Текст книги "Казацкие байки"

Автор книги: Игорь Срибный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Голопупенко и Ходжа – Насреддин

Выбрали как-то казаки Голопупенку в посольство к хану крымскому. Бо дуже крепко язык у Голопупенки подвешен был. Никто из казаков, либо ляхов заезжих, либо, скажем, послов от царя Рассейскаго, не мог Голопупенку переспорить. На каждое слово чужое у его было десяток своих припасено…

На што уж, панове, Шлемка-жид поговорить отнюдь не дурак будет – любому захожему в корчму и горилочки продасть, и бубликов связку в придачу обязательно всунеть, какие захожему и не нужны вовсе. А и тот, как только завидит Голопупенку, так враз мовчки кухоль горилки наливаеть да закусочку добру выкладываеть. Бо помнит Шлемка, как однажды заспорил с казаком, да едва без штанов не остался. Но только ту гишторию, панове, я вам как-нибудь другим разом поведаю…

Ну так вот… Приехали, значить, казаки с посольством в Бахчисарай, до хана Саип-Гирея. Начали про мир толковать, да чтоб Саипка-то полон русский возвернул. Бо дуже много он полонянников с земель Рассейских увел, да на рынок невольничий в Кафу-город отправил.

Да Саипка-то, не дурак будь, и говорит:

– А что если, казаки, мы с вами вот как поступим? Я свово отгадчика посажу супротив вашего. Да и зачну загадки загадывать. Коли мой отгадчик победит – восвояси уйдете и больше ко мне ни ногой. Не будет мне с вами миру, а людям русским покою. Пожгу городов ваших, сколь смогу. А только ведомо вам, что и до Москвы я доходил и жег Москву-то… Ну, а коли ваш отгадчик все мои вопросы разрешит, так и быть – заберете полон свой, да воротитесь в земли ваши без всякого произволу с моей стороны!

– Да вот только одно условие у мине будеть, – продолжаеть Саипка, ухмыляяся коварно. – Ответить надо верно на три вопроса подряд. Кто первым ответит правильно трижды, тот и победил…

А только что ж делать казакам? Саип-Гирей бо лютый был крымчак. Войска несметное число имел. Кажный татар вооружен был до зубов. Лошадей заводных по три-четыре имел, потому скакать могли татары сутками, все засидки княжески опережая.

Пригорюнилися казаки. И вдруг Голопупенко говорит:

– Да ништо, браты! Нехай ставит супротив нас свово отгадчика. Еще поглядим, кто из нас на язык хутчей окажется. А только не может татарин разумом казака победить, я так мыслю!

А Саип-Гирей таку каверзу казакам приготовил, что они себе и представить не могли… Послал он гонцов в далекий Самарканд, да привезли гонцы оттудова не кого-либо, а самого Насреддина – Ходжу – вельми известного в краях восточных мудростью своею да умом гострым. Согласился Насреддин-то умом с казаком потягаться, да и удовольствие поиметь от того не малое.

На другой день сели наспротив друга дружки Насреддин – Ходжа и Голопупенко. Ходжа глаз левый щурит, казака разглядывая, силясь понять, откудова у энтого руса, на вид шельмоватого, ума поболе евойного наберется. А Голопупенке все нипочем: сидить себе на подушке мяконькой, да мух на потолке сосчитать пытается. Чтобы, значить, ум размять.

Стукнул тута визирь ханский в медный тазик палкою. Звон тугой, тягучий тазик издал, тута Саипка и молвит:

– А вот скажите мине, мудрецы, что тяжельче будет – пуд железа или, скажем пуд ваты хлопковой?

Обрадовался тут Насреддин – Ходжа да и говорит:

– Да энтот вопрос легкий. Одинаково весит, что пуд ваты, что пуд железа.

– Э-э, нет, – говорит Голопупенко. – Пуд железа тяжельче будет.

– Да как же? – изумился Ходжа. – Ить и то, и это весит ровно пуд!

– Раньше я тожить так думал. Пока с жинкой не поскандалил. И вот мине моя жинка враз доказала, что кочережка железна зело тяжела. А того ж весу пучок ваты, ну, не в пример полекше будеть! Ежели схочешь, поедем в мой курень, она и тебе докажеть!

