Текст книги "ПУТНИК часть I"

Автор книги: Игорь Срибный

 Глава 32

                    Фрося в свободное время помогала медсестрам и врачам, чтобы не потерять квалификацию, и многому училась заново. Ей нравилась ее профессия, нравилось помогать людям, искалеченным войной. Она видела, как страдают эти большие, сильные мужчины, настоящие воины, и сердце ее переполнялось болью и состраданием.

                     Она стала записывать свои впечатления и истории раненых, ей было интересно то, что у каждого из них осталось за пределами войны. Истории эти были разные, и за каждой из них стояла не только судьба раненого, но и судьба его семьи, зачастую, горькая и изломанная.

                     Фрося всегда была глубоко верующим человеком и понимала, что многие свои мысли она не может не только высказать вслух, но и записать в свою клеенчатую тетрадку, которая могла ненароком попасть в чужие руки, а религиозность преследовалась строго… Но иногда она не сдерживала свои порывы и шепотом молилась у постели раненого, прося у Господа даровать ему облегчение, и видела, как благодарностью зажигаются его глаза …

                     Видя каждый день боль и страдания, она особенно остро стала чувствовать роль женщины-супруги, женщины-матери в жизни солдата, защитника Родины. Ведь он, уходя на войну, кладет на алтарь Отчества все самое-самое дорогое: и свою, часто большую, семью, и свой дом, и свою жизнь… И совсем неожиданно в её голове стали складываться стихотворные строчки. Сначала она боялась их, прогоняя, считая наивными и нескладными, но постепенно увлеклась этим не на шутку и стала записывать стихи в тетрадь. Фрося никому не показывала свои стихи, и даже от Леонида скрывала свое увлечение, а тетрадь со стихами прятала за подкладку старого пальто, которое Леонид уже не носил, а Толику оно было еще велико...

                     Но однажды зимним вечером, уложив детей спать и, видя Леонида в добром расположении духа, она вдруг решилась прочесть ему свой стих о женщинах. Фрося не знала, как начать разговор о стихах, но Леонид вдруг сам завел разговор на эту тему.

                     – Фросенька, а что ты все пишешь и пишешь в свою тетрадочку заветную? Уж не стихи ли? – и широко улыбнулся.

                     – Ты как догадался? – зарделась Фросенька.

                     – Ух, ты! – воскликнул Леонид. – Так я угадал, что ль?

                     – Тише ты! – полушепотом сказала Фрося. – Детей разбудишь…

                     – Да они сегодня так убегались, что их и пушкой не разбудишь! Не переживай! Так что там у нас насчет стихов?

                     – Пишу, Лёнь! – снова засмущалась Фрося. – Не знаю только, что получается. Стыдно даже тебе прочесть. Вдруг засмеешь!

                     – С чего это я должен засмеять? – удивился Путник. – Я всякое умение уважаю. А уж писательское… Коль дал тебе Бог стихи писать, так не гневи его! Пиши!

                     – Ну, хорошо! Я тебе прочту про женщин. Ну, про тех, кто мужей и сыновей на войну проводил. Интересно тебе будет?

                     – Да ты что спрашиваешь?! – Сербин придвинул свой стул поближе к столу и приготовился слушать.

                     – Нет, погоди! – Фрося вскочила и сбегала во вторую комнату, которая служила им спальней. Вернувшись с тетрадью, она полистала ее и, найдя стихи, сказала:

                     – Ну, вот, слушай!

                     – О, женщины! О, матери России! – начала Фросенька и вдруг поперхнулась. – Погоди! Ох, не привычно мне свои стихи читать. Первый раз ведь… Начну сначала…

                     Она читала тихо и медленно, стараясь не проглатывать слоги, а Леонид внимательно слушал, подперев рукой голову.

