Текст книги "Кто придет на «Мариине»"

Автор книги: Игорь Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Клинген устроился в шезлонге рядом. Было очень тихо, и голос Бремона, хотя он и говорил почти шепотом, звучал отчетливо:

– Мы здесь, во Франции, да и не только во Франции, возлагаем на «Союз бывших офицеров» большие надежды. Вы, немцы, должны начинать, как и в тридцатые годы.

– Но у нас мало сил, – возразил Клинген.

– Не так уж мало, – не согласился Бремон. – По моим сведениям, проживает около четырехсот тысяч бывших эсэсовцев и есть такие организации, как «Немецкое социальное движение», «Немецкий блок», землячества, наконец, Национал-демократическая партия… Вы только начните, а мы поможем: в Италии есть «Итальянское социальное движение», во Франции – ОАС, в Англии – «Британский союз», в Голландии – «Нидерландские архивы консервативной революции», в Норвегии – «Северное единение». Если мы объединим свои силы, то можем рассчитывать на успех.

– И тем не менее этого недостаточно, – в раздумье проговорил Клинген.

– Вы забываете о том, что в каждой стране у нас есть мощный союзник – армия. Когда вы будете в Италии, поговорите с полковником Кане. Только случайность помешала военным захватить власть в этой стране, но она помешала сегодня, а завтра…

– Однако военные могут потребовать слишком большую плату за участие в перевороте.

– Они ее получат.

– Власть?

– Зачем же? Получат огромную армию, неограниченные средства на вооружение…

– Но армия подчиняется правительству, а добиться сейчас большинства в правительстве… Это, по-моему, нереально.

– Ну что ж, перейдем к реальности, – сказал Бремон. – Если мы не можем добиться большинства в правительстве, то в нашей власти изменить его состав. Вы помните, конечно, историю короля Александра и министра Барту[31]31
  Король Югославии Александр и французский министр иностранных дел Барту были убиты фашистами в 1934 году.


[Закрыть]. Сегодня Америка подает нам достойный пример…

– Вы имеете в виду Кеннеди?

Бремон не стал прямо отвечать на этот вопрос. Он спросил:

– А как вы думаете? Для чего у нас спортивные клубы или ваши «Группы порядка»? Не для того же, в самом деле, чтобы молодые люди занимались спортом?..

Появление Маргарет прервало их разговор.

– Шеф! Это вы? Я вас всюду ищу. Я очень виновата перед вами… Я совсем забыла о своих обязанностях переводчицы…

Эллинг слегка качнулась.

– Ужасно кружится голова, – сказала она.

– Вы здесь, кажется, без машины? Возьмите мой «ягуар», – предложил Бремон. – Машину оставьте у отеля, завтра шофер заберет ее.

– Спасибо, мосье Бремон…

Через несколько минут Клаус и Маргарет были уже на пути к Парижу, который, как Млечный Путь, светился впереди мириадами точек.

– Я плохо себя вела? – борясь с дремотой и опьянением, спросила Маргарет.

– Не мучайте себя, поспите, – предложил он.

Этих слов она, наверное, уже не слышала…

Около «Байярда» он разбудил ее, открыл дверцу, помог выйти. У портье Клаус взял ключи, и они поднялись в лифте наверх. Когда он подвел ее к номеру, она взяла его за руку. Он отпер дверь, пропустил ее и зашел следом.

– Клаус, я была бы в отчаянии, если бы вы сейчас оставили меня одну, – сказала она и пошла в ванную комнату.

* * *

Номера Клингена и Эллинг соединялись внутренней дверью. Он попытался уснуть, но разговор с Бремоном не выходил из головы. Организации, которые называл книгоиздатель, были известны Клингену, но об истинном назначении спортивных клубов он услышал впервые. Значит снова террор, как в тридцатые годы!.. Не случайно же Бремон вспомнил Америку…

Послышался легкий шум открываемой двери, Клаус притворился спящим. Глаза его были закрыты, но слух обострен. Он слышал, как Маргарет подошла к нему, остановилась, и рука, пахнущая жасмином, коснулась его лица. Прикосновение было очень нежным и не могло разбудить крепко спящего человека. Кажется, ему удалось ее провести.

