Текст книги "Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки"

Автор книги: Игорь Матрёнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

Ну пожалуйста, я же заслужил…

Ещё одно мрачное утро, ещё одно яркое похмелье. Самому уже противно каждый раз начинать повествование с этих пошлых признаний, но факт штука неприятно упрямая – я пью подряд уже месяца три, без «пропусков и невыходов», пунктуально и обязательно.

Нервно двигаюсь по направлению к Кремлю – там моя работа. Как обычно, впереди тащится какой-то бодрый тип, с удовольствием посасывая сигаретку. Покуривает неспешно, и что называется, «с оттягом». Я еле плетусь следом, безуспешно пытаясь двигаться так, чтобы холодный ветер не доносил до меня этот пакостный никотиновый дымок. Загадываю – сейчас он повернет направо, и мои мучения прекратятся! Щас! Этот жалкий раб табака преподло заворачивает в аккурат по моей протоптанной дорожке.

Почему в Москве так любят курить по утрам?! Весь утренний «организмус» человека в этот интимный час, словно только что после болезненного рождения, ёжится и хочет спрятаться обратно в кроватку, будто в надёжное и тёплое чрево матери. Нужно беречь его, организмик, нежить и баловать свежим воздухом, тёплым чаем и добрым словом. Так чего же нужно им, кто засовывает с восходом солнца эти отвратительные палочки себе в пасть, поджигает и с наслаждением вдыхает в себя этот бессмысленный и бесполезный яд?!!

Да-а-а… Папиросный чувак явно, словно по заказу, будет смолить до самой моей двери. С тоской стискиваю зубы и как можно дольше стараюсь задержать дыхание. О, только не этот адский дым!!! И в состоянии безалкогольного покоя эта отравленная субстанция раздирает мои лёгкие и убивает мое обоняние, но с качественного похмелья это совершенно нечеловеческое истязание.

Иногда мне кажется, что весь огромный мой город окутан этим запахом тления, и спасения нет нигде, даже дома, где всенепременно со смаком затянется кто-то на соседнем балконе или в неге устроится «на корта́х» на лестничной клетке с тупым блаженным выражением на лице.

Всё, я в родном помещении, задраиваю люки, и никто больше не посмеет мучить моё уставшее тело! Но пережить новый день нужно не просто недвижимо, сидючи на попе – необходимо написать как минимум один рассказ, распеться (минимум двадцать песен), отжаться от пола раз тридцать-сорок, всем позвонить, написать и вообще вести себя хорошо. И всё это «перпетуум мобиле» через мучительный сумрак бодуна. Вот тогда, мо-ожет быть, тебе будет за что выпить тихим вечерком.

Сегодня после работы редкая встреча с милейшей Людкой Галонской, мы не виделись почти триллион лет, а ведь когда-то в компании таких же «безбашенных покорителей Москвы» мы были настоящей развесёлой шайкой. Пусть похмелье пройдет до вечера! Я устал…

Слава Всевышнему, дружеская свиданка с «толстой девочкой», как себя почему-то несправедливо окрестила Людок, прошла без головокружений, «мутоты́» и прочих славных прелестей алкоголизма. «Толстая девочка» похудела до пугающих сорока пяти и беспечно открыла мне по секрету кое-что из своих похождений. Ну а я, как сами понимаете, черкнул для памяти пару штрихов в секретный блокнотик и благоразумно испросил разрешения на публичную сплетню.

Свою неожиданную худобу Людок оценивать однозначно как-то не решилась, отметив только, что её польская бабушка откомментировала измождённое тельце без компромиссов: «В гроб краше кладут!». Старшее поколение, безусловно, «правофлангово рулит» со своим лаконичным красноречием.

Ну а растрепать «по секрету» и, безусловно, «всему свету» я загорелся трагикомичную повесть о свидании с «очень опасным и чрезвычайно профессиональным «пикапером». Итак, Людок неосторожно завязала знакомство с человеком из грозного племени «пикаперов». Был он высок ростом, да и красив лицом, а главное, «прошёл элитное индивидуальное обучение и жесточайшие тренинги высокого искусства «пикапа».