Посовещалися тут хан с визирем, да хан рукою в сторону Голопупенки и указал – мол, за казаком первый вопрос…

Хлопнул визирь снова по тазику, звон тягучий издав, и Саипка вопрошаеть:

– Вот вам другой вопрос, мудрецы: что исделаете вы, коли прийдеть к вам товарищ ваш, да попросит на короткий срок денег взаймы?

Ответствует Ходжа:

– Я денег дам, ежели на короткий срок. Но только не в тот день, а на следующий.

– Почему так? – спрашиваеть хан.

– А чтобы должник прочувствовал цену денег, какие ему даю.

Хан головою одобрительно кивнул, да к Гололопупенке обратил взор свой.

– Что ж, – говорит казак. – А только я так отвечу товарищу свому: денег тебе, любый друже, я дать, пожалуй, не смогу. Но срок могу дать тебе любой, какой схочешь!

Тута хан едва в ладоши не захлопал – так ему казацкий ответ понравился…

В третий раз прозвучал тазик звоном своим тягучим, и снова вопрошает хан:

– Ну, теперя вам третий вопрос. Что будет делать кажный из вас, коли зять поколотит дочь вашу, и та в слезах прибежит к отцу?

Задумался Насреддин – Ходжа и молвит:

– Я, пожалуй, пойду да отлуплю зятя, чтоб руки на мою дочь не поднимал боле!

Хан внимательно на Голопупенку смотрит.

– Я, пожалуй, поколочу в ответ дочь свою, – говорит.

– Да как же это? – у Саипки дажить челюсть отвисла от изумления, а Ходжа довольный уж и руки потираеть.

– Да так вот, – говорит Голопупенко. – Я дочке скажу, вишь ты, зять-то мой поколотил мою дочь. Ну, а я вот на его жене отыгрался… Так, мол, и передай ему…

Не удержался тута хан, в ладошки свои пухлы захлопал, бороденкой затряс в хохоте неудержном, да и двумя руками на Голопупенку указываеть – выиграл, мол, спор.

Ну, а казаки, те уж покатом лежали – как же, одержал верх Голопупенко над мудрецом восточным. Да и кличють Ходжу отпраздновать сию викторию в шинке греческом, где вино подавали.

Да так отпраздновали, что Ходжа говорит Голопупенке:

– А вот, гляди, казак, ты-то уже пьяный, а у мине, мол, ни в одном глазу. Вот видишь кошку, что в шинок заходить? Так вот – у ей почему-то четыре глаза и два хвоста… Видишь ты это?

Захохотал тут Голопупенко:

– И что ж ты мне рассказываешь, Насреддин, что я пьян? Вот ты, мудрец, точно пьян! Не видишь даже, что кошка в шинок не входить, а выходить из него!…

На том и рассталися великий мудрец восточный Насреддин – Ходжа да казак Голопупенко… А гиштория та, паны добрые, доселе по запорогам живеть…

Как Голопупенко спор разрешил…

А было то, добродии, так…

Одного разу собралися казаки в садочке около хаты Миколы Шпака повечерять. Кто хлебну краюху прихватил с собою, кто пяток огиркив малосоленых, кто пару цибулин, кто шматок сала из необъятных штанов выудил. Ну, а Микола, втихаря от бабы своей, из погреба штоф горилки прихватил.

Как водится, выпили за Сичь, за атамана кошевого выпили, братов, кто в боях несчисленных голову сложил, помянули. Ну, а дальше пили уже за все, что глаз бачил, да ухо слышало…

И, как положено, по казацкому звычаю, дедами запорожскими заведенному, что пошли дале в дело побасенки казацки. А тема возникла, панове, такая, что поведать надобно было о выдающихся размерах существа там какого, либо растения, а хоть бы и фортеции какой, что видали казаки в походах.

Вот Самойленко и молвит:

– Однажды, шановнии, прогуливался я по берегу речки Дунай. Вдруг вижу, мать честна! – огромный буйвол, величиной с гору, стоит на одном берегу реки, а сам вытянул шею, достал до другого берега и, представьте панове, враз слизнул языком полосу ячменя с барского поля!

Тута Котенко заулыбался и говорит:

– Ну, это что, браты! Вот я видывал такой камыш, не то на Буге, не то на Днистру, что просто чудеса, да и только. Ствол у его длинный был, как горы Карпатския…

На что Самойленко с усмешкой ехидною заметил:

– А что, кум Котенко, по толщине отот камыш, мабуть, с твою хату был?

