Текст книги "Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну)"
Автор книги: Игорь Овсяный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
«Германское правительство очень недовольно, – сообщал Кулондр, – что оно еще не получило никакого ответа от Польши. Можно опасаться, что оно даст приказ о немедленном нападении, если ответ не поступит в первой половине дня».
Кулондр настаивал на том, чтобы польское правительство немедленно поручило Липскому вступить в переговоры, снабдив его полномочиями для подписания соглашения.
Через полчаса, связавшись по телефону с Варшавой, Бонне поручил французскому послу Ноэлю срочно предпринять энергичный демарш перед польским правительством в предложенном Кулондром смысле. Ноэль сообщил, что Бек обещает дать ответ в полдень.
«Поляки затягивают дело, перехвачены телефонные разговоры», – отметил Гальдер в своем дневнике.
После полудня 31 августа Липский получил указание встретиться с Риббентропом и заявить, что Польша благожелательно рассматривает предложение о прямых переговорах с Германией. В заключительном абзаце телеграммы говорилось:
«Ни в коем случае не позволяйте втянуть себя в переговоры по практическим вопросам. Если правительство рейха в устной или письменной форме сообщит вам свои предложения, вы должны заявить, что совершенно не располагаете полномочиями для того, чтобы согласиться с ними или обсуждать их, что вы имеете право лишь передать предложения своему правительству и запросить новые инструкции».
Одновременно с Липским полный текст телеграммы, расшифрованной службой перехвата Геринга, получил и Риббентроп. В 13 часов польский посол обратился с просьбой, чтобы его принял министр иностранных дел. Узнав о демарше Липского, генеральный штаб в 16.00 запросил: не меняет ли это намеченных планов? Как ему ответили, приказ о нападении на рассвете следующего дня остается в силе. «Решение не проводить эвакуации показывает, что он Гитлер. – Авт.) считает, что Англия и Франция не выступят», – записал Гальдер в дневнике в 18.00.
31 августа в 18.30 Риббентроп принял Липского. Перед зданием германского МИД на Вильгельмштрассе темнела толпа. У входа и на лестницах стояли подразделения эсэсовцев. В соответствии с полученной инструкцией польский посол сообщил о согласии своего правительства на переговоры.
Ответный шаг Риббентропа был заранее рассчитан.
– Имеете ли вы полномочия на ведение переговоров?
Липский ответил отрицательно.
– Тогда совершенно бесполезно продолжать разговор! – заявил рейхсминистр. Пообещав довести до сведения Гитлера заявление правительства Польши, он отпустил посла. Беседа длилась всего несколько минут.
Когда Липский хотел связаться из посольства с Варшавой, то обнаружил, что телефонная линия отключена.
В 21 час германское радио передало содержание «16 условий», на основе которых правительство рейха якобы стремилось урегулировать конфликт с Польшей. В №их говорилось о Гданьске, автостраде и плебисците в «коридоре». «Но великодушные предложения фюрера отвергнуты…»
Примерно в то же время на Вильгельмштрассе были приглашены дипломатические представители, аккредитованные в Берлине. Им вручили текст «германских условий», а также специальное коммюнике. Излагая фальшивую версию о том, будто немецкое правительство намеревалось разрешить кризис в соответствии с упомянутыми «условиями», коммюнике заканчивалось заявлением:
«Фюрер и германское правительство, таким образом, в течение двух дней напрасно ожидали прибытия польского представителя, облеченного необходимыми полномочиями.
В этих условиях германское правительство считает, что его предложения и на этот раз целиком и полностью отвергнуты».
…«Бабушка умерла!» – прошипел радиоприемник в автомашине Науджокса. Это был условный сигнал, переданный Гейдрихом: следовало приступить к выполнению «операции Гиммлер». Незадолго до 20 часов 31 августа Науджокс с группой эсэсовцев, натянув польскую форму, на двух лимузинах подкатили к радиостанции в Глейвице. Здание не охранялось. Ворвавшись в помещение, диверсанты зачитали перед микрофоном польский текст, содержавший резкие антигерманские высказывания, и сделали несколько выстрелов. Затем они поспешили скрыться, оставив на видном месте одного из заключенных концлагеря, доставленного гестапо.
