Текст книги "Архаические мифы Востока и Запада"

Автор книги: Игорь Дьяконов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Отец Одина – некто Бор, сын некоего Бури, чудесно родившегося из камней, облизанных магической Коровой; мать – дочь йотуна (великана). Она родила кроме Одина еще двоих сыновей – Вили и Be (функции их неясны; они как бы прирожденные спутники, может быть аватары или заместители Одина). См.: МЭ, с. 23.

Один – не только бог, побуждающий к битве, обрекающий в ней на смерть и избирающий павших в Валхаллу (Val-týr бог павших,ср. Гермес душеводитель,psychopompos у греков), он же и бог человеческих жертвоприношений (путем повешения, что характерно для германцев, или пронзания копьем; он даже сам себя принес в жертву таким же образом, см. «Младшую Эдду» s. v. и сказание о норвежском конунге Старкаде у Саксона Грамматика, гл. VII). В «Эйрбюггья саге» рассказывается об обычае перед началом битвы бросать копье над вражеским войском, посвящая его в жертву Одину.

Как бог воинов Один часто коварен и вероломен, например разжигая распрю между родичами («зачинатель зла» – Bölverkr, по Снорри). Хитрость и коварство снова связывают его с Гермесом. Нередко он несправедливо присуждает победу (может быть, потому, что спешит умножить свои собственные войска в Валхалле; туда, по одним поверьям, попадают все павшие воины, по другим – только любимцы Одина; но, согласно «Речам Гримнира», 14, часть павших отбирает Фрейя).

Один – оборотень («Круг земной», «Сага об Инглингах» гл. VII): является в виде змеи, ворона, орла, коня и волка. Нередко он (опять же как Гермес) является странником, неузнаваемым, даже когда он в человеческом обличье (но его можно угадать по имени, так как его имена – это его скрытые эпитеты).

Один – мудрец. Неподалеку от корней Иггдрасиля вытекает источник мудрости, принадлежащий Мимиру (к лат. memor память,греч. mermerízo вспоминаю,др. – иран. mimara память). Один попросил у Мимира глоток мудрости и отдал за это свой глаз. Оттого Один – одноглазый.

Один – шаман, прорицатель и обладатель «меда поэзии», похищенного им у йотунов.

Один – «Всеотец». Однако это означает только то, что все люди – в его патриархальной власти: никаких антропогенических мифов, связывавших бы происхождение людей с Одином, не существует.

Имя «Óдин» не образует теофорных имен и довольно редко отражается в топонимике. Это связано, конечно, со зловещим характером этого божества. О возможных предположениях, почему Один/Вотан возглавил германский пантеон вместо прежнего Тора, см. с. 82. Помимо счета дней недели первое свидетельство об отождествлении Одина с римским Меркурием (к тому времени полностью совпавшим с греческим Гермесом) появляется у Павла Диакона в его «Происхождении рода лангобардов» (VIII в.), но уже Тацит говорит о Меркурии как о главном боге германцев («Германия», VIII). В «Германии», XXXIX. Тацит упоминает о священной роще племени свевов-семионов: «Все народы одной с ними крови сходятся… в определенное время в лес, священный для них… Здесь они от имени всего народа убивают в жертву человека и таким ужасным действием начинают торжественно справлять свой варварский обряд. И в других формах выражается благоволение к этой роще: никто не может войти в нее иначе как в оковах… Весь этот обряд имеет целью показать, будто именно здесь колыбель всего народа, где над всеми властвует бог (regnatur omnium deus)». Этот deus, несмотря на этимологическое совпадение с именем бога Тиваза-Тиу (Тюра), – на самом деле Вотан/Один, как видно из сопоставления с «Германией». XIII, и из «Старшей Эдды», упоминающей человеческое жертвоприношение в связи со священной рощей, сотворенной Одином (СЭ, «Вторая песнь о Хельге Убийце Хундинга», проза к с. 30): «Один принес в жертву Дата, сына Хёгни в отмщение за убийство родича (букв. „за отцеубийство“). Один дал Дагу на время свое копье. Даг встретил Хельги, зятя своего, в роще, называемой Фьётурлунд („Роща оков“). Он сразил Хельги этим копьем».

Жена Одина – Фригг, играющая незначительную роль (лишь в мифе о Бальдре). Нельзя ли главной богиней-матерью считать первоначально не ее, а жену Тора – Сив златовласую (метафора хлебов)? Однако Сив имела сына Улля еще до Тора, неизвестно от кого (как неизвестно и происхождение самой Сив). Не исключено, что Сив первоначально могла обладать ролью, подобной роли Фрейи (см. ниже), а не богини-«матери» и «резидентки», как Фригг. В МЭ (с. 11) упоминается и Лориди, сын Тора и Сив, в псевдогенеалогическом и явно искусственном контексте; культа он, несомненно, не имел. По контексту, Лориди – предок Одина! Ср., однако, другую, космогоническую генеалогию Одина в МЭ, с. 17–19.

Заметим, что возраст старцев (мужей старшего на данный момент поколения) всегда «лучше» возрастов более молодых: «да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя: богатыри – не вы!» Соответственно и космические поколения постепенно ухудшаются: «золотой век» Кроноса, «серебряный век» младших богов, «медный» и «железный» – нынешних людей. Такова же последовательность «качества» космических веков у индийцев. Правда, у месопотамцев и евреев боги решили уничтожить людей предыдущего космического века путем Всемирного потопа; но в более архаичной месопотамской версии причиной этому – не грехи людей того века, а каприз богов, обеспокоенных шумом, который творили люди; ни из чего не видно, что те люди были хуже нынешних, скорее они были именно лучше нынешних людей (ср. и в Библии: Быт. 6:4 – 'anšē haš-šēm славные, именитые люди). В Библии же, однако, Яхве уничтожает допотопных людей именно за их грехи (Быт. 6:5,7) – но тут сохранились и известия о долголетии первых людей (Быт. 5), об общении женщин того времени (bānôt hā'ādām) с «божествами» (bənē hā ^)elōhîm – Быт. 6:2,4). [202]202
  Так именно переводить, а не дочери людейи сыны богов.Оборот со словом *bin сын —обычная идиома для выражения обобщения и включения в общую категорию. Gen. 5 относится к «элохистскому» источнику Книги Бытия, Gen. 6 – к «яхвистскому».