Маргарет осмелела, подошла к столу, задержалась около него. Что ей там нужно? Когда Маргарет стала рыться в его вещах, в шкафу, он приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел ее. Окно было незашторено, и лунный свет хорошо освещал комнату. Эллинг, наклонившись над чемоданом, осторожно перебирала его рубашки, ощупывала дно… Одно мгновение Клинген совсем было решил встать и заставить ее убраться отсюда: «Припугнуть!..» Но тут же отверг эту мысль: «Нет, лучше понаблюдать».

Наконец Маргарет направилась к выходу и очень осторожно, как это мог бы сделать только трезвый человек, прикрыла за собой дверь. Все стихло.

Значит, за ним следили! Теперь было ясно, что это не просто проверка, которой он подвергался не раз… Когда же началась эта слежка и что могло послужить поводом? А главное, как близко они подошли к нему?.. Нужно было принимать решение.

Зейдлиц первым назвал ему имя Питера Гарвея и прямо указал на его возможную связь с Маргарет. Но знал ли он больше того, что сказал?.. Не в правилах Зейдлица выкладывать все, что он знает, и, скорее всего, эта старая лиса кое-что утаила, но что?

Маргарет Эллинг работала в издательстве с момента его основания. Клаус не раз замечал, как она пыталась привлечь к себе его внимание: не то чтобы соблазняла его, но в ее поведении были тысячи мелочей, которые говорили о том, что она интересуется им. Интересовалась ли она им как богатым женихом, или это было уже задание Питера Гарвея?

Клинген не мог также не заметить перемены, которая произошла с Маргарет в последнее время. Это началось в тот весенний день, когда, придя в издательство, он застал Маргарет в подавленном состоянии. Косметика не могла скрыть того, что она плакала. Это было так непохоже на Эллинг. В тот же день Маргарет по рассеянности подала на подпись Клингену не ту бумагу.

– Что с вами, вы не заболели? – участливо спросил он.

– Да, да! Я чувствую себя очень плохо. Отпустите, пожалуйста, меня сегодня…

Это была пятница. А в понедельник она явилась на службу такая же уверенная в себе, как всегда. И все-таки Маргарет стала несколько иной…

Что заставило ее пойти на службу к Гарвею? Оскорбленное самолюбие? Деньги? Принуждение? Для оскорбленного самолюбия у нее, пожалуй, не было причин. Самым простым ответом было бы – деньги. Она знала им цену. Но тогда почему – слезы?.. Возможно, ее принудили. Принуждение плюс деньги? Но чтобы принудить, надо «зацепить» человека. Что могла совершить Маргарет такого, что отдало ее во власть Си-ай-си? На этот вопрос Клинген не мог ответить.

Если бы он знал это, если бы он смог склонить ее на свою сторону, то, возможно, добрался бы до главного: интересуется ли им Си-ай-си как человеком Зейдлица и теми документами, которые он получит в Австрии, или они подозревают, что он – советский разведчик? Но попытка склонить Эллинг на свою сторону может обернуться против него.

Если Си-ай-си интересовалась им как человеком Зейдлица, то почему тогда Питер Гарвей расспрашивал о нем Митчела Эскина?

Его сведения о тайных планах фашистских партий и союзов были очень важны. Но, как правило, они не требовали немедленной отправки, как это было в годы войны. Теперь сведения, которые он добывал, оставались свежими довольно долго.

Обычно Клаус оставлял сведения в тайниках. Тайник он выбирал за городом и пользовался им только один раз. В рекламном информационном бюллетене издательства Клинген, пользуясь шифром, сообщал местонахождение тайника: расстояние до него, ориентиры. Читатели же находили в бюллетене только сведения о новых книгах. Таким способом Клинген иногда сообщал и сами сведения, но только очень короткие.