Его самоуверенность (несомненно, подкрепленная посвящением во все тонкости съёма) была велика. Он не переставая вещал о «боевых» заслугах на фронте укладки штабелями неприступных девиц, приводя смущающие девичье сердце нескромные примеры. И даже сообщил доверительно о шокирующей её почти невинную душу «недельке» – когда опытнейший «пикапер» соблазняет каждый из семи дней недели новую неосмотрительную барышню.

Нескромное слово за слово, а угощение в кафешке неотвратимо завершилось, и началась атака Казановы-2012 на «толстую девочку». Каждое своё небрежное и повелительное движение «боец сексуального фронта» чувственно комментировал. Когда происходило, будто бы незаметно, касание запястья, либо плеча, он снисходительно пояснял: «Это пока ещё «зона социального доступа», обычно начинаю с неё!». Далее, видимо, предполагались касания более неосторожные, и «зон сильно за гранью социального доступа». Предпринимались и попытки поцелуев, но безуспешные. В общем, в кафе не случилось ничего.

Но смутить такой мелочью многоопытнейшего мастера было невозможно, и в шумном метро он интимно приближался, вытягивая шею до напряжения жил к лицу Людо́чка, в слепой уверенности сорвать заветный, но привычный поцелуй. Она же «под дурика» отодвигалась в деланном непонимании от прославленного, хоть и новоявленного Маркиза де Сада, и из метро «толстая девочка» вышла вновь в девственной чистоте.

«Профи» упал духом. Он обмяк, плечи его безвольно обвисли, и он понуро и униженно трусил за своенравной жертвой, провожая её на какую-то дикую окраину. На безлюдном и заметённом ветрами пустыре произошло последнее отчаянное Ватерлоо. Ростом он был выше Людочка почти вдвое, и поэтому его истошные объятия и нависания над бедным ребёнком были крайне комичны.

Наконец, ужас поражения совсем обезволил опозоренного соблазнителя, и он жалобно и недостойно заныл: «Люда, ну пожалуйста…». Людок же была непреклонна до конца – всё это убогое шапито несказанно её развлекало, и она предвкушала сочный рассказ подружкам про горе-пикапера. А наш Ален Делон тем временем уже просто позорно голосил: «Люда, ну я прошу тебя! Ну я же заслужил!!!».

После такого крика отчаявшейся души даже жестокая Людок растаяла и позволила чуть-чуть себя облобызать. Пошатнувшееся самоуважение несчастного ловеласа было хоть немного восстановлено, и этой ночью он, по-сиротски вздохнув со всхлипом, мирно уснул в холостяцкой кроватке.

Великодушие и сочувствие – вот что отличает наших сердобольных девушек от прагматичных иностранок! Но признаться, мне было бы приятней, если бы этому глупому обормоту совсем ничего не обрыбилось… Людок, ты намного великодушнее меня!

Не стреляйте в пианиста

Прохладным ласкающим утром я сонным иноходцем труси́л на работку и по обыкновению опаздывал, ибо да, неисправимо грешен, и есть такое «страшное» за мной. Но, несмотря на привычную суету, я неожиданно замер и остановился, хоть опоздал потом уж напрочь. А всё потому, что уязвимое сердце моё так и съёжилось от этой горькой картинки…

Возле торговки пирожками, довольно мерзкой (каждое утро она истошно орёт, цепляясь к ранним прохожим, навязчиво втюхивая вечные свои «с мясом», «с капустой, яйцом», гадко при этом приговаривая, мол, да чего вы два-то берёте, берите четыре, разве этим наешься), в творческом кураже стоит уличный гитарист в лихо заломленном сомбреро и весьма эдак ловко наигрывает какое-то своё «кантри».

