Текст книги "Джефферсон"

Автор книги: Игорь Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

СЕНТЯБРЬ, 1807. МОНТИЧЕЛЛО

Возвращения Мериуэзера Льюиса из Ричмонда можно было ждать со дня на день. Джефферсон порой корил себя за то, что взвалил на своего бывшего секретаря эту щекотливую задачу: быть зрителем на суде над Аароном Бёрром, с тем чтобы потом описать ему в деталях всё происходившее. После успешного завершения Тихоокеанской экспедиции молодой капитан превратился в общенациональную знаменитость, города устраивали торжественные приёмы и банкеты в его честь, конгресс назначил его губернатором Луизианы.

Впрочем, сам Льюис не только не возражал, но уверял Джефферсона, что именно новое назначение делает для него присутствие на суде вполне оправданным. Ведь заговор Бёрра разворачивался на берегах Миссисипи, от Сент-Луиса до Нового Орлеана, и на суде должно было всплыть множество обстоятельств, рисующих жизнь края, которым предстояло управлять новому губернатору.

В этот раз Джефферсону не удалось превратить пребывание в Монтичелло в отдых от государственных забот. Очередной кризис в отношениях с Великобританией только набирал силу, Америке всё труднее удавалось сохранять нейтралитет. Озлобленность англичан нарастала. Ведь это американские миллионы, полученные Францией от продажи Луизианы, дали Бонапарту возможность возобновить военные действия в Европе, победить русских и австрийцев под Аустерлицем, построить мощный флот, который удалось разбить в Трафальгарской битве лишь ценой больших потерь, включая невосполнимую утрату – гибель адмирала Нельсона.

А теперь ещё эта злосчастная стычка британского 50-пушечного фрегата «Леопард» с американским «Чесапиком»!

И где?! В американских водах, у берегов Виргинии!

Да, проблема эта существовала давно и постоянно приводила к дипломатическим конфликтам. Суровая дисциплина в британском флоте иногда становилась невыносимой для английских моряков, и они перебегали на службу к американцам. Лондонское адмиралтейство требовало возвращать дезертиров, настаивало на своём праве останавливать американские корабли для обыска. Последней каплей, видимо, послужил эпизод, когда несколько беглецов случайно встретились в порту Норфолка со своими бывшими британскими командирами и стали издеваться над ними. Английские капитаны получили от своего адмирала разрешение применять силу для обнаружения и поимки сбежавших.

Когда шлюпка с британского «Леопарда» пристала к «Чесапику», американский капитан вежливо выслушал посланца и объявил, что среди его моряков нет людей, разыскиваемых англичанами. Формально он говорил правду, потому что беглецы завербовались под вымышленными именами. Разрешить же иностранным офицерам обыскивать его корабль было бы прямым нарушением его воинского долга. Переговоры и обмен сигналами продолжались ещё около часа, после чего «Леопард» неожиданно открыл огонь по «Чесапику». Абсолютно не готовый к такому повороту событий американский капитан поспешил спустить флаг. Но несколько человек были уже убиты и ранены, паруса изодраны, в трюмы через пробоины устремилась вода. Поднявшиеся на борт победители арестовали и увели с собой четверых моряков.

Событие это всколыхнуло не только океанское побережье, но и всю страну. Со времён Лексингтона и Конкорда американцы не испытывали и не выражали такой ярости по отношению к британцам. Прокатились призывы прекратить всякое снабжение их военной эскадры, дислоцированной у берегов Соединённых Штатов. 200 бочонков пресной воды, закупленных королевским флотом, были расколоты и выброшены в море, как когда-то ящики с чаем в бостонской гавани. В прокламации, подготовленной Джефферсоном в июле после совещания с членами кабинета, ему надо было применить все дипломатические приёмы, чтобы протесты и требования возмещения ущерба не дали Вестминстеру повода объявить войну США.

