Текст книги "Кто придет на «Мариине»"

Автор книги: Игорь Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава седьмая

Фак принадлежал к числу тех людей, которым трудно на что-либо решиться, но если уж они решатся, то стремятся довести начатое до конца.

По просьбе Мирбаха Фак послал несколько запросов американцам, которые в послевоенные годы вели расследования и судопроизводство по делу нацистских преступников, связанных с тайной Грюнзее. Американский бригадный генерал Тейлор прислал Максимилиану письмо следующего содержания:

«Сожалею, что за давностью лет не могу вспомнить каких-либо обстоятельств, связанных с Шелленбергом, фальшивомонетчиками и Грюнзее. Полагаю, что эта часть дела находилась в ведении д-ра Роберта М. Кемпнера и что ответ на Ваши вопросы Вы, вероятно, смогли бы получить от него.

Всегда Ваш профессор Колумбийского университета, бригадный генерал в отставке

Джон Тейлор».

Недолго пришлось ждать ответа и от доктора Кемпнера.

«Весьма отрадно, – написал он, – что Вы занялись изучением истории о подделке денег. Рекомендую ознакомиться с книгами по этому вопросу, вышедшими на английском языке. К сожалению, я не вел в Нюрнберге дело, связанное с фальшивомонетчиками и секретными документами, спрятанными якобы в Грюнзее. Советую Вам по этому вопросу обратиться к профессору Харди». И приписка: «Ныне он президент чикагской компании «Аутоматик кэнтин компани оф Америка».

Однако профессор Харди также ушел от ответа на вопросы Фака:

«Не припоминаю, чтобы мне приходилось просматривать какие-либо материалы, касающиеся изготовления фальшивых денег и секретных документов Грюнзее. Все эти материалы находились в ведении доктора Кемпнера, и я ничем не могу Вам помочь.

Искренне Ваш профессор Харди».

Доктор Кемпнер на повторный запрос ответил более чем сдержанно и дал понять, что больше не намерен вести бесполезную переписку. Он адресовал Фака на этот раз к Чарльзу О. Лайону, доценту Нью-Йоркского университета. Лайон был удивлен письмом Максимилиана и не скрывал этого.

«Было бы странно, – писал он, – если бы я мог быть Вам полезным. Ведь общеизвестно, что я не занимался Грюнзее и знаю об этом только из печати. Кстати, я считаю, что в этом деле не все так чисто, как пытаются изобразить некоторые. Но, к сожалению, ничем конкретным помочь Вам не могу.

Чарльз О. Лайон».

Максимилиан жалел, что рядом с ним нет Мирбаха. У Фака было такое ощущение, что он начал войну с тенями. И все-таки он был доволен тем, что сделал, и тем, что встретит Иоганна не с пустыми руками.

* * *

Когда наконец приехал Мирбах, Фак был очень рад ему.

Иоганн внимательно выслушал рассказ Максимилиана о Шроте, комиссаре Клуте и Розенкранце. Он согласился, что существует какая-то связь между появлением Розенкранца в районе Грюнзее и убийством Кемпки. Прочитав ответы американцев, он сказал:

– При розысках материалов я много раз будто натыкался на стену. – И тут же добавил: – А в книге эти ответы нужно дать подряд и без всяких комментариев. Читатель теперь верит только фактам. В фактах он как-нибудь сам разберется… Когда мы сможем поехать на Грюнзее?

– Готов хоть завтра, – ответил Фак.

– Я привез с собой складную резиновую лодку и два акваланга, – сообщил Мирбах.

– А я запасся провиантом, по крайней мере, на два дня.

– Отлично. Значит, едем завтра утром.

…Как и договорились, они выехали на рассвете.

Уже в дороге они снова вспомнили о леснике Шроте.

– У меня тоже такое чувство, – согласился Иоганн, – что Шрот связан с теми. Как он сказал: у кого длинный язык – у того короткая жизнь?

– Да, у кого длинный язык – у того короткая жизнь, – подтвердил Максимилиан.

– Я думаю, что лучше всего нам пойти на озеро ночью, – предложил Мирбах, подумав.

– Как ты считаешь, не следует ли нам поставить в известность комиссара Клуте в Бадль Креуце?