Неприятная торговка явно в кантри-роке ни х…я не понимает, но морду корчит такую самодовольную, какую часто видишь в переходах, когда различное быдло заказывает несчастному музыканту за три копейки «любимую, б…я». За эти свои жалкие гроши они, по-купечески расставя ноги и, уперев, словно самодур-хозяин, руки в боки, ждут до самой последней ноточки, когда «музыкантишка» по полной отработает свой оскорбительный «гонорарище» – пригоршню самой непотребной мелочи.

И не музыка им нужна вовсе, а это позорное сладостное ощущение – «эй, играй, как надо, старайся, волосатый, плачу!». И каждый раз с презрением восклицаешь про себя при этом безобразии: «Хоть бы сотняжку бросил, тогда уж, ладно, куражься, гнида!». Но это третьесортное жлобьё всегда кидает в музыкантскую плошку именно пару мелких монеток и всенепременно до секундочки выстаивает всё своё «проплаченное», ощущая себя не меньше, чем в первом ряду Колонного Зала Дома Союзов, да ещё самодовольно полагая, что он реально чего-то забашлял.

Уж извиняйте, граждане читатели, за длинную ремарку, но так всегда оскорбительно больно за своего братана-музыканта, хотя, согласен-согласен – выговорился я довольно ядовито.

Так вот, пирожковая тетёха внимала «иноземному искусству» в точности так, как я и гневно подметил чуть выше. А работал-то «ковбой» как раз за пару пирогов, причём лабал виртуозно и долго, а подлая тётка всё слушала и слушала, однако же, жратву не выдавая – «пускай сердешнай как следоват сыграт!». А он и бесконечно жарил, заглядывая ей в маленькие жадные глазки, словно ресторанный скрипач во время персонального соло на день рождения богатого юбиляра.

И до того страшно и противно было лицезреть эту уличную бесовщину … Да ты же должна была так, без этого марафонского представления угостить его, он же не завтракал, старая ты карга!!! Но нет, она с поспешной радостью согласилась на его наивное предложение и внимала, что называется, «с двойным оттягом». Эх, тётя, тётя… Эх вы, люди добрые…. Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет – давно и точно сказано, и сказано не просто так!

Понты

Все мы временами пытаемся представить из собственной малозначительной персоны нечто грандиозное. Потом очень стыдно. Но волна воодушевления, что порой сшибает с ног в минуты чарующего самообмана, заставляет забыть об этом жгучем стыде. А он настигнет, обязательно накроет и всенепременно накажет. Будет страшно неловко, но! Остановить себя в эти упоительные моменты не по силам нам, слабым людишкам. И вот уж несётся поток полуправды, в которую сам страстно веришь, а вот слушатели… Они жалеют тебя. В лучшем случае.

Пафосно приводятся списки имён и фамилий еле знакомых «селебрити», небрежно демонстрируются номера телефонов известных музыкантов и артистов, с которыми виделся полтора раза, и даже (какой же всё-таки позорище) совершаются в их адрес прилюдные показательные звонки. На вежливый вопрос «а на чём вы играете?» следует высокомерное, но не совсем честное: «Да на всём!». И, конечно же, происходят порой и многие другие чудеса человеческого духа. Примеры? Что ж, попробую.

2004, Москва, МДМ, ждём великого Джона Зорна и его Electric Masada. Ожидаем, признаться, долго, но люди приехали уважаемые, терпеливо сносим и считаем часы и минуты мучительной отсрочки.

В зале – расфуфыренный бомонд, как, собственно, и должно быть, когда приезжает такой «странный и элитарный», а стало быть, «престижный» артист. «Понтонуться» после такого мероприятия можно на всю катушку, так что «все здесь, там – никого».

Я на первом ряду, билетик подогнал сам Леонид Бурлаков через знаменитого импресарио Александра Чепарухина, ну, мол, «звезда будущая, вот, пожелали-с, надо помочь мальчику». «Звезда» была в развалившихся ботах и в курточке, аля «Усть-Илимск рулит».

