Текст книги "Тайные войны спецслужб"

Автор книги: Игорь Атаманенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Ее мужу, генералу Чурбанову, совсем невыгодно идти на разрыв с мадам, потому что он сразу потеряет благосклонность ее отца. Чурбанов это хорошо знает, потому и терпит меня – выбора у него нет!»

Приблизившись к нам, Галина вместо приветствия громко и витиевато заругалась матом. Прокричала, чтобы Борис помог прибывшим на смену охранникам вынести из машины банки с икрой, виноград, ящики с шампанским и водкой.

Отдав распоряжения, Галина без тени стеснения начала снимать с себя платье, чтобы переодеться в поданный телохранителем шелковый халат.

Я попытался отвернуться, но Борис, который демонстративно проигнорировал указание «мадам» помочь охране, тихо сказал мне: «Не вздумай отворачиваться, иначе сразу попадешь в немилость. Она обожает, когда ее нагую рассматривают молодые мужчины!»

За время, которое я провел в тот день в обществе «влюбленных», я понял, что Борис умный и изощренный человек, умеющий держать себя в руках.

Галина – крайне раздражительная и конфликтная женщина. Когда Борис напомнил ей, что пора возвращаться к родителям, которые отдыхали неподалеку, в Ореанде, Галина закатывала истерику, ругалась матом, швыряла в любовника гроздья винограда и обвиняла его в том, что он ее не любит.

Под конец, напившись, Галина стала плакать и кричать: «Я люблю искусство, а мой муж – мудак, хотя и генерал. Ну что поделаешь, чурбан – он и есть чурбан!»

По возвращении в Москву я несколько раз бывал в гостях у Буряце, в квартире на улице Чехова, которую для него приобрела Галина.

Однажды, это было в декабре прошлого, 1981 года, вернувшись из Гонконга, куда я летал, чтобы закупить для Бориса видеоаппаратуру, я застал у него дома двух неизвестных мне молодых людей. Все трое оживленно обсуждали план тайного проникновения в квартиру какой-то артистки по фамилии Бугримова, чтобы похитить принадлежащие ей уникальные ювелирные изделия.

Я хотел уйти, но Борис попросил меня остаться, сказав, что от меня у него секретов нет.

Из разговора мне стало известно, что в квартире этой артистки – драгоценностей на астрономическую сумму и они необыкновенной красоты.

Таких нет даже у Галины, что вызывает ее зависть и злость. Злость оттого, что она якобы предложила артистке огромные деньги за коллекцию, но та отказалась ее продать.

После чего будто бы Брежнева сказала: «Если уж она не хочет мне их продать, то уж лучше, чтобы их вообще не было в Советском Союзе!»

Насколько я понял, родственник одного из присутствовавших молодых людей работает в отделе, контролирующем сигнализацию в доме артистки. Он должен был в обусловленное время отключить ее, чтобы сигнал тревоги не поступил в отделение милиции.

Еще двое или трое мужчин должны были подъехать к дому на машине-фургоне и на глазах консьержа втащить в подъезд огромную елку.

В случае возможных вопросов мужчины должны были бы ответить, что елка – новогодний подарок артистке, а они лишь выполняют поручение привезти и оставить дерево у дверей квартиры.

Буряце согласился с остальными заговорщиками, что все будет выглядеть естественно, и их действия не вызовут подозрений у консьержа, так как у знаменитых артистов масса поклонников, которые способны выражать свои симпатии самым экстравагантным образом…»

Банзай

На следующее утро Андропов уведомил Леонида Ильича о «грозящей ему опасности» и заручился его поддержкой в реализации своих планов: под предлогом проведения оперативных мероприятий по защите чести Семьи и, как следствие, – престижа державы, Андропов получил карт-бланш на разработку связей Галины Леонидовны, первой в числе которых значилась Светлана Щёлокова…

Таким образом, генсек фактически жаловал грамотой, позволяющей бесконтрольно держать «под колпаком» самого министра внутренних дел!

Брежнев так и не понял, какую злую шутку сыграл с ним Андропов, получив из его рук исключительное право разрабатывать окружение Галины Леонидовны. Впрочем, Леонид Ильич в то время уже мало что понимал…

Последующие события развивались стремительнее, чем в крутом кинобоевике.

