Текст книги "Любийца"
Автор книги: Игорь Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
16
После того вечера мы уже не спали врозь.
Я поудобней устраивалась в объятиях Славы, клала голову на его грудь и даже через майку чувствовала щекой свежий выпуклый шрам от пули. Под размеренный, как звук метронома, стук его сердца я засыпала.
Кажется, я вновь обретала то, что в народе называется женским, или бабским, счастьем. Вот только это самое бабское счастье не бывает полным без детей, и иногда на горизонте моей памяти мелькало воспоминание о погибшем Саньке. Я понимала, что сына не вернуть, но все чаще стала задумываться о том, что боль потери можно смягчить, если… завести другого ребенка. Тем более, что сейчас к этому были, как говорится, все предпосылки: мы жили со Славой уже недели три и ни разу не пользовались противозачаточными средствами.
Но что-то явно не получалось.
– Ты хочешь от меня ребенка? – спросил он однажды.
Этот вопрос вновь заставил меня почувствовать себя молодой и желанной женщиной.
– У-гу, – мурлыкнула я. – Я хочу от тебя ребенка.
Он крепче прижал меня к себе.
– Тогда почему… – он замялся. – Ну, может, у тебя там эта… спираль? Так это называется?
Я улыбнулась.
– Да, это называется спираль. У меня ее нет.
– Так, может, дело во мне? Ну, после ранения… мало ли что.
Я погладила его щеку.
– Не волнуйся. Не в тебе и не во мне. Просто так бывает. Когда я вышла замуж, у нас с Вадимом не было детей целых полтора года. Но это как раз было нам, ну, на руку, что ли, потому что мы жили у его родителей, достраивали кооператив… А как переехали, так я сразу забеременела – будто по заказу. И родился сын. Санька…
– Ты говорила… – Слава помедлил, – что он умер?
– Погиб. Как у вас говорится, в дэтэпэ.
Кажется, он хотел спросить что-то еще, но я попросила:
– Не надо больше об этом.
Я уткнулась носом в его шею и почувствовала, как дрогнул его кадык.
– Прости, – сокрушенно прошептал Слава. – Прости меня, Наташенька. Я знаю, каково это – терять близких людей. Мать умерла от рака, когда мне было двенадцать лет, отец – совсем недавно. Инфаркт.
Некоторое время он молчал.
– А знаешь, Наташа, ты так похорошела в последнее время.
Это была, конечно, неловкая попытка сменить тему, но я оценила ее.
– Спасибо за комплимент.
– Это вовсе не комплимент.
– Почему?
– Потому что комплимент зачастую – лишь дань вежливости и не соответствует действительности. А я говорю правду: ты похорошела.
Я и сама заметила это. Мои бедра округлились, груди налились соком (или чем там они наливаются?), из глаз исчез лихорадочный блеск затравленной обстоятельствами женщины. В душе моей воцарилось спокойствие и уверенность. Да, это был не комплимент.
Слава крепко прижал меня к себе и начал тереться о мою ночную рубашку. Прихватил зубами мое ухо и стал легонько покусывать его.
– Давай спать, – прошептала я.
– Завтра суббота.
– Ну и что?
– Успеем выспаться, – пояснил он. Нащупал мою руку, потянул ее к низу своего живота. – Видишь?
Сквозь ткань его плавок я почувствовала возбужденную мужскую плоть.
И мы занялись любовью.
17
Хотите верьте, хотите – нет, но я забеременела именно после той ночи.
Я, как и многие женщины, вела календарик своих критических дней. Подошли обведенные карандашным кружочком даты, но месячные не наступили. Я выждала еще пару дней, потом купила в аптеке два разных теста – наш и импортный, – и оба дали положительный результат.
Первым моим побуждением было немедленно поделиться радостной неожиданностью со Славой. Но… подумав немного, я решила преподнести ему это как подарок, благо его день рождения был на следующей неделе.
Я и не подозревала, что судьба готовит мне еще один, куда менее приятный сюрприз, который заставит меня посмотреть на любимого человека совсем другими глазами.