О том, что они попали по назначению, Клаус узнавал из сообщения одной открытой радиостанции. Он слушал эту радиостанцию по средам по обыкновенному приемнику, которыми были забиты все магазины Кельна. Ничего не значащие фразы «Лучше поздно, чем никогда», «Кто посеет ветер – пожнет бурю» или что-нибудь в этом роде означали: «Все в порядке! Материал взят. Благодарим!»

Перебирая в памяти все возможные пути, которые могли привести к нему Гарвея, Клинген пока ничего не находил.

Глава девятая

Полицейский «фиат» комиссара Клуте на вид неказистый, но у него сильный мотор, что очень важно, когда нужно за кем-нибудь гнаться.

Пока еще Клуте гоняться ни за кем не приходилось. Гонки часто показывали по телевидению в так называемых криминальных фильмах. Если верить этим фильмам, то полиция только и делает, что гоняется на автомобилях за преступниками. Недавно Клуте смотрел такой фильм. Каких только гонок там не было: и на лошадях, и на вертолетах, и на глиссерах, и, конечно, на автомобилях. И хотя жизнь и работа полицейского комиссара была совсем не похожа на ту, которую показывали в кино, Клуте любил смотреть такие фильмы. Они давали ему какую-то душевную зарядку, и на свою службу он смотрел тогда как бы со стороны и оценивал ее по-новому.

При этом Клуте был честолюбив и настойчив. Поэтому даже после того, как его начальник, советник юстиции Фрайбергер, посоветовал оставить дело Кемпки, подчеркнув, что это просто несчастный случай, комиссар втихомолку продолжал плести паутину. Он установил, что Шрот, который отрицал знакомство с Розенкранцем, дважды звонил бывшему гаулейтеру: первый раз за три дня до гибели Кемпки, второй – через день после истории с Мирбахом и Факом.

Несомненно, Розенкранц и Шрот знали друг друга, но скрывали это. Во всяком случае, скрывал Шрот.

На берегу озера Клуте нашел пустую гильзу от патрона. Она закатилась под оголившийся корень старой сосны, и следовало бы предположить, что ночью тот, кто собирал гильзы, чтобы не оставить следов, мог ее не обнаружить. Комиссар узнал, что ружье такого калибра есть у Шрота.

Необходимо было также установить, кто приезжал к леснику на машине, масляные следы которой он тогда обнаружил на асфальтовой дорожке у гаража.

Похоже, что Розенкранц был не последним винтиком в этом деле. Настало время встретиться с ним.

На перевале Клуте остановил свой поцарапанный с правого бока «фиат» и зашел в маленький ресторанчик с открытой верандой.

При исполнении служебных обязанностей он не разрешал себе выпить даже пива, хотя очень любил горьковатое «королевское», дортмундское пиво. Клуте заказал омлет и бутылку кока-колы.

Время близилось к полудню, и солнце грело очень сильно. К самому ресторанчику подступал луг, густая, сочная трава манила своей свежестью и прохладой. Клуте не удержался от того, чтобы четверть часика не поваляться на траве, а заодно еще раз продумать свой разговор с Розенкранцем.

Родители комиссара были крестьянами, и потому, наверное, его так волновали запахи земли. Он с жадностью впитывал пряный запах подгнивших прошлогодних листьев, едва уловимый аромат больших красных маков и запах земли, которая почему-то пахла сыром и табаком.

Старики часто писали ему, звали в деревню, но он неизменно отвечал им отказом. Теперь, когда он получил самостоятельную, интересную работу в полиции, не могло быть и речи о возвращении к крестьянскому труду.

В полиции была не только работа, но и власть над людьми. Клуте всегда этого не хватало. В школе из-за маленького роста он был одним из тех, кем помыкали более сильные ребята. С девушками тоже не везло. Ему нравились рослые. А стоило разок-другой пройтись с такой девицей, как она сначала надевала туфли без каблуков, а потом и вовсе не приходила на свидание. Все это рождало в нем чувство неполноценности, и он страдал от этого. Ему всегда казалось, что как только он обретет власть над другими людьми, то избавится от этого чувства.

