Текст книги "Стихи мои, простые с виду..."

Автор книги: Игорь Иртеньев

Орёл

 
Такого, блядь, как я орла
Мир сроду не видал!
Я „спрайт“ херачил из горла
И „твиксом“ заедал.
 

2002

„Оставил мясо я на кухне...“

 
Оставил мясо я на кухне,
А сам пошел в консерваторию,
Оно возьми да и протухни,
Такая вышла с ним история.
 
 
Но над утратой я не плачу
И на судьбу роптать не смею,
Ведь стал духовно я богаче,
Хотя физически беднее.
 

1989

„От униженья и обиды...“

 
От униженья и обиды
Тряслась страна буквально вся,
Следя, как прихвостни Фемиды
Сломить пытались Михася.
 
 
Но не дождался враг добычи,
И показав Фемиде хрен,
Откинулся намедни с кичи
Простой российский бизнесмен.
 
 
И снова дышится легко нам,
И сердце рвется к облакам,
Наш бизнес чист перед законом,
Поскольку он в законе сам.
 

1999

„Ответь мне, искусственный спутник Земли...“

 
Ответь мне, искусственный спутник Земли,
Продукт необузданной мысли,
Зачем ты летаешь от дома вдали
В космической гибельной выси?
 
 
Зачем ты, вводя в искушенье Творца
Своим вызывающим видом,
В любую минуту дождаться конца
Рискуешь при встрече с болидом?
 
 
Затем я летаю от дома вдали,
Чертя за кривою кривую,
Чтоб темные силы вовек не смогли
Войну развязать мировую.
 
 
Чтоб мать в колыбели качала дитя,
Не ведая грусти-печали,
Чтоб девы венки из ромашек сплетя,
Их юношам пылким вручали.
 
 
Спасибо тебе, мой искусственный друг,
Иного не ждал я ответа,
Летай же и дальше планеты вокруг
Со скоростью звука и света,
 
 
А если когда-нибудь вниз упадешь,
Лишившись физической силы,
Навеки Советской страны молодежь
Запомнит твой облик красивый.
 

1988

„Отвратительно, страшно, мохнато...“

 
Отвратительно, страшно, мохнато,
Воплощая всемирное зло,
На восток расширялося НАТО
И до нас невзначай доползло.
 
 
Над страною нависло зловеще,
Заслонивши нам солнечный свет,
И зажало в железные клещи,
От которых спасения нет.
 
 
Мы тут сеяли мирно и жали,
Добиваясь рекордов в труде,
На соседей мы зла не держали,
Мы добром их держали в узде.
 
 
Достигали совместных успехов
И кормили их щедрой рукой,
Всяких разных поляков да чехов,
Что сдались нам незнамо на кой.
 
 
А теперь эти самые братья,
Не вернув миллиардных долгов,
Жадной сворой рванулись в объятья
Наших общих недавних врагов.
 
 
А раз так, мы должны, я считаю
Как один всей великой страной,
Обратив свои взоры к Китаю,
Повернуться к Европе спиной.
 
 
И, слегка наклонившись при этом,
Брючный пояс ослабить чуток…
Что и явится лучшим ответом
Расширеньям любым на восток.
 

1997

Отец и сын

 
– Скажи мне, отец,
Что там в небе горит,
Ночной озаряя покров?
– Не бойся, мой сын,
Это метеорит —
Посланец далеких миров.
 
 
– Я слова такого не слышал, отец,
И мне незнакомо оно,
Но, чувствую, свету приходит конец
И, стало быть, нам заодно.
 
 
– Не бойся, мой милый,
Авось пронесет,
Не даст нас в обиду Господь,
Он наши заблудшие души спасет,
А если успеет – и плоть.
 
 
– А вдруг не успеет?
Отец, я дрожу,
Сковал меня гибельный страх.
– Уж больно ты нервный, как я погляжу,
Держи себя, сын мой, в руках.
 
 
– Отец, он все ближе,
Минут через пять
Наступит последний парад,
Не в силах я больше на месте стоять,
Настолько здоровый он, гад!
 