Уехать из Вашингтона удалось только в начале августа. Дом в Монтичелло постепенно приближался к тем мечтам, которые витали в голове его хозяина уже 20 лет назад. Большинство изменений и переделок было направлено на то, чтобы обитатели, гости и слуги могли как можно меньше мешать друг другу. Спальни теперь имели двойные окна и двери с задвижками. В столовой была устроена – по парижскому образцу – поворачивающаяся дверь с полками, имевшая название «безмолвный официант». Слуги приносили блюда из кухни, расставляли их на полках, не входя в помещение, потом поворачивали дверь на 180 градусов и предоставляли обедающим возможность выбирать то, что им по вкусу. Справа и слева от камина прятались небольшие лифты, поднимавшие охлаждённое вино из погреба.

У Салли теперь было трое детей на руках, материнские заботы поглощали её внимание с утра до вечера. Младшему было уже два года. Когда он родился, в Монтичелло гостили супруги Мэдисон, и Долли упросила родителей дать мальчику имя её мужа. Карапуз Мэдисон рос здоровым и проявлял необычайный интерес ко всему связанному с водой: любил купаться в ванночке, играть под дождём, шлёпать по лужам. Мог часами переливать воду из бутылки в кружку и обратно. А в начале сентября Салли вбежала в кабинет Джефферсона, радостно размахивая вскрытым конвертом:

– Письмо от Тома! Он собирается жениться! И мистер Вудсон готов выделить молодым небольшой участок земли.

– Кто же невеста?

– Об этом он не пишет.

– Нашего разрешения не спрашивает? Только извещает?

– Ему уже 17, он вправе чувствовать себя самостоятельным мужчиной. Ох, кажется, ко мне возвращается способность играть в «как будто»! «Как будто я стану бабушкой!» Когда я вижу, сколько счастья вам доставляют внуки, я не могу не завидовать.

В середине месяца с запада налетел сильный ветер с дождём и градом. Пришлось послать всех свободных работников укреплять столбы и верёвки на виноградниках. Видимо, на океане разыгрался первый осенний ураган и его косматые щупальца пытались дотянуться до Аллеганских гор. А когда под вечер из свинцовых струй появился всадник, закутанный в тёмный плащ, хлопающий на ветру, можно было вообразить, будто и его сорвало с палубы какого-то тонущего корабля и перенесло над виргинскими плантациями прямо к крыльцу дома в Монтичелло.

Капитан Льюис стал перед Джефферсоном с видом понурым, обескураженным, даже виноватым. Развёл руками, помотал головой:

– Сэр, вы не поверите! Они вынесли вердикт «невиновен»! Этот человек не был повешен за убийство Гамильтона, а теперь увернулся от наказания за государственную измену!

Джефферсону удалось сдержать – скрыть – изумление и досаду, сохранить приветливую улыбку на лице.

– Да, наша юстиция не устаёт изобретать новые и новые сюрпризы. Но я хочу, чтобы вы прежде всего переоделись в сухое и выпили стакан грога. За ужином расскажете всё подробно.

Описание суда над полковником Бёрром растянулось на два часа и сопровождалось гневными и язвительными комментариями рассказчика.

– Начать с отбора присяжных. Подробному предварительному допросу были подвергнуты около ста человек. «Читали ли вы какие-нибудь газеты, описывающие обвинения против полковника Бёрра? Сложилось ли у вас какое-то мнение о его виновности или невиновности в заговоре против Соединённых Штатов? Обсуждали ли вы с родными и друзьями политическую карьеру Аарона Бёрра?» Под предлогом отбора людей непредвзятых шёл отбор невежд и простофиль, сторонящихся политической жизни страны. Таких, которыми можно было бы легко манипулировать. И судья Джон Маршалл раз за разом демонстрировал свою готовность дирижировать процессом, подавлять или смягчать все показания, опасные для обвиняемого. О, этот ставленник президента Адамса продемонстрировал умение жонглировать фактами на уровне профессионального циркача! И ведь он останется на посту председателя Верховного суда до конца своих дней!