– Вот именно, – невозмутимо ответствовал Котенко. – А иначе из чего прикажете, кум, исделать веревку, чтобы продеть тому буйволу в ноздри, как не с того камыша?!

Тут уж не выдержал Перебейнос да и вмешался в разговор:

– И вам, добродии, эдакие пустяки кажутся чудесами? Вот я, скажу вам, видел как-то раз столь высокое дерево, что макушкой в небо упирается, а ствол его так был огромен, что за месяц не обойдешь.

– Быть того не может! – разом заговорили казаки.

– Не верите? – обиделся Перебейнос. – Тогда скажите, к какому же столбу привязывать вашего буйвола, шановнии?

Тута уж дед Чернега вмешался:

– Вы все, панове, говорите чистейшую правду… Бросьте ссориться. Но скажу вам честно, это еще не чудеса. Вот я видел огромнейший барабан казацкий! Такой барабан, от грохота которого сотрясалися целые страны!

Удивилися казаки и давай приставать к деду Чернеге с расспросами:

– Какой же величины, диду, отот барабан, коль его грохот сотрясает целые страны?

– Посудите сами, шановнии: чтобы обтянуть тот барабан, едва хватило шкуры того самого буйвола с реки Дуная, а корпус его исделан из дерева, которое макушкой небо достаеть, ну, а камыш, ствол которого длиною с Карпаты, пошел на обруч…

Поняли туточки казаки, что Чернега умнее их оказался, но только и признаваться в этом не спешат…

– А скажите, диду, – ехидно вопрошают, – на что же, скажем, вешают ваш барабан, коли сбираются в его ударить?

– А вот про то ваш покорный слуга Голопупенко знает, позвольте мне вам ответить, шановнии.

Обернули казаки головы, глядь, около тына Голопупенко стоить. Да так уважно слушаеть их разговор… Казаки милостиво в знак согласия головами закивали. А Голопупенко молвит:

– Барабан тот, паны добрые, висить на мосту, по которому я часто с отцом своим покойным хаживал. Как-то раз остановилися мы, глянули с моста вниз, а мост столь высокий, что тот буйвол, про которого вы изволили рассказывать, показался нам совсем крошечным, не более блохи. Ствол камыша, равный горам Карпатским, был не длиннее волоска, а дерево, макушка которого в небо упиралася, казалось, панове, не выше гриба. Тут отец мой загляделся, голова у его закружилася, да и полетел он вниз. Три года оплакивал я отца. Когда же снял траур, пошел опять на тот мост, помянуть батька, смотрю – а он, бедолаха, все еще вниз летит.

Услыхали это казаки, аж рты поразевали, языками ворочають, а сказать ничего не могут…

Как Голопупенко лося из лесу тащил…

Одного разу, панове, пошел Голопупенко в лес – зайца там какого заполевать [7]7
  Полевать – охотиться


[Закрыть], бо в хате уже ничего съестного не оставалося.

Зарядил рушницу, пороху да свинца в карманы засыпал, да и отправился на охоту.

Долго ли, коротко ли ходил – а нет дичины. Тут уже и смеркаться стало. Что ж делать казаку? Надо до хаты возвертаться. А только слышит вдруг – кто-то скрозь кусты продирается терновы. Да так ломится, что только треск стоит.

«Ну, – думает Голопупенко, – мабуть медведь. Бо кто ж еще сможет такой шум учинить?» Быстро вытряхнул он из ствола рушницы дробленый свинец, что на зайца был им приготовлен, и, ну, швыдче в ствол пулю забивать! Только забил, да шомполом прибил заряд, как, глядь, выбредает из кустов лось… Да такой здоровенный, что рогами снег с верхушек сосенок сбиваеть…

«Э-э, – обрадовался казак, – да тута мясца, почитай, на увесь курень хватить». И приготовился стрелять. Да только не подумал казак, как он сможет всю энтую тушу, пудов эдак на пару десятков, из лесу в курень-то доставить… «Да ништо, – решил, – ужо доставлю как-нибудь». Подождал – подождал как лось на поляну чисту выйдеть, да и пальнул пулею. Враз лось свалился, как подкошенный, бо казак прямо в лоба ему зацелил-то. Только-только Голопупенко к добыче своей шагнул, а уж из лесу выходять сокольничий княжий, да с ним два егеря.