Начало выступления затягивалось уже просто неприлично долго. Рядом, чуть выше располагались весьма именитые артисты и маститый музыкальный критик с очень симпатичной спутницей. И вот я вновь компетентно узнаю ́это непреодолимое желание дать «влиятельную фигуру» перед молоденькой барышней, ибо «сам этим грешен зело».

Вальяжным критиком небрежно достается мобильник, и он томно произносит: «Саш, ну что такое-то? Почему не начинаете? Давно пора уже!». По всей видимости, это была сугубо доверительная беседа с организатором выступления – тем же маэстро Чепарухиным. Далее после такого запанибратского спича уж вообще должно было следовать логичное, ну то есть, второй повелительный звонок: «Джон, ну я не понимаю, в чём дело-то?! На сцену все и быстренько!».

Глаза приятной спутницы наполняются трепещущим уважением и безмерным восхищением! Работает, братцы! Ещё как работает! Сам тысячу раз проверял…

Далее был концерт. Он был не то что великолепен, он был божественен! На сцене только звёзды «даунтауна», назову только, на минуточку, великого Марка Рибо́! Гениальные музыканты на наших глазах творили запредельное! Был даже бис, которого быть не могло по определению, ибо экстравагантный Зорн не признает «бисирование» артиста, как класс.

Но! Дождавшись стихания шквала громогласных аплодисментов, мэтр музыкальной журналистики очень отчетливо, чтобы слышали все, капризно подытожил: «Лично я разочарован…». А? Каково?! Я был просто сражён и восхищён одновременно! Это, думаю, была одна из недосягаемых вершин «пускания пыли», я лично так бы не смог!

Однако, имеется ещё один конкурирующий эпизод в смысле «во все стороны понтов»… Ко мне в музыкальную лавку категорически заявился некий тип в вызывающе дорогом костюме, с фианитовыми запонками, сияющими, словно твои бриллианты. Он страшно долго и жутко нудно отбирал в высокую, самодовольную стопку самые дорогущие и раритетные релизы, и в конце буржуйского процесса элегантно отодвинул её чуть в сторонку.

А я ведь почти купился на его дутое фуфло! Но этот его подозрительный жест сразу разрушил все мои плотоядные надежды – я был уже слишком опытен в психологии псевдопокупателей. Я просто ждал яркого аргумента для отсрочки этой небывалой покупки.

И она, разумеется, не заставила себя долго ожидать: «Знаете, я зайду попозже, молодой человек! Меня лично всё устраивает! Просто я ведь не один. Я должен провести совещание с моими швейцарскими друзьями!».

По-моему, я просто громко рассмеялся ему в лицо. Тут уж не до политкорректности и «корпоративного этикета»! Это – круто! Сие заслуживает самого искреннего уважения! Когда «понты» убоги настолько, это уже становиться искусством! Салют вам, гениальные понтярщики! Виват вам и неугасаемая Слава!

Две истории о нищенстве, благородстве души и миллионерстве

Как же я мог забыть эти две прелестные истории из «сердитого» детства?! Когда я сейчас забегаю в самый обыкновенный угловой магаз, чтобы купить там дешёвого порошкового «пиваса» в исполинских пластмассовых флягах или соевых пельмешек категории «по тридцать семь рублей», я всё же не могу мимоходом не отметить неприличного изобилия жратвы и бухла на буржуйских прилавках. И невозможно уже теперь поверить, как это могло быть, когда на тех же, но тогдашних социалистических лотках зияла жуткая фантасмагорическая пустота.