– Он пытался и меня вызвать на суд в качестве свидетеля. Наша конституция построена на строгом разделении трёх ветвей власти: законодательной, исполнительной, судебной. Но что произойдёт, если судьям в разных штатах будет позволено отрывать членов конгресса или губернаторов от их главных обязанностей и заставлять ехать за тысячу миль, чтобы дать показания в суде над мелким взяточником или воришкой? Я отказался подчиниться вызову и надеюсь, что это станет важным прецедентом в судебной практике.

– Далее судья Маршалл стал объяснять присяжным, что выражение «заговор с целью развязывания войны» имеет строгое и весьма ограниченное значение. Да, обвинение представило улики, что в такой-то день и в таком-то месте соратники и сообщники Аарона Бёрра проводили собрание, на котором обсуждались планы захвата арсеналов и последующих военных операций. Но так как сам обвиняемый не присутствовал на этом собрании, все представленные улики отклонены судом и присяжные должны выбросить их из памяти. Главный свидетель обвинения генерал Уилкинсон, которого Бёрр пытался вовлечь в свой заговор и который честно и своевременно донёс об этом президенту, допустил такие-то неточности и противоречия в своих показаниях, поэтому и их нельзя учитывать при выработке вердикта.

– Конечно, наше уголовное законодательство сильно перекошено в пользу обвиняемого. Ведь оно создавалось в годы, когда у всех на памяти были свежи злоупотребления и произвол королевских судов в Америке. Но, с другой стороны, не отразилось ли здесь и стремление действовать в соответствии с притчей Христа о пропавшей овце? Если из ста овец одна отбилась от стада и потерялась, нужно приложить все силы, чтобы спасти её и вернуть к остальным.

– В конце концов, даже послушные присяжные, отобранные защитой и судьёй Маршаллом, сформулировали свой приговор с оговоркой: «В предложенных нам требованиях и ограничениях мы должны вынести вердикт “вина не доказана”». Но судья отбросил оговорку, оставил просто: «вердикт – невиновен». Правда, на последних стадиях процесса полковник Бёрр ухитрился своими замечаниями и комментариями сильно раздражить судью. Поэтому Маршалл пошёл навстречу просьбе прокурора возбудить против обвиняемого дела не на федеральном уровне, а уже в штатных судах Кентукки и Огайо. Для этого понадобятся новые свидетели и новые улики, а пока прокурор будет собирать их, полковник Бёрр останется под стражей.

– Ну что ж, мы не можем сказать, что американское правосудие проявило полную беспомощность. Опасный заговор был раскрыт, парализован. Главный преступник пытался бежать от шерифов, скрывался. Говорят, что в момент ареста он был одет в лохмотья, прятал лицо под отросшей бородой, на поясе носил не пистолет, а жестяную кружку. За решёткой провёл уже полгода, и неизвестно, что ждёт его впереди. Даже если ему удастся увернуться от уголовного преследования, стая кредиторов настигнет его по выходе из тюрьмы и растащит остатки имущества. Нет, судьбе Аарона Бёрра завидовать не приходится.

Утром следующего дня атаки океанских ветров прекратились, подсыхающие листья на ветках шелестели, словно шёпотом пересчитывая оставшихся в живых. Джефферсон проснулся рано, но его гость был уже на ногах, прогуливался по саду с дочерью Марты, шестнадцатилетней Анной Рэндольф. Девушка выглядела радостно-оживлённой.

– Грэнпа[13]13
  Дедушка (англ.).


[Закрыть], представляешь, мистер Льюис уверяет, что индейские бобы, которые я вырастила из семян, присланных им в прошлом году, выглядят точно так же, как на берегах Миссури. Ни перемена климата, ни расстояние в тысячу миль не повлияли на них.

– Мисс Рэндольф проявила невероятные познания в ботанике, – сказал Льюис. – В следующую экспедицию я готов пригласить её сопровождать нас в качестве эксперта.

– Пусть только сначала приналяжет на латынь. Мои наставления она пропускает мимо ушей. Но подтвердите хотя бы вы: без этого мёртвого языка сегодня невозможно ориентироваться в бескрайнем мире живых растений.

