Текст книги "Прощай Багдад"
Автор книги: Игорь Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Когда она вышла из общежития ровно в семь вечера, Ахмед, в стильной замшевой куртке и светлых брюках, уже стоял у входа, обстреливаемый любопытными взглядами проходивших мимо студентов, а больше – студенток. Он смущенно переминался с ноги на ногу, и девушка с радостью отметила, что у него начисто отсутствуют повадки записного донжуана, покорителя женских сердец. Впрочем, она заметила это еще в первый вечер.
Как бы подтверждая ее мысли, он немного растерянно посмотрел на нее и проговорил:
– Добрый вечер, Лена. Наверное, инициатива должна исходить от меня, но – я просто не знаю, что вам предложить.
– Ну что ж, тогда пусть она исходит от меня. Пойдем в кино.
– В кино? – он с трудом скрыл разочарование.
– Вот именно. Там нам никто не помешает, – уверенно заявила Лена.
– Как это? Там же будет много э... зрителей.
– Будет. Если фильм французский или американский. А мы выберем что-нибудь попроще, отечественное. Вот тогда мы точно будем сидеть в полупустом зале. Пойдем.
Они пересекли Ленинский проспект, и Лена потащила Ахмеда к «Союзпечати». Киоск уже закрывался, но она упросила продавщицу продать «Кинонеделю Минска», после чего, встав под фонарь, принялась изучать программу фильмов.
– Ну вот. Едем в «Центральный».
– Э... центральный – что?
– Ну, так называется кинотеатр. «Центральный».
– А что там?
– Нам необыкновенно повезло, Ахмед! – воскликнула девушка. – Там идет как раз то, что нам надо!
– Что именно?
– А тебе какая разница? Главное, что картина нам прекрасно подойдет. У нас говорят: есть фильмы хорошие, и есть фильмы киностудии Довженко.
Он не понял шутки.
– Довженко? Что такое «довженко»!
– Потом объясню. Пошли на троллейбус. Сеанс в половине восьмого, так что надо спешить!
На журнал все равно опоздали. Они купили билеты на один из последних рядов и еще пять минут стояли в холле, ожидая, когда хроника окончится и их пустят в зал. Ее расчет оказался правильным только наполовину: зрителей действительно было всего человек тридцать, но все они тоже расселись подальше от экрана. В основном это были парочки молодых людей. «Не одна я такая умная, – весело подумала девушка. – Что ж, сядем впереди».
Они сели на третий ряд. Свет погас. Фильм носил прямо-таки приторное название «Только каплю души», он действительно был произведен на киностудии Довженко и рассказывал о хорошем, но одиноком человеке, изо всех сил творившем добро, которого окружающие его черствые и равнодушные люди в упор не замечали. Лишь после смерти героя все поняли, кого они потеряли, и испытали раскаяние, увы, запоздалое. Идея картины, может, и была глубокой, но ее воплощение вызывало непреодолимую скуку. И не у них одних. Очень скоро с задних рядов, несмотря на трагизм экранных ситуаций, начал раздаваться шепот и приглушенный смех.
– А ты часто ходишь в кино в Ираке? – спросила Лена.
– Не очень. Так, иногда, с друзьями...
– С какими? С девушками? – шутливо уточнила она.
Ахмед не принял игривого тона. Некоторое время он молчал.
– У меня... была девушка, – медленно ответил он. – Она погибла в автомобильной катастрофе.
– Прости, – Лена легко коснулась его руки.
– Ничего. Это было давно. Мы долго встречались, хотели пожениться, но... С тех пор у меня никого не было. Другой такой я не встретил.
– Она была красивая?
– Она была красивая... как ты, – Ахмед поднес ее пальцы к губам.
Ей никогда еще не целовали руку. В старших классах парни поскорее норовили обнять, приложиться губами, наиболее бесцеремонные – облапать. В институте поклонники действовали более утонченно, вначале приглашая в ресторан, затем на квартиру или в комнату общаги «продолжить вечер». Это, несомненно, было проявлением влечения, в его физическом смысле, и как женщине ей это отчасти льстило, но... хотелось еще чего-то. И только сейчас, в темном зале на скучном сеансе, она неожиданно смогла подобрать точное определение того, чего именно ей всегда не хватало со стороны сильного пола. Нежности. Настоящей, не показной. Потому что это был не дежурный жест вежливости со стороны Ахмеда. Это была нежность.