И то утро я решила выйти пораньше, чтобы успеть помыть свой «гольф»: накануне вечером, когда я возвращалась с работы, прошел сильный дождь, и на наших разбитых улицах машину заляпало грязью чуть не до окон.
– Чего это сегодня ты ни свет ни заря? – удивленно спросил Слава, провожая меня из комнаты сонным взглядом.
– Машину хочу помыть.
– А я, с твоего позволения, еще подремлю с полчасика… – пробормотал он и уткнулся в подушку.
– Лентяй, – улыбнулась я. – Тунеядец. Завтрак на столе. Разогреешь сам.
– Съем холодный: я же лентяй, – приглушенным подушкой голосом отозвался он.
Я выпила кофе, оделась и помедлила минуту на пороге: поискать здесь какое-нибудь старое тряпье или найдется в гараже? Ладно, вроде там лежало что-то в ящике. Я захлопнула дверь, спустилась по лестнице и вышла на улицу.
Нетрудно догадаться, что мои мысли были отнюдь не о заляпанном грязью «гольфе» и не о работе, где накануне Виктор подкинул мне срочный перевод нового договора с турками – они были о моем изменившемся за один день, точнее, за одну ту ночь статусе. Пройдет несколько месяцев, и все всё увидят. Ухмылок, конечно, избежать не удастся («гляди ты, на старости лет!..»). И сплетен. И вытянутой физиономии шефа: секретаршу он найдет без труда, а вот секретаршу со знанием английского моего уровня вряд ли.
Но мне было плевать: это будет ребенок от любимого человека.
…Я поколдовала над хитрым замком, распахнула металлическую створку и вошла. Нутро гаража обдало меня холодом и сыростью. Я включила свет, открыла дверцу «гольфа», поставила на сиденье сумку.
В углу гаража, возле двух «лысых» покрышек, Стоял ящик с каким-то тряпьем. Чтобы не пачкать руки, я взяла из бардачка машины нитяные перчатки. Подошла к ящику, достала пару тряпок, одна из них оказалась бывшей фланелевой рубашкой с одним рукавом, происхождение другой мне установить не удалось. Под тряпьем лежало несколько разнокалиберных гаечных ключей. Очень хорошо. Мои остались в том гараже, и я все забывала забрать их оттуда. Возьму эти: нельзя же ездить совсем без инструментов, мало ли что может случиться в дороге?
В полутемном углу я не заметила, что за один из ключей зацепился какой-то предмет на цепочке, и обратила на него внимание лишь тогда, когда он с легким металлическим стуком упал под колесо «гольфа».
Я наклонилась и подняла его.
В глазах у меня потемнело, виски будто сжало тисками…
18
На моей ладони лежал забавный брелок.
Его подарила мне подруга, Валька Тимохович, которая когда-то два или три года прожила с мужем-инженером в Индии. Если надавить на спинку маленькой лягушечки-раскоряки, она издавала двойной щелчок, в котором человек с известной долей фантазии мог услышать «ква-ква». Я приспособила его на свои ключи, но потом Санька долго выпрашивал его у меня. После двух недель уговоров я сдалась. Сын даже не использовал его по назначению, а повесил на бегунок молнии джинсовой куртки и, как я знала, часто развлекал приятелей и девчонок. После его гибели лягушечки на месте происшествия не оказалось.
Как этот предмет мог появиться в гараже?
Откуда он сюда попал?!
Я судорожно сглотнула сразу пересохшим горлом: ответ напрашивался сам собой. В один миг любимый человек, Слава, нет, больше не Слава, а гражданин Вячеслав Бондарев, превратился в монстра, в чудовище, убивающее детей. Маленьких беззащитных детей на велосипедах.
Внезапная, подгибающая ноги слабость, как волна, накатила на меня, но я еще нашла в себе силы обойти машину, открыть переднюю дверь и опуститься на сиденье. Несколько минут я сидела неподвижно, уставившись невидящим взглядом в приборную панель. Потом мысли стали возвращаться.
