тусовках дни и ночи
Он проводит напролет.
 
 
За версту бывает слышно,
Как подкуренный Федот
С диким криком „Хари Кришна!“
Вдоль по улице идет.
 
 
От его былого вида
Не осталось ничего,
Он вот-вот умрет от СПИДа,
И не только от него.
 
 
И не зря в народе люди
Меж собою говорят:
– Так с любым Федотом будет,
Кто программу смотрит „Взгляд“!
 

1988

„Провел я молодые годы...“

 
Провел я молодые годы
На лоне девственной природы,
Природы девственной на лоне,
Режима строгого на зоне.
 
 
На зоне строгого режима,
На фоне полного зажима
Считал закаты и восходы
В местах лишения свободы.
 
 
И все моральные уроды,
И все духовные кастраты
Со мной считали те восходы,
Со мной считали те закаты.
 
 
И покидая мир греховный,
Перемещался в мир астральный
То вдруг один кастрат духовный,
То вдруг другой урод моральный.
 

1992

Прогулка на два оборота

 
"Я не был никогда в Австралии,
Где молоко дают бесплатно,
Где, может быть, одни аграрии
Да яблоки в родимых пятнах."
 

Ю. Арабов «Прогулка наоборот»

 
Я не был никогда в Монголии,
Где от кумыса нету спасу,
Где круглый год цветут магнолии,
Согласно сообщеньям ТАССа.
 
 
Там что ни житель – то монгол,
А что ни лошадь – то Пржевальского,
Там все играют в халхинбол,
Но из ключа не пьют кастальского.
 
 
Я не был никогда в Венеции —
Шамбале кинематографии,
Где драматургов нету секции,
Что в переводе значит – мафии.
 
 
Там время сжато, как пропан,
И вечность кажется минутою,
Там чуть не помер Томас Манн,
А может, Генрих – я их путаю.
 
 
Я не бывал в стране Муравии,
Где ям не меньше, чем ухабов,
Я также не бывал в Аравии,
Ну что ж, тем хуже для арабов.
 
 
Но я бывал в Голопобоево,
Чьи жители клянут Арабова,
Раскаты дикой лиры коего
Лишает их рассудка слабого.
 
 
Там низок уровень культуры
И редко слышен детский смех.
Ты лучше их не трогай, Юра,
Убогих, Юра, трогать грех.
 

1989

„Промышленность не может быть тяжелой...“

 
Промышленность не может быть тяжелой.
Ей надлежит быть легкой и веселой.
 

1997

„Прости-прощай, ушедший век двадцатый...“

 
Прости-прощай, ушедший век двадцатый,
Здорово-здравствуй, двадцать первый век!
Я поздравляю с грандиозной датой
Сограждан, современников, коллег.
 
 
Столетия итоги подбивая,
Отмечу, что народ непобедим,
Уверен, что нас вывезет кривая
Из места, где мы столько лет сидим.
 
 
И мы, едва сведя концы с концами,
Задравши хвост победною трубой,
Рванемся вновь на тройке с бубенцами,
Оставив все народы за собой.
 
 
Что вам сказать в конце тысячелетья?
Тысячелетье в целом удалось.
Дай Бог, чтоб не последним было третье,
А там и дальше пронесет, авось.
 

„Просыпаюсь с бодуна...“

 
Просыпаюсь с бодуна,
Денег нету ни хрена.
Отвалилась печень,
Пересохло в горле,
Похмелиться нечем,
Документы сперли,
Глаз заплыл,
Пиджак в пыли,
Под кроватью брюки.
До чего ж нас довели
Коммунисты-суки!
 

1991

Прощание

 
Попрощаемся, что ли, родная,
Уезжаю в чужие края.
Эх, кровать ты моя раскладная,
Раскладная подруга моя!
 
 
Не стираются в памяти даты,
Знаменуя истории ход.
Я купил тебя в семьдесят пятом
У Петровских тесовых ворот.
 
 
Дело было двадцатого мая,
Запоздалой московской весной.
Чем ты мне приглянулась, не знаю,
Но вполне допускаю – ценой.
 