С этой минуты ее жизнь изменилась.
ИЮЛЬ – АВГУСТ 1979 ГОДА. БАГДАД
16 июля Саддам Хусейн принял всю полноту власти в стране, а на следующий день впервые выступил в качестве президента Ирака и председателя Революционного командного совета. Лена и Ахмед сидели перед телевизором.
Прошел ровно год со времени тех страшных событий – расстрела солдат и офицеров, обвиненных в подрывной коммунистической деятельности в армии, косвенным участником которых невольно стала и Лена.
– ...переход власти от одного лидера к другому таким естественным, нравственным и конституционным образом, как это случилось в нашей стране, в нашей партии, является уникальным как в древней, так и в современной истории, – вещал с трибуны Саддам Хусейн, одетый в строгий темный костюм и белую рубашку с галстуком. – Он уникален, но не удивителен, потому что проистекает из безупречности нашей арабской нации, из величия ислама и из принципов арабской социалистической партии Баас...
– Все ясно, – вполголоса произнес Ахмед.
Она с тревогой посмотрела на мужа.
– Что? Чем это теперь для нас обернется?
– Пойдем прогуляемся.
Они вышли на улицу. Ахмед похлопал себя по карманам, нашел пачку сигарет и закурил. Некоторое время он шел молча, собираясь с мыслями.
– Чем обернется, спрашиваешь? Ну, он начнет мстить всем, кто был не согласен с ним в прежнем правительстве, выявлять заговоры, искоренять крамолу, душить оппонентов. Начнет окружать себя преданными ему людьми. А для нас... лично для нас это не обернется ничем.
Но в этом Ахмед ошибался.
На следующий день последовало сообщение о том, что в стране раскрыт «антиправительственный заговор», который, якобы, готовили несколько десятков высокопоставленных чиновников. Все они, как ни странно, оказались членами партии Баас.
Большинство из них было арестовано, и суд, скорый и неправый, засел за работу. Менее чем через неделю приговор был вынесен. Организаторы были приговорены к смертной казни, остальные «отделались» сроками тюремного заключения до 15 лет.
Два дня спустя Ахмед вернулся домой поздно вечером, бледный, осунувшийся и подавленный. Сердце Лены тревожно екнуло.
– Случилось что-нибудь?
– Случилось.
– Что?
Он махнул рукой.
– Лучше включи телевизор.
Она прошла в комнату и нажала кнопку включения «Сони», подаренного им на свадьбу кем-то из многочисленной родни Ахмеда.
– ...и тогда было решено, что исполнение приговора надлежит осуществить их бывшим товарищам по партии. Подобный подход был по-партийному принципиальным; только так можно поднять боевой дух партии Баас и еще сильнее сплотить ее членов. Каждая из партийных организаций на местах прислала своего представителя с оружием в столицу. Изменники были казнены. Президент страны Саддам Хусейн высоко...
– О чем... о чем это? – пробормотала Лена. Она уже довольно сносно понимала разговорную арабскую речь, хотя, конечно, в политической терминологии разбиралась не особо.
Ахмед устало опустился на диван. Некоторое время он молчал, вероятно, не зная, с чего начать, потом, не поднимая головы, медленно, как будто каждое из слов было налито свинцовой тяжестью, начал говорить:
– ...Меня забрали прямо с работы. Посадили в машину и повезли. Сказали, что сейчас мне предстоит выполнить мой партийный долг. Сначала я не понял, куда мы едем, но когда мы въехали на территорию тюрьмы, начал догадываться. На тюремном дворе было уже много людей – в основном гражданские, все с оружием. Человек сто, а может двести. Вероятно, их свозили туда со всего Ирака. Может, кто-то приехал и добровольно, не знаю. Мне дали старый карабин... – он замолчал.