– Конечно, это так. С одним исключением: если в Луизиане мне попадётся неизвестный красивый цветок, я обойдусь без латыни и назову его «Анна Рэндольфиния».

Девушка покраснела, но не растерялась, подхватила посланный шар и начала с увлечением фантазировать о судьбе нового цветка:

– О, как прекрасно! Юноши будут приносить своим невестам букеты свежесрезанной рэндольфинии. Девушки станут плести из неё венки. А в какой-то момент на неё наткнётся пасущаяся корова, лизнёт и скажет своим телятам: «Держитесь подальше от этой гадости. Только горечь и колючки!»

Мужчины засмеялись и пошли к конюшне – верховая прогулка перед завтраком давно стала традицией для обоих. Когда выехали на берег Риванны, Льюис сказал:

– Очаровательная мисс Рэндольф чем-то напомнила мне ту индианку, которая родила сына, живя в нашем зимнем лагере со своим мужем-французом. Её звали Сакагавея. Она была из племени шошонов, но в детстве её похитили манданы, так что она выросла, зная языки двух племён, плюс выучила французский. Это очень помогло нам, когда мы отыскали наконец шошонов и смогли купить у них лошадей, чтобы пересечь горный хребет, отделявший долину Миссури от долины Колумбии. Сакагавея выступила в роли переводчицы. Не знаю, что бы мы делали без неё.

– Она была единственной женой этого француза?

– Нет, у него было ещё две. Брачные обычаи индейцев часто ставили нас в тупик. С одной стороны, у них считается правильным и похвальным уступать гостю жену на ночь, и многие участники нашего отряда пользовались этим, так что венерические болезни стали нашим бичом во время обеих зимовок. С другой стороны, бывали случаи, когда муж выражал крайнее недовольство, даже избил жену. Но кто пользовался неизменным успехом у индианок, так это Йорк, чёрный слуга капитана Кларка. Он был диковинкой для всех племён. Один вождь решил, что мы нарочно выкрасили его, и долго тёр послюнявленным пальцем его кожу – пытался стереть краску. Индеец, которому удалось заманить Йорка в свой вигвам и оставить там со своей женой, охранял вход и отгонял посторонних – так ему хотелось заполучить чёрного младенца.

– Попадались вам какие-нибудь идолы, которым поклоняются индейцы? Из чего складывается их религиозная жизнь?

Мужчины племени мандан весной совершают паломничество к священному камню. По их поверьям, камень открывает им ближайшее будущее: какова будет охота на бизонов, ждать ли нападения врагов. Также зимой они устроили ритуальный вечер танцев, которые должны привлечь много дичи в их края. Посредине шатра танцевальный круг составили старики, а индейцы помоложе один за другим подводили им своих жён в рубашках, накинутых на голое тело, и просили оказать им честь, одарив женщин своими ласками. Причём некоторые старики еле держались на ногах. Не уверен, что всем им удавалось порадовать духов успешным завершением обряда в вигвамах, куда они удалялись.

– Вы рассказывали, что добыча пропитания охотой остаётся главным занятием индейцев круглый год. Но что происходит зимой? Умеют ли они делать запасы, засаливать мясо, вялить его?

– С этим дело обстоит у них очень плохо. Они умеют стойко переносить голод, умеют поддерживать друг друга запасами, следуя священным обычаям гостеприимства. Из домашних животных, кроме лошадей, у них есть только собаки. Они едят и тех и других, и мы не раз следовали их примеру. Но был один эпизод, запомнившийся мне: мы подстрелили оленя, освежевали и зажарили, а внутренности выбросили. Покидая стоянку, я оглянулся и увидел, что несколько индейцев подкрались к остывшим углям, схватили выброшенные кишки и принялись пожирать их сырыми.

– Насколько они готовы последовать нашему примеру, заняться земледелием, перейти к оседлой жизни?