Поскольку бриллианты Бугримовой было практически невозможно сбыть внутри страны, генерал Карпов по согласованию с Председателем КГБ дал указание ввести особый таможенный контроль во всех международных аэропортах, и пограничных станциях Советского Союза. Успех не заставил себя ждать.

Через два дня в аэропорту Шереметьево был задержан гражданин, в полу пальто которого был зашит замшевый мешочек с тремя самыми крупными бриллиантами из коллекции Бугримовой.

Еще несколько дней спустя оказались за решеткой и другие члены банды профессиональных грабителей, специализировавшихся на, как они именовали свой промысел, «изъятии у населения бриллиантовых излишков».

Расследование дела об ограблении квартиры Ирины Бугримовой получило новый импульс, когда от подследственных были получены косвенные данные, что наводчиком, получившим за свои «труды» баснословные комиссионные, в обоих случаях был Борис Буряце.

В его квартире был проведен тщательный обыск, который не только усилил подозрения в причастности цыгана к данному делу, но и заставил вернуться к другим нераскрытым делам.

Буряце был вызван на допрос.

В норковой шубе и норковых сапогах, с болонкой в руках и дымящейся сигаретой в зубах Бриллиант вошел в кабинет следователя.

Но спесь слетела моментально, как только ему было объявлено, что он арестован и ближайшие десять дней как минимум ему придется провести в Лефортовской тюрьме.

Следователи любезно (им было известно о его близости с Галиной Брежневой) предложили ему уведомить своих родственников об аресте. Борис позвонил Галине, но та еще не успела прийти в себя после затянувшейся новогодней попойки и в растерянности бросила трубку…

Судом Буряце был приговорен к пяти годам лишения свободы с конфискацией принадлежавшего ему имущества, в том числе и подарка Брежневой – квартиры на улице Чехова.

Из тюрьмы «Борис Бриллиантович» уже больше никогда не попадет в объятия мадам, как, впрочем, и других своих любовниц – его просто прикончат в зоне.

Галина Леонидовна впадет в затяжную депрессию, которую будет усугублять неуемным приемом спиртного. Через некоторое время она перестанет себя контролировать и окончательно сопьется.

Вплоть до 1995 года она будет жить в своей огромной квартире на улице Алексея Толстого, которая превратится в ночлежку московских пьяниц и бомжей.

Последний ухажер Брежневой, сантехник из домоуправления, некто Илюша, по возрасту годившийся ей в сыновья, поселится в ее квартире, лелея тайную надежду, что она по пьянке сболтнет, где запрятаны фамильные драгоценности.

В 1995-м взбунтуются соседи по дому, которым отравляли жизнь пьяные дебоши лишившейся рассудка мадам. Они предъявят ультиматум ее дочери Виктории, и та поместит мать в психиатрическую клинику, где она скончается 30 июня 1998 года…

Глубокое покрытие

Вернувшись в свой рабочий кабинет после доклада Андропову о состоявшейся вербовке, Карпов отключил городские телефоны и попытался проанализировать складывающуюся ситуацию и заодно наметить конкретную область максимально эффективного применения возможностей Банзая.

Генерал опасался, что председатель, однажды получив от агента информацию, которую он может использовать в своих политических играх, потребует и впредь нацеливать японца на добывание компрометирующего материала об окружении Брежнева, и прежде всего о Светлане Щёлоковой и ее муже. Карпов же, будучи контрразведчиком, до мозга костей, душой и телом приросшим к Второму главку (контрразведка Союза) был убежден, что бриллиантовыми делами дочери Генсека должно заниматься Пятое (идеологическое) управление.

Он знал, что заставить Андропова отказаться от мысли использовать Банзая в интересах «политического сыска» можно, лишь сыграв на опережение. Надо было как можно быстрее получить от японца информацию, относящуюся к компетенции Второго, и только Второго главка.

«Конечно, – рассуждал Карпов, – представь Банзай сведения об устремлениях японских спецслужб, которые все более идут на поводу у ЦРУ и все чаще выполняют задания американцев, Андропову и в голову не придет направлять агента на добывание какого-то компромата на окружение Брежнева. Не станет же председатель использовать потенциал такого ценного агента не по профилю! Это ж все равно что долгожданное наследство растратить на подаяние нищим или гвозди забивать китайскими вазами… Стоп-стоп! У меня ведь что-то было по вазам… Ну, конечно же, – «Сётику»! Почему бы не начать работу с Банзаем именно с этой японской фирмы? Ведь он же как-никак советник посольства по экономическим вопросам!»