 
– Не бойся, мой сын,
Я когда-то читал,
Теперь уж не помню когда,
Что это всего лишь железный металл,
Отлитый из вечного льда.
 
 
– С небесным железом, отец, не шути,
С обычным-то шутки плохи,
Похоже, что нету другого пути,
Давай-ка рванем в лопухи.
 
 
– В какие, мой сын?
– Да вон, за бугром,
Отсюда шагах в двадцати.
Да что ты стоишь,
Разрази тебя гром!
Нам самое время идти.
 
 
– Скажу тебе, сын,
Как тунгусу тунгус,
Чем шкуру спасать в лопухах,
Я лучше сгорю, как последний Ян Гус,
И ветер развеет мой прах.
 
 
Найду себе гибель в неравном бою,
Прости, коли был я суров,
Дай, сын, на прощанье мне руку твою.
– Как знаешь, отец.
Будь здоров.
 

1985

„Откровенно говоря...“

 
Откровенно говоря,
После выпада такого,
Я б на месте главаря
Тоже кликнул постового.
 
 
Но чуток повременив,
Пусть их, думаю, бранятся,
Нам-то с вами что до них,
Что ли нечем нам заняться?
 
 
Будем живы – не помрем,
Подскребемся по сусекам,
Что с царем, что с главарем,
Лишь бы только не с генсеком.
 

Палехская роспись

 
Озаряя ярким светом
Вековую темноту,
Едет по небу ракета
С человеком на борту.
 
 
Человек с научной целью
Из ракеты смотрит вниз,
Вот уж ровно две недели,
Как он в воздухе повис.
 
 
В рамках заданной программы
Дни и ночи напролет
Он в пролет оконной рамы
Наблюдение ведет
 
 
Из глубин межзвездной бездны.
Через толстое стекло
Ископаемых полезных
Он фиксирует число.
 
 
Независимый как птица,
Он парит на зависть всем
И на землю возвратиться
Не торопится совсем.
 
 
Но когда придет команда
Прекратить ему полет,
Приземлится там, где надо,
И домой к себе пойдет.
 

1985

Пастораль

 
Гляжу в окно. Какое буйство красок!
Пруд – синь,
Лес – зелен,
Небосклон – голуб.
Вот стадо гонит молодой подпасок,
Во рту его златой сияет зуб.
 
 
В его руках „Спидола“ именная —
Награда за любимый с детства труд.
Волшебным звукам
Трепетно внимая,
Ему вослед животные идут.
 
 
На бреге водоема плачет ива,
Плывет по небу облаков гряда,
Симптом демографического взрыва —
Белеет аист
В поисках гнезда.
 
 
Младые девы
Пестрым хороводом
Ласкают слух,
А также тешат глаз…
Все это в сумме
Дышит кислородом,
А выдыхает – углекислый газ.
 

1985

Пастораль-2

 
Как увидишь над пашнею радугу —
Атмосферы родимой явление,
Так подумаешь, мать твою за ногу
И застынешь в немом изумлении.
 
 
Очарован внезапною прелестью,
Елки, думаешь, где ж это, братцы, я?
И стоишь так с отвисшею челюстью,
Но потом понимаешь: ДИФРАКЦИЯ.
 

1995

Песенка о бесхвостой кобыле

 
Печальна и уныла
По улице села
Бесхвостая кобыла
Бессмысленно брела.
 
 
В глазах ее застыла
Безбрежная печаль,
И было всем кобылу
Ни капельки не жаль.
 
 
„Тому, кто в жизни этой
Родился без хвоста,
Пути другого нету,
Чем вниз сигать с моста“.
 
 
Так думала кобыла,
Соломинку грызя,
И так ей тошно было,
Что передать нельзя.
 
 
Вы, лошадь, зря раскисли,
Вы, лошадь, не правы,
Вам нужно эти мысли
Прогнать из головы.
 
 
Замечу по секрету,
Что выход очень прост —
Достаточно поэту
Пришить кобыле хвост.
 
 
И тут же к вам вернется
Былая красота,
И счастье улыбнется
Вам с кончика хвоста.
 