– Клуте мы, конечно, скажем обо всем, и было бы неплохо прихватить его с собой. Он тоже произвел на меня довольно благоприятное впечатление, когда я познакомился с ним.

К сожалению, Клуте в Бадль Креуце не оказалось: он выехал на происшествие.

Мирбах и Фак решили все-таки этой же ночью спуститься на дно озера.

В Бадль Креуце за руль сел Мирбах, который хорошо знал дорогу к озеру. Возле дома Шрота он свернул вправо и повел машину по лугу. И хотя колея, которую в свое время проложили машины журналистов «Штерна», уже поросла травой, Иоганн уверенно вел автомобиль, надеясь на свою зрительную память. Когда они проезжали мимо дома Шрота, огромный сенбернар рванулся за машиной, залаял. Фак в это время наблюдал за домом: ни во дворе, ни около хозяйственных построек никого не было видно, занавески на окнах были опущены. Но у Максимилиана было такое ощущение, что кто-то следит за ними.

Когда журналисты «Штерна» покидали Грюнзее, Мирбах, чтобы обозначить место поисков, привязал к шесту груз на прочной капроновой веревке и бросил в воду. Длину веревки рассчитали так, что шест ушел под воду на глубину одного метра и его легко можно было разглядеть.

Хотя Мирбах уверял, что быстро найдет оставленную им отметку, они провозились часа полтора, пока наконец не нашли нужное место. Шест действительно был хорошо виден: погода стояла тихая, поверхность озера была гладкой, а вода прозрачной. Иоганн на этом месте поставил маленький буй, покрытый светящейся краской.

До сумерек решили заняться приготовлением горячего ужина. Достали походную газовую плитку, открыли консервы.

Поужинав, Мирбах и Фак снова спустились к озеру.

Не мешкая, они заняли места в лодке. Иоганн сел за весла.

Луна не показывалась, но было довольно светло – рассеянный лунный свет легко пронизывал редкую облачность. Было очень тихо, и легкие всплески воды под веслами только подчеркивали тишину.

С наступлением ночи очертания берега и гор, окружавших озеро, стали размытыми. Справа по ходу угадывался берег. Лес казался черным и сливался в огромное пятно. Только на самых гребнях гор можно было различить верхушки деревьев, и гребни выглядели зубчатыми.

Минут через пятнадцать они заметили светящийся буй.

– Вот он! – довольно громко сказал Фак.

Этот громкий возглас выдал то нервное напряжение, которое, видимо, охватывало его. Где-то на берегу резким гортанным криком ответила ночная птица. Крик показался почему-то Факу не натуральным, не птичьим, хотя в птичьих голосах он совсем не разбирался. Максимилиан поймал себя на том, что днем он, по всей вероятности, не обратил бы никакого внимания на этот крик, однако ночь населяла мир звуками, вызывающими тревогу. Вода была черной и казалась таинственной и как будто несла в себе неведомую опасность.

Иоганн сделал последний удар веслами, подводя лодку бортом к бую.

Они приладили друг другу баллоны с газовой смесью, привязались стальным тросиком шестиметровой длины, надели ласты и маски, взяли с собой водонепроницаемые фонарики и специальные дощечки с химическими карандашами, что позволяло им «разговаривать» под водой.

Первым соскользнул в воду Мирбах, за ним – Фак. Держась за линь, который был привязан к бую, аквалангисты стали медленно опускаться. Фак опускался в черную бездну, пока не мигнул фонарик Мирбаха: нужно было остановиться и включить вентиль следующего отсека – поменять газовую смесь.

Максимилиану никогда прежде не приходилось спускаться под воду ночью. Он чувствовал себя как слепой, и движения его были неуверенными. Было условлено, что во время спуска Иоганн будет зажигать фонарик в необходимых случаях.

Им приходилось для этого останавливаться несколько раз. После очередной смены газа, как только они двинулись дальше, Максимилиан сел на голову Иоганну, инстинктивно оттолкнулся в сторону и стукнулся обо что-то скользкое и длинное. Фак не выдержал, резко, насколько это было возможно в воде, повернулся и включил фонарик. Сильный луч пробил черноту и высветил что-то белое, продолговатое. Вглядевшись, он понял, что это – топляк. По натянутому тросу Мирбах почувствовал, что Фак удалился от линя в сторону. Он дернул за трос, включил фонарик, и Фак подплыл к нему. Мирбах достал дощечку, карандаш и написал: «На глубине от сорока до шестидесяти метров будет попадаться много топляков. Надо спускаться медленнее. Как самочувствие?»