…«Сётику» привлекла внимание аналитиков Службы Карпова тем, что в течение полугода регулярно, раз в два месяца, на открытых железнодорожных платформах через весь Советский Союз доставляла в Гамбург… фаянсовые вазы.

Формально придраться было не к чему: сопроводительные документы были всегда в полном порядке, на платформах находились только опломбированные контейнеры с вазами и прочими фаянсовыми безделушками.

И все же в этой транспортировке было нечто, внушавшее подозрение.

«Ладно бы экспортировались вазы, представляющие художественную ценность, а то ведь – обыкновенные горшки! – который раз говорил себе Карпов, вновь и вновь мысленно возвращаясь к вопросу о перевозке изделий японских ремесленников. – Да и вообще, стоит ли овчинка выделки: зачем черепки, которым грош цена в базарный день, везти на продажу в Германию, страну, которая славится саксонским фарфором?!

Или мне пора на пенсию из-за моей маниакальной подозрительности, или кто-то дьявольски изощренный внаглую проворачивает какие-то незаконные операции, при этом немало потешаясь над недотепами из русской таможни и контрразведки! Нет-нет, здесь явно что-то не так!»

В конце концов Карпов распорядился завести дело оперативной разработки под кодовым названием «Горшечники», которое до вербовки Банзая продвигалось ни шатко ни валко: не было источников, имевших прямые выходы на японские фирмы, сотрудничавшие с СССР.

Подозрения Карпова в отношении «Сётику» не были лишены оснований – во все времена разведки мира пользовались двумя видами прикрытий: официальным и неофициальным.

Под официальным подразумеваются посольства, торговые и экономические миссии и иные учреждения за границей, над которыми в прямом смысле полощется на ветру государственный флаг страны, действующий на местных контрразведчиков, как красная тряпка на быка.

Официальное прикрытие обеспечивает надежную защиту разведчиков в случае провалов, расшифровки и прочих неприятностей, от которых не застрахован ни один «рыцарь плаща и кинжала».

Но у официального прикрытия есть один существенный недостаток: контрразведка страны пребывания заведомо подозревает всех официальных иностранных представителей в проведении подрывной деятельности и потому, независимо от обоснованности подозрений, постоянно держит их «под колпаком».

Чтобы повысить эффективность работы своих разведчиков и вывести их из-под недремлющего ока противоборствующих спецслужб, и было придумано неофициальное прикрытие При его создании каждая разведка использует наиболее доступные ей возможности. Оно также зависит от изощренности воображения разработчиков конкретной операции…

Советская разведка, имея весьма ограниченные возможности упрятать своих сотрудников в каких-то неправительственных учреждениях (за малым количеством таковых в СССР), широко практиковала использование разведчиков-нелегалов, превращая в иностранцев рязанских и саратовских парней и девчат.

По окончании специальных, глубоко законспирированных курсов они с чужими документами и чужой биографией-легендой направлялись в особо охраняемые и труднодоступные места и учреждения, где одно лишь появление советского человека вызвало бы переполох не меньший, чем появление гуманоида неземной цивилизации.

В отличие от советской разведки, перед ЦРУ, английской «Сикрет интеллидженс сервис» (СИС), израильским «Моссадом» никогда не возникало проблем по обеспечению своих сотрудников неофициальным прикрытием.

Дело в том, что в капиталистических странах всегда существовало, многообразие форм собственности, и разведчики этих спецслужб могли спокойно выступать под вывеской всевозможных частных компаний и фирм. И не только своих, доморощенных, но и любой другой страны, а также мультинациональных, в которых бок о бок работают граждане разных государств.

К тому же американцы, англичане и израильтяне в интересах своих разведок успешно использовали паспорта других стран, маскируя свое происхождение и отводя от себя возможные подозрения.

Иногда ЦРУ, СИС и «Моссад» на свои деньги попросту создавали частные фирмы-прикрытия, причем определить их национальную принадлежность бывало так же сложно, как без соответствующих тестов установить отца ребенка, мать которого не отличалась разборчивостью в связях с мужчинами.