[Закрыть]

Смерть является еще одним мучительным переходом – из «нашего мира» в «иной мир», в инобытие (она может быть и инициацией в общину отошедших предков). Смерть наступает – каковы бы ни были ее естественные или насильственные причины – обязательно в результате вмешательства некоего principium volens, исходящего чаще всего из Преисподней, но иной раз и из общей мифической среды. У скандинавов Один и его валькирии приносят смерть героически павшим в бою, и они достаются миру богов; прочие, и в том числе женщины, уходят в мир мертвых, Нифльхейм, к богине Хель. Однако, согласно эддической «Песни о Харбарде», 24, знатные, павшие в битве, достаются Одину, а рабы – Тору, но одна треть павших достается Фрейе. У греков женщин разила своей стрелой дева-воительница, «ночная» и «лунная» Артемида, а мужей, не только воинов, но и умирающих от болезней, – Аполлон.

В Месопотамии судьбы всего живущего и существующего находятся у богов, записанные на глиняные таблички. Смерть является в виде крылатого чудовища – демона Нам-тар (шум. «отрезающий судьбу»); удел мертвых в загробном мире (где их судят Гильгамеш и, вероятно, другие герои прошлого) зависит отчасти от рода смерти (в бою, от болезни и т. п.), но главным образом от жертвоприношений потомков; с прекращением жертв мертвые осуждены на вечный голод в подземном мире. [203]203
  Shaffer A.Sumerian Sources of Tablet XII of the Epic of Gilgameš. Diss. University of Pennsylvania, 1962.


[Закрыть]

Мифы о смерти и ее преодолении являются центральными для египетской мифологии (с. 135 и сл.), но ввиду сложности и некоей уникальности ее мы не будем здесь их рассматривать. Сжато и ясно главные проблемы изложены Р. Антесом в МДМ и Г. Франкфортом. [204]204
  Frankfort H.Ancient Egyptian Beligion. An Interpretation. NY., 1948.


[Закрыть]Разумеется, интерпретация Франкфорта во многом не совпадает с той, которую предложили бы мы.

Результатом смерти является создание сообщества мертвых предков и соответственно культ (в сущности, кормление) предков.

* * *

Подобно социуму, и космос получает тоже свои возрастное членение; он может подразделяться на эпохи старших богов, титанов, нынешних богов и их потомков (например, героев-родоначальников). Эти эпохи составляют жизненный цикл богов и потому естественно завершаются их смертью: архаические боги могущественны, но не бессмертны. Конечно, и они, как и люди, не могут перейти в небытие, но только в инобытие.

В связи с этим космос может члениться на «века», разделяемые мировыми катаклизмами (всемирным пожаром, всемирным потопом) – своего рода космическими инициационными обрядами. [205]205
  Это особенно четко видно по описанию «Гибели богов» (Ragnarök) в эддической песни «Прорицание провидицы»: она начинается с того, что из-под ясеня Иггдрасиля (но не из Преисподней) вырывается волк, появляются разные чудовища, корабль из ногтей мертвых. Затем являются сыны огненного мира Муспелль во главе с Черным великаном Огня; рушатся горы, небо и Преисподняя раскалываются; гибнут великаны, люди и – в сражении с чудовищами – боги. Все гибнет в огне, но затем земля вновь появляется из глубин морских; начинается золотой век изобилия; возрождаются из мертвых бог Бальдр и «дружины верные», вновь рождающиеся после космического испытания. «Прорицание провидицы» – не ранний текст, но в этом роде мыслится гибель нашего космоса и в других мифологиях.


[Закрыть]

Я. В. Васильков замечает, что новогодние обряды символизирующие временное возвращение от порядка к хаосу и новое творение в конце «микровека» – года, также могут рассматриваться как «космические инициационные обряды». Отсюда, возможно, совпадение структуры между обрядами календарно-новогодними и инициационными.

Космогонические мифы соответствуют первому социально-психологическому побуждению к ориентировке в мире-космосе. Группируя мифологические сюжеты по их связям с социально-психологическими побуждениями, целесообразно начать с космогонии и космологии.

Побуждение к ориентировке в космосе предполагает и стремление к его интерпретативному упорядочению. Мифы о творении мира и людей одновременно являются поэтому и мифами о внесении «правил», строгого порядка в первичный неупорядоченный Хаос. По-видимому, характерно ознакомление с космологией вступающих в общину в возрасте перехода от детства к взрослому статусу. Также поэтому в космологических мифах нередко встречаются отголоски инициационных обрядов. [206]206
  Таковы, быть может, предшествующие творению битвы шумерского бога-творца Нинурты (Нингирсу) с Азагом, царем растений (?), которые после его поражения превращаются в камни. Победив, Нинурта получает «новое имя», и начинается эра благополучия ( Jacobsen Th. The Harps that once…, эпос Lugal-e c. 203–272). В довольно поздней вавилонской поэме о сотворении мира «Энума элиш», прежде чем доверить Мардуку истребление злых сил, его подвергают испытанию (Я скажу тебе сокровенное слово. М., 1975, с. 65 и сл.). Заметим, что как Нинурта, так и Мардук – боги молодого поколения.


[Закрыть]Кроме того, они нередко содержат и осмысление физиологических процессов (зачатия).

Основные моменты, из которых для древнего человека состоит акт творения мира, были уже затронуты нами выше в связи с выражением образа «творения» в языке (на материале афразийских языков по данным А. Ю. Милитарева, см. выше, с. 26 и сл.). Там мы смогли отметить четыре основных тропических обозначения творения (зачатие от семени, роды, называние, [207]207
  См.: Иванов Вяч. Вс.Древнеиндийский миф об установлении имен и его параллель в греческой традиции. – Индия в древности. М., 1964, с. 85–94. Ср.: Быт. 2:19–20.


[Закрыть]лепка из глины [208]208
  Наряду с лепкой из глины (замешанной на крови или со вдутой в нее божеством «жизнью») в лесном окружении известно создание первочеловека из дерева – тоже испытанным способом вдыхания в него души. У скандинавов вместе с созданными таким образом перволюдьми прорастает и Мировое древо Иггдрасиль («Прорицание провидицы», 17–19; СЭ, с. 10–11).


[Закрыть]). Первые два, конечно, следует объединить. Называние может предшествовать творению из семени, но творение может и ограничиться называнием, поскольку слово есть такая же «творческая» эманация человека или человекоподобного principium volens, как и семя. По той же причине общности семантических рядов творение может происходить не из семени, а из слезы и т. п.