Максимилиан ответил: «Нормальное».

Снова держась за линь, они продолжали спуск. Теперь затонувшие деревья попадались так часто, что приходилось обоим пользоваться фонариком и поминутно останавливаться, буквально продираться сквозь скользкие стволы. Водолазу работать здесь было бы невозможно: шланги непременно запутались бы в этих джунглях.

Немудрено, что здесь в сорок пятом погиб американский водолаз. Максимилиан вспомнил о нем, о других, погибших в озере, и о том, что некоторых из них так и не вытащили. И хотя утопленники не могли плавать, как плавали топляки, на глубине сорока – шестидесяти метров и уже давно разложились, Факу в каждом появляющемся продолговатом белесом пятне чудился утопленник.

Постепенно он заставил себя думать о другом.

Наконец они достигли дна. Оно было твердым, каменистым. Максимилиан почувствовал озноб. Сказалось не только нервное напряжение – вода здесь была значительно холоднее. Видно, неподалеку били подземные источники.

К грузу, который лежал на дне, Мирбах привязал тридцатиметровый фал. Взяв конец фала в руку, Иоганн, а за ним и Максимилиан двинулись на поиски ящиков, освещая путь фонариками. По расчетам Мирбаха, они должны были находиться где-то вблизи, на расстоянии пятнадцати – двадцати метров.

Аквалангисты обшарили дно по кругу радиусом тридцать метров и ничего не обнаружили.

«Тут что-то не так, – написал Мирбах на дощечке. – Мне кажется, что и место не то».

Они подошли к краю пропасти. Она разверзлась перед Иоганном совсем неожиданно. Он шел уверенно, так как ничего не знал об обрыве и чуть не свалился вниз; он уже сделал этот последний шаг и свалился бы, если бы Максимилиан не потянул за трос и не вытащил его.

«Здесь кто-то побывал до нас», – написал Фак.

«Несомненно, – согласился Мирбах. – В том месте, где мы работали, топляков было меньше и обрыва не было».

«Нам приготовили ловушку?» – подумал Фак и написал на дощечке: «Давай возвращаться».

Наверх шел первым Максимилиан.

Мирбаху приходилось ежеминутно тянуть за трос и буквально силой удерживать друга. Слишком быстрый подъем даже в аквалангах Кеслера все же грозил им кессонной болезнью.

Наверху было по-прежнему тихо. Но теперь, когда журналисты узнали, что кто-то побывал здесь до них, каждый шорох настораживал их.

Неожиданно раздался выстрел, за ним – второй, третий. И все снова стихло.

С полчаса еще Мирбах и Фак посидели в лодке, вслушиваясь в каждый звук, вглядываясь в темь. Потом Максимилиан сел за весла и повел лодку к берегу.

Без происшествий они высадились на берег и поднялись наверх.

Облачность значительно рассеялась, и лунный свет лучше освещал лес. Часы показывали три.

Вскоре они нашли дерево, под которым стоял «фольксваген». Машина была на месте, но стекла и фары разбиты, баллоны порезаны, аккумулятор выведен из строя.

– Негодяи! Скоты!

– Тише! Они могут быть поблизости.

Эти слова Мирбаха заставили Фака замолчать.

– Надо одному из нас идти в Бадль Креуц, – сказал Мирбах.

– Может, подождем до рассвета?

– Уже светает.

Действительно, деревья уже были различимы. Они проступали на фоне посветлевшего неба. Темнота рассеялась, и под кронами деревьев на земле были видны трава и сосновые шишки.

…Мирбах вернулся часа через два с комиссаром Клуте. Они приехали на полицейской машине и привезли аккумулятор и камеры.

Клуте обошел «фольксваген» Максимилиана и покачал головой. Решено было заехать по пути к Шроту и расспросить его. Возможно, он видел машину бандитов, изуродовавших «фольксваген» Фака.