О такой форме маскировки иностранных, прежде всего американских, разведчиков, прозванной профессионалами «глубоким прикрытием», Карпов был достаточно осведомлен. Поэтому он допускал, что в Японии может действовать американская секция «глубокого прикрытия», которая использует фаянсовые горшки как ширму, прикрывающую… Что? Вот это «что» нужно было выяснить. А помочь в сборе доказательств противоправной деятельности «Сётику» или тех, кто за ней стоит, реально мог Банзай, так как в круг его служебных обязанностей входили вопросы экспорта в СССР продукции японских производителей.

Именно он мог представить исчерпывающую информацию о «Сётику»: кто ее хозяин и учредители, когда она появились на японском и международном рынке, как давно экспортирует продукцию в Европу, где еще находятся ее покупатели и контрагенты, существуют ли они вообще.

«Решено! «Сётику» станет пробным шаром для Банзая!

Посмотрим, как он отреагирует на задание по этой фирме!.. Но сначала, милый мой самурайчик, мы запустим другой пробный шар: мы проверим тебя… на детекторе лжи! Уж не обессудь – не ты первый, не ты последний!»

Проверка по законам жанра

Поскольку Банзай без видимых угрызений совести уже представил письменную информацию о Борисе Буряце, Карпов решил развить достигнутый успех, а заодно и провести проверку «новобранца» на лояльность.

Об остальных его качествах: смелости, предприимчивости, авантюристичности и хорошем знании русского языка было известно достаточно.

А уж то, что японец умеет соблюдать конспирацию, не вызывало никаких сомнений: контрабандисты, вынужденные вести двойную жизнь, умеют хранить тайну.

«Доверяй, но проверяй» – принцип, которому неуклонно следуют офицеры-агентуристы всех спецслужб мира.

Особенно интенсивны проверки в начальный период негласного сотрудничества. А уж если «новобранцем» является подданный иностранной державы, да к тому же завербованный с использованием компрометирующих материалов, то у его оператора только и забот: каким рентгеном «просветить» обращенного в новую веру, как убедиться самому и доказать начальству, что мы имеем дело не с двурушником, который одинаково усердно работает и на нас, и на противника, или того хуже – кормит нас «дезой».

Сказанное выше вовсе не означает, что со временем агенту будут доверять беспрекословно и всякую добытую им информацию начнут принимать как откровение Божие. Отнюдь. И в дальнейшем поступающая от агента информация будет подвергаться всестороннему анализу и проверкам, а он – постоянно находиться под контролем. Но одно точно: проверок станет меньше, хотя проводиться они будут изощренней и тоньше.

Не мудрствуя лукаво Карпов прибег к испытанному многими поколениями контрразведчиков трюку: в ходе очередной явки вручил Банзаю плоскую металлическую коробочку в виде табакерки, с несколькими кнопками, измерительной шкалой и стрелкой ла лицевой крышке.

Попросил агента (разумеется, пообещав приличное вознаграждение!) спрятать эту коробочку на пару-тройку дней в кабинете японского посла, лучше всего где-ни-будь под книгами.

Осторожный Банзай поинтересовался, что это за штуковина и зачем «патрону» нужно, чтобы она оказалась не где-нибудь, а в кабинете посла.

Генерал пустился в пространные объяснения по поводу ухудшения экологической обстановки из-за расплодившихся в столице НИИ и лабораторий, занимающихся исследованиями в области радиоэлектроники.

По его словам, население Москвы только и делает, что рассылает письма-ультиматумы во все многочисленные государственные инстанции по поводу пресловутых электромагнитных излучений.

В настоящее время КГБ СССР выясняет, действительно ли настолько загрязнена окружающая среда, что надо принимать неотложные меры. Но для того чтобы преждевременно не создавать паники, делает это скрытно.

Добавил, что принято решение начать изучение обстановки в зданиях иностранных дипломатических представительств, конкретно – в кабинетах послов и лиц, к ним приравненных. Вручаемый «регистратор» как раз и должен фиксировать указанные излучения и их интенсивность.

Внешне японец старался показать, будто он польщен проявлением заботы о здоровье его соотечественников, да не кем-нибудь, а самим Комитетом госбезопасности. Однако сомнения оставались. Банзай с опаской взял «регистратор» в руки и спросил:

– А он не взорвется?