В какой-то степени это оправдалось. Как только он надел полицейскую форму, к нему стали относиться иначе: с почтением, робостью, со страхом – как угодно, но только не так, как прежде. Взять хотя бы этого Шрота… Отъявленный наглец! Но когда он увидел гильзу от патрона в руках комиссара, всю спесь с него сняло как рукой. Что ж, если дело так же пойдет и дальше, он заставит уважать себя, а может, и бояться, даже таких, как Фрайбергер. Был тут, конечно, риск свернуть шею, но был и шанс отличиться, сделать карьеру. Нужно только все это провернуть тонко и умело. Если он будет располагать неопровержимыми доказательствами, то и Фрайбергер с ним ничего поделать не сможет.

То, что на его стороне были Мирбах и Фак, известные журналисты, придавало ему сил.

Визит к Розенкранцу должен был прояснить, действительно ли бывший гаулейтер связан с Фрайбергером?

Фрайбергер как будто не служил в гестапо во времена третьего рейха, а был в уголовной полиции. Но между гаулейтером Зальцбурга и обер-комиссаром уголовной полиции могли быть самые разнообразные связи. А если это так, то Фрайбергеру, всемогущему Фрайбергеру, который еще год назад даже, наверное, ничего не слыхал о Клуте, придется потесниться…

От земли все-таки тянуло сыростью, и долго лежать на ней не следовало. Клуте поднялся и зашагал к «фиату», который приткнулся радиатором к рекламному щиту фирмы ЭССО. На щите был нарисован тигр, и надпись под ним гласила: «Заправьте машину нашим бензином – и вам покажется, что в бензобак посадили тигра…»

Отпустив тормоза, Клуте подождал, пока «фиат» не разогнался, покатившись под уклон, и только тогда включил скорость, чтобы завести мотор.

Подъезжая к дому бывшего гаулейтера, комиссар увидел во дворе «опель». У Розенкранца был «мерседес». Значит, к нему кто-то приехал.

Клуте остановил свою машину, вылез из кабины и собирался уже направиться к дому, когда вдруг заметил под машиной гостя масляное пятно. Комиссар обошел «опель» вокруг и обнаружил, что масло вытекало из запасного бака, смонтированного рядом с бензиновым. В это время он увидел хозяина машины. На нем был черный пиджак и черная шляпа. Шел он быстро и решительно.

Клуте внимательно посмотрел на него.

– Скажите, господин Розенкранц дома? – спросил комиссар.

– Кажется, дома, но точно не могу знать.

Клуте вытащил пачку сигарет. Она оказалась пустой. Комиссар скомкал ее, ища глазами место, куда бы можно было ее бросить, и обратился к господину в черном пиджаке.

– Не найдется ли у вас сигареты?

Господин молча достал пачку «Бельведера» и протянул ее Клуте.

– Благодарю вас, – сказал комиссар, вытащив одну сигарету, и направился к дому гаулейтера.

Дверь ему открыла экономка.

– Я хотел бы видеть господина Розенкранца.

– Как доложить о вас? – Элизабет слегка покраснела при этом.

– Комиссар полиции Клуте.

– Одну минутку, господин комиссар. – Экономка прикрыла дверь, но не прошло и полминуты, как она снова появилась на пороге и пригласила: – Прошу вас, проходите.

Розенкранц сидел в старом кресле в гостиной. Отложив газеты на столик, он не спеша, с достоинством поднялся, как бы давая этим понять комиссару, что он не тот, кто вскакивает при появлении младшего полицейского офицера.

– Кажется, мы уже встречались? – спросил бывший гаулейтер.

– У вас хорошая память, господин Розенкранц.

– Благодарю за комплимент, господин…

– Клуте, с вашего разрешения, комиссар Клуте, – подчеркнул пришедший.

– Что же на этот раз привело вас ко мне, господин комиссар?