Они застали Шрота на скотном дворе: лесник готовил корм свиньям.

На полицейскую машину, которая подъехала прямо к сараю, он не обратил никакого внимания. Можно было подумать, что к нему каждый день приезжает полиция.

– Господин Шрот! – сказал Клуте. – Нам нужно поговорить.

Шрот скользнул взглядом по низенькой фигуре Клуте, потом посмотрел на Мирбаха и Фака.

– О чем, господин комиссар? – спросил он, размешивая пойло.

– Не могли бы вы оторваться на несколько минут от своего занятия? – с некоторой ехидцей спросил Клуте.

Шрот вытер руки о фартук.

– Пройдемте в дом, – сказал он и, не глядя ни на кого, пошел по дорожке.

– Так о чем вы хотите поговорить? – вновь спросил Шрот, когда они расположились в одной из комнат.

– Сегодня ночью мимо вашего дома никто не проезжал?

– Господин комиссар, я так крепко сплю, что, если даже танк пройдет мимо моего дома, я не услышу.

– А ваша мать?

– Вы же знаете, она совсем глухая…

– Скажите, а к вам никто не приезжал вчера?

– Нет, господин комиссар, никто.

– А ваша машина в гараже?

– Она на ремонте, в Бадль Креуце.

– А как давно она там?

– Дней семь, наверное, восемь…

– А что в ней неисправно?

– Разное… А зачем это вам?

– И все-таки, что неисправно в вашей машине?

Фак все еще не мог понять, зачем действительно это нужно знать комиссару?

– Я же сказал – разное. Тормоза плохо держат…

– А еще что?

– Не пойму, чего вы хотите!

– Хочу, чтобы вы сказали, кто приезжал к вам вчера или сегодня ночью?

– Я уже ответил: никто.

– Тогда объясните мне, откуда у вас на дороге около гаража свежее масляное пятно, если ваша машина неделю как в ремонте. Вы что, в эти дни занимались переливкой автола из одной канистры в другую?

«Да комиссар не так прост, как может показаться на первый взгляд», – подумал Фак.

– Чего вы пристали ко мне! Я буду жаловаться!

В голосе лесника слышались не просительные нотки, а скорее – угроза.

– Я еще вызову вас, господин Шрот! – И Клуте обратился к журналистам: – Пойдемте, господа.

Мирбах, Клуте и Фак вышли на улицу.

– Он все знает, – высказал предположение Фак.

– Мне тоже так кажется, – согласился Мирбах.

– Но если его машина на ремонте, значит, кто-то действительно приезжал сюда. Думаю, что Шрот вызвал их, – продолжал размышлять вслух Максимилиан.

– Да, пожалуй, это так, – поддержал Мирбах. – Но о нашем приезде они могли узнать не только от Шрота.

– А от кого же еще? – спросил Клуте.

– В полицай-президиуме знали, что я беру разрешение, – напомнил Иоганн.

– Думаю, господа, что такие далеко идущие выводы делать преждевременно. Сначала надо распутать это дело здесь.

– Мы в вашем распоряжении, господин комиссар, – сказал Мирбах на прощание.

Глава восьмая

«Мерседес», как и было условлено, поджидал Клингена в Гавре. От Гавра до Парижа дорога почти все время шла вдоль Сены.

Клингену приходилось и раньше ездить на «мерседесах». Машина этой марки внешне мало изменилась со времен войны. Его контуры были несколько старомодны и отличались от современных американских, английских и французских машин. Последние все больше приобретали сигарообразную форму, форму реактивных самолетов, ракет, казалось, их обтекаемость достигла уже предела; «мерседес» же сохранил тупой нос и почти перпендикулярное к капоту расположение ветрового стекла.

Клаус легко обходил «ситроэны» и «рено», маленькие, но быстрые «фиаты», и только массивный и приземистый «кадиллак» обогнал их, сверкнув на солнце серебристым, похожим на дюзы ракеты оперением.

Клаус был поглощен дорогой. Сидящая рядом Маргарет с интересом смотрела по сторонам.