– А што, казак, – сокольничий молвит, – А имеется ли у тебя, скажем, папирец, охоту в княжеском лесу дозволяющий? Мы ж, – говорит, – по твоим следам от самого куреня твово идем, чтоб тебя на горячем-то впоймать.

Лап-лап казак по карманам и штанов своих широченных, на какие двенадцать аршин сукна ушло, и кожушок свой задрипанный облапил, и дажить в шапку казацку заглянул на всяк случай.

– А нетути, – ответствует Голопупенко, – при себе папирца-то. Забув, мабуть, в хате. Бо шибко быстро сбирался, – говорит.

– Што жа, – говорит сокольничий, – ведем тогда мы тебя с добычею твоею к князю. А уж как он решит с тобою поступить, то одному ему ведомо. А только мыслю я так, што за лося-то из лесу княжьего получишь ты батогов. Эдак с полсотни…

А князю подарок на стол рождественский – лось-то.

Эх, кой-как они вчетвером лося-то до куреня дотащили. Паром изошли все. Да около хаты Голопупенка и остановилися передохнуть. Бо уже никаких сил не было дальше тушу лосину-то переть.

– Эй, добри люди, – вдруг Голопупенко себя по макушке хлопаеть. – Да вот же папирец-то, охоту дозволяющий! Мне его тиун-то княжий ишо в прошлом годе дал! Мы же с им други великие! Хочь его самого поспрошайте, друга мово сердешнаго! Вишь ты, заложил за подклад шапки-то, да и позабыл про это! И бумажку сокольничему протягивает.

Прочитал сокольничий дозвол-то княжий на охоту, так лицо у его сделалося, ровно буряк лиловое. Едва кондратий его не хватил от злости-то!

– А, штоб тебя! – проскрипел горлом простуженным да пересохшим. – Пошли отседова! – рукою егерям махнул…

Вот так, панове, Голопупенко лося-то до куреня и доставил. А как разделили того лося промеж семьями казацкими, так кажинной семье по десять фунтов лосятины-то и досталося. А Голопупенке, как охотнику удачливому, цельну задню ногу-то и определили…

Ну, а хохоту да надсмешков над сокольничим княжим с егерями, которые лося-то до самой хаты Голопупенковой дотащили, так до самого Рождества хватило…

Как Голопупенко тиуна княжеского гавкать научил

Э-э, добрые паны, да кто ж в Сичи не слыхал о казаке Голопупенко, да об его проделках! Да, мабуть, и не только в Сичи… О казаке Голопупенко рассказывают даже в Пологах, а может, ещё подальше – да, хоть бы и в самом Киеве!

За что ж такая слава казаку, спросите? Ведь Голопупенко тот ни богат был, ни знатен. Всего-то и было у его имущества, что весёлая шутка да едкое словцо. Весёлые шутки он раздаривал казакам да беднякам каким, чтобы им полегче жилося. Ну, а острые словечки да едкие насмешки приберегал на другой случай.

Вот однажды шёл Голопупенко мимо княжеского поля.

Смотрит – десять служек княжьих надрываются вокруг огромного камня. Пыхтят, а сдвинуть не могут.

Чуть в стороне стоит толстый тиун, управитель княжий, в тёмно-красном кунтуше из тонкой шерсти. Стоит себе, да знай, покрикиваеть на служек:

– Шевелитесь, лентяи! Вправо берите! Влево толкайте!

Служки те уже еле на ногах держатся, а камень – ни туды, ни сюды.

Тут Голопупенко и подумал: «Э, да тута, бачу – у толстого тиуна для меня хорошая еда приготовлена! Вовремя я поспел».

Подошёл он к тиуну и спрашивает:

– Куды ж этот камень собрался переезжать? Неужто у князя камней мало, что энтот на новое место назначили?

Тута тиун на себя важный вид напустил, губу оттопырил и ответствует:

– Ума в тебе не больше, чем в этом камне. Не видишь разве, что глыба лежит на ячменном поле? Вот я и велел унести её подальше. И, подумай, до чего измучился– битый час ужо здеся простоял, взмок увесь от напруги, а эти бездельники и на муравьиный шаг камень не сдвинули.

– А я бы этот камешек один на спине унёс, – молвит Голопупенко

– Так унеси! – тиун говорит.