– Конечно, многие достижения белых вызывают у них жгучий интерес и даже зависть. На первой зимовке мы устроили в лагере нечто вроде кузнечной мастерской. Индейцы выстраивались в очередь, прося отковать им наконечники для стрел и копий, отремонтировать и наточить томагавки. Расплачивались початками кукурузы, вяленой рыбой. Но каждое племя, пытающееся перейти к оседлой жизни, становится лёгкой добычей и жертвой нападений других племён. Утрачивая мобильность, они утрачивают возможность спасаться бегством от более сильных соседей.

– Но что будет, если белые возьмут на себя защиту таких племён, будут оборонять их от внешних агрессий?

– Осуществить это в бескрайних прериях и долинах будет очень трудно. Кроме того, в устройстве нашего общества есть черты, которые мы принимаем как само собой разумеющееся, а индейцам они внушают лишь ужас и отвращение. Вот вам пример. Был эпизод, когда один солдат из нашего отряда украл со склада бутылку виски, напился и заснул на ночном посту. Как водится, состоялся суд, и его присудили к прогону сквозь строй. Когда индейцы увидели это зрелище – белые на морозе хлещут прутьями своего собрата по голой спине, – их вождь сказал мне, что никогда не согласился бы жить с народом, в котором соплеменники так поступают друг с другом.

– Если вождь не имеет права наказывать своих воинов, как же он поддерживает дисциплину среди соплеменников?

– В том-то и дело, что никак. Всем правит обычай, которому следуют очень строго. Власть же вождя эфемерна. Белые воображают, что, договорившись с вождём о покупке какой-то территории, заплатив за неё товарами и деньгами, они получают гарантию безопасности поселенцев на купленной земле. Мол, вождь не позволит своим воинам напасть на них. Ничего подобного. Если какой-то воин решит, что для него настало время потешить душу воинскими подвигами или грабежом, он отправится снимать скальпы, не спрашивая вождя. Ведь для него переход от убийства бизонов и оленей к убийству людей – дело одного мгновения. Орудия те же самые – лук, стрелы, копьё, томагавк.

– Наше правосудие тоже далеко не всегда способно удержать злоумышленника от преступлений. Помните, я посылал вас к моему старому ментору, Джорджу Уайту, помочь ему заверить завещание? Он хотел оставить дом и половину состояния своей цветной сожительнице и их сыну, Майклу Брауну, а другую половину – своему внучатому племяннику, которого он растил и воспитывал с детских лет, Джорджу Свени.

– Да, я прекрасно помню мистера Уайта. Такой известный, такой заслуженный джентльмен. Ведь его подпись стоит и под Декларацией независимости, не так ли?

– Совершенно верно. Я мечтал, чтобы он в старости поселился вблизи Монтичелло, чтобы мы проводили долгие зимние часы в беседах у камина. Вдруг год назад получаю из Ричмонда известие, что он умер. Причём при самых зловещих обстоятельствах. Племянник Свени подсыпал ему, сожительнице и сыну мышьяку в пунш.

– Какой негодяй!

– В завещание был неосторожно внесён пункт: «…если Майкл Браун умрёт раньше Джорджа Свени, его доля наследства возвращается последнему». Преступление было совершено неумело, следствие быстро изобличило злодея. Кроме того, отравленный мистер Уайт прожил ещё два дня – достаточно, чтобы дать показания и исключить племянника из завещания.

– Был суд?

Да, всё как положено, 12 присяжных. Но для них всех поступок белого, пытавшегося сделать цветную спутницу жизни и её сына законными наследниками, выглядел возмутительным нарушением негласно установленных правил. Кроме того, по закону свидетельства чёрных слуг, подтверждавших факт отравления, не принимаются во внимание при суде над белым. Присяжные совещались недолго и объявили Свени невиновным.

– Независимость суда, разделение законодательной и судебной власти – как прекрасно это звучит в теории! И что же мы видим в столице культурного и передового штата Виргиния? Один суд оправдывает отравителя, другой – заговорщика, планировавшего государственную измену. Чему мы можем научить наших краснокожих братьев?