– Все то же, господин Розенкранц.

– То же? – Розенкранц удивленно поднял белесые брови.

– Есть новые факты, которые я хотел бы уточнить.

– Например?

– Знаете ли вы Эберхарда Шрота?

– Лесника?

– Да.

– Немного знаю.

– Простите, что значит «немного»?

– Когда я был гаулейтером, то несколько раз охотился в тех краях.

– А сейчас вы поддерживаете с ним связь?

– Ну, что значит «связь»?.. Как-то заезжал… Говорил по телефону…

– По телефону?

– А что тут удивительного?

– Ну… вы – и Шрот…

– Я же объяснил вам, что хотел отдохнуть в тех краях, а Шрот прекрасно знает район Грюнзее, Бадльзее, да и вообще всю округу…

– А не могли бы вы мне объяснить, почему Шрот отрицает знакомство с вами?

– Об этом, наверное, вам нужно спросить у него. Может, он не пожелал сказать, что знает бывшего гаулейтера, ведь теперь так заведено: отказываться от людей, которые волею судеб оказались не у власти. А может, алкоголь уже высушил ему мозги.

– А вы не могли бы сказать, сколько раз за последнее время вы говорили с ним по телефону?

– Это так важно?

– Да, пожалуй…

– Раза два, по-моему, а может, три…

– А точнее?

– Вы не очень деликатны, Клуте, и грубо работаете. Придется на вас пожаловаться…

– И все-таки я хотел бы получить от вас точный ответ: два или три?

– Мне не двадцать лет, господин комиссар… Я тоже могу что-либо запамятовать. Кажется, все-таки два…

– Вы звонили ему?

– А почему вас это интересует?

– Потому что после вашего разговора с ним на третий день был убит Кемпка, а второй разговор произошел через день после нападения на журналистов Мирбаха и Фака на Грюнзее.

Розенкранц улыбнулся:

– Какую же связь вы тут находите? Говорите прямо: кто, по-вашему, убил Кемпку, я или Шрот?! Вы просто оскорбляете меня, и на этот раз я не оставлю ваш визит без последствий!

– Это ваше право, господин Розенкранц. И еще один вопрос: кто этот господин в черном пиджаке и черной шляпе, который только что уехал от вас?

– К сожалению, на этот вопрос я не могу вам ответить. Этот господин приезжал к моей экономке. Не в моих правилах интересоваться, с кем встречается моя прислуга.

– А где я могу найти вашу экономку?

– Возможно, она на кухне.

– С вашего разрешения, я пройду туда, – сказал Клуте, поднимаясь.

Розенкранц пожал плечами, как бы говоря: что я могу с вами поделать, идите.

Элизабет была на кухне. У нее, оказывается, была удивительная способность краснеть. Но краска на щеках не помешала ей в довольно резкой манере заявить, что она никому не обязана давать отчет о своей личной жизни.

Клуте пришлось извиниться.

Уже в машине, по пути домой, комиссар подытожил результаты поездки. Возможно, ему очень повезло. Не может же быть столько совпадений: сигареты «Бельведер», а главное – масляное пятно от машины. Кажется, он нащупал незнакомца, который приезжал с Розенкранцем на Грюнзее. Наверное, он же приезжал к Шроту перед покушением на журналистов. Клуте еще не знал фамилии этого человека, но прекрасно запомнил номер его машины. А по нему без труда удастся установить и владельца. Возможно, правда, номер фальшивый. Тогда придется допросить Элизабет, и уж на этот раз она не уйдет от вопроса: почему ее любовник ездит на машине с фальшивыми номерами и кто он?

Глава десятая

Фак никогда не видел Мирбаха таким подавленным.

– Что стряслось, Иоганн? – кинулся он к нему, не здороваясь и не предлагая снять мокрый плащ.

– Может, я сначала разденусь? – спросил Мирбах.

– Конечно, конечно, извини меня…

– Дай чего-нибудь выпить, – попросил Иоганн, и это тоже было так непохоже на него.