1984

Песнь

 
Словно коршун в синем небе,
Кружит серый самолет.
А во ржи, срывая стебель,
Дева юная поет.
Песнь ее летит с мольбой
В неба кумпол голубой,
И слова ее просты,
Как репейника цветы:
„Летчик, летчик, ты могуч,
Ты летаешь выше туч,
Ты в воздушный океан
Устремляешь свой биплан.
Гордо реешь в облаках ты,
Распыляя химикаты.
Ты возьми меня с собой
В неба кумпол голубой.
Там в ужасной вышине
Ты поженишься на мне.
Обязательно должна
Быть у летчика жена!“
Но не слышит авиатор
Девы пламенный напев.
От вредителей проклятых
Опыляет он посев,
Чтоб не смел коварный враг
Портить наш могучий злак.
 

1982

Песнь о юном кооператоре

 
Сраженный пулей рэкетира,
Кооператор юных лет
Лежит у платного сортира
С названьем гордым „туалет“.
 
 
О перестройки пятом годе,
В разгар цветения ея,
Убит при всем честном народе
Он из бандитского ружья.
 
 
Мечтал покрыть Страну Советов,
Душевной полон чистоты,
Он сетью платных туалетов,
Но не сбылись его мечты.
 
 
На землю кровь течет из уха,
Застыла мука на лице,
А где-то рядом мать-старуха,
Не говоря уж об отце,
 
 
Не говоря уже о детях
И о жене не говоря…
Он мало жил на этом свете,
Но прожил честно и не зря.
 
 
На смену павшему герою
Придут отважные борцы
И в честь его везде построят
Свои подземные дворцы.
 

1989

„Печален за окном пейзаж...“

 
Печален за окном пейзаж,
Как песня должника,
Но, тем не менее, он наш,
Советский он пока.
 
 
И мы его не отдадим
Ни НАТО, ни ОПЕК,
Покуда жив хотя б один
Непьющий человек.
 

1989

Пират дядя Петя

 
Дядя Петя, мамин брат,
По профессии пират,
Из-за слабого здоровья
Падал в обморок от крови,
А от качки килевой
Целый день ходил не свой.
Если дружный экипаж
Судно брал на абордаж,
Где был храбрый дядя Петя?
Ну конечно, в лазарете.
И пока свистели пули,
Потихоньку ел пилюли.
И, заслышав пушек гром,
Пил не ром, как все, а бром.
Но когда он в отпуск свой
Приезжал к себе домой,
То, едва надев камзол,
Становился дик и зол.
Он по городу гулял
И по вывескам стрелял,
На высоких каблуках
С острой саблею в руках.
 

1980

Плач по атаману

 
Гей ты, Петр Афанасьич,
Удалой наш куренной,
Ты лежишь, упавши навзничь,
Из груди сочится гной.
 
 
По Донской степи ковыльной
Стелет сотня злой намет,
Телефон звонит мобильный,
Друга милого зовет.
 
 
Аль и впрямь даешь ты дуба,
Сердце греючи врагу,
Так кому ж теперь мы „любо!“
Грянем хором на кругу?
 
 
Кто, коня огревши плетью,
Рубанет жида сплеча
В атаманском кабинете
Под портретом Ильича?
 
 
Вороной твой „шестисотый“
Над тобой копытом бьет.
Весь ты век прожил босотой,
Все отдал ты за народ.
 
 
Ты весь Дон прошел с боями,
А оставил по себе
Лишь недвижимость в Майами
Да расписку в КГБ.
 

1998

Пловец

 
Плывет пловец в пучине грозной моря,
Разбился в щепки ненадежный плот,
А он себе плывет, с волнами споря,
Плывет и спорит, спорит и плывет.
 
 
Над ним горят бесстрастные Плеяды,
Под ним ставрида ходит косяком,
А он, считай, шестые сутки кряду
Живет в открытом море босиком.
 
 
В морской воде процент высокий соли,
К тому ж она довольно холодна.
Откуда в нем такая сила воли,
Что он никак достичь не может дна?
 
 
Быть может, воспитание причиной?
А может быть, с рожденья он такой?
Факт тот, что с разъяренною пучиной
Он борется уверенной рукой.
 