Вечером за обедом Марта и Анна присоединились к мужчинам. «Безмолвный официант» был уставлен гастрономическими чудесами, изготовленными Питером Хемингсом, миски испускали ароматный пар из-под крышек. Рядом с некоторыми лежали названия по-английски и по-французски.

– Вы, капитан Льюис, – говорила Марта, – уже много и увлекательно рассказывали нам о том, как помогали индейцам охотиться, как лечили их, как объясняли важность и полезность письменности, как призывали к честной и мирной жизни. А было ли что-нибудь полезное, чему вы научились у них?

– Трудный вопрос, миссис Рэндольф. Ну вот вам такой пример: индианка Сакагавея рожала, находясь в нашем лагере, очень трудно и долго. Я не знал, как облегчить её мучения. Её муж-француз сказал, что, по индейским поверьям, в таких случаях помогают растолчённые трещотки, взятые с хвоста гремучей змеи. Среди заготовленных нами зоологических экспонатов было чучело змеи. Я решил попробовать, оторвал несколько чешуек, размельчил их, смешал с тёплой водой, дал выпить роженице. И представляете, через полчаса она разрешилась здоровым мальчиком. Может ли один такой случай считаться медицинским открытием? Боюсь, доктор Раш поднимет меня на смех и заверит, что женщина родила просто потому, что пришло время этому младенцу появиться на свет.

– А я верю! – воскликнула Анна. – Мама, когда придёт время рожать мне, проследи, чтобы под рукой были трещотки со змеиного хвоста.

– Вспоминаю и другой эпизод, – продолжал Льюис. – Однажды мы обнаружили большую кучу бизоньих костей у подножия крутого скалистого обрыва. Казалось, здесь, по непонятным причинам погибло целое стадо.

– Может быть, это были просто остатки индейского пира? – предположила Марта.

– Отнюдь. Вождь рассказал нам такую легенду. В недавние времена один хитроумный воин племени мандан заметил, что стадо бизонов, спасаясь бегством, слепо следует за вожаком. Он напялил на себя шкуру и голову бизона, а товарищам велел спугнуть и гнать стадо, пасшееся на лугу этого крутого обрыва. Сам же побежал впереди стада к краю и потом спрыгнул на небольшой помост, заготовленный им заранее. Все бизоны последовали за ним, рухнули вниз и погибли. Опять же неизвестно, можно ли верить этой истории?

– В вашей экспедиции вы, по сути, оказались в роли Адама, – сказал Джефферсон. – В первозданном раю тому было поручено, как сообщает Книга Бытия, дать имена «всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым». А вам вдобавок надо было придумывать названия для рек, островов, утёсов, растений, цветов. Как бы мне хотелось повторить ваш маршрут и хоть раз искупаться в речушке, которую вы назвали Джефферсон!

– Что меня поразило, – вступила в разговор Анна, – так это то, что в опасном двухлетнем путешествии вы потеряли всего одного участника из сорока. И то он умер, как я слышала, от какой-то застарелой болезни живота. Не означает ли это, что все сведения о свирепости и кровожадности индейцев сильно преувеличены?

– Многие встреченные нами племена никогда не видели белых. Их любопытство было сильно окрашено опаской. Закон кровной мести они соблюдают строго, видимо сочли, что и мы будем безжалостно мстить за пролитую кровь. Во время первой зимовки на территории племени мандан, с которым у нас была дружба и взаимопонимание, группа наших охотников удалилась от лагеря на 25 миль. Вдруг на них напала сотня индейцев сиу. Они легко могли бы перебить всех наших, но ограничились тем, что отняли лошадей, ножи, томагавки. Грабить нас пытались много раз, но только один раз это обернулось кровопролитием.

– Надеюсь, лично вы не запятнали себя убийством индейца?