– Но что с тобой?! Несчастье?!

Мирбах не торопился с ответом. Он выпил рюмку бренди, закурил. Видно, что ему трудно начать.

– Знаешь, я не буду писать эту книгу, – наконец выдавил он.

– Какую книгу?!

Но тут же Максимилиан понял, о чем идет речь.

– Ты шутишь! – невольно повысил он голос.

Действительно, разве это не шутка? Ведь именно Мирбах начал эту войну. В него уже дважды стреляли и присылали письма с угрозами, и все это не только не остановило его, но вызвало лишь большую ярость и желание работать… Что же могло сломить его?

– Расскажи мне все по порядку, – попросил Фак, пытаясь взять себя в руки.

То, что он услышал от Иоганна, могло бы показаться ему еще вчера невероятным.

После того как враги Мирбаха, испытав все средства, от подкупа до угроз, не смогли заставить его замолчать, они неделю назад похитили его шестилетнего сына. Не успел Иоганн сообщить в полицию, как раздался телефонный звонок и какой-то мужчина хриплым, измененным вероятно, голосом заявил, что если Мирбах тотчас же не пообещает, не поклянется, что не будет больше печатать свои грязные статейки об уважаемых людях Германии, не перестанет быть иудой, продающим свою родину красным, они убьют его сына.

Иоганн нисколько не сомневался, что убийцы выполнят свою угрозу и что их садистский, изощренный ум нашел именно то, что может заставить его замолчать. Они не давали ему даже времени на обдумывание и требовали немедленного ответа.

– И что же ты им ответил? – спросил Фак, которого трясло от этого известия.

– Что я мог сказать?.. У тебя нет детей, Мак, и ты не знаешь, что это такое… Когда я представил, что они действительно его застрелят… или задушат… возможно, будут мучить, а я могу спасти его… В общем, я сказал, что согласен…

– Они вернули его?

– Вернули…

Фак с минуту молчал.

– Может, они просто решили тебя попугать? – наконец выговорил он.

– Нет, Мак! Я хорошо их знаю. И по Дахау… да и вообще.

– Но неужели полиция не может оградить твою семью от этого кошмара?

– О чем ты говоришь? Полиция?.. А ты уверен, что и в полиции у них нет своих людей? Я – нет!

– Значит, мы трудились зря, – с грустью сказал Фак. – И с нами они могут делать все, что хотят! И не только с нами, но и с нашими детьми. Они снова пустят их на пушечное мясо, как когда-то пустили нас…

– Замолчи! Не говори так!

– А разве я не прав?

Мирбах обхватил руками голову.

– Разве не ты, Иоганн, позвал меня, – снова заговорил Максимилиан. – И я пришел… Да, у меня нет детей, и, может, поэтому я и жил до сих пор спокойно, рассуждая: при моей жизни этого не случится. Но ты позвал, и мне невольно пришлось посмотреть правде в глаза… Теперь уже я не могу вернуться к прежней жизни, спокойно пить свой мозельвейн… писать рассказы о любви в марте…

– Прости меня, Мак… Я действительно виноват перед тобой. Но сейчас я не могу иначе, не могу! Это выше моих сил.

Все это было так неожиданно для Фака. Ведь книга уже почти готова. Он сам за это время собрал немало материалов для нее. Еще немного, и они окончательно раскроют тайну Грюнзее… Как те теперь? Люди, с которыми он встретился, которых он узнал, от Шрота до Розенкранца, должны наконец явить миру свое настоящее лицо. Поэтому они с Мирбахом и назвали свою будущую книгу «Двуликий Янус. Открытая и тайная жизнь современных нацистов».

Скорее себе, чем Мирбаху, Фак твердо сказал:

– И все-таки книга должна выйти… И она выйдет… Под моим именем.

Мирбах с сомнением глянул на него:

– Конечно, если бы она вышла, это было бы замечательно. Наверное, я не должен сейчас говорить тебе это: ведь выход такой книги и для тебя сопряжен с большим риском.