Как доехать до его дома? Нет, это не проблема, дотащусь как-нибудь. Проблема в другом: как посмотреть ему в глаза? Что сказать? Что здесь вообще можно сказать?!
Я вылезла из машины и осторожно, как больной человек, долго не встававший с постели, сделала несколько шагов. Мои ноги, как принято говорить в таких случаях, стали ватными, коленки подгибались. Но ничего, вроде, иду.
Я вышла из гаража, открыла вторую створку.
Вывела свой так и не вымытый «гольф», вернула на место обе створки двери и, поджав их плечом, закрыла на ключ. Потом, разбрызгивая вчерашние мутные лужи, на второй передаче поехала к его дому.
– Любийца… – вдруг прошептали мои губы.
Из каких глубин памяти всплыло это странное и жуткое слово?! Где я его слышала? Не могла же я придумать его сама?
Минуту спустя я вспомнила, где. Тот самый доцент со смешной фамилией Недайборщ из моей студенческой юности, который пытался ухлестывать за мной, много рассказывал мне о русских поэтах начала 20-го века: сами понимаете, каждый мужчина пытается очаровать девушку по-своему. Этот был просто помешан на дореволюционной русской поэзии и развлекал меня всякими любопытными фактами из жизни и творчества тогдашних литераторов. Он-то, помнится, и говорил мне, что был такой поэт Велимир Хлебников, который, как и Маяковский, занимаясь словотворчеством, выдумывал много всяких новых слов.
Но я почему-то запомнила только это.
Не для такого ли именно человека и придумал этот Хлебников свое словечко: человека, который любит – и который убил? Разве не может одно соседствовать с другим?
Любийца.
Не доехав до его дома, я вдруг свернула в переулок, съехала на обочину и выключила мотор. Нет, я не поеду к нему. Я просто не могу больше видеть его. Что бы он там ни говорил, оправдать убийство вообще трудно, оправдать убийство ребенка – невозможно. А помимо всего прочего, этот филолог-недоучка оказался еще и подлецом, скрывшим преступление, пусть и непредумышленное!
Наверное, можно пойти в милицию, все рассказать, и тогда этот, как выражаются менты, висяк будет… Будет ли? Раз уж Бондарев такая сволочь, он заявит, что никакого брелка и в глаза не видел. Как теперь доказать, что я нашла его в гараже? И машины у него давно нет. (Кстати, не затем ли он и продал ее, чтобы замести следы?) Но самое главное: Саньки этим все равно не вернуть…
Бодрая трель мобильника заставила меня очнуться. «Неужели он?» – со страхом подумала я. Расстегивая молнию сумочки, заметила, как дрожат мои пальцы.
Но это была Люба. Я сбросила вызов. Взглянула на часы на приборной доске: двадцать минут десятого. Я опаздывала уже на пятьдесят минут…
И я заставила себя поехать на работу.
Как же мне не хотелось никого видеть! Увы, избежать этого было невозможно. Подъезжая к офису, мельком бросила взгляд в зеркало на свое серое лицо и мрачно подумала: «Косметика здесь бессильна».
Плевать. Меня тревожило другое: как дотянуть до конца рабочего дня, нет, как выдержать хотя бы до обеда? Как вообще вычеркнуть из памяти страшные события последнего часа?
Я столкнулась с Любой в коридоре.
– Ну, Наташка, ты… – начала она и осеклась. – Что с тобой?
– Отстань, – бросила я и прошла мимо.
Включила компьютер, подвинула к себе распечатку текста договора с карандашными правками Виктора. Тупо уставилась в прыгающие перед глазами строчки: «Настоящий договор между компанией «Мебсервис», именуемой в дальнейшем Заказчик, в лице ее Генерального директора Виктора Лицкевича, и компанией «Туранлар», именуемой в дальнейшем Поставщик, в лице ее…»
Прошло четверть часа, а я так и не продвинулась дальше преамбулы. Потому что на втором «hereinafter referred to as…» [3]3
Именуемой в дальнейшем (англ.).