Увы, должен сознаться, что и мне выпало принять участие в схватке. Это случилось уже на обратном пути. На стоянке к нам присоединилась группа индейцев из племени черноногих. Мы провели вечер вокруг костра, курили трубку мира, обсуждали торговлю мехами и металлическими изделиями. Всё же я велел часовым сменять друг друга всю ночь каждые два часа и быть настороже. Проснулся на рассвете от криков и шума борьбы. Оказалось, индейцы убегали, похитив несколько наших ружей и лошадей. Мы пустились в погоню, завязалась перестрелка, а потом и рукопашная. В какой-то момент мне не оставалось ничего другого, как выстрелить в индейца, целившегося в меня.

В конце обеда Джефферсон поднял тост:

– Всякий человек открыт соблазнам тщеславия. Не скрою, поддаюсь им и я. Всегда мне хотелось построить прекрасное здание, написать умную книгу, провести в жизнь справедливый закон. Но время разрушит здание (вспомним Парфенон и Колизей), люди забудут книгу, отменят рано или поздно закон. «А есть ли что-нибудь на свете, что не поддаётся распаду и смерти?» – спросил я себя.

Он обвёл взглядом собравшихся, будто давая им шанс предложить свой ответ – не тот, который открылся ему.

– Не поддаётся смерти, не исчезает только одно: проложенный путь. Мы не помним имени человека, который изобрёл колесо, но невозможно представить себе, чтобы его изобретение было забыто. Галилей открыл нам движение звёзд и планет, Ньютон – земное тяготение, Франклин – электричество, Пристли – кислород. Их и им подобных можно назвать мореплавателями в Океане Творения, пионерами в мире Духа. Но и путешественников, двигавшихся по земле и воде, проникавших за черту известного, за черту горизонта, мы чтим и помним. Так выпьем за то, что к именам Марко Поло, Колумба, Магеллана, Америго Веспуччи, капитана Кука прибавилось имя нашего друга и соотечественника, сидящего за этим столом, – имя капитана – нет, губернатора! – Мериуэзера Льюиса. «Он проложил путь к Тихому океану», – скажут потомки и не забудут его никогда.

Марта и Анна пригубили вино, поставили бокалы на стол и негромко зааплодировали герою.

Смущённый Льюис встал, поклонился дамам и хозяину дома, пригладил волосы. Заговорил порывисто, будто нащупывал в сутолоке мыслей главную, достойную стать ответным тостом.

– Да, Тихий океан… А знаете, у нас с капитаном Кларком язык не поворачивался называть его Тихим. Все дни, что мы прожили на его берегу, он так бушевал, что мы стали просто называть его Западным… Что же касается проложенного пути… Уверен, скоро зазвучат голоса, объявляющие наше путешествие провалом. Ведь мы не сумели отыскать водный путь по рекам, соединяющий два побережья. По всей вероятности, он и не существует. Но я хотел о другом…

Он вдруг повернулся всем корпусом к Анне Рэндольф и заговорил горячо и убеждённо, глядя ей прямо в глаза, время от времени проводя пальцем невидимую черту под произносимой фразой.

– Я хотел рассказать вам о вашем деде. И именно о том невидимом в нём, что люди не умеют ценить и помнить. Да, будущие поколения, вглядываясь в нашу эпоху, станут изучать победы Наполеона Бонапарта, подсчитывать число убитых с обеих сторон, прокладывать на картах маршруты его походов. Но для меня Бонапарт навсегда останется вожаком стада, влекущим людей в пропасть взаимных убийств.

Он расстегнул пуговицу на вороте мундира, глубоко вздохнул.

– Войну помнить легко, а мир остаётся невидим. Но как было бы славно, если бы американцы научились ставить памятники победам над драконом раздора, драконом войны. Вот здесь мы установим монумент в память об отсечении головы у дракона по имени Война с Испанией. Здесь лежит отсечённая голова дракона Война с Францией. Здесь – все три головы крылатого змея по имени Война с Великобританией. Честь всех этих побед принадлежит хозяину гостеприимного дома Монтичелло, вашему деду. Не говоря уже о десятках предотвращённых им схваток с племенами. Индейцы видели, знали, что в далёком Вашингтоне у них есть друг и заступник, и удерживались от того, чтобы встать на тропу войны.