Кажется, она начала догадываться. Сейчас он должен был рассказать ей, как он убивал людей, ее Ахмед – милый, нежный, любящий. Господи, да это пострашнее рефрижераторов для трупов!
Он поднял голову и впервые посмотрел на нее. В его глубоко запавших глазах стояли слезы.
– ...их вывели во двор, двадцать одного человека – тех, которых приговорили к высшей мере. Поставили к стене со связанными руками. Все начали стрелять. Пуль было так много, что они буквально разрывали тела на части.
– И ты... ты тоже убивал? – каким-то чужим, отрешенным голосом спросила она.
– Я задрал ствол карабина и стрелял поверх их голов в кирпичную стену, – глухо произнес Ахмед. – Так расстрелял все патроны. Кто-то заметил. Мне дали новую обойму, но... они все были уже мертвы, лежали в лужах крови. Я не забуду эту картину до конца своих дней... Потом мне сказали, что из-за того, что я не выполнил свой партийный долг, у меня будут большие неприятности.
Она опустилась на ковер у его ног, взяла его руку, прижала к своей щеке.
– Ты поступил правильно, Ахмед. Это пусть палачи выполняют свой долг.
– Спасибо, Лена.
Через два дня Ахмед Аззави был исключен из партии и уволен с работы.
3 ФЕВРАЛЯ 1977 ГОДА. МИНСК
– Я думал, что после того как Рагхад погибла, у меня уже больше ничего не будет. Никогда. Понимаешь... Ничего и никогда! Если честно, я не сторонник многоженства, хотя оно и распространено у нас на Востоке. Аллах дает человеку единственную любовь, и ее нельзя делить между несколькими женщинами. И мне казалось, что наша любовь и была, и осталась той самой, единственной. Да, я так думал до тех пор, пока не встретил... тебя.
Они сидели за столиком в углу прокуренного студенческого кафе. Официантка принесла им кофе, пирожные и, смерив Ахмеда любопытным взглядом, удалилась.
– Я хотел все бросить – работу, дом, завербоваться куда-то простым рабочим и уехать из Ирака. Все равно куда, лишь бы подальше от тех мест, от тех улиц, по которым мы с ней ходили, лишь бы забыть... Наверное, я бы так и сделал, но тут в бюро пришла э... как это? разрядка...
– Разнарядка, – тихо поправила Лена.
– Да, разнарядка. Одного человека надо было отправить в Россию... Советский Союз, – поправился он. – На стажировку. Выбрали меня.
В помещение с шумом ввалилась группа студентов. Они расселись за свободные столики, заказали пива. У одного был кассетник, из динамиков которого неслись мощные аккорды «Дип перпл».
Ахмед поморщился. Разговаривать стало невозможно. Они допили кофе и вышли на улицу.
Он взял ее за руку.
– Лена, я не знаю, что мне делать.
«А мне? —подумала она. – Особенно теперь, после утреннего разговора с деканом».
...Об их романе говорил уже весь институт, так что когда после второй пары Лену Кондратьеву вызвали в деканат, она уже почти наверняка знала причину и лишь удивлялась тому, что это не произошло раньше. Она слышала краем уха, что лет десять назад какой-то преподаватель-еврей все-таки добился выезда в Израиль, после чего в институте вышел большой скандал и с руководства политеха «послетали шапки».
Девушка вышла из аудитории, спустилась на второй этаж, постучала и, не дожидаясь ответа из-за двери, вошла. Павел Сергеевич поднялся ей навстречу и дружески улыбнулся.
– Садитесь, Леночка.
Она присела на краешек стула.
– Людмила Павловна, отнесите, пожалуйста, в бухгалтерию списки студентов, идущих на повышенную стипендию во втором семестре, – попросил Павел Сергеевич очкастую старую деву, сидевшую за электрической машинкой возле окна.
Та понимающе кивнула, забрала бумаги и вышла.
Несколько мгновений декан, седеющий полный мужчина лет пятидесяти, молчал, видимо, не зная, как подступиться к трудной теме. Девушка выжидающе смотрела на него.