«Глаз» входит в один семантический ряд с «источником» (см. семитск. ʽain – глаз; источник) и поэтому относится к метонимии плодородия. Если небо-отец, оплодотворяющий землю, и дождь есть то, чем отец оплодотворяет землю-мать, то также точно и «слеза» → «вода источника». Ср. также мифологическую роль Глаза бога Солнца в египетской мифологии. [209]209
  См. об этом: Матье М. Э.Древнеегипетские мифы. М.-Л., 1956, с. 85, 141 и мн. др. Око Раʽ неоднократно появляется в египетской мифологии как самостоятельно действующее и могущественное начало. Согласно Л. Трой ( Troy L. Patterns of Queenship, с. 21–25), глаз солнца, с одной стороны, есть утробный диск, в котором находится (божественное или царственное) дитя, а с другой – связан с фаллическими символами – уреем и лучами; поэтому в целом он имеет андрогинный (двуполый) характер, типичный для Творца, в частности бога Атума. Хотя эта концепция опирается на иконографический материал, нам она представляется слишком абстрактной для архаической мифологемы, и если подобные построения можно вообще считать действительными, то в них следует видеть лишь черты богословской конструкции, обосновывающей «изначально» всеобъемлющую царскую власть.


[Закрыть]Семантический ряд «солнце → глаз» довольно естествен и широко распространен – ср., например японский миф о богине Солнца Аматэрасу, созданной из левого глаза первосущества. Но заметим, что египетский «солнечный диск» → «глаз» охраняется «змеем» (уреем), как источник – драконом: универсальная, но не до конца понятая мифологема. (Ей посвящена огромная литература, как в египтологии, так и в психологии, начиная еще с Фрейда.) В Египте в семантическом ряду «змей → источник» место источника занимает Нил, вытекающий из пещеры, охраняемой змеем, и вновь уходящий туда (?) после окончания разлива. Медленное поднятие вод Нила не создавало метонимической ассоциации с одноразовым актом оплодотворения. Око бога (не Нила, а Гора, сына Исиды, обращающего смерть в жизнь) – метонимия источника вод – играет, однако, в египетской мифологии важную роль в качестве оплодотворяющего начала. М. Э. Матье указывала нам, что «слепой» по-египетски (и по-шумерски? – igi-nu-duh) может быть метонимией «кастрированного» (на семантическую связь этих понятий по своему материалу указывал и З. Фрейд). Бальдр, скандинавский бог умирающей растительности, убит своим слепым братом Хёдом. [210]210
  «Прорицание провидицы», 31–33; «Сны Бальдра» – СЭ, с. 12. 158–159.


[Закрыть]Глаз Одина отдан Мимиру в обмен на знание: по семантическому ряду «источник – глаз – свет – солнце – всезнание». [211]211
  Ср. индийский (поздний) сюжет, указанный нам А. В. Парибком: царь Шиби пожертвовал просителю глаза и обрел всеведение (джатака № 499). Один из героев «Махабхараты», царь Дхритараштра, слепой, но мудрый, наделен постоянным эпитетом prajnacausus тот, кому мудрость [заменяет] зрение.Ср. традицию о слепоте Гомера. Заметим в скобках, что, хотя семантические поля, пучки и ряды строятся на реальных лингвистических и историко-мифологических наблюдениях, они нами не подвергались классификации, и пока мы работали с ними «на ощупь».


[Закрыть]Заметим, что в семитских языках «познание» означает также «половое совокупление»; таким образом, семантический ряд замыкается в кольцо.

Необходимость мужского семени для зачатия была, несомненно, известна из практических наблюдений; однако механизм зачатия был все же таинственным и требовал раскрытия в мифе; [212]212
  См. шумерский эпос «Энки и Нинхурсанг» выше, с. 119.


[Закрыть]кроме того, для понимания физиологического акта зачатия не хватало понимания участия в нем женского организма, [213]213
  Лишь в поздней древности (у Гиппократа?) появляется ученое понятие о «женском семени», хотя сущность его оставалась совершенно непонятой.


[Закрыть]хотя рождение ребенка женщиной было очевидно. Ассоциативно-метонимический вывод из практических наблюдений заключался в том, что мужское семя обладает силой творения. Тем самым можно забеременеть от всего, в чем может содержаться семя: от воды, где купался мужчина (или бог), [214]214
  См. иранское пророчество о рождении Спасителя (Саошьянта, см.: Веселовский А. Н.Историческая поэтика. Л., 1940, с. 536; Бойс М.Зороастрийцы: верования и обычаи. М., 1987, с. 54) и индийский миф о рождении Ришьяшринги ( Васильков Я. В.Земледельческий миф в «Махабхарате» [Сказание о Ришьяшринге]. – Литература и культура древней и средневековой Индии. М., 1979, с. 105, 127). Оба персонажа зачаты матерью после купания или питья из водоема, в который попало семя святого. Ср. буддийскую джатаку № 523 (Аламбуса-джатака): антилопа забеременела оттого, что паслась и пила воду на том месте, где мочился подвижник, а к моче подмешалось семя. Впрочем, добавляется: это получилось потому, что она любила подвижника (А. В. Парибок). – Афродита родится «из пены морской» лишь в позднейшем поэтическом переосмыслении; архаическая Афродита родилась в море от семени (или крови) бога небес Урана, когда боги следующего поколения отрезали ему над морем половые органы (очевидно, чтобы пресечь дальнейшее параллельное творение – как в мифе об Улликумми у хурритов).


[Закрыть]от дождя [215]215
  См.: Briffault R.The Mothers. Vol. 2. L., 1927, c. 152; vol. 3, c. 56; Чаттападхъяя Д. Локаята даршана. История индийского материализма. М., 1961, с. 320. Так же греческая Даная зачинает от золотого дождя, в который обратился Зевс.


[Закрыть](семяизвержения бога небес [216]216
  Семантические ряды не следует толковать слишком прямолинейно. Как показывает лингвистический материал, с мужским семенем (шум. numun, семитск. *zarʽ-, и.-е. sē-men) не только ассоциируется, но прямо отождествляется не дождь, а «семя-зерно». Это, однако, не снимает метонимию дождя (и соответственно слезы) как оплодотворения Земли Небом. И не только слезы, но даже и пота – ср. Хоу Чжи, мать китайского божества проса, забеременевшую от следов ног существа мужского пола.