 
Он будет плыть,
Покуда сердце бьется,
Он будет плыть,
Покуда дышит он,
Он будет плыть,
Покуда не спасется
Либо не будет кем-либо спасен.
 

1985

„Подайте, граждане, поэту!..“

 
Подайте, граждане, поэту!
Ему на гордость наплевать.
Гоните, граждане, монету,
Поэтам нужно подавать.
 
 
Остановись на миг, прохожий,
И очи долу опусти —
Перед тобой посланник Божий,
Поиздержавшийся в пути.
 
 
Отброшен силой центробежной
За социальную черту,
Сидит он в позе безмятежной
На трудовом своем посту.
 
 
Под ним струя,
Но не лазури,
Над ним амбре —
Ну нету сил.
Он, все отдав литературе,
Сполна плодов ее вкусил.
 
 
Гони, мужик, пятиалтынный
И без нужды не раздражай.
Свободы сеятель пустынный
Сбирает скудный урожай.
 

1987

Подражание древним (гекзаметры)

 
Вот и настало оно – время великих свершений,
Вот и настало оно, вот и настало оно…
 
 
Цивилизованный строй кооператоров Ленин
Нам завещал уходя, свет за собой погасив.
 
 
„Сталина личности культ много принес нам несчастий“ —
Так мне в селенье одном мудрый поведал старик.
 
 
Тут кое-где на местах разные мненья бытуют,
Это, товарищи, нас с вами смущать не должно.
 
 
„Надо почаще бывать нам в трудовых коллективах“ —
Так мне в селенье одном мудрый поведал старик.
 
 
Тот же поведал старик, что масоны во всем виноваты.
В чем-то, товарищи, да, но далеко не во всем.
 
 
Ельцин, Коротич, Попов, Сахаров, Гранин, Заславский,
Власов, Станкевич, Дикуль, Друцэ, Собчак, Горбачев.
 
 
Мазуров, Гроссу, Белов, Карпов, Масол, Родионов,
Червонопиский, Патон, Гвоздев, Касьян, Горбачев.
 
 
Есть преимущество у однопартийной системы,
Но в чем оно состоит, смертному знать не дано.
 

1989

Подражание тезке

 
Все черней мой становится юмор
Год от года и день ото дня.
Я вчера чуть от смеха не умер,
Когда вы хоронили меня.
 

Подражание французскому

 
Один кюре, слуга усердный Бога,
Известный благочестием своим,
Решил купить французского бульдога.
Откладывая каждый день сантим,
К страстной неделе накопил он сумму,
Которая позволила кюре
Приобрести породистую суку.
Он сколотил ей будку во дворе,
Купил ошейник из мягчайшей кожи
И красоты нездешней поводок.
О, если б знал он, милостивый Боже,
Какую шутку с ним сыграет рок!
Раз в воскресенье, отслуживши мессу,
Узрел кюре, придя к себе домой,
Что тварь, поддавшись наущенью беса,
Кусок стащила мяса.
– Боже мой! – Вскричал святой отец
И в гневе диком,
Забыв когда-то данный им обет,
Весь почернел и с искаженным ликом
Сорвал висящий на стене мушкет.
И грянул выстрел по законам драмы,
А вечером, когда взошла звезда,
Он во дворе киркою вырыл яму
И опустил собачий труп туда.
Смахнув слезу и глянув исподлобья
На дело обагренных кровью рук,
Соорудил он скромное надгробье
И незабудки посадил вокруг.
Потом кюре передохнул немного
И высек на надгробье долотом:
„Один кюре, слуга усердный Бога…“
А дальше всё, что с ним стряслось потом.
 

Перевод с русского сперва на французский, а потом обратно на русский.

1984

„Поймали арабы еврея...“

 
Поймали арабы еврея
И стали жестоко пытать,
А ну, говори нам скорее,
Как звать тебя, мать-перемать.
 
 
Коль скажешь, дадим тебе злата,
Оденем в шелка и парчу,
Подарим портрет Арафата,
Короче, гуляй – не хочу.
 
 
Не скажешь – живым не надейся
Тюремный покинуть подвал.
Но имя герой иудейский
Сиона врагам не назвал.
 