– Знаете, Леночка, вы у нас на факультете одна из лучших. А может – и самая лучшая. И с общественной работой у вас все в порядке, и э... во всем остальном характеризуетесь положительно, – декан виновато улыбнулся. – Уж простите мне этот казенный язык. Оброс я этими канцелярскими штампами, словно пень мхом. Но... – он помялся, потом «залпом» выдал: – Вам надо подумать о ваших отношениях с этим студентом из Ирака, э... – он заглянул в какую-то бумажку, – Ахмедом Аззави. Пока они не зашли слишком далеко. Еще не поздно.
– Что подумать?
– Ну... хорошо подумать. Страна, хоть и дружественная нам, но капиталистическая. Другой строй, другие нравы. А вы воспитаны совсем иначе. Вы наша, советская. Ведь так?
Девушка молчала.
Накануне декану звонили оттуда.«Черт побери, товарищ э... Серегин! – заорал в трубку человек, представившийся полковником Черкасовым. – Что там у вас творится в политехе?» – «А что творится?» – дрогнувшим голосом поинтересовался декан, предчувствуя, о чем пойдет речь. «А то творится! Ваша студентка заводит роман с гражданином капстраны, ничуть не скрывает этого, всюду их видят вместе! Мы-то напрямую не можем вмешиваться, чтоб они там опять вой не подняли насчет прав человека, а вот вы по своей линии должны воздействовать на нее. Есть там у вас в институте комсомольская организация или нет?» – «Есть», – заверил декан. – «Что-то не видно, – резко произнес его собеседник. – В общем так, товарищ э... Серегин, если что, пеняйте на себя. Партбилет положите на стол, как минимум!»
После разговора с кагэбистом декан не спал полночи и утром вышел на работу бледный и помятый.
Он вздохнул и приступил к самой неприятной части разговора. Девушка молчала.
– Я даже слышал, будто вы собираетесь за него замуж? Будем надеяться, это только слухи?
– Нет, – отрезала Лена. – Я люблю его и действительно собираюсь за него замуж.
Декан вздохнул, взял из пластмассового стакана скрепку и принялся бесцельно разгибать и сгибать ее.
– Ну а родители?
– Вы что-то недопоняли, Павел Сергеевич, – насмешливо начала девушка. – Это ясобираюсь за Ахмеда замуж, а не мои родители.
Он пропустил колкость мимо ушей.
– И они не против?
Увы, против. Еще как против! До истерики!!! До предынфарктного состояния!!! Но вам, Павел Сергеевич, знать об этом вовсе не обязательно.
– А вы не боитесь, что будете пятой или там десятой женой в его гареме? – попробовал пошутить декан. – Знаете, как в «Белом солнце пустыни»?
Девушка не ответила. С тех пор, как Лена стала встречаться с Ахмедом, она слышала эту шутку от своих подруг уже раз десять.
– И где же вы собираетесь жить?
– У него.
Павел Сергеевич вздохнул. Похоже, перспектива «положить партбилет на стол» становилась все реальнее. Декан пустил в ход последний козырь.
– Через пять месяцев у вас распределение. Вы выбрали довольно редкую для женщины профессию и, учитывая вашу отличную учебу, вполне могли рассчитывать на очень хорошее место здесь, в Минске. Мы, откровенно говоря, и готовили его вам. Но теперь... – он помолчал. – Поймите, я вас не пугаю, просто предупреждаю. Государство учило вас пять лет, заметьте, бесплатно, еще и стипендию выплачивало, а вы такхотите отблагодарить его? Не выйдет, дорогуша. Может случиться, что вы не получите диплома. Не только «красного», но и вообще никакого. И все пять лет вашей учебы, простите за выражение, как псу под хвост. Подумайте, Елена... мм... Сергеевна, хорошо подумайте. Еще не поздно, – жестко закончил он.
...По иронии судьбы 3 февраля завершился официальный визит в СССР вице-президента Ирака Саддама Хусейна, во время которого стороны, как и положено, распинались друг перед другом в братских чувствах.