 
 – О, женщины! О, матери России!
 В войну, великих испытаний час
 Вы за мужей своих всегда молились
 На тускло-золотой иконостас…
 Но равнодушно взирают лики
 На матерей заплаканных и вдов.
 Неумолимый и великий,
 В кошмарах вечных полуснов
 Застыл и Спас Нерукотворный,
 До долу опустив глаза....
 Упали вдовы на пол черный,
 На колени под образа…
 – О, Матерь Божья пресвятая!
 Заступница, опора, мать!
 Оборванную нить сплетая,
 Не в силах мы мужчин сдержать!
 Они уходят на рассвете,
 Чтоб не вернуться никогда!
 И погибают в лунном свете
 И гаснет яркая звезда,
 В душе зажженная любовью...
 Как это горе пережить?!
 За мир они платили кровью.
 Ушли, чтоб головы сложить
 В кровавой битве за Россию!
 За дом родной и за семью!
 Где небо дышит светлой синью,
 Они нашли судьбу свою!
 – Спаси, Заступница, спаси родная! -
 Рыдают женщины в церквях,
 Мужей и сыновей теряя,
 И в городах, и в деревнях,
 От ран незримых постепенно тая…
 – Спаси, Заступница – терпеть невмочь!
 Но ангел смерти, мимо пролетая,
 Мужей и сыновей уносит прочь…
 

                       – Ну, ничего себе! – только и смог промолвить Леонид. – Кто бы мог подумать, что в тебе такой талант сокрыт!

                       Он долго сидел, задумавшись, переваривая услышанное. Видно было, что стихи просто потрясли его.

                       – А еще что-нибудь… – вдруг тихо сказал он и просительно посмотрел на жену.

                       – Лёня, стесняюсь я, – Фрося потупилась. – Впервые ведь…

                       – Ничего, читай. Мне очень понравилось.

                       – Ну, хорошо! – она перевернула несколько листов тетрадки. – Это про нас с тобой, хоть имена другие. Наши я вписать постеснялась. Ничего?

                       – Наверно, правильно! – поддержал ее Леонид. – Чего наши имена в стихи вплетать? Чай, не герои какие! Читай, Фросенька!

 
 Ох, и плакала Краса, сердце рвала!
 Всю подушку искусала от горя...
 На войну казака собирала -
 В путь далекий за Черно море.
 – Не ходил бы ты, Гнатушко, любый мой!
   Ведь седой уж, да телом израненный!
   Ой, не вЕрнешься ты с войны домой!
   Ни живой не придешь, ни пораненный!
   Мое серденько рвется от горюшка,
   На кого ж ты меня покидаешь-то?
 – Моя долюшка – в чистом полюшке!
   За курганами да в сечи крутой!
 Весь ремнями Гнат опоясался.
 Саблю вострую да кинжал надел!
 Да с Красою своей попрощался он,
 Целовал детей, да на кОня сел...
   Долго пыль на шляху кучерявилась...
   Долго Настюшка вслед глядела...
   Дни и ночи дивчина печалилась,
   Да на степь все глаза проглядела...
 Уж два лета, как не было весточки.
 Две зимы Краса горевала!
 Но весной изумрудились веточки,
 И кукушка ей весть куковала,
 Что живой ее Гнат, здоровехонек.
 Что закончил он битву славную!
 А ее – Красу не забыл вовек!
 И домой спешат хлопцы бравые!
   И Краса веночки сплетала
   Да во чисты углы все вешала...
   Вот уж пыль на шляху опала...
   У калитки Гнат ее спешился!
 

                      – Здорово! – восхитился Леонид. – Просто здорово!

                      Он обнял супругу и припал к ее губам.

                      – Вот знал же, что тебе цены нет, женушка ты моя ненаглядная! А теперь знаю, что ты просто чудо! Это ж надо – моя жена, моя Фросенька стихи пишет!

                      – Да ладно тебе! – Фрося шутливо хлопнула его по рукам. – Спать пошли!

                      – Пошли, милая! Только теперь каждый вечер будешь мне что-нибудь читать!

                      – Да ты что? Я их всего-то с десяток написала!

                      – Вот десяток и будешь читать! – Леонид решительно встал со стула, увлекая жену в спальню…

Глава 33

                    Пропадая в физкультурном зале, Сербин стал замечать, что травмы дают себя знать все больше и больше. Иногда левая рука вообще отказывала и повисала плетью. Он снова и снова заставлял себя отжиматься, разрабатывать подвижность руки, и мало-помалу рука начала восстанавливаться.