Я помню белое лицо пианиста Лёхи Богданова, который не мог найти пачки папирос в пустом голодном городе. Всё не по-осеннему морозное утро он, бедняга, рыскал по ларькам в поисках хотя бы одной сигаретки поштучно. Да-да, была такая дикая практика в годы пугающего отсутствия ВСЕГО! И для нёго, отчаянного курильщика с двадцатилетним стажем это было пыткой почище какой-то там жалкой средневековой инквизиции. Он жаловался, что задыхается, что голову его, словно металлическим обручем, сдавливает что-то жуткое со всех сторон. Я просто не мог выдержать вида его адских мучений и малодушно сбежал, так как помочь тогда не мог совершенно ничем…

На нашем же родном Авиационном заводе счастливчику-папульке и другим пообносившимся работникам подкидывали иногда кой-какое нелепое шмотьё, и ещё почему-то милосердно практиковались ежемесячные «вливания» в виде пузыря сомнительной водки.

Ну а барахло это было такого пролетарского пошиба и в количествах таких уж неимоверных, что было крайне неловко встречать зачумленных граждан на улицах в таких же, как на тебе, убогих плащах и ботах ещё позорней, чем легендарные «прощай молодость». Поговаривали даже, что в этих прочных и тёплых уродцах на босу ногу хоронили бездомных жмуриков в далекой Америке.

А уж эти знаменитые плотные рубахи лесорубов в чёрно-белую клетку с какими-то неожиданными безвкусными красными вкраплениями, их помнит, думаю, каждый «пацан на районе» того времени. Вот так неспешно и хаживали мы в этих самых одинаковых стрёмных рубашках – и гопники, и отличники, и «металлисты» и «депешисты», словно навеки безработные чёрные гарлемские ребята.

И вот в эту-то вечноголодную, беспорточную и унизительную эпоху мы с тогдашним моим приятелем Колей Херувимовым решались на самые отчаянные поступки, лишь бы чуток срубить «бабулек» на сносные башмаки и наивную кафешку с мороженым для первых наших девчонок.

Вопрос покорного «влачения» подобного нищенского существования для активного Коли не стоял никогда. Он был предприимчив, как генуэзский купец, и плутоватые глаза его всегда горели безумным огнём лёгкой, но не совсем легальной наживы.

Отчётливо помню, как очень серьёзно и вдумчиво обсуждался вопрос попытки умыкнуть медный (предположительно) кабель с высоченного крана в нашем дворе. Коварно задумывалось забраться ночью на неприступный объект и огромными кусачками «обхряпать» этот вот самый вожделенный «драгметалл», а затем, скорёхонько свернув награбленное, спасительно удрать. И вот тут-то и начнётся безбедная, роскошная житуха с ликёрами «Амаретто», майками «Лакоста» и кроссовками «Пума»! Самым долгим и напряжённым был спор о том, под напряжением будет ночной кран или нет. Эти два дня сомнений и решили вопрос ограбления века. Кран перебросили на другой объект. А мы остались живы, и суровый опыт пребывания в тюряге тоже счастливо миновал нас, наивных дурачков.

Николай же не знал покоя ни ночью, ни днем. Он впрягался во все мыслимые и не очень аферы и авантюры – какие-то водочные пробки в промышленных масштабах, стыренное масло в громадных бутылях с похожего на легендарные Кресты мрачного «масло-жир комбината» и прочая чепуха, которая, впрочем, приносила гарантированный доход.

Как раз эти пухлые чемоданы, полные водочных пробок и толкнули неутомимого Колю на реализацию дефицитного тогда товара по различного рода подозрительным ларькам. А остро требовались эти маленькие круглые объекты для завершения формирования важнейшего товара той поры – палёной водки.

И вот мы с неугомонным живчиком Николаем (я на подхвате) опасливо трёмся возле этих жутких ларьков, населённых криминального вида и такой же сущности продавцами. До сих пор у меня перед глазами стоит важная Колина личина, с которой он, храбро и очень по-свойски просунув голову в бойницу бандитского ларёчка, заявил «с пониманием темы» в тоне: «Чё, по завышке торгуете?». Можете себе представить реакцию этих мрачных обитателей «босяцкого» ларька, которых абсолютно неизвестный фраер, а, возможно, даже и мент или провокатор, включив «своего» («да ладно, чё вы, я ж в теме, чё гоношитесь, да со мной-то уж тихариться-то западло»), фактически обвиняет в том они торгуют своим дерьмом выше назначенной хозяином цены.

