Текст книги "Любийца"
Автор книги: Игорь Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Игорь Матвеев
Любийца
1
Буквально за полтора месяца я высохла, как урюк, а мое лицо пошло морщинами пятидесятилетней женщины, хотя недавно мне исполнилось только тридцать шесть. Мои еще совсем недавно роскошные груди повисли сдувшимися воздушными шариками, будто у негритянки из каких-нибудь Либерии или Конго. Как можно было любить такую? Да еще после того, что случилось…
Пришел день, когда Вадим объявил мне: «Я больше не могу и не хочу быть с тобой».
И ушел.
Я осталась одна. Но я не плакала. Говорят, это признак сильной женщины. Я не была сильной женщиной, но я не плакала – все эти слезы, и стоны, и всхлипы провалились куда-то внутрь и, как потом оказалось, накапливались до критической массы.
Я продолжала жить по инерции, словно разогнавшаяся машина, которая еще какое-то время двигается с выключенным мотором – но все медленней. И наконец останавливается. Когда эта машина остановилась, я спросила у своего отражения в зеркале: «И что дальше?».
Отражение, глядя на меня сухими воспаленными глазами в темных кругах, молчало. Ответа на этот вопрос не было, потому что дальше я не видела ничего – так зачем было жить?
Тут главное не колебаться, иначе сомнения и нерешительность могут помешать осуществить задуманное. Я закрыла квартиру на ключ, добрела до гаража и вывела старенький «фольксваген-гольф» выпуска 90-х гэ-гэ прошлого столетия. Села за руль и отправилась в свой предпоследний путь. В последний тебя везут другие.
Километрах в пятнадцати от города, как раз перед въездом на мост, есть очень крутой поворот, и если как следует разогнаться, да не тормозить, а наоборот, поддать газку, то как пить дать в этот поворот не впишешься, на мост не попадешь, а вылетишь с дороги и, пролетев метров десять или двенадцать, вмажешься в наполовину ушедший под землю железобетонный дот, оставшийся то ли с Первой мировой, то ли с Отечественной войны.
А потом – все. Станет невыносимо больно, но терпеть эту невыносимую боль придется лишь крохотную долю секунды, после чего вечность заключит тебя в свои бархатные объятья.
Несколько лет назад в этот самый дот врезался «жигуль», и я до сих пор помнила эту картину: машина в гармошку, кругом осколки стекла, всякие железяки и какие-то тряпки, и два трупа – то ли муж и жена, то ли любовник с любовницей.
Нелогично ехать за столько километров, чтобы умереть, скажете вы. Можно найти что-нибудь типа одиноко стоящего дерева или кирпичного забора и поближе. Да и дома имеется масса всяческих средств для осуществления задуманного: снотворное, бельевая веревка, газ. Но не забывайте, что я в какой-то степени все еще оставалась женщиной, а про женскую логику, точнее, отсутствие оной, сказано воз и маленькая тележка.
Попетляв по улицам города, я выехала на трассу, вдавила педаль газа дальше некуда и помчалась с такой скоростью, будто хотела убежать от своего прошлого. Знак предписывал не более восьмидесяти кэмэ, но человек, решивший свести счеты с жизнью, на такие мелочи внимания обращать не будет. Пристегиваться ремнем безопасности я, разумеется, тоже не стала.
Через пару минут, как и положено по закону подлости, на быстро приближающемся горизонте показался сине-белый автомобиль ДПС. Стоявший на обочине мент в ядовито-желтом светоотражающем жилете из всех сил махал своей палкой, требуя остановиться.
– Жене своей махай, – процедила я сквозь зубы и пронеслась мимо, не удостоив его взглядом.
В зеркало заднего вида я успела заметить, как он поспешно садится в машину.
Гонка была неравной. Гаишник несся, как Безумный Макс из одноименного фильма Мэла Гибсона. Он обошел меня через каких-то два-три километра и прижал к обочине. Я заглушила мотор и сидела, тупо уставившись в приборную доску.
Мент выскочил из машины, быстрым шагом подошел ко мне, рванул дверцу и заорал:
– Жить надоело?!
– Да, – честно сказала я.
Подняв голову, я равнодушно взглянула на него. Невысокого роста, крепко сбит, белокур, как ариец, и довольно молод, по крайней мере лет на семь младше меня – это точно. Голубые глаза, широкие скулы, правильной формы нос.
Мент сердито смотрел на меня, и мне даже показалось, что он потянул этим самым носом, чтобы уловить запах спиртного.
– Выйдите из машины. И документики, пожалуйста.