– Слово офицера! – с пафосом ответил генерал. – Он не только не взрывается, но и не может никому причинить вред. – В отличие от предыдущих объяснений, это было святой правдой. – Не надо только нажимать эти кнопки…

Других вопросов со стороны Банзая не последовало, он забрал «регистратор излучений» и на следующий день спрятал его в кабинете посла.

В том, что «регистратор» находится в японском посольстве и именно в крыле, где расположен кабинет посла, сотрудники оперативно-технического управления имели возможность убедиться, пеленгуя из разных точек микрорайона издаваемые им позывные. Через равные промежутки времени «регистратор» выплевывал в эфир сигналы, подобные знаменитым «бип-бип», что издавал наш первый искусственный спутник Земли.

В назначенный день Банзай вернул Карпову прибор, в котором имелась еще одна техническая хитрость: «регистратор» был устроен таким образом, что, попади он при посредничестве Банзая или без его участия в руки японских контрразведчиков, которые попытались бы определить его предназначение, это было бы обязательно зафиксировано при контрольном обследовании нашими «технарями».

Тщательно обследовав прибор, специалисты пришли к заключению, что в нем не только никто не ковырялся, но его даже не пытались просвечивать какими-либо лучами.

Ну чем не проверка агента на «детекторе лжи»!

Теперь, когда Банзай успешно прошел первый тест на надежность (сколько еще их будет!), Карпов теоретически мог рассчитывать на его помощь и в других, более деликатных вопросах – добывания секретной информации.

То, что Банзай имеет допуск к сведениям такого характера, то есть является секретоносителем, Карпову стало ясно еще во время вербовки, когда при отработке способов связи японец просил не звонить ему на работу.

Такая просьба могла поступить только от дипломата, допущенного к секретам, и, кроме того, предупрежденного о том, что его телефон контролируется службой собственной безопасности посольства.

Контрабандист поневоле

Встреча с Банзаем должна была состояться в баре на третьем этаже гостиницы «Интурист» в четыре часа пополудни, когда заведение закрывается на санитарный час и в зале остаются лишь особо почитаемые или «ведомственные», вроде Карпова, посетители.

Генерал прибыл на место загодя, чтобы осмотреться и спокойно осмыслить предстоящий разговор с агентом.

Последние два дня в рабочем кабинете это сделать не удавалось: вслед за арестом Буряце Карпова беспрестанно вызывал к себе то Андропов, то его первый заместитель, Семен Цвигун, а то и партийные бонзы, кураторы Комитета со Старой площади.

Особенно раздражала генерала позиция, занятая Цвигуном.

Карпов понимал, что первый заместитель председателя не по своей воле вмешивается в дело о краденых бриллиантах, а лишь выполняет указание своего родственника, Генерального секретаря, чтобы в случае необходимости отвести удар от Галины Брежневой. Но уж больно беспардонно он это делал!

…Как только копия агентурного сообщения Банзая легла на стол Цвигуну, он немедленно потребовал к себе Карпова.

– Слушайте, – заорал зампред, едва только генерал перешагнул порог его кабинета, – вы со своим агентом сожрали весь мой замысел!

– То-то у меня чувство, будто я наелся говна, – парировал Карпов.

– Вон из кабинета!! – захлебываясь от ярости, прокричал Цвигун.

– Вон из контрразведки! – в тон ему ответил Карпов и, пулей вылетев из кабинета самодура, прямиком направился в приемную Юрия Владимировича.

Если бы не вмешательство Андропова, не сносить бы головы строптивому генералу – уволили бы в одночасье без выходного пособия.

Впрочем, Карпов играл наверняка, понимая, что с его уходом Комитет потеряет только что приобретенного ценного агента. А советники японского посольства на улице не валяются и не каждый день оказываются в агентурных сетях КГБ.

Устроившись за столиком в глубине зала, генерал недовольно поморщился: сидевшие в центре зала четверо дюжих бритоголовых парней о чем-то громко спорили. Говорили по-английски. Судя по выговору, внешнему виду и по тому, как они лихо опрокидывали в себя фужеры с виски, Карпов сделал вывод, что перед ним американцы, скорее всего, морские пехотинцы из охраны здания посольства США «Вот напасть, нигде нет покоя! – чертыхнулся про себя генерал. – Не попросить ли администратора, чтобы он сопроводил этих «вояк»?