Начались уже предместья Парижа. У берегов Сены стояли старые баржи. Эти баржи, предназначенные на слом, неожиданно стали модными и стоили бешеных денег. Внешне они оставались такими же непрезентабельными, но внутри их полностью переделывали. В трюмах устраивали танцевальный салон или бар, в каютах – спальные комнаты. Пол и стены кают были отделаны новейшими и дорогими материалами – пластиком, цветным линолеумом, красным деревом. Эти своеобразные дачи обычно докупали преуспевающие кинозвезды, издатели, видные режиссеры, журналисты. Промышленники, имеющие прагматический склад ума, предпочитали загородные дома, окруженные тенистыми садами.

В Париже Клинген должен был встретиться с крупным книгоиздателем – Клодом Бремоном. Клаусу было известно, что большую часть своего времени летом он проводит на Сене, на такой вот своеобразной даче.

Бремон выпускал не только политическую, но и художественную литературу. Рекламный отдел его издательства был хорошо поставлен, и вся книжная продукция, будь то боевик или политический трактат, расходилась полностью и довольно быстро.

Клинген намеревался подробнее узнать о работе именно этого отдела. Главным же было, конечно, поручение Зейдлица. Клод Бремон был тесно связан с главарями ОАС и поэтому давно интересовал Зейдлица.

Во время войны в Алжире Бремон организовал выпуск книг в защиту генерала Салана. Когда ОАС провела несколько террористических актов и заговорщическая деятельность этой организации была раскрыта, Бремона едва не привлекли к судебной ответственности по делу Мишеля Грие – видного журналиста, убитого оасовцами. Но как-то все обошлось.

Прежде чем ехать к Бремону, надо было устроиться в гостинице, и Клинген решил сразу же отправиться в отель «Байярд», где он уже останавливался дважды. Этот скромный, небольшой отель находился почти в самом центре, а в тихих улочках, прилегающих к нему, можно было поставить машину, не рискуя быть оштрафованным.

Найти стоянку в Париже стало очень трудно, и выбор отеля часто зависел от того, можно ли где-то поблизости оставить машину.

Толчея на улицах Парижа была невероятная. Приходилось продираться сквозь стадо ревущих автомобилей. «Мерседес» чуть ли не расталкивал соседей черными лакированными боками.

Клаус никогда прежде не приезжал в Париж на автомобиле, и ему теперь приходилось трудно. Город был большим, расположения улиц он как следует не знал, а поток машин, дорожная полиция, светофоры были неумолимы. Все они диктовали водителям только одно: скорее, скорее вперед!.. Поэтому Клингену дважды приходилось выезжать на Большие бульвары и только со второго раза удалось выбраться к повороту направо, к Фоли-Бержер, откуда было уже рукой подать до отеля.

В «Байярде» Клауса встретили как своего. Ему было приятно, что и хозяин гостиницы, и портье отлично помнили его не только в лицо, но и но имени и фамилии.

Хозяин тотчас же поинтересовался, нужен господину Клингену двойной номер или два одинарных, и кинул взгляд на Маргарет… Как истый француз, он не сумел удержаться от комплимента Маргарет… Она, право же, заслуживала его.

Хотя они проделали долгий путь, Эллинг вышла из автомобиля в таком виде, будто только что побывала у туалетного столика. Ее светлые волосы были красиво уложены. Дорожный костюм – светло-синяя юбка и белая кофта с голубым воротником – будто только что отутюжен.

Взяв ключи, Клаус и Маргарет пошли по своим номерам и договорились встретиться через час.

Все эти дни Клинген внимательно присматривался к своей секретарше. Разговоры, которые он теперь заводил с ней, все чаще выходили за рамки служебных дел.

Спустившись в положенное время в холл, Клаус увидел Маргарет. Она стояла у окна и разглядывала кого-то на улице. Потом подошла к зеркальной двери и, увидев в ней отражение Клингена, обернулась.

– Вы готовы, Маргарет?

– Неужели в первый же вечер в Париже вы намерены работать? – спросила она Клауса.

– В Лондоне, кажется, у вас было другое настроение.

– Но ведь это Париж! – Она сделала ударение на последнем слове.

– Я вижу, вы любите Париж!

– А вы встречали человека, который бы не любил этот город?

– Пожалуй, нет.