27 ДЕКАБРЯ 1979 ГОДА. БАГДАД
Ахмеда никуда не брали, и их сбережения таяли с каждым днем. Его отец, баасист с двадцатилетним стажем, был убежденным сторонником и существующего режима вообще, и Хусейна в частности, а потому поступок сына не одобрил. Гордость не позволила Ахмеду обратиться к нему за помощью. Отношения между сыном и его родителями прекратились.
По соображениям экономии служанку пришлось уволить. Осенью Лене все-таки удалось устроиться чертежницей в убогую контору, громко именуемую Арабской службой очистки воды. Зарплата была мизерной, работа – довольно нудной, но Лена, которая больше не могла оставаться дома, повсюду чувствуя на себе виноватый и печальный взгляд мужа, была довольна.
– Кто бы мог подумать, – сказал как-то Ахмед, – что я, здоровый, не старый еще мужчина, буду сидеть дома без дела, а деньги станет зарабатывать моя жена!
Вместо ответа Лена нежно поцеловала его. Усиленные занятия с ним арабским языком принесли результаты, и Лена уже не только могла объясниться на рынках или в магазинах, но и усвоила немалое количество технических терминов.
Начальником отдела был неразговорчивый пожилой араб по имени Амаль Шакир. Утром он входил в ее комнату, коротко здоровался и клал на стол очередную порцию чертежей и схем, которые надо было либо просто копировать, либо перечерчивать, внося изменения, обозначенные красным карандашом на оригинале. Иногда чертежи приносила секретарша-машинистка по имени Худа, молодая бледная девушка, вечно закутанная в унылый серый платок. Были еще шофер начальника, Али, инженер-электрик, имени которого Лена никак не могла запомнить, и мальчишка лет пятнадцати, занимавшийся уборкой помещений и по совместительству готовивший чай. Коллектив принял новую сотрудницу не то чтобы враждебно, но сдержанно. Как ей показалось, чересчур сдержанно. Учитывая уровень безработицы в стране, это было неудивительно. Ее диалоги с коллегами исчерпывались лишь вежливыми «здравствуйте», «до свидания» и «мадам Аззави, будьте любезны, передайте калькулятор».
Приближался Новый год, но ощущения близкого праздника почему-то не было.
...Ей показалось, что в то утро сотрудники конторы смотрят на нее как-то особенно, но она обругала себя за излишнюю мнительность и постаралась работать, как всегда.
Часов в десять утра господин Шакир вызвал ее в свой кабинет. Недоумевая, что это может значить, Лена отложила в сторону очередной чертеж и поспешила к начальнику.
Тот сидел в глубоком кожаном кресле, уставившись в телевизор. Выступал президент Саддам Хусейн. Часто слышалось слово «Афганистан».
– Садитесь, мадам Аззави, – предложил он, и женщина опустилась на стул, стоявший у стены. – Вы знаете, что произошло накануне ночью?
Сердце ее тревожно забилось.
– Нет, господин Шакир.
– Ваши войска вошли в Афганистан.
– Наши... войска?
– Да, ваши. Русские или, если хотите, советские. Это только на словах ваш Брежнев борется за мир во всем мире, а его поступки говорят об обратном. Президент Саддам Хусейн осудил агрессию. Наша страна сделала это первой в арабском мире.
Девушка молчала. Ночью Ахмед спал плохо, беспокойно ворочаясь с боку на бок, и сегодня утром, собираясь на работу, она не включила телевизор, чтобы не будить его. Но даже если бы она уже была в курсе – что бы это изменило?
– Чаю, мадам Аззави?
Она покачала головой.
– В 1968 году мой брат работал в иракском посольстве в Чехословакии, – продолжал Шакир после небольшой паузы. – В августе того года Советский Союз оккупировал эту страну. Он видел, как чехи бросались под русские тапки, сжигали себя в знак протеста... Знаете, мадам Аззави, у меня к вам нет претензий. Вы исполнительный работник, грамотный инженер. Но... поймите меня правильно: афганцы – наши братья, мы помогали и будем помогать им. А вы... разумеется, вы не можете отвечать за то, что делает ваше руководство, но поставьте себя на мое место. Мои служащие теперь долго будут видеть в вас – нет, не врага, но... как бы это лучше объяснить? С такой же легкостью русские могут начать агрессию против любой другой страны, если хотите, даже против Ирака. А вы – представитель этой страны-агрессора! Вы приехали оттуда!Как они будут после этого к вам относиться? У нас, арабов, сильно развито чувство солидарности. Мы солидарны с нашими братьями в Палестине в их борьбе с сионистами, мы поддерживаем...