 
Пусть не вышла ты ростом и статью,
Нет причины о том горевать,
Ты была мне хорошей кроватью,
Это больше, чем просто кровать.
 
 
Я не брошу тебя на помойку
И не сдам в металлический лом.
Пусть покрытая славою койка
Под музейным хранится стеклом.
 
 
И пока не остыла планета,
Свой последний свершив оборот,
У музея-кровати поэта
Будет вечно толпиться народ.
 

1987

Прощание матроса с женой

 
Уходит в плаванье матрос,
На берегу жена рыдает.
Его удача ожидает,
Ее судьба – сплошной вопрос.
 
 
На нем широкие штаны.
Он в них прошел огонь и воду,
Но моде не принес в угоду
Их непреклонной ширины.
 
 
На ней забот домашних груз,
Ночей бессонных отпечаток,
Да пара вытертых перчаток,
Да полкило грошовых бус.
 
 
Мгновений бег неумолим.
В преддверьи горестной разлуки
Она заламывает руки,
Расстаться не желая с ним.
 
 
Со лба откинув прядь волос,
В глаза его глядит с мольбою.
Перекрывая шум прибоя,
Целует женщину матрос.
 
 
И утерев бушлатом рот,
Он говорит, прощаясь с нею,
Что море вдаль его зовет,
Причем чем дальше, тем сильнее.
 
 
Матрос уходит в океан.
Его шаги звучат все глуше,
А женщина стоит на суше,
Как недописанный роман.
 
 
Мне эту сцену не забыть —
Она всегда передо мною.
Я не хочу матросом быть
И не могу – его женою.
 

1987

„Пусть продукты на исходе...“

 
Пусть продукты на исходе,
Пусть кончается вода,
Чувство юмора в народе
Не иссякнет никогда.
 
 
Даже смерть нам не помеха,
Ну а если вдруг помрем,
То, скорей всего, от смеха
С нашим дедом Щукарем.
 

Размышления о Японии

 
В Стране восходящего солнца,
Где сакура пышно цветет,
Живут-поживают японцы,
Простой работящий народ.
 
 
Живут они там и не тужат,
Японские песни поют,
Им роботы верные служат
И гейши саке подают.
 
 
Но водки при этом ни грамма
Не выпьет японец с утра.
Еще там у них Фудзияма —
Большая такая гора.
 
 
Там видео в каждой квартире,
Там на нос по десять „Тойот“.
Там сделать решил харакири,
Бери себе меч – и вперед.
 
 
Еще там у них император,
Проснувшись, является вдруг,
На нем треугольная шляпа
И серый японский сюртук.
 
 
И пусть там бывает цунами —
Японский народный потоп,
Но я вам скажу между нами,
Что все у японцев тип-топ.
 
 
Я зависти к ним не питаю,
Но все же обидно подчас,
Что нам до них – как до Китая,
А им – как до лампы до нас.
 

1989

Романс на двоих

 
Я спою о безумной любви,
О крушении хрупких надежд.
Ты, Колян, там фанеру вруби
Да высокие малость подрежь.
 
 
О прогулках по саду в ночи,
О луне, утонувшей в пруду,
Ты звучи, моя запись, звучи,
Я в тебя как-нибудь попаду.
 
 
О сияньи волос золотом,
О венке, что из роз тебе сплел…
Ты чего там, уснул за пультом?
Ты ж меня подставляешь, козел!
 
 
О губах твоих алых, как мак.
О зубах твоих белых, как лед.
Это ж крупная лажа, чувак,
Это ж с бабками полный пролет.
 
 
О словах, от которых я пьян,
О немеркнущем чувстве святом.
Все. Линяем отсюда, Колян,
За базар я отвечу потом.
 

Ряд допущений

 
Надену я пиджак в полоску,
Или, допустим, брюки в клетку.
Достану с понтом папироску,
Или, допустим, сигаретку.
 