Оценивающе окинув взглядом возмутителей спокойствия, генерал понял, что и весь обслуживающий персонал бара будет бессилен унять не в меру разошедшихся морпехов.

«Черт с вами, живите!» – Карпов углубился в размышления.

Вновь и вновь генерал мысленно возвращался к вопросу об использовании Банзая в добывании информации по «Сётику».

Идея была заманчивой, но возникали серьезные сомнения в возможности ее реализации: согласится ли Банзай выполнять задание по «Сётику», ведь речь идет о добывании японцем сведений о японской фирме. Не сочтет ли агент его предложение оскорбительным, а свое участие в операции антипатриотичным?

Каждый раз в памяти генерала всплывали целые абзацы из наставлений полковника Кошкина, опытнейшего разведчика и специалиста-ниппониста, к которому генерал обратился накануне вербовки Курусу, чтобы получить консультацию о национальных особенностях мышления японцев, их традициях и обычаях.

Все это необходимо знать, чтобы с самого начала партии взять правильную ноту. Ведь каким бы высоким ни было вознаграждение, выплачиваемое Комитетом агенту за представленные сведения, одной денежной подпиткой не обойтись. Чтобы сотрудничество стало полнокровным, надо найти ключик к внутреннему «я» секретного сотрудника.

…Николай Петрович Кошкин, много лет проработавший в Японии и поднаторевший в вербовке местных жителей, предостерег Карпова от упрощенного подхода, доказал на примерах, что «вести» японца гораздо труднее, чем завербовать. Хотя и последнее – задача не из легких. И не только в Японии. Ее граждане и за пределами своей страны с большим трудом идут на контакты с чужеземными спецслужбами. Причина, по которой японец согласится добывать информацию в пользу иностранной державы, должна быть исключительно веской. Вместе с тем они охотно и без всяких предварительных условий поставляют сведения своей тайной полиции. Более того, считают это своим гражданским долгом.

Рассуждая о японском шпионаже вообще и о возможности привлечения конкретного японца к секретному сотрудничеству, Кошкин согласился с неким трактатом, разработанным еще ближайшим сподвижником Гитлера – Рудольфом Гессом, который в начале тридцатых годов стоял у истоков создания новых спецслужб рейха и считается отцом концепции «тотального шпионажа» в Германии.

Дело в том, пояснил Кошкин, что Гесс позаимствовал ее у японцев, которые на протяжении долгого времени создавали и оттачивали принципы «тотального шпионажа». В Японии накануне и Первой, и Второй мировых войн этим принципам были подчинены все сферы жизни. Гесс взял их у японцев и с успехом перенес на немецкую почву.

В своем трактате Гесс делал вывод, что шпионаж является второй натурой японцев.

На протяжении многих столетий в Японии складывалась внутренняя система массового шпионажа, когда сосед шпионил за соседом, а оба они в свою очередь находились под присмотром третьего соседа.

Это было возможно потому, что японские властители всегда обращались со своим народом, как с детьми. Со времен сёгуната в феодальной Японии широко использовались сыщики, добровольные осведомители и секретные агенты.

Гесс считал, что это обстоятельство развило в японской нации склонность к шпионажу, которая настолько укоренилась, что японцы занимаются им всюду, где представляется удобный случай, особенно в заграничных поездках. По возвращении на родину они передают информацию правительственным чиновникам или полиции.

Донесения как профессиональных агентов, так и стукачей-любителей передаются в Центральный разведывательный орган (ЦРО) в Токио одним из следующих способов. Первый: через консульства за границей, которые переправляют развединформацию в посольства с курьерами, посольства, в свою очередь, посылают ее в Японию чаще всего дипломатической почтой. Второй: через специальных агентов-курьеров, передвигающихся под видом должностных лиц, якобы совершающих инспекционные поездки. Наконец, сведения, в которых заинтересован ЦРО, могут быть переданы через капитанов японских торговых и пассажирских судов, которым донесения вручаются, как правило, в последнюю минуту перед отплытием в Японию.

Со слов Кошкина, проблема «тотального шпионажа» уходит корнями в историю нации.

Японцы – очень сплоченная нация. Но в отличие, скажем, от немцев, не менее сплоченного народа, жители Страны восходящего солнца еще в недалеком прошлом находились в полной изоляции, постоянно готовые к отражению агрессии со стороны более сильных соседей.