 
Молчал до последнего вздоха,
Как те ни пытали его,
Он „р“ выговаривал плохо
И очень стеснялся того.
 

1990

Попытка к тексту

 
Снег падал, падал и упал,
На юг деревья улетели,
Земли родной в здоровом теле
Зимы период наступал.
 
 
Проснулись дворников стада,
К рукам приделали лопаты
И, жаждой действия объяты,
На скользкий встали путь труда.
 
 
Зима входила в существо
Вопросов, лиц, организаций
И в результате дней за двадцать
Установился статус-кво.
 
 
Застыл термический процесс
На первой степени свободы…
Зимы ждала, ждала природа,
Как Пушкин отмечал, А. С.,
И дождалась…
 

1987

„Порой мне кажется, как будто...“

 
Порой мне кажется, как будто
Вы в грезе мне являлись где-то,
Во что-то легкое обута,
Во что-то светлое одета.
 
 
С ленивой грацией субретки,
В призывной позе нимфоманки
Сидели вы на табуретке,
Лежали вы на оттоманке.
 
 
Причем ну ладно бы сидели,
Да пес с ним – хоть бы и лежали,
Но не меня в виду имели
И не меня в уме держали.
 
 
И не унизившись до просьбы,
Я вас покинул в экипаже,
Хотя и был совсем не прочь бы
И даже очень был бы даже.
 

1996

Портрет

 
На стене висит картина,
Холст, обрамленный в багет,
Нарисован там мужчина
Тридцати примерно лет.
 
 
У него густые брови
И холеные усы,
Он отменного здоровья
И невиданной красы.
 
 
На груди его медали
В честь немыслимых побед.
Да, друзья,
Вы угадали,
Это мой висит портрет.
 

1981

„Посмотришь с вниманьем вокруг...“

 
Посмотришь с вниманьем вокруг
Не то что б с холодным, но все же,
Перо выпадает из рук,
Мороз продирает по коже.
 
 
Народ, закусив удила,
Ни страха не знает, ни меры,
Такие творятся дела,
Такие вершатся карьеры.
 
 
Словесности русской служить,
Призванье, понятно, святое,
Но хочется бабки вложить
Порою во что-то крутое.
 
 
Да что ж мне, в натуре, слабо
Служенье вконец не бросая,
Рабов продавать, как Рембо,
Курей разводить, как Исаев?
 
 
Но нет, не унижу стило,
De-lux свой раздолбанный т. е.
Мне бабки крутить западло,
Поскольку я нации совесть.
 

1996

Похвала движению

О. Чугай

 
По небу летят дирижабли,
По рельсам бегут поезда,
По синему морю корабли
Плывут неизвестно куда.
 
 
Движенье в природе играет
Большое значенье, друзья,
Поскольку оно составляет
Основу всего бытия.
 
 
А если в процессе движенья
Пройдешь ты, товарищ, по мне,
То это свое положенье
Приму я достойно вполне.
 
 
И, чувствуя вдавленной грудью
Тепло твоего каблука,
Я крикну: „Да здравствуют люди,
Да будет их поступь легка!“
 

1979

„Похоже, день критический...“

 
Похоже, день критический
Тот самый наступил,
И к жизни политической
Я резко поостыл.
 
 
Напрасны все старания,
Угас былой запал,
Исчезло вдруг желание,
И тонус враз упал.
 
 
Прочь, прочь, структуры властные,
Объелся вами всласть,
В объятья ваши страстные
Мне больше не упасть.
 
 
Нет более поганого
Удела, чем в кровать
Пустить к себе Зюганова
С Чубайсом ночевать.
 
 
На ниве политической
Нет сил уже служить.
Отныне эротической
Я жизнью стану жить!
 

„Похоже, чувствую, не врут...“

 
Похоже, чувствую, не врут
Глубокой старины преданья —
Способен стать обычный фрукт
Предметом самовозгоранья.
 
 
Жаль, забывает кое-кто
И кое-где у нас порою,
Про то, как яблоко (не то)
Сгубило ненароком Трою.
 
 
Непрочен мир, что нам дарим,
Он хрупок и местами тонок,
В нем может мирный мандарин
Рвануть сильней, чем сто лимонок.
 