[Закрыть]), от ветра, несущего пыль. [217]217
  Засвидетельствовано у греков, финнов, американских индейцев, см.: Hartland Е. S. The Legend of Perseus. I. L., 1894, c. 135 и сл.; Веселовский A. H. Историческая поэтика, с. 536.


[Закрыть]При этом, поскольку характер роли женского начала в акте зачатия неизвестен и даже неизвестно, обязательно ли его участие в этом акте для родов, то забеременеть может и мужчина (во всяком случае, бог), например египетский бог-творец Атум – от собственного семени. Действительно, первый, еще единственный, бог-творец почти неизбежно должен оплодотворить самого себя, тем более что первобытному человеку было известно, что семяизвержение вначале (в отрочестве) никак не связано с женщиной. (Такая интерпретация творения лишь «почти» неизбежна, потому что первая тварь может родиться от предвечного «мирового яйца» [218]218
  Матье М. Э.Древнеегипетские мифы, с. 14, 18. Заметим, что в ряде египетских мифов появляется мотив создания яйца от мужского семени; под яйцом, возможно, имелась в виду плодная оболочка (?).


[Закрыть]и т. п.) То, что зародилось, можно выплюнуть (как Атум выплевывает богов Шу и Тефнут) либо извлечь из головы (как Афину) или из бедра (как Диониса из бедра Зевса); у индийцев из бедра Индры родится его сын и двойник Кутса; сам Индра вышел из бока своей матери. Осетинский громовержец Батрадз родился из опухоли на плече его отца. В хурритском мифе антибог, фаллический камень Улликумми, выращен из плеча первосущества (атланта) Упеллури.

Однако практика знала и случаи бесплодия: итак, семя не однозначно ведет к зачатию. [219]219
  В отдельных мифологиях может появиться и специальное божество, отличное от бога оплодотворения и имеющее функцию правильно «установить» плод в утробе, без чего зачатие не возымеет желаемого действия (у индейцев – бог Дхатар-«Установитель»).


[Закрыть]Поэтому происходят (по семантическим рядам) поиски «камня рождения», «травы рождения» [220]220
  «Трава» или «зелье», ср. вавилонский «Эпос об Этане» ( Pritchard J. Н.(ed.). – ANET, с. 117) и недавно найденный в Урарту эламский культовый текст, связанный с Гильгамешем. Здесь «зелье» – синоним «лекарства». Камни также предполагались имеющими целебные свойства.


[Закрыть]и т. п.

Первые создания могут быть рождены изо рта первобога в готовом виде (как Шу и Тефнут у египтян), либо сотворены путем их называния, либо могут возникнуть из яйца Великого Гоготуна (то же у египтян; можно и забеременеть, проглотив яйцо божественной птицы, как это произошло в Китае с прародительницей династии Шан), но возможна (на любом этапе творения) и лепка созданий из глины. [221]221
  Ср. лат. homo человек —вероятно, к humus земля,фригийск. zemelis человек, раб– к zemelos земной,др. – евр. ʼAdām человек —к ʼǎdāmā глина.Ср. гл. I, с. 28, пункт Г. Ср. выше, с. 27, № 6 в перечне афразийских метонимий творения, корень, *yṣr.


[Закрыть]Всякое изображение предмета, подобно его имени, входит в один семантический ряд с самим предметом и потому равнозначно ему. Иногда предполагается вдыхание «дышка» (души) в неодушевленное создание. [222]222
  Быт. 2:7.


[Закрыть]Ср. обряд «отверзания уст» мертвеца или статуи для придания им жизни (в Египте), называние статуи с тою же целью (Шумер). «Жизнь» входит в семантический ряд «дыхания → крови»: ассоциативно-тропическое осмысление непосредственного наблюдения – жизнь «уходит» вместе с дыханием и/или кровью. Ассоциация «крови» также со «смертью» объясняет оскверняющую магию крови: женщина во время менструаций «нечиста» и нередко должна быть заперта в темном помещении, чтобы не осквернить полей или Солнца, роженица «нечиста», убийца «нечист» – требуется магическое очищение. Уже упоминалось, что в Месопотамии казнить женщину можно было только без пролития крови. Все это не имеет ничего общего с этическим осуждением убийства: такого осуждения не могло быть и не было в архаическом обществе.

Но как сказано, «кровь» входит в один семантический ряд не только со «смертью», но и с «жизнью». Отсюда очень важный космогонический мотив – принесение богами в жертву первочеловека, или одного из своей собственной среды, [223]223
  Например, жертвоприношение Пуруши в «Ригведе» (10, 90) у индийцев, бога Кингу в вавилонской мифологии и т. д.


[Закрыть]или одним из них – самого себя: [224]224
  Например, в тольтекской мифологии (Мексика); см.: Леон-Портилья. – МДМ, с. 438. Ср. выше об Одине у скандинавов. Интересно, что космогоническое значение самоповешения Одина стерлось в скандинавской мифологии и остается ничем не оправданным и необъясненным.


[Закрыть]все элементы неупорядоченного космоса были заключены в теле жертвы, и жертвоприношением завершилось сотворение упорядоченного космоса. Совершенно то же самое в скандинавской мифологии, где боги приносят в жертву йотуна (великана) Имира (Ýmir), возникшего из холода и тепла, – с тем чтобы сотворить из его тела вселенную. [225]225
  Индийский Пуруша – определенно мужчина (создание женщины – нередко особый акт, ср. Быт. 2:21–23), но скандинавский Имир, возможно, двуполый (<др. – герм. *iumijaz < и.-е. *iemo– близнец).Ср. также близнецов Yama и Yamī в индийской мифологии, тоже первоначально перволюдей (Яма должен умереть и стать «первым мертвым» и главой Преисподней); ср. также тольтекского двуполого бога-творца и т. п.


[Закрыть]В довольно позднем вавилонском мифологическом тексте («Энума элиш» – ANET, с. 67, стк. 137) рассказывается, что богиня старшего поколения Тиамат – «Море», восставшая против младших богов, была расколота, «как раковина», надвое для создания верхнего и нижнего миров. Ее супруг Кингу (ни его происхождение, ни этимология его имени неясны) был принесен богами в жертву, и из глины с его кровью были созданы люди. [226]226
  ANET. VI, с. 68, 29–33.