«А ведь он не представился, – вяло подумала я, доставая из бардачка бумаги. – Сержант там, Тютюхин или генерал Нетудыхата. Ну и черт с ним, мне-то какая разница?»
Я вышла из машины и подала ему документы. Минуту он бегло просматривал их.
– И что мне с вами делать, гражданка э… Наталья Уличева? – произнес он чуть мягче.
– Что хотите. Штрафуйте, отбирайте права, сажайте в тюрьму. Расстреливайте.
Он опять перевел взгляд на меня и изучал значительно дольше, чем мои водительские права. Потом сказал совсем неожиданную вещь:
– Вам… плохо?
Не надо ему было делать этого. После этих слов все то, что копилось во мне последние недели, вдруг хлынуло наружу безудержным потоком.
Я упала к нему на грудь, даже не успев подумать, как это может выглядеть со стороны. Вот, оказывается, и все, что мне было надо: упасть на сильную мужскую грудь – и больше не держать себя в тисках. Меня била дрожь, а с губ срывались стоны и бессвязные слова, искаженные всхлипами:
– Дальше… не могу… больно… не могу… Господи… за что?
Он растерялся. Наверное, стоять так, при исполнении, с рыдающей женщиной на груди под взглядами проезжающих водителей, было ужасно глупо: Но и оттолкнуть меня он не мог. Он положил мне на спину руку, вроде как полуобнял, и пробормотал:
– Ну, ну… что вы, в конце концов… ну, успокойтесь же.
Через какое-то время мои рыдания начали стихать. Мне стало очень неловко.
– Простите, – оторвавшись от него, я отступила на шаг. – Бабья истерика.
– Кто сказал, что истерика плохо? – мягко произнес он. – Истерика – это разрядка. Ведь вам теперь легче, да?
Странные, совсем не ментовские были эти слова. И глаза у него при этом стали какими-то не ментовскими. Я не ответила, подумав про себя, что, наверное, мне и правда немного полегчало. Как ни удивительно, но, несмотря на разницу в возрасте, он утешал меня почти по-отцовски!
– Знаете что? – вдруг сказал он. – Боюсь, в таком состоянии вы далеко не уедете. Не стоит испытывать судьбу. Садитесь в мою машину, я отвезу вас домой.
Я нашла в джинсах платок, вытерла слезы и покорно пошла к «девятке», в которой громко шипела, трещала и разговаривала сама с собой рация. Мент последовал за мной, но остановился на полпути.
– А ваша машина?
Я безразлично повела плечом.
Он подумал немного и заявил:
– Знаете, сделаем так: я сейчас поставлю ее на заправку, здесь недалеко, а после работы пригоню вам.
Мне было все равно. Я даже не удивилась тому, что в обязанности гаишников стала входить транспортировка «на дом» машин нарушителей.
– Ключи там? – осведомился мент.
Я кивнула. Он залез в мою машину, и она слегка просела под его весом. Напоследок мужчина еще раз посмотрел на меня, умело вырулил на проезжую часть и рванул с места.
«И правда, Безумный Макс», – подумала я.
Я знала ту заправку. В далеком счастливом прошлом мы с Вадимом нередко заливали там бензин в наш «гольф». Когда Санька был маленький, он неизменно советовал: «Пап, ты только побольше лей, чтобы надолго хватило!». Когда стал постарше, внимательно смотрел на мелькающие цифры табло бензоколонки. Мы переглядывались с Вадимом и улыбались.
Теперь Саньки нет… Вадима нет… Ничего нет…
Я опять заплакала, но тут же спохватилась и принялась платком гасить свои слезы, как пожарный гасит начинающийся пожар, не давая ему разгореться вовсю.
2
По пути домой он молчал, а я, безучастно глядя на мелькавшие за окном опостылевшие картинки, думала: зачем он везет меня туда, откуда я только что сбежала? Туда, где все напоминает о том, что уже никогда не вернется? Как дожить до ночи? И как прожить следующий день? А потом еще один? И еще… и еще. Зачем он остановил меня?
Он свернул в переулок и, умело лавируя между запаркованными машинами, подъехал к нашему дому.
– Здесь?
Я кивнула.
Мент вышел из машины, зашел на мою сторону, распахнул дверцу.
Я вылезла, чувствуя, что ноги держат меня как-то не совсем надежно. Я сделала шаг к подъезду, покачнулась и ухватилась за его руку. Если мент и хотел уехать сразу, то теперь уже не мог не помочь беспомощной женщине.
– Я доведу вас до квартиры, – пробормотал он. – Какой код?
– Триста десять.