[Закрыть]поняла: я должна уехать из этого города. Хотя бы на время.
Но решать все надо быстро. Когда я не вернусь вечером, он начнет искать меня. Звонить на мобильный, домашний. Можно не отвечать, можно забить его номер в «черный список», но это не спасает положения: он обратится за помощью к своим коллегам. И те, несомненно, очень скоро найдут меня. Так что времени в обрез.
После смерти Саньки моя мать уехала к сестре в Самару, сдав квартиру какой-то бездетной паре и взяв оплату за год вперед: она чувствовала в случившемся и свою вину. Мы только перезванивались, и я знала, что у нее все в порядке – если можно назвать «порядком» состояние женщины, недавно потерявшей внука.
Теперь наступила и моя очередь бежать от своего прошлого. И от настоящего. Я поеду к ней.
Дверь открылась, и вошел Виктор. Наверное, Люба успела предупредить его, что со мной творится что-то непонятное, потому что он ни словом не обмолвился о моем опоздании, а осторожно спросил:
– Как там с договором, Наташа?
– Пока никак, – я подняла голову. – Вот что, Виктор. Дай мне отпуск за свой счет, хотя бы на неделю. С завтрашнего числа. А перевод я сегодня закончу.
Я специально сказала «на неделю», чтоб его не хватила кондрашка. Мне б только вырваться, а там фиг меня поймаешь…
Он ошарашенно посмотрел на меня.
– Ты что?! Где я найду тебе замену на неделю?
– Попроси пока Любу, – равнодушно произнесла я. Мне бы его заботы…
– Люба не знает английский так, как ты. И у нее своя работа.
– А у меня… семейные обстоятельства. В общем так: завтра я не выхожу. Хочешь – увольняй. Договор закончу к концу дня. Не успею, останусь после работы. Все.
Он потоптался, сердито глядя на меня, рявкнул: «Черт бы тебя побрал!» и вышел, громко хлопнув дверью.
Поставив себе задачу, я начала работать, как скоростной переводильный автомат, щелкая сложные юридические термины, как орехи. Я даже не слишком задержалась: все было готово к началу восьмого. Срочный перевод помог мне дожить до вечера и не свихнуться от переживаний. О том, что завтра будет новый день и не будет перевода, думать не хотелось. Жаль, что нельзя забить в «черный список» моей памяти то, что произошло сегодня утром…
Теперь надо было направить договор на согласование Мустафе в «Туранлар». Гм… а если тот что-то поменяет, внесет в него свои поправки? Кто разъяснит их шефу? А, плевать. Конечно, я поступаю с Виктором по-свински, но жизнь поступает со мной…
Я оборвала себя. Подключилась к Интернету и вышла на «mail.ru». Письмо с приложением, как назло, несколько раз зависало. Я уже была на грани того, чтобы изо всех сил врезать кулаком по клавиатуре, когда на мониторе появилась заветная надпись: «Письмо отправлено».
Я выключила компьютер, надела куртку. Погасила свет, прошла гулким пустым коридором. В вестибюле уже сидел ночной сторож – отставник, нанятый Виктором на полставки после того, как пару месяцев назад в наш офис попытались вломиться некие злоумышленники.
Он поднял голову от залистанного до лохмотьев «Спид-инфо» с полуобнаженной красоткой на обложке, улыбнулся.
– Что-то вы поздновато сегодня, Наталья Викторовна…
Мне удалось выдавить ответную улыбку.
– Дела, Николай Сергеевич. До свиданья.
19
Колеса вагона отстукивали: сов-сем-не-так, сов-сем-не-так, сов-сем-не-так…
Занавески окна были наполовину раздвинуты, и в просвете виднелись бежавшие навстречу столбы, деревья, какие-то редкие постройки. Пересекли реку – сквозь ажурные конструкции моста блеснула на пару секунд спокойная гладь воды с одинокой лодкой на середине.