Япония – мононациональное государство с единым языком и одной культурой. Там нет нацменьшинств, очень мало эмигрантов. До сих пор японцы стремятся оградить свой внутренний мир от внешнего вторжения в него, всеми силами противостоят проникновению чуждой им по духу европейской, не говоря уже об американской, культуре.

У японцев очень развито чувство сопереживания, у них не принято завидовать успехам, злорадствовать по поводу неудач. А коллективизм и взаимовыручка, не говоря уже о терпении и трудолюбии, это у них вообще едва ли не главенствующая черта национального характера!..

Далее Кошкин прочел генералу целую лекцию о развитии японского шпионажа, возведенного в ранг государственной политики, внутренней и международной.

Шпионаж, вошедший в плоть и кровь, наконец, в гены японцев.

Большую роль в деятельности японской разведки и контрразведки играли так называемые патриотические общества. Через них-то и происходило распространение «тотального шпионажа» в Японии.

Созданные в конце девятнадцатого века патриотические общества поначалу вели разведывательную и подрывную работу против главных на тот момент противников Японии – Китая и России – с целью выявления их слабых мест и воздействия на них.

Общества вербовали своих членов из различных слоев. Они требовали от них прежде всего беззаветной преданности идеям и идеалам общества. Если такой преданности не было, то, независимо от наличия у кандидатов качеств и положительных сторон, их отвергали.

Именно исключительная преданность членов обществу привела к тому, что деятельность этих организаций за пределами Японии стала значительной и опасной.

Члены обществ, отобранные для наиболее важной работы, обучались языкам и подрывным методам.

Агенты, которые предназначались для сбора информации, набирались из лавочников, туристов, продавцов литературы, торговали порнографическими открытками, медикаментами, из инструкторов по спорту, рыбаков, бизнесменов, студентов, изучающих ислам и английский язык, ученых, священников, археологов.

Агентам не обещали никаких наград, да они и не рассчитывали на них. Материалы патриотических обществ пестрят биографиями «маленьких людей». Все, что эти люди узнавали и докладывали своим руководителям, передавалось правительству, военным властям или другим заинтересованным инстанциям.

В такой стране, как Япония, сохранившей старинные военные традиции, вплоть до капитуляции во Второй мировой войне, невозможно было провести ясную черту между военными и гражданскими лицами. Точно так же не всегда можно разграничить действия и функции патриотических обществ от действий и функций военной разведки.

На протяжении всего военного и предшествующего ему периодов отмечалось тесное сотрудничество обществ и официальной разведки, их действия часто дополняли друг друга. Многие бывшие военнослужащие состояли в патриотических обществах, а те в свою очередь отдали военной разведке своих лучших агентов.

В этом плане показателен пример с военным атташе Японии в ряде западноевропейских стран и в России Мотодзиро Акаси и обществом, которое он представлял, – «Кокурюкай», или «Черный дракон», которое было самым значительным из всех японских патриотических обществ, основанное еще в 1901 году Рехэй Утида.

«Черный дракон» – это китайское название реки Амур, разделявшей Манчжурию и Россию. В названии общества содержался намек на его главную цель – оттеснить русских из Манчжурии за Амур, из Кореи и любого другого места на Тихом океане, то есть деятельность «Кокурюкай» была нацелена на войну с Россией.

«Кокурюкай», как и другие патриотические общества, имело свои учреждения. В Токио ему принадлежали две школы, где проводилось обучение во всем видам шпионажа. Они прикрывались безобидно звучавшими названиями: «Академия подготовки националистов» и «Школа иностранных языков».

Осенью 1900 года японское Военное министерство назначило полковника Мотодзиро Акаси военным атташе во Франции, Швейцарии, Швеции и России. Его назначение, на которое министерство вначале не соглашалось, было произведено по настоянию Рехэй Утида. Влиятельный член «Кокурюкай», Утида пригрозил, что если Акаси не будет назначен на эту должность, общество прекратит передачу своих агентов Военному министерству.

«Очень скоро, – сказал Утида на прощание своему ставленнику, – мы нанесем удар по нашим врагам в Сибири.

Европейская часть России находится на очень большом расстоянии от нас. Но именно там делается политика и оттуда идут указания в азиатскую часть империи, в Сибирь.

Мы смогли бы приобрести важную информацию, если бы имели в европейской части России своих агентов…»