– Э, нет! – ответил Голопупенко. – Сперва схожу додому, да пообедаю. Я завсегда стараюся перед работой поесть, а то после работы брюхо такой платы требует, что моему карману расплатиться не под силу.

«Нельзя же казака отпускать, – подумал тиун. – Уйдёть – не вернётся».

– Зачем тебе домой ходить? – говорит. – У нас на кухне столько еды – и на тебя хватит.

А только Голопупенку и не пришлося долго уговаривать.

Привёл его тиун на княжеску кухню, где стояли медные котлы с кипящей водой, и усадил рядом с собой на скамейку. Да и приказал служкам приготовить угощение. Один служка отломил большой кусок кулебяки с капустою, другой тем временем кинул в котел пшено промытое, да туда же – соль и масло. Забулькало в котле, да так смачно от его запахло, что у Голопупенки слюнки потекли. А третий служка принёс шкварки, с цибулею на сковородке поджаренные, да и закинул тож в котел. Матинко ридна! У Голопупенки, до того уж как два дни маковой росинки во рту не державшего, едва обморок не приключился от того запаха, что с котла вышел… Зачерпнул тута служка с котла кулешу да и подал с поклоном тиуну и его гостю.

Тут, конешное дело, Голопупенко достал свою ложку из-за голенища чобота, да и принялся за еду. Ох, и знатно же ел Голопупенко! За вчерашний день ел, ибо вчера не довелося пообедать. За сегодняшний ел – это уж как полагается. И за завтрашний день поел – на всяк случай.

А пообедамши, отправилися оба на поле. Голопупенко подошёл к камню и говорит тиуну:

– Ну-ка, взвали ты мне его на спину – мне самому не с руки.

Тиун попробовал приподнять камень, да куды там – камень раз в пять больше его самого. А Голопупенко покрикивает:

– Пошевеливайся! Вправо бери! Влево толкай!

Весь взопрел тиун с натуги, да только камень ни с места.

– Эх, ты, слабосильный! – говорит Голопупенко. – И ведь прошу тебя об сущем пустяке – всего только взвалить камень мне на спину. А уж унести его с поля – моя забота. Ну, раз не можешь, что ж – ничего не поделаешь. Сам виноват.

С этими словами Голопупенко и ушёл. Узнали о его проделке в Сичи, и в соседних маетках княжьих узнали. Целую неделю все смеялися. Все, кроме тиуна.

– Шелудивая собака! Сын паршивой собаки! – кричал он, смекнув, как провёл его Голопупенко.

– Ах, вот как! – сказал Голопупенко, прослышав об этом. – Собаку по лаю узнают. А только я пока ещё не лаял, а вот толстяк-тиун у меня залает.

И Голопупенко зашагал в усадьбу княжеску.

Едва тиун завидел его, как уже весь покраснел от злости. Такого ж колеру стал, как и его кунтуш. Но Голопупенко протянул вперёд обе руки в знак приветствия и заговорил:

– Мудрый сперва выслушает, потом решит. Глупый сначала исделает, потом начнёт раздумывать. А ты, тиун, по всей округе запорожской прославился мудростью.

Тута возгордился тиун, нос к небу задрал, складки кунтуша на толстом брюхе расправил, да и кивает милостиво головой, говори, мол.

А Голопупенко продолжал:

– Не даёт мне покоя, пан тиун, что угощение я у тебя съел, а отработать – не отработал. Есть у меня знатный подарок для тебя. Молви одно слово – мигом доставлю.

– А какой подарок? – спросил тиун, который больше всего на свете любил получать подарки на дармовщину-то.

– Собака, – ответствует Голопупенко. – Да какая собака! Можешь всех своих стражников послать княжески поля пахать, потому как она одна всех их заменит. Как почует чужого, так и загавчит: ку-ку, ку-ку.

– Эх, ты, поросячий хвост! – говорит тиун. – Какая же собака лает: ку-ку, ку-ку! Хорошая собака лает: гав, гав, гав-гав!

– Что ж, – воскликнул Голопупенко, – придётся пойти спросить у людей, кто правильней гавчит – я или ты. А уж кто правильно гавчит, тот и есть собака.

Спохватился тут тиун, да поздно. Уж весь княжий двор от смеху животы надрывает…

С тех пор он даже имени Голопупенки боялся…

Твой крест

(Древняя мудрость)

Одному казаку жилося очень тяжело. И пошёл он однажды к Господу, рассказал о своих несчастьях, да и спрашивает:

– А не позволишь ли ты мне, Господи, выбрать себе иной крест?