Почему в моей жизни все выходит не так? Совсем не так? Почему одним – все, другим ничего? Почему одним дается, а у других забирается – даже то немногое, что у них было? Неужели тому, кто сотворил этот мир, было, как говорят в уголовной среде, западло создать в нем всеобщую гармонию, чтобы все были одинаково счастливы? Или одинаково несчастливы – тогда хоть было бы не так обидно?
В купе нас было всего двое. Напротив меня сидел средних лет мужчина, напоминающий стареющего хиппи – длинные неопрятные волосы, седая щетина. Нездоровый цвет лица наводил на мысль об известном пороке. Одет он был соответственно: замызганная куртка с вытертыми локтями, джинсы с парой вовсе не декоративных заплат, разбитые кроссовки. Правда, хиппи уже вымерли, как динозавры, оставалось предположить, что передо мной – бомж. Хотя, конечно, бомжи не разъезжают в купейных вагонах…
– А вообще я хороший, – вдруг проговорил он, и я вздрогнула от неожиданности.
– Почему вы думаете, что, ну… что я думаю, будто… э?.. – начала я, запуталась – и тут же поняла, что выдала себя.
– Да, ладно, – он улыбнулся. – Я что, первый год живу? По одежке, как известно, встречают – и плохо делают. Ну, да вам простительно: вы – женщина.
– И что с того?
– Женщины, извините, как сороки: их привлекает то, что блестит. Я блистаю другим: головой. Не лысиной, до этого еще не дошло, а умом.
Это было сказано не столько хвастливо, сколько грустно. Я внимательнее взглянула на своего попутчика и решила, что определение «замызганная», пожалуй, можно заменить на «затертая», а заплаты на джинсах, учитывая современную моду, выглядят где-то даже э… гармонично. Что до цвета лица – ну, почему человек не может просто болеть?
– Ну вот, уже лучше. Впрочем, речь не обо мне, – продолжал мужчина. – О вас.
– То есть?..
– То есть речь о вас, молодой красивой женщине, попавшей мм… как говорится, в переплет. Хотите выпить?
Право слово, если странный незнакомец взялся удивлять меня – то это ему удалось. Я имею в виду не столько предложение выпить – такое в поездах случается сплошь и рядом, – сколько упоминание о переплете.
– Н-нет, спасибо.
– Ясное дело: с незнакомыми мужчинами вы не пьете. Но я уже сказал: я хороший. Так что со мной можно. Чуть-чуть. Вам не помешает, – с легким нажимом выделил он.
Мой попутчик полез под столик, вытащил оттуда дипломат с затертыми пластмассовыми боками. Щелкнул замками и извлек плоскую бутылку коньяка. Я успела заметить, что еще там лежала пара книг и листы бумаги, покрытые неровным торопливым почерком.
– Если хотите записать меня в алкоголики, будете неправы. Никак нет. Скорее, я философ-практик. Или практик-философ. Давно замечено, что когда другие средства бессильны, проблему можно снять некоторой дозой алкоголя. Временно, конечно, но иногда важна и короткая передышка. Заметьте, некоторой дозой, а не лошадиной: последнее приводит к спиванию – гм… или спитию? – индивида. Так я иду за стаканами?
Я махнула рукой.
– Замечательно, – констатировал незнакомец и, отодвинув дверь купе, исчез в коридоре.
Через несколько минут он вернулся с двумя гранеными стаканами и плиткой шоколада. Усевшись, налил в стаканы коньяк на два пальца, поломал шоколад.
– Меня зовут Глеб.
– Меня – Наташа.
– Со знакомством, Наташа.
Мы чокнулись.
Глеб развернул обертку. Я взяла кусочек шоколада.
20
После второй порции я ощутила, как по телу разливается приятное тепло. Нет, мои неприятности не растворились в алкоголе, не пропали, но они отодвинулись и как-то потеряли свою остроту, словно в видоискателе старого фотоаппарата чуть-чуть сбили резкость. А минут через десять я почувствовала, что вполне созрела, чтобы рассказать ему все. Случайный попутчик сродни священнику, готовому выслушать твою исповедь: все твои тайны уйдут вместе с ним на каком-нибудь безымянном полустанке.