– Все ясно, – перебила Лена, поднимаясь. – Я могу идти?
– Разумеется, мы выплатим вам все, что вы заработали за последний месяц, даже дадим выходное пособие, – господин Шакир тоже встал. – Надеюсь, вы правильно меня поняли.
– Я правильно вас поняла, – бесцветным голосом произнесла она и повернулась к двери.
Такого новогоднего подарка она никак не ожидала.
«Почему, ну почему эта страна награждает ее такими же пощечинами, как и та, откуда она уехала?» – размышляла Лена по дороге домой.
7 ФЕВРАЛЯ 1977 ГОДА. ИВАЦЕВИЧИ
В тот день, когда Елена Кондратьева подала документы на выезд в Ирак, ее отца, майора Сергея Кондратьева, вызвали в штаб Н-ской части и сообщили ему об увольнении из рядов Советской Армии. По возрасту.
В кабинете кроме командира части, полковника Леонова, находился еще замполит Воронцов и какой-то незнакомый мужчина в штатском. «Кагэбист», – без труда определил Кондратьев.
Леонов даже не предложил ему сесть, вероятно, давая понять, что разговор будет коротким. А может, просто хотел унизить в одночасье ставшего неблагонадежным подчиненного.
– Вы уже переслужили все мыслимые сроки, – жестко, без вступления начал он. – Верно, Алексей Васильевич? – обратился он к замполиту, стоящему у окна и безучастно созерцающему унылый пейзаж провинциального белорусского городка.
Тот кивнул.
– Так что пора дать дорогу молодым, и...
– Простите, Николай Ильич, – перебил Кондратьев, понимая, что терять ему уже нечего. – Но ведь вы старше меня? Значит, и вы скоро – того?Цветы на даче разводить, внуков нянчить?
Полковник недобро посмотрел на него сузившимися глазами.
– Хамить изволите? Ну-ну. Буду с вами откровенен. Мы, возможно, еще дали бы вам послужить. Но при сложившихся обстоятельствах...
– Каких обстоятельствах?! – не сдерживаясь, закричал майор. – Каких обстоятельствах? У нас не тридцать седьмой год, к вашему сведению! Да, черт побери, я и сам считаю, что моя дочь могла найти себе жениха и здесь, но если уж так получилось – в чем здесь преступление?! И какое отношение все это имеет к моей службе?
– Товарищ Кондратьев, давайте без истерик, – холодно произнес Леонов. – Может, воды? Успокойтесь и подумайте. Ирак – хоть и дружественная нам страна, но – страна капиталистическая. Вы – военный, майор Советской Армии, коммунист, служите... гм... служили в режимной части. Вопросы бдительности, знаете, еще никто с повестки дня не снимал, понимать должны. Ни для кого не секрет, что мы живем во враждебном окружении. Обороноспособность страны...
Кондратьев едва сдержался, чтобы не закричать: «Да заткни ты себе свою обороноспособность знаешь куда! Ты что, считаешь, что перед отъездом дочери я начну выдавать ей направо и налево все военные секреты?!». Вместо этого у него почему-то вырвалось:
– Я в семнадцать лет убежал на фронт. Я был ранен...
– Прежних заслуг у вас никто не отнимает, – холодно сказал Леонов. – Верно, Алексей Васильевич?
Замполит равнодушно кивнул.
– Я буду жаловаться. Я буду писать Машерову!
– Вот это пожалуйста. Хоть самому Леониду Ильичу.
Кондратьев сжал зубы, и желваки заходили на его лице. Скоты, скоты... Вчера ему звонил Виктор, брат, известный в республике художник. На следующей неделе он должен был ехать в Австрию решать вопрос о персональной выставке своих работ в Вене. Без каких-либо объяснений командировку отменили.