Мужчина ткнул пальцем в кнопки, замок двери щелкнул. Мент потянул меня за собой. Неуверенно переставляя непослушные ноги, я вошла в подъезд. Если некий любопытствующий сосед наблюдал за нами через щелку в занавеске, он мог решить, что непривычно галантный милиционер доставил домой нетрезвую даму.
Мы поднялись на лифте на четвертый этаж. Стоя перед дверью квартиры, я достала из кармана ключ. Рука дрожала, и он мягко забрал его у меня. Сам открыл дверь и отступил, пропуская меня.
Я вошла. Квартира дохнула на меня одиночеством и болью. Если бы хоть собака или кошка… но у Саньки была аллергия на шерсть, и мы с Вадимом не стали рисковать.
Мент нерешительно переступил с ноги на ногу.
– Ну… я пойду?
Я не ответила. Что он хотел – чтобы я предложила ему остаться?
– Надеюсь… с вами все будет в порядке?
Не надейся. Со мной уже никогда не будет в порядке. Ничего и никогда в порядке уже не будет. Ничего и никогда…
Он все не уходил.
– А вечером я пригоню вам машину.
Я равнодушно кивнула. Зачем мне машина? Куда теперь на ней ехать? И с кем?
Он потоптался еще с полминуты, вроде бы хотел сказать что-то еще, но передумал и, наконец, неловко повернувшись, вышел. Я услышала, как на площадке хлопнули створки лифта, и мент поехал вниз.
Я сбросила кроссовки, даже не расшнуровывая их, прошла в комнату и упала на диван. Не знаю, сколько я пролежала так, уткнувшись в подушку и пребывая в неком безмысленном ступоре. Не бессмысленном, а именно безмысленном.
Потом мысли стали возвращаться. Злые колючие мысли.
Они заставили меня жить дальше – будто моя жизнь представляет особую ценность для общества. Как будто я незаменимый ученый, или певица с вокальным диапазоном в пять октав, или поэтесса, подарившая миру кучу нетленных стихов. Они не знают, что будет там, но почему-то уверены, что здесь лучше! Да кто они такие, чтобы решать за меня, с ихней вонючей трогательной заботой?! Они что, не понимают, что иногда жить становится больно – до невыносимости! И эта совсем другая боль, страшнее физической – с той бороться легче.
Олицетворением их стал этот мент с голубыми глазами.
Которого поставили ловить бандитов и охранять покой граждан. Хотя нет, он же гаишник. Но все равно, его вовсе не просили вмешиваться в личную жизнь кого бы то ни было…
Мысли постепенно притуплялись до безразличия и уходили. Какое-то время я висела между сумеречным бодрствованием и полусном, потом провалилась в некий анабиоз.
Не знаю, сколько я пребывала в этом состоянии, но когда очнулась, короткий осенний день уже угасал.
Я поднялась с дивана. Голова была тяжелая, словно я накурилась до одури или перепила. Наверное, давление. А ведь еще совсем недавно я и понятия не имела, что это такое!
Я прошла на кухню. Открыла банку «Нескафе», всыпала в стакан две ложечки, подогрела воду – все механически бездумно, как робот, выполняющий заданную программу. Хорошо было бы влить в себя чего-нибудь покрепче, чтобы вновь отключиться, на этот раз до утра, но остатки коньяка я допила пару дней назад, а идти в магазин была сейчас не в состоянии.
Я уже села за столик, подвинула к себе кофе и тупо уставилась в потемневшее окно, когда раздался телефонный звонок.
Я вернулась в комнату. На определителе высветился совершенно незнакомый номер.
– Добрый вечер. Это Вячеслав, милиционер. Ну, который вас…
Ясно. Который спас меня от неминуемой гибели. Откуда он узнал мой номер? А, ну да, он же видел мои документы, мог запомнить фамилию, а там – по компьютерной базе данных… Милиция все-таки.
– Да… Вячеслав.
– Вы дома?
«Нет, – мысленно ответила я ему. – Пошла на дискотеку с любовником».
– Дома.
– Я сейчас подгоню вашу машину.
«Подгони. В данный момент она мне во как нужна!»
– Давайте.
– В общем… ну, буду у вас минут через десять.
Я успела выпить кофе и сполоснуть чашку, потом послышался шум поднимающегося лифта, шаги на площадке – и звонок.
Я открыла дверь.
Вячеслав был уже в штатском – джинсах, замшевой куртке, кроссовках – и показался мне еще моложе.
– Добрый вечер, – проговорил он. – Я… машина под окном. Вот…
Он вытащил из кармана ключи от моего «фольксвагена», подал их мне.
– Спасибо, – равнодушно проговорила я.
Он потоптался на пороге, не зная, что добавить.