                    Однажды он, решив, что уже можно попробовать более серьезные нагрузки, улучив момент, когда врач, занимавшийся с ним реабилитационными процедурами, вышел, подпрыгнул и повис на турнике…

                    Страшная вспышка невыносимой боли с неимоверной силой рванула каждый его нерв… Руки бессильно разжались, и он рухнул на набитые соломой маты…

                    Когда врач вернулся, Леонид лежал на матах без сознания.

                    В палату его отнесли на носилках…

                    Доктор-ортопед, профессор Медицинской академии, который наезжал в санаторий два раза в неделю, долго щупал и простукивал его позвоночник и, наконец, сказал:

                    – У вас, товарищ Сербин, на спине имеется застарелый шрам от сабельного удара. Как давно это было?

                    – Да уж порядком, – ответил Сербин. – Году, по-моему, в двадцатом…

                    – И как вас лечили?

                    – Ну, перевязки… Лежал на животе, привязанный к койке, чтоб на спину не переворачивался… Морфин кололи, чтобы снять боль.

                    – Я так понимаю, жесткий корсет вам не надевали, чтобы обеспечить неподвижность позвоночника в шейно-грудном отделе?

                    – Нет, конечно! Это же было в сельской больничке на две койки! Где один доктор лечил все болезни подряд. Даже конские… Вот, не упомню теперь, как и звали его… Кажется, Сергей Артемович…

                    – У вас вот этим самым сабельным ударом были серьезно повреждены два тела позвонков. Боюсь, что настолько серьезно, что они дали трещины в момент удара. Вас мог спасти только жесткий корсет, обеспечивший бы полную неподвижность в позвоночнике. Но этого сделано не было… Вынужден вас огорчить – ваш позвоночник теперь абсолютно нерабочий аппарат. По этой же причине у вас случаются отказы в левой руке: позвоночник не может передавать ей определенную команду, и она повисает плетью, как вы изволили выразиться.  Служить далее с такой травмой вы не сможете.

                    – Но служил же раньше… И сейчас буду служить! А боли пройдут, доктор, не сомневайтесь!

                    – Пожалуйста! Но я вынесу вам вердикт «ограниченно годен». Вы сможете служить при штабе, но вот сесть на коня, у вас ли вряд ли будет возможность. Во всяком случае, я буду настаивать на этом. Вам противопоказаны любые резкие движения!

                    – Так нельзя, доктор! Я боевой командир, а не штабной работник! Я не смогу сидеть в штабе и протирать галифе на казенных стульях! Помилуйте, доктор! Не выносите ваш ужасный вердикт!

                    – Дорогой товарищ Сербин! Я достаточно наслышан о вас и о вашей доблести. Но и вы должны понять меня! У вас очень серьезная застарелая травма позвоночника. Она в любой момент может просто обездвижить вас! Вы это понимаете? Это полная неподвижность, паралич конечностей…

                     – Доктор! Я ведь все равно прорвусь в действующие войска. Тем более, товарищ Ворошилов направил меня на курсы. Отсижусь, отлежусь, выкарабкаюсь… Обещаю.

                      Доктор встал и некоторое время стоял рядом с койкой, внимательно глядя прямо в глаза больного.

                      – Товарищ Сербин, – сказал он. – Я нисколько не сомневаюсь, что вы именно так и поступите. Но меня увольте от нарушения врачебной этики. Я вам высказал свое мнение – вам показана только штабная работа. Любое резкое движение в позвоночнике может убить вас… За сим, прощайте, неугомонный вы человек!

                      Как только боль немного отступила, Сербин начал осторожно разрабатывать позвоночник. Он делал медленные наклоны, вращательные движения торсом. Попросил врача, занимавшегося с ним реабилитацией, делать ему легкий массаж на поврежденном месте. По три раза в день он начинал свои тренировки, постепенно наращивая нагрузки.

                       И, удивительно, но боль отпустила его, а в позвоночнике стала проявляться былая подвижность. Он стал много плавать, развивая подвижность позвоночника, ходить с семьей по лесу, все еще опираясь на палочку. Проходило время, и он начал чувствовать, что восстанавливается.

                       Лишь по утрам боль возвращалась, и ему было очень трудно заставить себя встать с койки, поскольку каждое движение причиняло нестерпимую боль.