 
Поеду к девушке любимой,
Или, допустим, нелюбимой,
Зовут ее, допустим, Риммой,
Или, допустим, Серафимой.
 
 
Куплю, допустим, два букета,
Гвоздик, допустим, и пионов,
Или, допустим, два билета
На фильм румынский про шпионов.
 
 
Скажу ей, будь моей женою,
Или, допустим, не женою.
Ты будешь счастлива со мною,
Или, допустим, не со мною.
 
 
Она в ответ позеленеет,
Или, допустим, покраснеет,
Или, допустим, почернеет —
Значенья это не имеет.
 
 
А после скажет, знаешь, Вася,
Или, допустим, знаешь, Петя,
Не для того я родилася
И не затем живу на свете,
 
 
Чтоб слушать мне такие речи,
А я на это ей отвечу:
Иди-ка ты заре навстречу,
И сам пойду заре навстречу.
 

1988

„С другом мы пошли к путанам...“

 
С другом мы пошли к путанам,
Там сказали: – от винта! – нам.
– За бумажные рубли
Вы бы жен своих могли.
 

1989

„С улыбкой мимолетной на устах...“

 
С улыбкой мимолетной на устах,
В поток различных мыслей погруженный,
Брожу порой в общественных местах,
Толпой сограждан плотно окруженный.
 
 
Как мне они физически близки,
Те, за кого пред небом я в ответе —
Солдаты, полотеры, рыбаки,
Саксофонисты, женщины и дети.
 
 
Предмет их лихорадочных надежд,
Весь замираю от стыда и муки,
Когда моих касаются одежд
Их грязные доверчивые руки.
 
 
Чем я могу помочь несчастным им,
Чего им ждать от нищего поэта,
Когда он сам отвержен и гоним,
Как поздний посетитель из буфета.
 

1990

„Свой путь земной на две прошедши трети...“

 
Свой путь земной на две прошедши трети,
Познав богатство, славу и гастрит,
Одно я понял – счастья нет на свете,
И зря народ насчет него шустрит.
 

1992

„Сгущалась тьма над пунктом населенным...“

 
Сгущалась тьма над пунктом населенным,
В ночном саду коррупция цвела,
Я ждал тебя, как свойственно влюбленным,
А ты, ты, соответственно, не шла.
 
 
Я жаждал твоего коснуться тела,
Любовный жар сжигал меня дотла,
А ты прийти ко мне не захотела,
А ты, смотрите выше, все не шла.
 
 
Полночный сад был залит лунным светом,
Его залил собою лунный свет.
Сказать такое – нужно быть поэтом,
Так написать – способен лишь поэт.
 
 
Поэт, он кратким должен быть и точным,
Иначе не поэт он, а фуфло.
Короче, я сидел в саду полночном.
А ты, как чмо последнее, не шло.
 

1994

Сделай сам

 
Из куска цветной бумаги,
Взявши ножницы и клей,
Если хватит вам отваги,
Можно сделать пять рублей.
 
 
Это слабая подмога
Вашим детям и жене,
Пять рублей совсем немного —
Деньги нынче не в цене.
 
 
Можно, правда, сделать десять,
Но и десять не спасут,
Ведь за это срок навесить
Может вам народный суд.
 
 
Чтоб могли вы с потрохами
Суд народный закупить,
Нужно деньги ворохами
Круглый год туда носить.
 
 
Так что, братцы, в этом деле
Торопиться не резон,
Раз решили делать деньги,
Надо делать миллион.
 

1989

Это стихотворение несколько потеряло актуальность из-за галопирующей инфляции. Однако Игорь Иртеньев оперативно отреагировал на изменение ситуации. Все-таки, имидж поэта-правдоруба обязывает:

 
Эти пламенные строки
Много лет тому назад,
Возведя себя в пророки,
Написал я наугад.
 
 
Но не знал, чем обернется
Мой финансовый прогноз,
Что настолько сковырнется
Деревянный наш с колес.
 
 
Предлагаю старой феньки
Обновленный вариант —
Раз решили делать деньги,
Надо делать миллиард.
 