[Закрыть]

Более архаичный вавилонский миф (ANET, с. 99–100) излагает дело иначе: Мами (Нинту), богиня-творец, по желанию богов создает из глины первочеловека Луллу, но говорит, что «[оживить его] мне не можно» (ittija lā nāṭū). Тогда Энки говорит богам о необходимости «очищения» богов, для чего «пусть убьют одного бога» и пусть Нинту «смешает его плоть и кровь с глиной». В результате создано четырнадцать маток, и семь из них рождают мужчин и семь – женщин. [227]227
  В скандинавской мифологии (МЭ, с. 30, 63), наоборот, девять сестер рожают одного ребенка – бога Хеймдалла, создателя людей (по «Прорицанию провидицы», 1), а Хеймдалл зачинает предков разных социальных положений (по «Песнопению о Риге» – СЭ, с. 9, 159 и сл.). Имя Хеймдалла, возможно, означает «делающий мир (heim-) пышным, обильным» (?) – корень сказуемого в германских языках вымер (но ср. греч. thallō). В поздней скандинавской традиции (уже в песнях СЭ) Хеймдалл – лишь нечто вроде привратника мира богов. Его женским парэдром, видимо, являлась богиня Мардёлль («делающая обильным[?] море») – позже она отождествлялась с Фрейей.


[Закрыть]У тольтеков кости погибших людей предыдущего космического века кладутся в глиняный сосуд и оживляются кровью из фалла верховного бога Кетсалькоатля. [228]228
  Леон-Портилья (МДМ, с. 439).


[Закрыть]Заметим, что миф о человеческом жертвоприношении или пролитии крови, необходимых для сотворения мира, не связан с каким-либо этносом или лингвистической семьей, но только с семантическим рядом «жизнь – кровь – смерть». Также и другие типы мифов не имеют определенной этнико-лингвистической привязки, но только привязки социально-психологические и экологические.

Нередко вначале сотворяются неполноценные создания (уроды, чудовища, титаны) или же создания непарные: первый блин комом, и начальное совокупление происходит «не по правилам» – так, по-видимому, в шумерском мифе об Энки и Нинхурсанг, в японском – об Идзанаги и Идзанами (Э. Дейл Сондерс – МДМ, с. 911 и сл.) и во многих других. Наконец создается пара, и начинается попарное размножение (так в космогенезе, так и в антропогенезе). Вообще принцип дискретной бинарности пронизывает все мифологическое мышление, и это, по-видимому, заложено глубоко в физиологии мозга. Сюда относятся противопоставления «черное – белое», «верх – низ», «горячее – холодное», «вареное – сырое», «да – нет», «добро – зло», «свое – чужое», «срединное – наружное» и т. д. до бесконечности: архаическое мышление бинарно, а не диалектично (см. об этом у Леви-Стросса, passim). Сюда же, возможно, относятся и многочисленные близнечные мифы.

Эти мифы, по-видимому, не связаны специфически с каким-либо из перечисленных выше типов социально-психологических побуждений. Рождение близнецов в архаическом обществе рассматривалось как некое нарушение нормального миропорядка, и потому предвещающее необычные и нередко зловещие, конфликтные события; множество близнечных мифов связано с этой особенностью древней психологии. Но нередко они подчиняются общей бинарности мышления и связываются, например, с симметричной сменой периодов – дня и ночи и особенно природных сезонов, плодородного и неплодородного: шумерские Эмеш и Энтен – «Лето и Зима», греческие Диоскуры, «юноши Зевса» (= Неба) – Кастор и Полидевк, [229]229
  В дошедших до нас вариантах мифа они сведены до статуса героев-предков; Елена, которую они освобождают, – как известно, «дубль» Афродиты (и Персефоны? Как известно, у шумеров Инана – «дубль» Эрешкигали).


[Закрыть]освобождающие из «плена» (вероятно, первоначально из Преисподней) свою сестру Елену и поочередно пребывающие по полгода то на Олимпе, то в Преисподней, шумерские брат и сестра Думузи-пастух (Лето) и Нгештинана-лоза (Зима), имеющие ту же судьбу (см. примеч. 40), скандинавские брат и сестра Фрейр и Фрейя или (сводные!) братья Бальдр и Вали: один – обреченный на Преисподнюю, другой – лишь поклявшийся за него отомстить (но первоначально, вероятно, ходивший за ним в иной мир) [230]230
  См. в СЭ «Прорицание провидицы», 32–33; МЭ, с. 34.


[Закрыть]и пребывающий в обители богов, библейские братья Каин-кузнец (и землепашец) и Авель (пастух) [231]231
  Быт. 4 (текст «Яхвиста»). Здесь Каин – землепашец; что он – кузнец, вытекает отчасти из этимологии его имени, отчасти из его «неоседлости» (Быт. 4: 14–15), отчасти по наличию варианта Каина – кузнеца Тубал-Каина (Быт. 4: 22).


[Закрыть]– в двух последних мифах семантики круговорота растительности непосредственно не дано – возможно, она утеряна: ср. также индийских divō napātau внуков неба– Ашвинов, или Насатья, божеств утра и вечера, и т. д. Близнецами, дневным и ночным, являлись греческие (субстратные) Аполлон и Артемида и др.

Иногда, однако, эта простая бинарность переходит в довольно сложную структуру. Так, например, в египетском мифе Геб-«Земля» и Нут-«Небо» порождают близнецов Сетха (Сутаха) и Осириса – бога пустыни и бога плодородной земли – и близнецов Нефтис и Исиду. Но хотя Нефтис трактуют как супругу Сетха (это необходимо для дальнейшего – и позднейшего – спора Сетха с сыном Исиды Гором о праве наследования), никаких мифов о брачных отношениях Сетха и Нефтис нет (да и что может проистечь от брака с богом пустыни?). Иное дело Исида и Осирис. Но в принципе Нефтис и Исида – другая, особая бинарность, лишь приуроченная к первой: это противопоставление богини-«резндентки» (Нефтис, егип. nb. t ḥw. t госпожа дома/двора,ср. ее роль одной из супруг Осириса в тексте «Плач Исиды и Нефтис») [232]232
  Матье М. Э.Древнеегипетские мифы, с. 95.


[Закрыть]и богини-воительницы Исиды, егип. is.t, (что странным образом означает трон, сиденье;почему так – неясно). Исида – богиня бродячая, скрывающаяся, колдунья. Исиду отличает от многих или от большинства других дев-воительниц то, что она все же рожает солнечного бога Гора – правда, зачинает его она от мертвого Осириса. [233]233
  Там же, с. 117. Заметим, что «оживляемый» Осирис изображается все же в виде запеленатой мумии, хотя и итифаллическим (например: Troy L. Patterns of Queenship, с. 27, рис. 10). Еще см. ниже, примеч. 155.