Максимилиан поднял глаза на Мирбаха:

– А что они могут сделать мне?.. Здесь, в Австрии, они не посмеют…

– Я тоже хотел бы надеяться на это, – тихо проговорил Иоганн.

Они помолчали немного, каждый думая о своем. Потом Мирбах сказал:

– Я обещаю тебе, Мак, что как только я обеспечу безопасность своей семье, хотя я еще не придумал, как это сделать, то снова возьмусь за них… – И добавил: – Если ты твердо решил издать книгу, располагай всеми моими материалами.

– Но это большой труд, ты потратил не один год…

– Я делал это не ради денег… и не ради славы…

– Ну что ж, если ты не против, я рискну, не откладывая… Чем раньше выйдет эта книга, тем лучше.

Прощаясь, они крепко обнялись. Уже у двери Фак остановил Мирбаха:

– Ты забыл свою папку.

– Нет, это тебе.

– Что это?

– Дополнительные материалы.

– Значит, ты знал, что я поступлю именно так?

– Нет, Мак… Но я взял их на всякий случай…

Когда Мирбах ушел, Фак с нетерпением раскрыл папку. Там было двести с лишним страниц машинописного текста. К рукописи прилагался список бывших нацистов, которые связаны с секретными операциями на Грюнзее. Он скользнул глазами по списку. Его интересовало, есть ли кто-нибудь в этом списке, проживающий в настоящее время в Австрии. Вот Эрих Розенкранц.

«В 1945 году руководил затоплением в Грюнзее ящиков с секретными документами и фальшивыми деньгами».

О Розенкранце в рукописи Мирбаха Фак нашел несколько разрозненных выписок.

Эти выписки, выдержки из речей Розенкранца, как нельзя лучше ложились в книгу с названием «Двуликий Янус».

21 апреля 1944 года Розенкранц в речи «К матерям солдат» говорил:

«Вам выпало счастье быть современниками Адольфа Гитлера. Фюрер лучше всех знает, дальше всех видит, каким путем должен идти немецкий народ к достижению великой цели. Вы и ваши дети всеми силами должны способствовать выполнению исторической миссии, предначертанной нам Адольфом Гитлером».

Сам Розенкранц не щадил сил, чтобы как можно лучше «способствовать выполнению этой великой миссии». В 1939 году в «Кенигсбергер альгемайне цайтунг» он писал:

«Восточная Пруссия всегда уделяла большое внимание польской опасности. Несомненным успехом Германии является германизация польских земель. За несколько лет нашего пребывания в уезде Штум число детей в польских школах сократилось больше чем вдвое. Эти цифры говорят сами за себя. Тот, кто теряет молодежь, тот теряет будущее…»

В 1943 году, вернувшись из поездки по оккупированным районам России, Розенкранц публично заявил:

«Славянами может управлять только твердая рука. Тот, кто верит, что может добиться чего-нибудь от славян мягким обращением, глубоко заблуждается. Такие взгляды могут формироваться не в национал-социалистской партии, а в каких-то интеллигентских клубах. Нужно всегда помнить, что и в прошлом попытки белых людей относиться с доверием к туземцам всегда кончались тем, что последние платили им за это изменой…»

«В этих словах весь Розенкранц, подлинный», – подумал Фак. Он вспомнил свою первую встречу с Розенкранцем, его рассказ, лицемерный и лживый.

Послушать его и ему подобных, так они только и пеклись о благе немецкого народа. Именно поэтому они захватили Австрию, его Австрию?

…Максимилиан поднялся, расправил плечи: затекли лопатки. Сквозь полуприкрытые шторы пробивался серый рассвет. Фак подошел к бару. Налил вина и выпил. Потом раздвинул шторы и открыл окно.

Город еще спал. Как спал он и в то утро, когда к его предместьям подходили чужие танки. И хотя Максимилиан знал, что в это утро, в этот час городу, который он любит, не грозит пока никакая опасность, чувство тревоги все больше и больше охватывало его.