 
И пусть я цитрусы люблю,
Но личный интерес отринув,
Я зубы намертво сцеплю,
Но обойдусь без мандаринов.
 
 
Я за Содружество боюсь.
Вопрос поставлен – или-или.
Без мандаринов перебьюсь,
Чтоб нас они не перебили.
 

Поэт и Муза

Поэт (мечась по комнате)

 
Опять в душе пожар бушует
И пальцы тянутся к перу.
Ужель сегодня напишу я
Стихотворенье ввечеру?
Ужель наитие проснется,
Чтоб с уст немых
Сорвать печать?
Ужель, как прежде, содрогнется
В ответ центральная печать?
 

Появляется Муза. Подходит к Поэту, кладет ему ладонь на лоб.

Муза

 
Ах, полно, друг мой,
Успокойся,
Не расточай свой скромный дар.
Водой холодною умойся,
Глядишь, уляжется пожар.
Глаза горят,
Власы подъяты,
Несутся хрипы из груди…
Сними с себя шлафрок измятый
И срочно в ванную поди.
Там под струей упругой душа
Недуг твой снимет как рукой,
И вновь в израненную душу
Войдет целительный покой.
 

Поэт (отпрянув)

 
Чур-чур! Изыди! Сгинь, виденье!
Растай! Исчезни без следа!
Наперекор тебе сей день я
Вкушу желанного плода.
Ты, словно камень, тяжким грузом
Висишь на шее у меня.
Нет, ты не муза,
Ты – обуза.
Коня!
Подайте мне коня!
 

Муза (в сторону, встревоженно)

 
Совсем свихнулся бедный малый!
Последний разум в нем угас.
Еще мгновенье – и, пожалуй,
Сюда заявится Пегас.
Опять носиться до рассвета,
Пути не ведая во тьме…
Ах, эти чертовы поэты!
У них одно лишь на уме.
В моем ли возрасте почтенном,
Пустившись в бешеный галоп,
Скакать с безумцем дерзновенным
Всю ночь
Того лишь ради, чтоб
Пяток-другой четверостиший
Под утро из себя, кряхтя,
Он выжал?
 

(Поворачиваясь к Поэту)

 
Эй, нельзя ль потише?
Ведь ты не малое дитя,
И потакать твоим причудам
Моей охоты больше нет.
Иди-ка спать,
Давай отсюда,
А я закрою кабинет.
 

Поэт

 
Молчи, проклятая старуха!
Твой рот беззуб,
Твой череп гол!
Коль моего коснулся слуха
Испепеляющий глагол,
Ничто сдержать меня не сможет!
Все поняла?
Тогда вперед!
 

Муза (в сторону)

 
Ну, что вы скажете?
О боже,
Из всех щелей безумство прет!
Я не хотела, право слово,
Его губить во цвете лет,
Но, видно, выхода иного
В подобном положенье нет.
 

(Наполняет стоящий на столе бокал вином, незаметно подсыпая в него яд. Затем протягивает Поэту)

 
Ну что ж, согласна.
И в дорогу
С тобой мы тронемся сейчас.
Глотни, мой друг, вина немного,
Пока не подоспел Пегас.
 

Поэт (поднимая бокал)

 
Вот так давно бы!
Неужели
Нельзя нам было без помех
Отправиться к заветной цели?
За мой успех!
 

(Пьет)

Муза (в сторону)

 
За наш успех!
 

ЗАНАВЕС

1984

Поэт и прозаик (А. Кабакову)

Квартира Прозаика. Появляется Поэт, приглашенный по случаю дня рождения хозяина.

Поэт (светясь)

 
Какие, друг мой, наши годы!
Нам генетические коды
Сулят на много лет вперед,
Что жизнь внутри нас не умрет.
 

Прозаик (брюзгливо)

 
Такие, друг мой, наши годы,
Что ломит кости от погоды,
И атмосферы перепад
Душевный нарушает лад.
 

Поэт (с идиотским энтузиазмом)

 
Какие, друг мой, перепады,
Когда стихов моих громады
И прозаический твой дар
В сердцах людей рождают пар!
 