[Закрыть]Этот эпизод вводит начало важнейшего для египетских верований мифа о соперничестве Гора с Сетхом, но оно связано с династической (!) проблемой наследования от брата к брату (Осирис – Сетх) или от отца к сыну (Осирис – Гор) – и поэтому не кажется особенно архаичным. [234]234
  Матье М. Э.Древнеегипетские мифы, с. 103 и сл.


[Закрыть]

Осирис – несомненный бог плодородия. На изображениях мы видим, как злаки произрастают из мумии Осириса. [235]235
  Там же, с. 57, рис. 31; в той же книге библиография ко всем упоминаемым ниже иллюстрациям; есть изображение Осириса, сделанное из зелени, прорастающей из земли, с. 56, рис. 30; гробница и трон его окружены растительностью, с. 55–56, рис. 27–29.


[Закрыть]Что он – бог плодородия, видно и из его противопоставления Сетху, богу пустыни. Что он – умирающий бог, тоже ясно; убитый Сетхом, как все боги такого типа, он уходил в Преисподнюю, которой первоначально правил бог-шакал Анубис. Но в отличие от других умирающих богов растительности, лишь поглощаемых Преисподней, Осирис сам становится царем Преисподней, вершащим в ней суд. По обычной структуре мифов о богах плодородия, он должен был вернуться на землю, скорее всего оставив вместо себя заместителя в Загробном мире. Однако с воскресением Осириса дело обстоит не так просто. Победив бога пустыни, сын Осириса Гор является к отцу (текст представляет собой извлечения отдельных отрывков из «Текстов пирамид» в компоновке М. Э. Матье):

«О Осирис, Гор защитил тебя! Гор приходит к тебе, он освобождает твои пелены и сбрасывает твои узы… Гор дал тебе свое Око… Гор соединил тебе твои члены, он собрал тебя, и нет недостающего у тебя. Тот схватил для тебя твоего врага, обезглавленного вместе с подвластными ему, и никто не пощажен… Встань! Ты дал свою руку Гору, сделал он так, что ты стоишь… Удали песок со своего лица, поднимись на своем левом боку, обопрись на своем правом боку, подними свое лицо, посмотри на то, что я сотворил для тебя! Я – твой сын, я твой наследник, я возделал тебе полбу, я вспахал тебе ячмень!.. Пробуждается Осирис, просыпается бог усталый, встает бог, овладевает бог своим телом…»

Мы имеем и изображение того, как Осирис поднимается на своем ложе ( Матье М. Э.Древнеегипетские мифы, с. 114, рис. 39).

Однако он не возвращается к живым, а остается судьей Загробного мира (табл. XXIII). Но следует обратить внимание на рис. 29 (с. 56 в книге Матье): на нем – изображение гроба Осириса, что видно не только из авторской подписи к рисунку, но и из египетской приписки к самому изображению. Однако на ложе покоится мумия не Осириса, а… его сына Гора. Гробница изображена прорастающей растениями, и мертвец, следовательно, накануне воскресения. Таким образом, залогом Осириса в Преисподней, видимо, остался сам Осирис – только уже не как мумия, а как активно действующее существо и судья, а воскрес он в виде своего сына Гора. Недаром в коронационной мистерии фараонов умерший фараон отождествляется с Осирисом, а живой и воцаряющийся – с Гором. Сам Гор в приведенных изречениях является не только животворящей силой (через свое Око), но и непосредственно дарующим полбу и ячмень. Однако функции бога Гора не поддаются простому социально-психологическому декодированию, с одной стороны, потому, что образ сокологолового Гора, сына Осириса в Исиды, неразрывно слился с образом другого, тоже сокологолового Гора Бехдетского (Матье, с. 123) – сына и защитника солнечного бога Ра' против его врагов; и кроме того, культ того и другого Гора слился с культом царя.

Мы уже упоминали, что разлив Нила в Египте не входил в семантический ряд «совокупление – зачатие». Период засухи, сменявшийся внезапной волной идущих с юга красных вод нильского разлива, имел иной principium volens, связываясь с уходом в Нубию либо богини Хатхор, либо свирепой львиноголовой богини-Тефнут или Сехмет – и возвращением ее в Египет, опьяненной таинственным красным напитком.

Помимо осирического мифа важнейшей для сохранения миропорядка мифологемой было в Египте представление об «оживлении» и «возрождении» того же персонажа (божества или царя) путем нового его рождения. Поэтому здесь наряду со старшей богиней-матерью (например, Хатхор) действует и младшая богиня-мать (например, Маʽат), [236]236
  Весь этот комплекс вопросов подробно разобран в книге: Troy L. Patterns of Queenship. Заметим, что mʽtозначает истина, справедливость.


[Закрыть]магически содействующая не только порождению наследника, по и возвращению прежнего царя. Эту младшую богиню-мать не следует смешивать с богиней-воительницей (например, Сехмет, богиней-львицей).

* * *

Метонимически-ассоциативное осмысление причинно-следственной связи как principium volens не означает автоматически всесилия этой воли (на которую и человеческий социум пытается влиять); а значит, может и даже должно создаться представление о «противоволе», т. е. о principium volens, противостоящем благоприятному людям principium volens. Так возникают сверхъестественные существа, враждебные богам, которые также группируются по поколениям, функциям и побуждениям, которым они противостоят. Они могут составлять особый мир, противостоящий мирам богов и людей.

Одновременное существование трех или четырех миров (Небо, Средний мир, Земля, Преисподняя) обычно для почти всех мифологий. Но для скандинавской мифологии характерно совершенно особое представление не о «трех» (или «четырех»), а о «семи» или «девяти мирах», существующих одновременно и населенных людьми, асами, ванами, [237]237
  Ноатун, обиталище морского вана Ньёрда, – не мир его, а «двор» или «хутор» (букв. «двор ладей»). Однако и Асгард, обиталище асов, одновременно и дом (или двор), и один из миров.