1998

„Сияло солнце над Москвою...“

 
Сияло солнце над Москвою,
Была погода хороша,
И наслаждалася покоем
Моя уставшая душа.
 
 
Внезапно сделалось темно,
Затрепетали занавески,
В полуоткрытое окно
Ворвался ветра выдох резкий,
 
 
На небе молния зажглась
И долго там себе горела…
В вечернем воздухе, кружась,
По небу кошка пролетела.
 
 
Она летела, словно птица,
В сиянье грозовых огней
Над изумленною столицей
Великой Родины моей.
 
 
По ней стреляли из зениток
Подразделенья ПВО,
Но на лице ея угрюмом
Не отразилось ничего.
 
 
И, пролетая над Арбатом,
К себе вниманием горда,
Она их обложила матом
И растворилась без следа.
 

1980

Скороговорка

 
Три Петра и два Ивана,
Два Ивана, три Петра
Просыпались утром рано
И херачили с утра.
 
 
И завидовал им пьяным,
Двум Иванам, трем Петрам,
Трем Петрам и двум Иванам
Черной завистью Абрам.
 

1993

„Скрывали правду долго, но довольно!..“

 
Скрывали правду долго, но довольно!
Упала с глаз народа пелена.
Политика в России – алкогольна,
Не зря ее проводят с бодуна.
 
 
Но я ее такую одобряю,
Поддержку выражая ей свою
И в целом руководству доверяю,
Поскольку сам давно и прочно пью.
 
 
Ну я поэт, допустим, но любого
Спросите гражданина у ларька,
Он скажет, социальная основа
Политики как никогда крепка.
 
 
И лишний раз нас в этом убеждает,
Наполнив сердце радостным теплом
Тот факт, что это дело обсуждают,
Собравшись, честь по чести, за столом.
 

Случай в больнице (художественная быль)

 
Острым скальпелем хирург
Разрезал больного,
И узнал в несчастном вдруг
Он отца родного.
 
 
Бросил тот свое дитя
В жизни час суровый,
И вот много лет спустя
Свел их случай снова.
 
 
Инструмент в руках дрожит,
Сын глядит не видя,
Перед ним отец лежит
В искаженном виде.
 
 
Распростерся недвижим,
К жизни вкус утратив,
И не знает, что над ним
Человек в халате.
 
 
И не ведает того,
Что внутри халата
Сын находится его,
Брошенный когда-то.
 
 
Много лет искал отца
Он, чтоб расплатиться,
И нашел в конце конца
В собственной больнице.
 
 
Вот сейчас злодей умрет
От меча науки!
Но хирург себя берет
В золотые руки,
 
 
Ощущает сил прилив,
Все отцу прощает
И, аппендикс удалив,
К жизни возвращает.
 
 
Со стола отец встает,
Взор смущенный прячет,
Сыну руку подает
И от счастья плачет.
 
 
Мы не скажем, случай тот
Был в какой больнице.
Ведь подобный эпизод
В каждой мог случиться.
 

1987

Случай возле бани

 
Атос, Портос и Арамис
Однажды в баню собрались.
Они туда по вторникам ходили.
Атос принес с собой насос,
Портос – шампуня для волос,
А Арамис – мочалку (де Тревиля).
 
 
Стоял погожий банный день.
У Нотр-Дам цвела сирень,
А в Лувре тихо музыка играла.
И надо ж было в этот час
Случиться вдруг у банных касс
Гвардейцам господина кардинала.
 
 
Отвесив вежливый поклон,
Сказал гвардейцам дю Валлон,
Известный всем под именем Портоса:
– Я рад приветствовать вас здесь,
Но нам в парилку всем не влезть,
Там, господа, не хватит места просто.
 
 
Я предлагаю вам пока
Махнуть по кружечке пивка
Или по парку погулять немного,
А часиков примерно в пять
Вернетесь вы сюда опять
И парьтесь на здоровье, ради бога.
 