«Мне надо пригласить его зайти, – подумала я. – На чашку чая или кофе. Так положено. Он же все-таки старался, не пожалел своего личного времени, чтобы пригнать автомобиль, и вообще…»
Но сейчас я была не в состоянии устраивать приемы. Мне хотелось вновь упасть на диван, отвернуться к стене и никого не видеть и не слышать…
– Ну, я пойду?
– Да. Еще раз спасибо вам… Вячеслав, – я все же постаралась добавить в голос нотку благодарности, которой на самом деле не чувствовала, – так что сомневаюсь, что мне это удалось.
– До свиданья, – он повернулся и шагнул к лифту, потом повернулся и, внимательно посмотрев на меня, произнес: – Не делайте больше глупостей, хорошо? Жизнь – она всякая. И не всегда плохая.
Я закрыла дверь, вяло подумав: «Надо бы загнать машину в гараж. Да ладно, за ночь с ней ничего не случится».
3
Моя жизнь потекла дальше – плавно и бесцветно.
Перемены, произошедшие со мной после смерти сына, не мог заметить разве что слепой, и на работе я часто ловила сочувственные взгляды коллег. Когда к этому добавился разрыв с Вадимом, сочувствие переросло в какую-то брезгливую жалость, сродни той, которую испытывает человек, узнавший в небритом и грязном бомже вчерашнего кандидата наук. Или, может, мне это только казалось?
А ведь мы были счастливой, можно сказать, образцово-показательной семьей: имели двухкомнатную квартиру, не бог весть какую, но машину, оба неплохо зарабатывали, воспитывали сына. Наше счастье разбилось вдребезги в тот самый день, когда утренние водители обнаружили на обочине дороги, ведущей в город, тело Саньки и искореженный велосипед.
Виновник с места происшествия скрылся, свидетелей не оказалось. Вялое следствие вскоре зашло в тупик. Районная газета и местное тэвэ повозмущались немного – и забыли о происшествии.
Мы похоронили сына и уже не могли жить вместе. Вадим во всем винил меня: это я послала Саньку на дачу к матери. В тот роковой день она уехала заняться огородом, но уже через пару часов перезвонила мне и попросила подвезти ей лекарство от давления. Я не могла – из-за срочной работы. Откуда мне было знать, что сын поедет не автобусом, а возьмет велосипед, решив сэкономить деньги, выданные мною ему па билет? «Ничего бы не случилось с твоей драгоценной мамашей! – бросил мне потом Вадим. – А если она действительно плохо себя чувствовала, зачем было вообще переться на эту дачу!» Это были обидные, злые слова, но окажись это его мать, моя реакция вряд ли была бы другой.
Пару раз я вспомнила о милиционере по имени Вячеслав. Мы странно встретились и странно разойдемся – так, кажется, поется в старинном романсе? Только мы уже разошлись.
Постепенно досада на то, что он так некстати вмешался, прошла. Какое-то время спустя я даже обнаружила, что мне захотелось жить дальше – правда, скорее, как любому биологическому организму, которому необходимо поддерживать основные функции, чем как человеку разумному. Одним словом, на рефлекторном уровне, словно какой-нибудь инфузории. Я чистила зубы и причесывалась, принимала пищу, ходила на работу и делала покупки в магазинах, стирала белье и мыла полы, но все это – как-то э… машинально. Хотя в целом и создавалась вполне правдоподобная иллюзия жизни, слово «существование» применимо здесь больше.
Что же касается души, здесь все было сложнее. Душа онемела, или загрубела, как кожа на пятке, или назовите это, как хотите, – но она перестала желать, стремиться, даже болеть… А может, она вообще покинула тело?
Но однажды я вдруг с некоторой досадой подумала: «Хоть бы раз он позвонил, поинтересовался, как там спасенная им женщина. Конечно, это не входит в круг его обязанностей, но все-таки…»
Я удивилась этой неожиданной мысли.
Мне просто захотелось увидеть этого Вячеслава. Или, по крайней мере, услышать. А это означало, что душа то ли возвращается, то ли оттаивает и обретает способность чувствовать.
Могла ли я предположить, что наша следующая встреча произойдет в ситуации, не менее драматичной, чем та, первая?
4
В тот вечер я пришла с работы и, как обычно, растянувшись на диване, включила телевизор на малой громкости. Есть совсем не хотелось, я решила проигнорировать ужин и ограничиться лишь стаканом кефира перед сном.
На телике остался со вчера местный канал. Шли городские новости: что-то там о прошедшей сессии исполкома, неудовлетворительной работе одного из ЖЭКов и проблеме бродячих собак. Как раз в тот момент, когда я хотела переключиться, на экране возникла заставка: бегущие милиционеры на фоне силуэта здания ГОВД.