[Закрыть]альвами светлыми и темными, йотунами, двергами (карликами), вероятно, морскими существами, а также мертвыми (Нифльхейм, Хель). [238]238
  «Девять миров» («Прорицание провидицы», 2) нигде не перечислены поименно. Из разных источников известны разные миры, например Gorhheimr мир богов,Mannheimr мир людей(«Сага об Инглингах») и Niflheimr мир мертвых.Небо может называться Uppheimr Верхний мир(в противоположность undirheimar нижним мирам;есть и Upphiminn Верхнее небо), Vindheimr мир ветра,Sólheimr мир солнца(или подсолнечный мир?); по отношению к обитателям Срединного мира различаются Midhgardhz Срединный двор иUtgardhr Наружный двор.По обитателям различаются Ásgardhr двор асов,Nóatún двор ладей,обиталище ванов, Jótunheimr мир йотунов,Alfheimr мир альвов,Muspellheimr огненный мири Hеl Преисподняя, смерть.Правильнее сказать, что число «миров» неопределенно и число «девять» – магико-поэтическая условность. По-видимому, божественные триады, семерки, девятки, дюжины имеют какое-то особое значение; по этому вопросу существует обширная литература, но, как кажется, вполне убедительного объяснения нет. Так, по одному из объяснений, священное число «семь» истолковывается как сложение трех миров (которых, однако, как мы видели, может быть и четыре и даже девять) и четырех сторон света, т. е. явлений, однопорядковость которых не очевидна.
  Однако Я. В. Васильков замечает по этому поводу, что существует такой архаический культурный контекст, в котором четыре стороны света и три вертикальных деления мира выступают именно как однопорядковые элементы. Этот контекст – те самые ритуалы при центральном столбе, о которых см. главу I, с. 52. В архаическом обряде ваджапея древнеиндийский царь поднимался по трем ступеням лестницы на вершину столба (прочно ассоциировавшегося в сознании индийцев с трехчленным вертикальным делением мира при его сотворении – «тремя шагами Вишну») и там обращал лицо последовательно к четырем сторонам света. В эпическом повествовании, имплицитно отражающем подобный же обряд («Махабхарата» III, 39–45), герой Арджуна, последовательно поклонившись божествам сторон света, возносится затем в небесный мир Индры. Во множестве архаических обрядов круговой обход центрального столба сочетается с подъемом на его вершину. Это, по-видимому, обрядовая универсалия, связанная с архаическими представлениями о строении космоса и метафорически выражающая идею «подчинения» себе «всего мироздания». Я. В. Васильков замечает также, что обряд, содержащий восхождение на три ступени и поклоны на четыре стороны света, существует и в других культурах, весьма отдаленных от древней Индии. Приводимые им факты показательны, но, как и другие предлагавшиеся интерпретации, все же до конца не разъясняют загадку «священных чисел». Священное число «семь», во всяком случае, очень часто встречается в мифологических и фольклорных сюжетах, которые трудно увязать со структурой мироздания. «Священная» семерка – явление, видимо, настолько древнее, что вряд ли правильно связывать ее и с семью планетами, тем более что большинство мифологических семериц не имеет отношения и к астральным явлениям. Кроме того, как без натяжки истолковать магическое значение чисел «9» и «12»? Как «3*3», «3*4»? Почему они должны умножаться? И. Г. Левин указал нам на большую литературу вопроса, но ее рассмотрение должно быть отдельной задачей.


[Закрыть]Это, как нам предложила считать О. А. Смирницкая, следует – как и уникальные особенности египетской мифологии – связать с экологией среды обитания. Норвежцы и исландцы – земледельцы, скотоводы, рыбаки и мореходы – заселяют лишь узкую, прерывистую зону растительности по побережьям и вверх по долинам, которая только и воспринималась как мир людей. Он окружен, одной стороны, миром моря и за морем – неким «внешним миром», Утгард, а с другой – миром или даже мирами гор, где есть свои не освоенные людьми долины, озера и т. п. Это Йотунхейм, мир йотунов, живущих внутри скал, на «видде» – плоскогорье, знакомом оленеводам-саамам («финнам», которые недаром считались колдунами), но совершенно безвестном для скандинавского оседлого населения. Видимо, надо еще отличать враждебный скальный мир йотунов от благодетельных горных недр – мира двергов и темных альвов; а есть еще отдельные миры леса и горной тундры. Это ощущение жизни на краешке горной, лесной и морской стихий и позже всегда было очень живо у скандинавов. Почему миров все-таки получается семь или девять – это другой вопрос, относящийся к еще не понятой нами магии чисел, но существенно, что скандинавский космос – многомирный. Поэтому эквивалент титанов в скандинавской мифологии – йотуны – не предшествуют миру богов, а сосуществуют с ним.

Это было некоторое отвлечение в сторону – вернемся к более обычному трехмерному мифологическому космосу.

Либо сам первобог, либо последующие сотворенные божества создают «подмостки» для мировых событий, разделяя первомир надвое (третий мир образуется в промежутке между ними). Если представляется, что Небо и Земля существовали уже до творца нынешнего мира, то этот истинный творец должен прекратить конкурирующее, «неблагоприятное, неправильное» творение (мифологема, широко распространенная в Старом и Новом свете): Урана кастрируют, [239]239
  Та же судьба постигает бога неба Ану в хурритской (но не в вавилонской) мифологии.


[Закрыть]бог воздуха Шу поднимает Нут с Геба, бог-громовержец Индра также разделяет брачную пару Неба и Земли (небо и земля – нераздельные – еще ранее уже могли быть созданы, чаще всего из водной бездны: в Египте – Атумом, в Индии, видимо, Варуной). Атум – световой или даже солнечный бог, творец par excellence в одном из вариантов египетской мифологии; в другом варианте творец – Птах (Ptḥ), не имеющий другой функции, кроме «творения», «открывания» (афраз. *ptḥ). [240]240
  «Открывание» в одном семантическом ряду с «оживлением» – ср. выше об «отверзании уст» (или глаз).


[Закрыть]

Борьба творцов «нашего» мира с творцами «старого» мира или с возможным «конкурирующим» миром наиболее ярко и причудливо рисуется в хурритских мифах, дошедших до нас по большей части в хеттских переводах и переложениях. [241]241
  ANET, с. 120 и сл.; Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии. М., 1971. К сожалению, в переводе-пересказе Вяч. Вс. Иванова лакуны оригинала не обозначены.


[Закрыть]Хурритское происхождение их не подлежит сомнению, так как все названия местностей в них хурритские и названия богов – хурритские или заимствованные из аккадского в хурритский.