– Ленка, дура, что ты наделала! – пробормотал он.
– Что вы говорите?
– Говорю, служу Советскому Союзу! – зло бросил Кондратьев. – Вернее, служил! – и, круто повернувшись на каблуках, он вышел из комнаты.
Кагэбист внимательно посмотрел ему вслед.
СЕНТЯБРЬ 1980 ГОДА. БАГДАД
Отношения Ирака со своим восточным соседом, Ираном, ухудшались с каждым днем. Шатт-эль-Араб, пограничная река в районе Персидского залива, уже много десятков лет служила источником постоянного конфликта двух стран, и даже подписанное в 1975 году соглашение, согласно которому границей между Ираном и Ираком стала считаться середина русла, мало улучшило ситуацию: Ирак продолжал претендовать на два крупных порта, Абадан и Хорремшехр, расположенных на ее левом берегу.
В течение некоторого времени стороны обменивались угрозами, но вскоре стало ясно, что от слов они вот-вот перейдут к делу. Иракская пресса перестала использовать слово «Иран» и ввела термин «персидская клика».1 апреля на заместителя премьер-министра Ирака Тарика Азиза было совершено покушение. Оказалось, что его исполнителем был проживавший в Ираке иранец, и отношения между двумя странами еще более обострились. Духовный лидер Ирана аятолла Хомейни открыто призывал иракскую армию взбунтоваться против существующего режима. Пытаясь избежать возможных действий «пятой колонны» на случай войны, Хусейн высылал из страны десятки тысяч иранцев и лиц, имеющих персидские корни. К осени началось массовое передвижение войск и техники обеих сторон в приграничных районах.
Лена заметила, что количество продуктовых товаров в магазинах значительно уменьшилось: очевидно, власти создавали необходимый на случай войны резерв продовольствия. На улицах появилось больше военных, частые проверки документов стали обычным явлением. Несколько раз объявляли учебную воздушную тревогу; Лена с трудом переносила надрывный вой сирен, напоминавший ей военные фильмы. Она была далека от политики, не имела ни малейшего понятия, кто был прав в этом конфликте, а кто виноват, да, честно говоря, ее это особо и не интересовало, но когда началась мобилизация резервистов, она не могла не задать себе вопрос: что будет, если призовут Ахмеда? У нее еще теплилась надежда, что теперь его могут вернуть на старое место работы. Но этого не произошло.
22 сентября 1980 года иракская армия форсировала Шатт-эль-Араб и вторглась в иранскую провинцию Хузестан. Газеты и радио сообщили, что па первом танке, въехавшем на вражескую территорию, находился сам Саддам Хусейн. Начались тяжелые затяжные бои.
Ее худшие ожидания оправдались: неделю спустя после начала войны Ахмеда забрали в Народную армию – так назывался резерв регулярной иракской армии, созданный в начале 1970-х годов. Один раз ему удалось позвонить ей и сообщить, что сейчас они проходят ускоренную военную подготовку в лагере в пригородах Багдада, после чего их, вероятно, отправят на фронт. Голос Ахмеда звучал устало и подавленно.
Ее захлестнула волна жалости.
– Ахмед, я люблю тебя. И буду ждать.
– Я люблю тебя, Лена. Я вернусь.
16 ЯНВАРЯ 1978 ГОДА. МОСКВА
Мать договорилась со знакомым, он на битых «жигулях» довез ее и Лену с чемоданом и двумя сумками до вокзала. Поезд из Бреста на Москву прибывал только через час, но у водителя в тот вечер были еще какие-то свои дела. Мать не стала ждать поезда. На прощание она сухо поцеловала дочь и лишь сказала: «Пиши. Или звони, если будет возможность». Слез и напутствий не было. Все слезы были уже выплаканы, а напутствия... Зачем нужны напутствия своенравной девчонке, которая все равно сделает по-своему? Мать уехала на той же машине.
В последние дни перед отъездом семья окружила ее стеной холодного молчания и отчуждения. Родители даже не выразили желания знакомиться со своим будущим зятем, а Ахмед не мог приехать в Ивацевичи по причине того, что передвижение иностранцев по нашпигованной воинскими частями республике значительно ограничивалось соответствующими органами.