– С криминальными происшествиями, случившимися в нашем городе, мы познакомим вас в рубрике «Криминальная хроника», – объявила дикторша. – За минувшую неделю произошло одно убийство, четыре квартирные кражи, зафиксировано две драки с нанесением тяжких телесных повреждений, три угона личных транспортных средств. В двух ДТП пострадало три человека.
Услышав о ДТП, я подумала: «Может, и его покажут». Сами понимаете, чисто ассоциативно.
И накаркала.
На экране появилась милицейская машина, въехавшая передком в кювет и чуть накренившаяся. Сине-белая милицейская «девятка». Как та. Распахнутая дверца. Крупным планом – покрытое паутиной трещин лобовое стекло. Камера наезжала ближе и ближе, пока не стали видны аккуратные дырочки.
Пулевые отверстия. У меня екнуло сердце.
– Во вторник при попытке задержать преступников, угнавших автомобиль, был тяжело ранен инспектор дорожно-постовой службы Бондарев. Оказавшиеся свидетелями происшествия люди доставили милиционера в центральную больницу. Преступников, открывших огонь по машине инспектора, по горячим следам задержать не удалось.
«Мало ли в милиции «девяток», – сказала я себе. – Мало ли там служит инспекторов. Мало ли…»
– Состояние поступившего к нам пациента – стабильно тяжелое, – объявил с экрана пожилой доктор. – После операции, в ходе которой у него были извлечены две пули, он находится в реанимационном отделении. Делать какие-либо прогнозы еще рано, но мы надеемся…
«И я надеюсь», – подумала я.
Надеюсь, что этот бедняга Бондарев – не Вячеслав.
– При попытке совершить кражу из продуктового магазина по улице Промышленной был задержан нигде не работающий…
Я выключила телевизор.
А вдруг это он?
Но если и он – тебе-то какое дело? Ты ему не жена, не сестра, не любовница – так, случайная знакомая, о которой он наверняка и забыл уже.
«Не делайте больше глупостей. Жизнь – она всякая».
То, что всякая, – это уж точно. Вот до этой самой минуты она была уныло-бесцветной, но теперь… Я вдруг поняла, что не засну, если не выясню, как зовут раненого милиционера.
Пусть даже он мне никто.
Я потянулась к столу. Положила руку на трубку телефона – и задумалась. А куда, собственно говоря, звонить? В милицию? В больницу? На телестудию? И что им сказать? Не Вячеславом ли зовут раненого гаишника? «А кто вы такая?» – поинтересуются они – и что тогда? Резануть им правду-матку? Мол, я знакомая, но знаю только его имя и теперь, услышав сообщение по телевизору, беспокоюсь, не тот ли это самый? Н-да, ничего себе знакомая. Но если я даже выясню, что его зовут Вячеслав, разве не может оказаться, что пострадавший – другой Вячеслав, тоже инспектор ДПС?
Стоп!
Мне пришла в голову одна неплохая мысль. Надо же, а еще совсем недавно я сравнивала себя с инфузорией! Но инфузория никогда бы не додумалась до этого, даю слово.
Я достала с книжной полки городской справочник и раскрыла его на букве «Б». Бондаревых было четверо, одна женщина и трое мужчин. Инициала «В.» не было ни у одного, но это ничего не значило: телефон мог быть зарегистрирован на отца или брата. А также на мать или жену. Я взяла карандаш и обвела овалом все четыре номера, потом развернула к себе телефон и принялась нажимать на кнопку «Входящие звонки». Насколько я помнила, в последнее время я не стирала входящих номеров и надеялась, что электронные мозги аппарата сохранили тот звонок.
Мне не хотелось, чтобы номер совпал с теми, что я нашла в справочнике.
Звонков было всего ничего: несколько – с работы, один по ошибке, два от матери, еще один из горгаза, уточнявшего количество проживавших в квартире.
И, наконец, от мента.
Семнадцатого числа прошлого месяца. Вечером того дня, когда я…
Ладно, замнем для ясности.
Я взглянула на номер.
Мои опасения подтвердились: этот номер действительно числился за гражданином Н.А.Бондаревым. Сомнений не было – раненым милиционером оказался именно Вячеслав, а Н.А., скорее всего, был его отцом или братом.
Я поймала себя на мысли, что позвони он тогда не с домашнего, а с какого-нибудь другого телефона, я сейчас легла бы спать в полной уверенности, что с ним все в порядке.
Так что в какой-то степени мне повезло – как ни странно это звучит.