В древнейшие времена – сообщает одна песнь – был бог Алалу (или Алала; возможно, бог злаков), а Ану, бог Неба, возглавлял других богов и в то же время прислуживал Алалу. На девятый год (век?) Ану сразился с Алалу, и тот упал в темную землю. Ану воссел на его престол, и могучий Кумарве («тот, что [бог] куммийцев» – «олимпийцев» хурритского пантеона) прислуживал ему. На девятый год (век?) Кумарве сразился с Ану, и тот улетел птицей на небо. Но Кумарве нагнал его, откусил ему детородные части и проглотил их, а самого Ану сбросил с неба. Ану проклинает Кумарве, крича ему, что он, Ану, обрюхатил его богом-громовником (= Тешшубом), рекой Тигром и славным Тасмисом (богом-близнецом или оруженосцем громовержца). Затем Ану скрылся на небесах, а Кумарве начал выплевывать богов. (В этом месте текст поврежден, и кажется, что выплюнуть бога-громовника Кумарве не удается. Следует неясный и длинный пассаж, посвященный тому, как и каким путем удается богу-громовержцу выйти из тела Кумарве; возможно, он вышел через его череп.)

Вторая поэма, «Песнь об Улликумми», [242]242
  Güterbock Н. G.The Song of Ullikummi. – Journal of Cuneiform Studies. 1951, V, c. 135 и сл.; 1952, VI, с. 8 и сл.


[Закрыть]рассказывает о попытке старшего бога – Кумарве отомстить младшему – громовнику и его миру. Она содержит еще больше элементов чудесного и, как полагает Н. Б. Янковская, построена на вызывании шутовского страха и шутовской разрядки. Кумарве задумывает свергнуть громовержца; надев свои крылатые башмаки, [243]243
  Эта обувь, напоминающая обувь Гермеса у греков, – главное средство передвижения хеттско-хурритских богов наряду с колесницами, запряженными быками.


[Закрыть]он покидает свой город Уркиш (в верхней долине Тигра); в холодном озере (совр. Гёльджюк?) он находит гигантскую скалу и совокупляется с ней пятнадцать раз. (Следует лакуна.)

Океан, жалуясь на сотрясение своего дома и страх своих слуг, посылает своего вестника Импелури пригласить Кумарве на пир. На пиру ради его ублаготворения для Кумарве «скамью ставили, пищи и питья ему несли, несли». Продолжается ритмическое описание съедения пищи и питья вина. (Опять следует лакуна.) Ночью (?) богини судеб и материнства приносят ребенка к Кумарве и, по обычаю, кладут его на колени отцу для нарицания имени; но ребенок встает из его тела как пик (острие меча?). Кумарве торжественно нарекает его «Улликумми» («Разрушитель Кумме», т. е. «Олимпа», града властвующих богов, и прежде всего громовержца). Ему поручается подняться до небес, стереть Тешшуба в соль и растоптать, как муравья, Он должен развеять богов с неба, растолочь их, как горшки. Но пока он не вырос, никто из богов не должен его видеть. Кумарве вызывает демонов Ирширра, а те уносят Улликуми в глубь земную и помещают его на бок (или плечо?) атланта Упеллури, на котором покоится мир. Однако до этого Ирширра показывают ребенка богу Эллилю, и тот обнаруживает, что он каменный. На плече Упеллури Камень «рос, рос, рос» со страшной быстротой и наконец выставился из воды: воды моря опоясали его. С ужасом видит его бог Солнца и идет в дом Тешшуба, но там отказывается от еды и питья и советует богам бежать на небо.

Сестра Тешшуба, Иштар (хурритская Шавушка), упрекает богов за бегство и уводит их на священную гору Хази (Цапану западных семитов). Боги оплакивают свою судьбу, а Шавушка пытается пленить Улликумми своими чарами и пением. Из моря (от ее пения?) восстает Великая Волна и говорит богине: «Перед кем ты поешь… этот человек глух и не слышит, этот человек слеп и не видит, и нет у него милости. Иди, Иштар, зови твоего брата, пока (Камень) не осмелел, пока голова его не окрепла».

Боги золотят рога и хвосты своим упряжным быкам, готовясь вновь напасть на Камень, – начинается грандиозное сражение богов и стихий – безуспешное, если мы правильно судим по разрушенному тексту. Улликумми вырастает еще более, закрывая дворцы богов. За шумом богиня Хебат, жена Тешшуба, не слышит исхода битвы – не слышно ни зычного голоса супруга-громовержца, ни голоса Шувальятти (видимо, бога Преисподней). Посланная Хебат служанка не может найти дороги. Тасмис, спутник Тешшуба, надев крылатые сапоги, поднимается на высокую башню и приказывает Хебат от имени Тешшуба спрятаться в укромном месте, пока не настанет срок его победы. Не подхвати богиню служанка, она бы свалилась с крыши дворцовой башни, ее держали за руки, пока вестник не проговорил своей речи и не скрылся.

Боги советуются, на какие горные хребты им укрыться: царства богов больше не будет. Но тут Тасмис, друг и брат Тешшуба, надоумил его отправиться с ним к премудрому богу первичных вод Эйе, скрывающемуся в бездне Апсу. Однако перед Эйей им придется преклониться двадцать пять раз. Эйа обращается к атланту Упеллури: не знает ли он чего-нибудь о чудовище? Тот отвечает: «Когда на мне построили небо и землю, я не почуял ничего. Когда пришли и откололи небо от земли колуном, я не почуял и этого. А теперь я чую: что-то в правом плече болит, но кто он, этот бог, я не знаю».

Тогда Эйа просит «прежних богов» достать из старинных хранилищ пилу (?) или древний кривой меч, которым небо было когда-то отрезано от земли. Эйа решает отрезать подошвы Улликумми. (Далее идут отрывочные фрагменты, из которых видно, что боги продолжают сражаться с Улликумми – может быть, с большим успехом? Но последняя таблица поэмы с ее развязкой не сохранилась.)

Н. Б. Янковская полагает, что битва должна была кончиться внезапным падением Улликумми и общим ликованием богов и людей. Она замечает также, что хеттский поэт вложил в свое произведение большое мастерство – здесь и повторы: ел, ел, ел, рос, рос, рос; здесь и ономатопоэтическое воспроизведение шипения Великой Волны и т. п. Поскольку хеттские ономатопоэтические эффекты построены на морфосинтаксических повторах memiskinzi… ishaniskisi… sunneskisi… и т. п., постольку нет ничего невероятного в том, что уже и в урритском оригинале – а такой, несомненно, был – тоже были подобные морфосинтаксические повторы, например – oztaez, – estaez и т. д.