Посмотрел Бог на казака с улыбкой благожелательною, завёл его в хранилище, где были кресты, и говорит:

– Что ж. Выбирай.

Зашёл казак в хранилище, посмотрел и удивился немало: «Каких только здеся нет крестов – и маленькие, и большие, и средние, и тяжёлые, и лёгкие. А вот, гляди, из злата с каменьями самоцветными, а этот вот – из дощечки кипарисовой»… Долго ходил казак по хранилищу, выискивая самый малый и лёгкий крест, и, наконец, нашёл – маленький-маленький, лёгонький-лёгонький крестик, подошёл к Богу и говорит:

– Господи, можно мне взять этот?

– Можно, – ответил Бог. – Это твой собственный и есть…

Масленица

От же широко гуляли масленицу в прежние благословенные годы! Чи помните вы то, панове, чи нет, а только хочу я вам поведать гишторию, немало поучительную и для нынешнего времени.

Как вы помните, панове, на масленицу люд съезжался со всех украин. Ярмарок завсегда богатейший бывал. Чего только не везли селяне да казаки на ярмарок – то ни в сказке сказать, ни пером ни один письменник не опишеть.

А каки были выдумки да потехи! Тут тебе и канат перетягивали курень на курень. Тут тебе и кулАчки – стенка на стенку. Тут тебе и скачки конные. Словом, панове, всего и не вспомнить…

А только хочу я вам поведать о забаве для казачат… Да вы, должно быть в мальстве и сами так развлекалися. Помните же – на центральном круге ярмарка вкапывали шест высоченный. До гладко ошкуренный, от того и склизкий. А казачата по ему влезть должны были до самого верху и тама на крюке подарунок взять. А в тот раз, добродии, подарунок был особливый – весьма для ребячьего сословия замечательный. Ковзанки… [8]8
  Ковзанки (южно-русск.) – коньки. Модель, о которой идет речь, просуществовала до 60-х годов прошлого века и носила название «Снегурки». Помните?


[Закрыть]Да каки ковзанки! Кузнецом Самохваленкой кованые. Блискучие. Да с выкрутасами… Носки закручены, словно усик у гороха, площадочки под чоботы сдвижные, что дажить на валенок одеть можно. Ремешочки, кожи сыромятной, чтоб на чоботах крепить ковзаночки-то.

Ну, ясное дело, навкруги шеста народу собралося видимо-невидимо. Батьки за казачат хвилюются, криками подбадривають… А хохот стоить…

Бо никто ж не можеть влезти до самого верху. Лез-лез… да и поехал взадки. Ну, уже никто из зрителей и не верил, что ктой-то из казачат сможет до верху добраться. Слышны были уж и таки крики: “Да, это, пожалуй, слишком сложно! Они никогда не заберутся на вершину! Немае шансов ни у кого! Шестина слишком высокая!” Маленькие казачата начали падать – один за другим, один за другим. Но некоторые хлопцы упорны были, они влезали все выше и выше. А толпа не уймется, все одно кричала: “Слишком тяжело! Ни один не сможет это сделать!”.

Казачата все падали и падали, но только один из них вдруг стал подыматься все выше и выше. Он единственный не поддался! В конце концов, все перестали бороться, а энтот, приложив все усилия, все-таки взобрался на вершину! Да и снял ковзанки, панове!

Тогда же все казачата обступили победителя и захотели узнать, как ему удалось найти в себе силы?

И что бы вы подумали, добрые паны? Ни в жисть не вгадаете! Да вот, так оказалось, что победитель был глухой. Он просто не слыхал тех криков, что ни у кого из казачат не получится на шестину влезть, а знай себе, лез да лез. И ведь вылез же!

Вот и вам, добродии, хочу сказать. Никогда не слушайте людей, которые пытаются передать вам свой характер дурной да дурное настроение. Ибо они отнимають у вас самые заветные ваши мечты и пожелания. Не забывайте тако же и о силе слов. Все, что вы слышите или, скажем, читаете, коли грамоте разумеете, все то на вас какое-ни то действие имееть. Потому, панове, всегда нужно быть на добро настроенным…

И, самое важное, что хотел бы сказать вам, шановнии: нужно быть глухим, когда люди говорят вам, что ваши мечты несбыточны…