Наступила тишина. Марта первая смогла преодолеть волнение и сказала:

– Отец, я не раз присутствовала на банкетах в президентском особняке, но не помню, чтобы кто-нибудь из гостей или дипломатов так искренне и вдохновенно отдавал тебе должное.

Анна не сводила восхищённого взгляда с лица гостя и время от времени наклоняла голову так низко, что кудрявая прядь выбивалась из причёски и падала ей на лоб.

Джефферсон, смущённый и растроганный, обошёл стол, обнял Льюиса за плечи.

– Сэр, – сказал тот, – если вы позволите… Находясь в Ричмонде, я отдал переписать наши путевые журналы в двух экземплярах… Один экземпляр – для вас.

Джефферсон взял в руки протянутый ему переплетённый том, погладил кожаную обложку, прижал к груди.

– Поверьте… За много лет… Лучшего подарка вы не могли сделать.

На следующее утро капитану Льюису пора было отправляться в Сент-Луис, чтобы приступить к исполнению обязанностей правителя нового края. По дороге он планировал ещё провести день в доме матери, повидать родню в Шарлоттсвилле, посидеть у постели прихворнувшего дядюшки Николаса.

За завтраком Джефферсон давал своему бывшему секретарю последние наставления, просил немедленно сообщать ему в Вашингтон о возникающих трудностях, обещал поддерживать все его начинания перед конгрессом и кабинетом министров. Льюис слушал его с рассеянным видом, потом вдруг спросил:

– А что мисс Рэндольф – она ещё долго пробудет в Монтичелло?

– Неделю или две. Потом они с матерью уедут в Эдж-Хилл.

– Догадываюсь, что женихи вокруг такой девушки уже вьются толпой.

– Если это так, то меня держат в неведении. Да и не рано ли? Девочке едва исполнилось шестнадцать.

– Вернувшись обратно в цивилизованное общество, я обнаружил, что утратил многие навыки общения. Особенно с женщинами, особенно с молодыми. Легко впадаю в смущение, боюсь наскучить, показаться банальным и неотёсанным.

– Ну не знаю. Мне показалось, что обе мои дамы были просто очарованы вами.

– Правда? А как вы считаете, удобно будет, если я напишу письмо мисс Рэндольф?

– Уверен, она будет очень рада получить его. И для её матери, и для меня было бы очень грустно расстаться с ней. Но мы оба понимаем, что рано или поздно это неизбежно. И нам было бы отрадно, если бы её похитил у нас человек ваших достоинств.

Марта и Анна вышли на крыльцо попрощаться с гостем. Он поцеловал руки обеим, обещал прислать семена интересных растений с берегов Миссисипи и Миссури. Анна в ответ извлекла из ридикюля стеклянную баночку с вареньем, вручила ему.

– Этот крыжовник я сама выращивала, сама собирала, сама варила. Пусть он подсластит вам горечь рэндольфинии, когда вы отыщете её.

– О мисс Рэндольф! Я растяну эту амброзию до нашей следующей встречи. Буду принимать её крошечными порциями, как Святое причастие.

Через два дня пришло время и для Джефферсона возвращаться к своим обязанностям в Вашингтон. Утром в день отъезда Салли, преображённая известием о готовящейся женитьбе сына, расхаживала по спальне в одном халате, укладывала в дорожный сундучок выглаженные рубашки, чулки, тёплые носки, шейные платки. Потом подошла к Джефферсону, обдала волной французских духов, обняла за шею обеими руками, прижалась к груди.

– Вы правда исполните то, что ночью, в пылу, обещали Агари? Нанесёте визит Измаилу?

– Конечно, исполню. Я и так собирался навестить кузена Вудсона. Свернуть к его поместью – крюк небольшой. Возможно, заночую у него.

– Я тут накопила немного денег, заработала шитьём платьев для дам в Шарлоттсвилле. Могу я послать их с вами?