– Париж – это праздник. «Праздник, который всегда с тобой», – кажется, так?

– Вам нравится Хемингуэй? – Но тут же Клинген с неудовольствием подумал, что его вопросы весьма однообразны: «Вы любите?..», «Вам нравится?..»

– Не все… Французы ближе моему сердцу… Франс… даже Мопассан…

– Вы читали «Жизнь Мопассана» Лану?

– Конечно…

Клаус улыбнулся.

– Вы удивлены?

– Я немного удивлен тем, что вы согласились работать у меня за скромный оклад. Вы знаете языки, разбираетесь в литературе и могли бы занять более обеспеченное место в какой-нибудь солидной фирме.

– Я собираюсь это сделать, шеф. Но мне нужны хорошие рекомендации и опыт секретарской работы, – без запинки ответила Эллинг, как будто подготовив этот ответ.

– Мне будет недоставать вас, Маргарет, если вы уйдете.

– И тем не менее это когда-нибудь случится. – Помолчав, она добавила: – Я хочу путешествовать, увидеть свет, хочу пожить в разных странах.

– Но для этого нужны деньги, и немалые.

– Я надеюсь иметь их.

– Не подскажите ли вы мне: как можно быстрее разбогатеть?..

– Не иронизируйте, шеф. Нехорошо смеяться над бедной девушкой.

– Я и не думал…

– Как вы меня находите, шеф? – немного подумав, спросила Маргарет и глянула на Клауса с любопытством.

– Вы очаровательны, Маргарет…

– Почему же вы не допускаете мысли, что я могу удачно выйти замуж?

– Маргарет, но ведь замужество не планируют! – с чувством, даже несколько нарочито, воскликнул Клаус.

– Брак – это прежде всего союз двух людей, которые нужны друг другу. Разве не так?

– Так, но… любовь… хотя бы первое время должна быть между ними?

– А кто вам сказал, что я собираюсь выйти замуж без любви?.. Все зависит от обстоятельств. Может, я и буду любить своего мужа… Ну а если нет, то разве любовь мы встречаем только в браке?

– Да, Маргарет, что ни говорите, а наши поколения разделяет пропасть.

– Не преувеличивайте, шеф. Природа человеческая мало изменяется с веками. Но люди часто забывают о том, что было с ними в молодости.

– По-вашему, я такой старик, который не помнит своей молодости?

– Извините, шеф, я имела в виду совсем не вас… Просто вы принадлежите к другой категории людей, чем я. Вы, по-моему, идеалист…

– Это плохо?

– Нет, что вы! Вез идеалистов было бы скучно на земле. Представьте, если бы мир имел только одну краску – зеленую, черную или оранжевую, – как было бы скучно!

– Вы меня утешили, Маргарет…

– Простите, шеф, за нескромный вопрос: а почему вы до сих пор не женаты?

– Вопрос не столько нескромный, сколько непростой…

– У вас была какая-нибудь романтическая история?

– Почему вы так решили?

– Так… Не знаю…

– Я действительно любил одну девушку, Маргарет… Но это было давно, очень давно. И ее уже нет в живых.

– И с тех пор вы никого не любили?

– Можно сказать, что нет!.. Это, по-вашему, смешно? – спросил он.

– Нет, почему же? Это совсем не смешно…

Помолчав, она добавила:

– Вы чувствуете, как влияет на людей воздух Парижа? И мы с вами заговорили на вечную тему – о любви.

– На службе нам просто некогда об этом говорить, а если бы мы занимались там подобными разговорами, то мое издательство вылетело бы в трубу.

– И все-таки скажу откровенно, шеф, я часто злилась, когда вы не замечали меня.

– Вы ошибаетесь, Маргарет. Мне всегда приятно видеть вас, и я все подмечаю: сегодня Маргарет – вся в синем… Или: Маргарет – такая беленькая и такая легонькая…

Эллинг, довольная, рассмеялась.

Разговаривая, они незаметно вышли на набережную. Сена текла медленно. Жара начала спадать. На набережной открывались лотки букинистов, у которых обеденный перерыв из-за жары несколько затянулся.

– Куда мы теперь направляемся, шеф?

– У Дворца правосудия мы сядем на катер и поедем к Бремону.