 
На что гвардеец де Жюссак,
Красавец в завитых усах,
Всегда подтянут, выбрит и надушен,
Ответил, взявшись за эфес:
– Раз в бане не хватает мест,
Придется, господа, вам мыться в душе.
 
 
В ответ на эту речь Атос
Мгновенно выхватил насос,
Портос – шампунь, а Арамис – мочало,
Встав в порядок боевой,
Атаковали вражий строй —
Решительность всегда их отличала!
 
 
Но в схватке ни один не пал —
По счастью, кто-то прочитал
Висевшее над входом объявленье:
„Сегодня в бане пару нет —
У нас котел не разогрет.
Месье, примите наши извиненья“.
 
 
Про это дело кардинал
Через миледи разузнал
И принял кардинальное решенье:
Чтоб понапрасну кровь не лить,
Он бани приказал закрыть,
А банщиков казнить для устрашенья.
 

1979

Случай на воде

Мощным взмахом поднимает...

Из песни

 
Степан Тимофеевич Разин,
Известный донской атаман,
Немало творил безобразий,
Особенно будучи пьян.
 
 
Однажды с крутой похмелюги
С ватагой он плыл по реке
На белом ушкуйничьем струге
С персидской княжною в руке.
 
 
Страшась атаманского гнева,
От ужаса бледная вся,
Дрожала несчастная дева,
Монистами робко тряся.
 
 
Плескалась медовая брага
Во фряжских черненых ковшах,
Лежала вповалку ватага,
Густым перегаром дыша.
 
 
Макая усы в ерофеич,
Хлеща за стаканом стакан,
Все слабже Степан Тимофеич
Удерживал девичий стан.
 
 
И после шестого стакана —
Пожалуй, что лишним был он —
Орлиные очи Степана
Смежил исторический сон.
 
 
Почуяв нехватку контроля,
Разжалась злодейка рука.
Печальна невольницы доля,
Не быть ей женой казака.
 
 
Напрасно хрипела бедняга
В надежде вниманье привлечь.
С оттягом храпела ватага
В ответ на шиитскую речь.
 
 
Агония длилась недолго,
Не больше минуты одной,
И воды холодные Волги
Сомкнулись над бывшей княжной.
 

1982

„Соком живым брызнем...“

 
Соком живым брызнем,
В солнечный диск метя,
Да – половой жизни!
Нет – половой смерти!
 

1986

„Сообщаю вам интимно...“

 
Сообщаю вам интимно,
По секрету, тет-а-тет,
Чтой-то вдруг нелегитимно
Стало мне на склоне лет.
 
 
Паспорт есть и в нем прописка,
Плюс работа и семья,
Но, похоже, в зоне риска
Оказался, братцы, я.
 
 
Вдруг в роддоме по запарке,
Что случается вполне,
Ненароком санитарки
Поменяли бирку мне.
 
 
Я растерян, я в смятенье,
Намекните мне хотя б,
Вдруг я вовсе не Иртеньев,
А какой-нибудь Хоттаб.
 
 
Вдруг покажет картотека,
Что я вождь боевиков,
Что родился у Казбека,
Вскормлен грудью облаков.
 
 
И мечусь я по квартире
В ожиданье крайних мер.
Вдруг начнет мочить в сортире
Наш решительный премьер.
 

„Соответствуя в чем-то друг другу...“

 
Соответствуя в чем-то друг другу,
Не припомню за давностью в чем,
Мы с тобой по весеннему лугу
Шли, к плечу прикасаясь плечом.
 
 
Между нами любовь начиналась
И наметилась было почти.
Юность, юность, куда ты умчалась,
За вопрос неуместный прости.
 
 
Но тебя я запомнил такую —
В белом платье, почти босиком.
Потому это все публикую.
Без утайки,
Как есть,
Целиком.
 

„Спаянные общим идеалом...“

 
Спаянные общим идеалом,
По понятьям поделивши нал,
Под семейным ватным одеялом
Почивали власть и криминал.
 
 
Положив супругу-криминалу
Голову на крепкое плечо,
Власть его любовно обнимала
И дышала в ухо горячо.
 