                       Однако скоро прошло и это. Он с ужасом посматривал на турник, но с каждым днем его уверенность росла и, однажды он решился. Сербин долго стоял под металлической перекладиной, собираясь с духом, и, наконец, подпрыгнув, ухватился за холодный металл. Он висел, чувствуя, как боль медленно подбирается к позвоночнику… Леонид очень осторожно и плавно подтянулся подбородком к перекладине и мягко спрыгнул. Боль резко стукнула его в основание позвоночника и… отступила.

                       С этого дня он стал делать одно медленное подтягивание каждый день…

                       Лечебные процедуры тоже делали свое дело, и очень скоро Сербин уже начал ходить без палочки, а еще через месяц начал потихоньку бегать, поражая медперсонал силой своего духа и упорством в достижении цели.

                       Увидев его на пробежке в лечебном парке, доктор-ортопед встал, как вкопанный, схватившись рукой за сердце…

                      – Товарищ Сербин, да что ж вы такое творите с собой?! – только и смог произнести профессор.

                      – Бегаю, доктор, плаваю, подтягиваюсь на турнике! – улыбнувшись, ответил Леонид, не останавливая бега.

                      Доктор еще долго стоял, глядя ему вслед…

                      И тогда московский профессор решил провести беседу с Фросей. Он долго рассказывал ей о последствиях, к которым может привести травма позвоночника ее супруга, и почти умолял ее повлиять на него.

                      – Профессор, – сказала Фросенька. – Вы совершенно не знаете моего мужа. Это упрямый и жесткий человек. Если он решил чего-то добиться, он непременно сделает это. На моих глазах он, практически неподвижный, с разрубленной спиной сражался один с бандой налетчиков. И убил десяток бандитов, заставив их уйти. Он, до этого лежавший пластом, стрелял из двух револьверов, а когда у него кончились патроны, схватил два штыка… Простите, профессор, но я не буду даже пытаться отговорить его от тренировок, потому что, он все равно поступит по-своему!

                      – Фросенька, милая, да как же вы не понимаете, что ваш супруг убивает себя?! Я же объяснял ему, что любое неловкое движение может обездвижить его. У него тяжело травмирован позвоночник, а он бегает, говорит, что еще и подтягивается на турнике…

                       – Доктор, лично я понимаю все, поскольку работала в больницах на Украине и в Средней Азии фельдшером, и здесь врачам помогаю, поэтому кое-что смыслю в медицине. Но вот моему супругу вы можете говорить что угодно и сколько угодно, ничего не изменится. Он все равно поступит так, как сочтет нужным.

                       – Н-да-а… – протянул доктор. – Волевой человек – ваш супруг.

                       – Он же солдат до мозга костей, – Фрося покачала головой. – Он безвылазно в войнах с 1904 года… Я не знаю, кончится ли это когда-нибудь. Вы знаете, что он ответил, когда я пыталась как-то завести разговор о том, что пора бы перейти к мирной, гражданской жизни?

                        – Ну-ка, ну-ка, интересно! – профессор даже наклонился к Фросе.

                        – Он сказал буквально следующее: для меня превыше всего верность, долг и честь русского офицера! Потом уже семья и все остальное… И мне было обидно…

                        – Да, русские офицеры были воспитаны именно так. Я еще помню те времена… Офицер российской армии – это был сгусток патриотизма, действительно, человек чести. Да, собственно, они так и прощались: «Честь имею»! Я хорошо это помню… Значит, ваш супруг – офицер еще тех времен?

                        – Да, профессор, он был хорунжий, командир полусотни пластунов. Он до сих пор иногда запевает «Волчья сотня Аргунского полка»…. У меня мурашки по коже от этой песни…

                        – Как же, как же, слышал об этих молодцах!  Журнал «Нива», был такой до революции, часто о них писал во времена русско-японской войны! Значит, Леонид Сербин выходец из «Волчьей сотни»… Да-а… Таких людей не перебороть… Такие люди идут до конца, каким бы он ни был… Что ж, Фросенька, извините покорно, что отнял ваше время!

                        Профессор встал и галантно поцеловал запястье Фроси.

                        Фросенька тихо вышла и, только оказавшись за дверью профессорского кабинета, тихо заплакала…