Рядом с домами, уже отбеленными пескоструйщиками, Дворец правосудия выделялся темным пятном.

– Вы видите, Маргарет, его оставили черным, дабы своим видом он внушал страх преступникам, – пошутил Клаус.

– Нет, в самом деле, почему он остался нетронутым?

– Я же говорю вам, – не сдавался Клинген.

Вскоре подошел прогулочный катер. Его пассажирские салоны имели удобные сиденья и хороший обзор: стены и большая часть крыши были из плексигласа. Но Клаус и Маргарет предпочли подняться наверх, на палубу, на воздух.

Они миновали остров Ситэ, прошли под Королевским мостом. Впереди маячил мост Александра Третьего.

– Хорошо! – сказала Маргарет, расставив руки, как бы ловя ветер. – И все-таки Париж надо «смотреть ногами». В Париже я редко пользовалась транспортом, разве только иногда, вечером, когда опаздывала в Сорбонну.

– Вы учились в Сорбонне?

– Нет. Я просто посещала некоторые лекции.

– А почему вы не остались во Франции, Маргарет? Ведь эта страна вам нравится?

– Да, очень… Но жить здесь… Как бы вам объяснить? Вы бы не стали, например, жить в… театре. Вы ходите туда, чтобы повеселиться или пережить сильные чувства, насладиться зрелищем, но жить?.. Париж, как праздник, в сильных дозах он утомляет, хотя я люблю праздники.

– Англия, насколько я понял, вам не нравится. Франция… О Франции вы только что высказались. В какой же стране вы хотели бы жить?

– В Америке.

– А вы бывали в Америке?

– Еще нет, но обязательно буду.

– Чем же вас привлекает Америка?

– Мне кажется, что в этой стране есть все: и кусочек Франции, и кусочек Англии… Первая в мире промышленность, прекрасные автомобили, высокий уровень жизни…

– Я бывал в Америке. Конечно, все это там есть, что вы говорите, но в жизни это выглядит не так романтично. Я все-таки Америке предпочитаю старые европейские страны.

Катер обогнул остров. Теперь ветерок был встречным, и в его свежести чувствовался уже близкий вечер, дымка, как кисея, окутывала Эйфелеву башню.

– Когда-то самоубийцы бросались с Эйфелевой башни, – сказала Маргарет. – Теперь они облюбовали Триумфальную арку.

– Да, мне говорили об этом.

– Глупо, не правда ли?

– Что глупо?

– Кончать жизнь самоубийством.

– Но разве вы не допускаете, что бывают такие ситуации, когда жизнь становится невыносимой?

– Допускаю, но не для себя.

– Если бы вам грозило пожизненное заключение, что бы вы предпочли: тюрьму или смерть?

– Все, что угодно, но не смерть. Из тюрьмы я выбралась бы, из могилы еще никто не встал.

– Но если бы вам грозили рабством, постоянными унижениями, непосильной физической работой?

– У рабов есть хозяева, и я бы стала хозяином.

– Однако вы энергичная женщина, Маргарет.

– Это большой недостаток?

– Нет. Почему же? Во всяком случае, вы цельная натура и мыслите интересно: мне будет любопытно узнать ваше мнение о Бремоне. Насколько мне известно, в оригинальности ему не откажешь.

– Клод Бремон? Это – книгоиздатель?

– Вы слышали о нем?

– Да, шеф. Ведь я – ваш секретарь. А хороший секретарь должен иметь сведения о возможных конкурентах своего хозяина.

– Какой я ему конкурент? Я могу быть только его учеником. Ведь у него за плечами тридцать лет издательской деятельности и огромные деньги.

– Вот именно… Тридцать лет… А у вас все впереди…

* * *

Бремон их встретил у трапа своей баржи. Это был человек лет семидесяти, с круглой, как шар, бритой головой и мясистым носом.

На барже, кроме Бремона, никого не было видно. Он провел Клауса и Маргарет в каюту, которая служила ему кабинетом. Обстановка здесь была довольно скромной: письменный стол, два книжных шкафа, маленькая кушетка, радиотелефон на тумбочке, а на белой стене – большой желтый круг, напоминающий солнце.