И я рассказала Глебу о гибели сына, предательстве мужа, о своей неудавшейся попытке самоубийства и знакомстве с ментом. О том, как случайно нашла в гараже брелок Саньки. Как ушла от Бондарева, чтобы никогда больше не вернуться к нему. Я даже, поколебавшись, упомянула о своей беременности.
В наступившей тишине лишь тихо поскрипывали перегородки вагона. По лицу моего попутчика нельзя было понять, какое впечатление произвел на него мой рассказ. Он машинально щелкал ногтем по пустому стакану и хмурился каким-то своим мыслям. Наконец он проговорил:
– Хотите совет?
– Не знаю. Наверное.
– А зачем? Я вижу, вы все решили и сами.
Действительно, зачем мне чьи-то советы, когда я решила все окончательно и бесповоротно?
– Ну, ладно, Глеб, тогда просто скажите, что сделали бы на моем месте вы?
– Посмотрел в глаза этому Бондареву. Поговорил бы с ним…
– С человеком, который?..
Мужчина нетерпеливо перебил:
– Осужденному всегда дается последнее слово, Наташа. А он, вроде бы, и не осужден пока, да? Конечно, вы сейчас скажете, что есть и человеческий суд или суд совести или еще что, но… Знаете, если честно, мне в этой истории не все понятно. В отличие от вас, – он с легким упреком взглянул на меня.
– Мне тоже не все понятно, но я знаю главное.
– Точно знаете?
Я не ответила.
– Прислушайтесь к своему сердцу, Наташа. Прошу прощения за пафос. Вы действительно верите, что он убил?
– Я верю фактам, – твердо сказала я.
– Скорее, не фактам, а факту. Одному-единственному.
– Двум. Брелок и продажа машины.
– Ну, продажа машины может оказаться ни при чем. Если Бондарев не пользовался ею, почему он не мог продать ее после смерти отца? И вообще, мне кажется, что вы чересчур спешите обвинить человека, которого любили! Или – не любили?
Проигнорировав его вопрос, я продолжила:
– Ладно. Продажа машины – случайность. Но откуда мог оказаться в его гараже брелок?
– Мм… здесь надо думать. Он точно был ваш, ну, то есть вашего сына?
– Вы, Глеб, наверное, полагаете, что в нашей провинции налажен массовый выпуск таких сувениров, и теперь они украшают каждую вторую связку ключей! – Я с досадой посмотрела на него. – Можно предположить и другое: кто-то привез из Индии точно такой же брелок и подарил его Бондареву. Только вероятность подобного совпадения примерно такая же, ну, как… – я на секунду задумалась. – Как если бы сейчас открылась дверь нашего купе, и вошел инопланетянин!
В дверь раздался тихий стук.
– Да-да, – проговорил Глеб и шепнул: – А вдруг?..
Дверь откатилась в сторону, и тучная, предпенсионного возраста проводница скучно поинтересовалась:
– Чай будете?
– Будем? – мой попутчик вопросительно посмотрел на меня.
– Нет.
– Нет, – продублировал он, и женщина двинулась к соседнему купе.
Поезд приближался к какой-то станции. «Со-о-всем-не-та-а-к, со-о-всем-не-та-а-к», – стучали колеса, замедляя ритм. В сгущавшихся сумерках проплыли станционные постройки, показался неярко освещенный перрон. Начинал накрапывать дождь, стекло окна покрылось мелкими косыми капельками.
Вагон слегка качнуло: поезд остановился.
– Покурю на свежем воздухе, – объявил Глеб, вставая.
– Так дождь.
– Не сахарный, не растаю.
Он вышел, а я задумалась над его словами. Теперь, когда первый шок, вызванный моей находкой в гараже, прошел, я действительно могла взвесить все за и против.