Затравленные и откровенно подозревающие глаза с прищуром уставились на самонадеянного Колю, и в ночи зависло и застыло угрожающее молчание. Развязный тон и запанибратское выражение лица стало таким неуместным и опасным, что уркаганская наигранная кривая ухмылка моментом слетели с Николаевой фотокарточки. А мы же улепётывали с этого, не по чину выбранного пятачка, со скоростью страуса эму. Есть такое блатное выражение: «В уровень надо для базара человека присылать!». В самую, надо сказать, что ни на есть, «в жилу»!

Кстати, несмотря на временный случайный провал «гешефта», несгибаемый Коля таки сдал эти пресловутые пробки, превратившиеся впоследствии в пару модных в среде местной шпаны туфель.

Но тема с медными кабелями по-прежнему неотступно манила упрямого Николая, и он разработал ещё один гениальный план. На сей раз наш неистощимый на выдумку проныра был замечен поздним томным вечером в частном секторе нашего невесёлого города. Там, на месте он, орудуя огромными кусачками, «отхряпал-таки» здоровенный фрагмент драгоценного кабеля.

Разумеется, свет моментально исчез во всех близлежащих маленьких одноэтажных домишках. Представить и ощутить степень потери бедного обывателя, когда погасли экраны желанных телевизоров, и мрак скуки и безнадёги завис над осиротевшим посёлком, нам, зажравшимся обладателям «ноутов» с батарейками, не под силу.

Деловитый Коля, между тем, торопливо сматывал добычу, беспокойно оглядывая сумеречный пейзаж. И делал он это не напрасно – мрачная громадная фигура нарисовалась на горизонте. Это был один из аборигенов, который выбрался из обесточенного дома в надежде найти причину краха надежд и чаяний на сегодняшний вечерний досуг. Завидев Николая за этим недвусмысленным занятием, он в мгновение рассвирепел так, что глаза его завращались в праведном сельском гневе, а из лужёной, годами залакированной самогоном глотки, вырвались все тонкие философские мысли по наболевшему вопросу: «Ты чё это, бл…ть, сука, делаешь?! А-а-а?! Куда, бл…ть, пошёл, стоять!!!».

Похититель замешкался лишь на секундочку, но этого короткого мгновенья хватило на спасительную комбинацию. Глаза артистичного Николая наполнились такой обидой и почти что слезами оскорбления, что карающий кол, выдернутый из забора мощной ручищей «терпилы», задержался в воздухе перед смертельным ударом. С драматической дрожью в голосе Коля досадливо заныл: «Да я ж, наоборот, чиню вам, монтёр я, а вы меня ругаете!». При этом он потихоньку и незаметно исчезал в густых зарослях кустарника, пятясь назад маленькими шажками.

Усыпить бдительность громилы удалось очень ненадолго. Мозг жителя нижегородских предместий на предельных оборотах судорожно пытался правильно оценить сюрреализм ситуации, и это ему, правда, с роковым опозданием, наконец, удалось. Разоблачение свершилось! Еле-еле, но до детины всё же дошло, что ночной визитёр ну никак не мог в этот полуночный час починять обрыв, причём сразу через пару минут после трагической аварии. Он страшно заревел голодным медведем: «А-а-а, бля!!! Какой нах…й, монтер?!! Стоять, сучара!!!», – и страстно кинулся в погоню.

Но было поздно. Направление преследования сразу было выбрано неверно и, свирепо озираясь, полночный вепрь окончательно потерял след и, обиженно завывая, понуро побрёл восвояси. А наш Коля, напротив, зайцем рванул пару рекордных стометровок и был спасён, свободен и… Богат!

Что ж, упорство, целеустремленность, находчивость, внутренний жизненный стержень и своеобразное благородство души и есть составляющие того, что делает из обыкновенного человека Миллионера!