Отец, отчаявшись уговорить ее ничего не предпринимать хотя бы до получения диплома, теперь разговаривал с ней сквозь зубы и только при крайней необходимости и большую часть времени сидел, запершись в своей комнате, и лишь шелестел страницами газет и журналов. Он тяжело переживал свою отставку. Лена краем уха слышала, что и у его брата Виктора, ее дяди, возникли какие-то проблемы. Лена все понимала, но ничего не могла с собой поделать. Дни, которые она провела в Минске с Ахмедом Аззави, были самым счастливым временем в ее жизни. Наверное, это была та самая любовь, что выпадает людям лишь один раз в жизни – да и то не всем.
Разговоры о свадьбе пришлось до поры до времени отложить.
Сначала они планировали расписаться в Союзе, но чиновники затребовали с Ахмеда такую кипу всяких бумаг, справок и свидетельств, что от первоначального замысла пришлось отказаться. Лена нисколько не сомневалась, что все это делается специально.
Ахмед уехал еще месяц назад, так как срок его командировки кончился. Лена рассчиталась с институтом, вернулась в Ивацевичи и начала готовиться к отъезду. Она сняла с книжки все деньги, которые собрала за четыре года работы в студенческих строительных отрядах, часть отложила на авиабилет, еще часть – на поездку за визой в Москву в иракское посольство, а оставшуюся сумму – совсем небольшую – начала тратить на покупку подарков и сувениров для многочисленной родни Ахмеда.
Она издергалась, осунулась, стала плохо спать и почти не выходила на улицу, чтобы не попасть под «перекрестный допрос» подруг и знакомых – в маленьком городке слухи разносятся со сверхзвуковой скоростью. С иракской визой, на удивление, все прошло быстро и без проблем, гораздо труднее было получить для этого заграничный паспорт. Так или иначе, все окончилось благополучно.
Она вспомнила свой последний разговор с Ахмедом, который откладывала до последней минуты. Они стояли на перроне минского вокзала: на следующий день он вылетал из Москвы в Багдад. «Ахмед, я хотела, понимаешь... – она запнулась, не зная, как точнее выразить свою мысль, потом продолжила: – Твои родители не будут против, если ты возьмешь замуж, ну, как бы это сказать... В общем, ты ведь мусульманин, а я – совсем неверующая?» Он засмеялся и заметил: «Ты одна такая, что ли? Да у вас вся страна состоит из этих, как их... безбожников!» Потом он нежно привлек ее к себе и добавил: «Как сказал Пророк Мухаммед: «Выбирая жену, следует учитывать четыре качества: ее имущество, знатность, красоту и религиозность». Заметь, что красота у него стоит впереди религиозности. И вообще, будем считать, что это лишь рекомендация, и что я последовал ей на четверть – выбрал тебя за красоту».
...Лене досталось плацкартное место в самом конце вагона, возле туалета. В первый момент ноздри девушки защекотало от едкого запаха дезинфекции, но уже через полчаса она едва ощущала его. Зато часов до двух ночи пришлось вздрагивать от хлопанья двери: поддавшие пассажиры часто бегали справлять свои надобности или покурить в тамбур.
Морозным утром следующего дня Лена прибыла в Москву. Таксисты на Белорусском вокзале запрашивали сумасшедшие деньги, но выбора не было: она понятия не имела, как добраться до «Шереметьева-2», зная лишь, что метро туда нет. Когда она заикнулась одному из шоферов, что будет платить по счетчику, тот посмотрел на нее, как на ненормальную. Другой тоже не стал разговаривать. Пришлось капитулировать.
Через полчаса Лена была в международном аэропорту.
– Тележку брать будем, девушка? – тут же подскочил к ней жизнерадостный малый в форменной синей куртке, на спине которой было написано «Шереметьево».
Лена прикинула, во сколько может вылиться подобная услуга, и покачала головой. Только потом она осознала, что там, куда она летит, советские рубли уже не понадобятся.