Впрочем, какие там «все»? В моем случае ни одного за невиновности Бондарева у меня не было. А против – два: брелок и продажа машины. Ну, ладно, насчет продажи машины Глеб мог оказаться прав, но брелок?.. И все же он заронил в мою душу первые сомнения.
В коридоре послышался шум голосов, дверь вновь откатилась, и в проеме возник мужчина.
– Простите, пятнадцатое здесь?
У меня было четырнадцатое место. Очевидно, пятнадцатое было надо мной. Я молча кивнула.
– Света, давай сюда, – крикнул мужчина в глубь коридора и принялся втягивать огромный черный чемодан на колесиках. Секунду спустя в проеме появилась молодая девушка в светлом плаще с недавно выполненной химией на голове.
– Подожди, сейчас я его пристрою, – мужчина не без усилий водрузил чемодан на верхнюю полку и грузно опустился напротив меня, тяжело дыша и вытирая лоб. Покосился на бутылку Глеба.
Девушка изящно впорхнула в купе.
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответила я.
Все, поговорить с Глебом сегодня больше не удастся.
– Еле успели, – пробурчал мужчина. – Все твоя мать…
– Да ладно тебе, папа.
– В общем, так: приедешь – сразу позвони, что там и как. Тете Тане привет, – мужчина встал, девушка легко коснулась его щеки губами.
– Пока, папа.
Глеб вернулся через пару минут.
– О, нашего полку прибыло! – проговорил он, пятернями забрасывая за уши свои неопрятные волосы. – Одна очаровательная женщина – хорошо, но две, естественно, лучше. Жаль, мне скоро выходить.
У меня екнуло сердце. Этот человек, с которым я и познакомилась-то каких-то сорок минут назад, вдруг стал мне очень нужен: я подумала, что если бы наш разговор продолжился, мой странный попутчик, в конце концов, смог бы найти разумное объяснение появлению Санькиного брелка в гараже. Разумное – то есть по моему определению такое, которое сняло бы мои подозрения с Бондарева. Нет, не подозрения, обвинения. Он мог бы вернуть мне счастье любить и быть любимой. (Тьфу, черт, что-то я сбиваюсь на лексику мыльных сериалов.) Да, жаль…
Глеб внимательно посмотрел на меня и прочитал что-то в моих глазах. Слегка пожал плечами.
– Мне и правда скоро выходить, Наташа. А вы ложитесь спать. И – не рубите с плеча: топор – плохой инструмент для решения вопросов.
Девушка, листавшая женский журнал, подняла голову и с любопытством посмотрела на него.
– И знаете что? – неожиданно добавил он. – Дайте мне свой телефон. Так, на всякий случай…
Я вырвала из блокнота листок, написала свой номер и отдала ему. Потом, спохватившись, забрала листок назад и дописала код.
Я вдруг ощутила страшную усталость. Принялась застилать постель: мне больше не хотелось ни говорить, ни думать – просто упасть щекой на подушку и закрыть глаза.
Глеб взял свою бутылку, поболтал ею возле уха и сунул в дипломат. Потом сел и уставился в темное окно.
Стоя к нему спиной, я расстегнула сумку и достала халат. Украдкой взглянув на Глеба, потянула в сторону дверь, чтобы пойти в туалет переодеться. Не поворачивая головы, он проговорил:
– Так еще после станции не открыли. Переодевайтесь здесь, я выйду.
«Ко всему прочему, он еще и ясновидец», – подумала я, но тут же поняла, что он просто увидел мое отражение в стекле. Никакой мистики.
Он вышел в коридор, а я торопливо сняла джинсы, вязаную кофту и надела халат. Юркнула под одеяло.
Я отвернулась к перегородке. Ощущая щекой приятный холодок наволочки, задумалась. Кто он, этот Глеб? Откуда едет и куда? Есть ли у него родные, близкие? Дети? С этими вопросами, на которые мне никогда не суждено было узнать ответа, я заснула.
Спала я крепко, и даже не слышала, как он ушел в ночь.