Прозаик (сварливо)

 
Такие, друг мой, перепады,
Что большей нет душе отрады,
Чем, ноги войлоком обув,
Их водрузить на мягкий пуф.
 

Поэт (пламенея)

 
Какие, друг мой, наши ноги,
Когда бессмертье на пороге?
Оно звонит в дверной звонок,
Держа под мышкою венок.
 

Прозаик (страдальчески морщась)

 
Такие, друг мой, наши ноги,
Что не поднять мне с пуфа ноги,
А что касается венка,
То шутка явно не тонка.
 

Поэт (из последних сил)

 
Какие, друг мой, наши шутки!
Вставай, в прудах проснулись утки,
Заря за окнами горит
И радость в воздухе парит.
 

Прозаик (прислушиваясь к себе)

 
Такие, друг мой, наши шутки,
Что мне седьмые кряду сутки
Пищеварительный мой тракт
Не может краткий дать антракт.
 

Поэт (внезапно обмякнув)

 
Какие, друг мой, наши тракты!
Всего возвышенного враг ты.
До глубины душевных пор
Меня измучил этот спор.
 

(падает)

Прозаик (не меняя позы)

 
Такие, друг мой, наши тракты
Что частые со мной контакты
Иных служителей искусств
Лишить способны многих чувств.
 

Поэт (помертвевшими губами чуть слышно)

 
Какие?
 

Прозаик (с раздражением)

 
Такие.
 

ЗАНАВЕС

1985

„Прелюдией Баха хоральной...“

 
Прелюдией Баха хоральной
Наполнив квартиры объем,
Душой ощущаю моральный
Последнее время подъем.
 
 
Казалось всегда – на фига нам
Унылый напев немчуры,
А ныне, пленен Иоганном,
Иные постиг я миры.
 
 
За ангелов дивное пенье
У райских распахнутых врат,
За дивные неги мгновенья
Спасибо, далекий камрад.
 
 
Затянут рутины потоком,
Воюя за хлеба кусок,
Я редко пишу о высоком,
Хотя интеллект мой высок.
 
 
Но чувствую в области паха
Предательский я холодок,
Едва лишь прелюдии Баха
Заслышу протяжный гудок.
 

1999

„Привет тебе, мой друг Виталий...“

В. Шленскому

 
Привет тебе, мой друг Виталий,
Во глубину сибирских руд,
Где отмерзает гениталий,
Настолько местный климат крут.
 
 
В столице нынче перестройка,
Народ совсем сошел с ума,
Лишь я незыблемо и стойко
Торчу по пояс из дерьма.
 
 
И верхней частию своею,
Которой имя – голова,
Стихи слагаю как умею,
А я умею хорошо.
 
 
Так приезжай скорей в столицу
Великой родины моей,
Там всюду радостные лица,
А посредине – Мавзолей.
 
 
Там целый день гремят салюты,
Там в магазинах колбаса,
Там можно щупать за валюту
Продажных женщин телеса.
 
 
Но в этом нет нам интереса,
Ведь наша нравственность тверда —
И ты, уверен, не повеса,
И я им не был никогда.
 
 
Писать кончаю, душат слезы,
Ведь я слезлив, имей в виду,
Читатель рифмы ждет „колхозы“,
А я тебя, Виталий, жду.
 

1987

Приглашение в Мытищи

Г. Кружкову

 
Если дома нету пищи,
Газа, света и воды —
Приезжайте к нам в Мытищи,
Полчаса до нас езды.
 
 
Вас накормят, и напоят,
И оставят ночевать,
Обогреют, успокоят,
Руки будут целовать.
 
 
Все недуги вам излечат,
Все условья создадут,
И работой обеспечат,
И семьей обзаведут.
 
 
И детей пристроят в ясли,
Как родятся, сей же час,
Словно сыр, кататься в масле
Вы здесь будете у нас.
 
 
А когда на этом свете
Вы устанете душой,
Напечатают в газете
Некролог про вас большой.
 
 
Место тихое подыщут,
Добрым словом помянут,
Приезжайте к нам в Мытищи
Хоть на несколько минут!
 

1988