 
Так они и спали б тихой сапой,
Одеялко мирно теребя,
Если б криминал мохнатой лапой
Вдруг его не дернул на себя.
 
 
Всю-то ночку, лежа с милым рядом,
Власть во сне от холода тряслась
И во тьме, белея голым задом,
Не смыкала до рассвета глаз.
 

„Среди толпы мятежной...“

 
Среди толпы мятежной
Какой-то неформал
На площади Манежной
Рога мне обломал.
 
 
Понятно, что свобода
Не падает к ногам,
Но что ж это за мода —
Чуть что, так по рогам?
 

1992

„Средь шумной халявной тусовки...“

 
Средь шумной халявной тусовки,
Где запросто вилки крадут,
Я встретил небесной фасовки
На диво стерильный продукт.
 
 
В углу притулившись несмело
На периферии стола,
Она нечто постное ела
И легкое что-то пила.
 
 
Взирая на хрупкое чудо,
Мешая с бурбоном вино,
Я думал – откуда, откуда
Она здесь, вернее, оно?
 
 
Что общего в ней с этим местом,
Где зверя витает число?
Каким, извиняюсь, зюйд-вестом
Ее в сей вертеп занесло?
 
 
Меж тем запустили цыганов,
В гостиной затеяли штос,
И рядом стоящий Зюганов
Влепил мне дежурный засос.
 
 
И я, человек закаленный
И трезвый не то чтоб всегда,
Поймав ее взгляд изумленный,
Покрылся румянцем стыда.
 
 
Вот так, среди адского чада,
Свой свет несказанный лия,
Явилася мне Хакамада,
Неспетая песня моя.
 

1999

Старинная казачья песня

 
Как в Ростове-на-Дону,
На Дону в Ростове
Встретил бабу я одну
С шашкой наготове.
 
 
Ой ты, конь мой вороной,
Звонкая подкова,
Уноси меня, родной,
Срочно из Ростова.
 
 
Ждут с тобой в родном дому
Жены нас да дети,
А в Ростове-на-Дону
Только шашки светят.
 

1991

„Старый барабанщик...“

 
Старый барабанщик,
Старый барабанщик,
Старый барабанщик
Крепко спал,
Он проснулся,
Перевернулся,
И указ тотчас издал.
 
 
Всю свою команду,
Всю свою команду,
Всю свою команду —
За порог.
Чтобы знали
И не забывали,
Кто у нас тут царь и бог.
 
 
Старый барабанщик,
Старый барабанщик.
Старый барабанщик,
Наш пахан,
Ищет хмуро,
Чью еще бы шкуру
Натянуть на барабан.
 

„Стихи мои, простые с виду...“

 
Стихи мои, простые с виду,
Просты на первый только взгляд
И не любому индивиду
Они о многом говорят.
 
 
Вот вы, к примеру бы, смогли бы
В один-единственный присест
Постичь их тайные изгибы
И чудом дышащий подтекст?
 
 
Да я и сам порой, не скрою,
Вдруг ощущаю перегрев
Всей мозговой своей корою,
Пред их загадкой замерев.
 
 
В них разом густо, разом пусто,
А иногда вообще никак,
Но всякий раз из них искусство
Свой подает товарный знак.
 
 
Идет в моем культурном слое
Неуправляемый процесс,
Формально связанный с землею,
Но одобряемый с небес.
 

1995

„Стоит могила...“

 
Стоит могила
Незнамо чья,
А все же мило,
Что не моя.
 

„Страна моя не так уж и проста...“

 
Страна моя не так уж и проста,
Как кое-кто наивно полагает,
Не подставляет каждому уста,
Не перед каждым ноги раздвигает.
 
 
Немало в ней таится разных „но“,
Неразличимых посторонним взором,
Ее понять от века не дано
Заезжим верхолазам-гастролерам.
 
 
Вся тайна, вся загадка, вся секрет,
Неразрешимый ни людьми, ни Богом…
Другой такой на целом свете нет.
И это, кстати, говорит о многом.
 

1998