– Я жду гостей и рад буду познакомить вас с ними, но пока их нет, мы можем поговорить, – предложил Бремон.

Клаус представил ему Маргарет, и тот окинул ее оценивающим взглядом. Она была очень привлекательна в коротком зеленом платье.

– Мне рекомендовали вас самые уважаемые люди, и потому вы можете располагать мной. В ответ я хотел бы также рассчитывать на вашу откровенность, – начал без предисловий француз.

– Мосье Бремон, я наслышан о прекрасной постановке отдела рекламы в вашем издательстве, – сказал Клаус по-немецки, а Маргарет тут же перевела на французский.

– Если этот вопрос вас так интересует, то завтра я пришлю своего директора, возглавляющего бюро рекламы, и он раскроет вам все наши секреты, ибо у меня такое правило: секреты существуют для того, чтобы скрывать их от врагов, а вы – мои друзья, – перешел Бремон на английский, как бы давая этим понять Клингену, что он хотел бы обойтись без переводчицы.

– Благодарю, мосье Бремон, я непременно воспользуюсь вашим любезным предложением, – ответил Клинген по-английски.

– Как вы находите Париж, мадемуазель? – обратился Бремон к Маргарет по-немецки.

– Париж еще больше помолодел.

– Хороший ответ. – И спросил Клингена: – Как поживает мой друг Зейдлиц?

– На здоровье не жаловался, энергичен, как всегда…

– Вы прямо из Кельна?

– Мы были в Англии.

– Виделись там с Мосли?

– Нет, он был в отъезде. Я встретился с Баркетом и Смигли. Они высоко ценят вашу книгу «Европа под эгидой объединенного флага».

– А как вы ее находите?

– Идея очень интересная.

– Вы полагаете, она реальна?

– Конечно. Нам нужна, и как можно скорее, объединенная Европа, сильная в военном отношении, не зависимая от Америки. Ибо у Америки свои задачи, а у Европы – свои. К трем реально существующим мировым силам – Америке, России и Китаю – должна добавиться четвертая – Европа, – сказал Клинген, стараясь расположить Бремона.

– Гитлер в свое время переоценил роль немецкого национал-социализма, а лозунги «Новый порядок», «Новая Европа» не были конкретизированы и уточнены. Постепенное превращение идеи великого рейха в концепцию объединенной Европы происходило слишком медленно. А мы должны начать с объединения Европы.

– Но объединение должно происходить на новой основе. Ведь в вашей книге речь идет именно об этом.

– Я очень рад познакомиться с вами, – сказал Бремон, вкладывая в эти слова значительно больше, чем могло показаться на первый взгляд.

В это время послышался шум автомобиля.

– Кажется, гости начинают съезжаться, – заметил Бремон. – Вы увидите сегодня пеструю компанию. Надеюсь, что не будете скучать. А наш разговор мы продолжим позже.

Бремон извинился и пошел встречать гостей. Клауса и Маргарет представляли вновь прибывающим. Здесь были журналисты, актеры, мрачный лысый продюсер, приехавший с молоденькой киноактрисой. Все они собрались в салоне.

Вскоре эта пестрая компания разбилась на группки, и общий разговор тоже как бы разлился на ручейки.

На Клауса никто не обращал внимания: он не был знаменитостью, к тому же плохо владел французским. Пил он умеренно, поэтому мог с трезвой головой наблюдать за собравшимися.

Возле Маргарет все время крутился кто-нибудь из мужчин. Когда молоденькая киноактриса, приехавшая с продюсером, предложила устроить что-то вроде американского ночного клуба «Гепард», Маргарет энергично взялась ей помогать. Правда, не хватало музыки и соответствующего освещения. В «Гепарде» играло до шести эстрадных оркестров, а окраска света каждую секунду менялась, потом свет гас и снова зажигался. У Бремона был стереофонический магнитофон. Верхний свет выключили, а нижний – заставили бутылками, и в помещении воцарился таинственный полумрак.

Достали записи современной танцевальной музыки. Желающие стали танцевать, а Клинген пошел разыскивать Бремона и нашел его на палубе в шезлонге.

– А, это вы?.. Садитесь… Захотелось на воздух. Все-таки возраст, знаете…