«Я получил этого человека и приказал положить его у входа в здание станции, – показал Науджокс на Нюрнбергском процессе. – Он был жив, но находился в совершенно бессознательном состоянии. Я попробовал открыть его глаза. По глазам нельзя было определить, жив он или нет, только по дыханию. Я не заметил у него огнестрельных ран, но все лицо его было в крови».
В тот же вечер все германские радиостанции передали сообщение начальника полиции Глейвица:
«Около 20 часов радиопередаточный пункт в Глейвице подвергся нападению и был временно захвачен группой вооруженных поляков. Налетчики были отброшены силами германской пограничной полиции. Во время перестрелки один из налетчиков был смертельно ранен».
Состряпанная гитлеровцами провокация в Глейвице должна была «оправдать» новый акт германской агрессии.
На рассвете 1 сентября (в 4.45) германские армии вторглись на территорию Польши на всем протяжении границы. Фашистская авиация обрушила удары на аэродромы, стратегические объекты, мирные города. Линкор «Шлезвиг-Гольштейн», прибывший в августе с «дружеским визитом» в Гданьск, прямой наводкой начал обстреливать польский укрепленный пункт Вестерплятте. В первых лучах утреннего солнца дымилась Варшава. (10)
Англия и Франция объявляют войну Германии
Утром 1 сентября в речи на специальном заседании рейхстага Гитлер пытался оправдать действия Германии, обвинив в агрессии Польшу. Два дня он ждал польского представителя для переговоров, утверждал «фюрер». Но ответом Польши была мобилизация. Тогда он решил говорить с ней «на ее собственном языке». Рассчитывая удержать Англию и Францию от вступления в войну, Гитлер вновь заверил их в своих «теплых» чувствах. Он ничего не требует от западных держав. «Я всегда предлагал Англии дружбу и в случае надобности очень близкое сотрудничество… Западный вал является границей Германии на вечные времена».
В тот же день рейхстаг провозгласил присоединение Гданьска к Германии.
В течение того же дня римское радио передало сообщение итальянского правительства в связи с началом войны в Европе: Италия не предпримет инициативы и не откроет военных действий.
В Лондоне и Париже узнали о германской агрессии рано утром. Польское правительство немедленно поставило вопрос о выполнении союзниками их обязательств. Общественное мнение в обеих странах было настроено решительно в пользу выступления в поддержку Польши. Кроме того, народные массы прекрасно понимали, какая опасность грозила Англии и Франции, если бы Польша была отдана Гитлеру. Укрепившись на Востоке, он повернулся бы против западных держав.
Иные настроения господствовали в официальных кругах Лондона и Парижа. Поздно вечером 1 сентября английский и французский послы в Берлине вручили Риббентропу идентичные ноты. Их содержание весьма своеобразно.
Констатируя факт вторжения немецких войск на польскую территорию, правительства Англии и Франции заявили: «им кажется», что создавшиеся условия требуют выполнения взятых ими в отношении Польши обязательств. Если германское правительство не представит «удовлетворительных заверений», что оно прекратит агрессию, Англия и Франция выполнят свои обязательства.
По смыслу ноты являлись ультиматумом. Но это был самый странный в дипломатической практике ультиматум – в нем не указывался срок выполнения Германией поставленных условий.
Еще более характерным явилось заявление Чемберлена в палате общин вечером 1 сентября. Премьер сказал, что если на ноту не последует ответа, то посол правительства его величества получил указание… потребовать свой паспорт.
Обращая внимание на странную медлительность британского и французского правительств, Буллит сообщил 2 сентября из Парижа:
«Некоторые видные французские государственные деятели… хотели бы достичь компромисса, который предоставил бы Гитлеру основные из его 16 требований от 31 августа. Ряд видных членов французской палаты депутатов и сената, которые работают в близком контакте с этими правительственными деятелями, также в душе настроены оставить Польшу на произвол судьбы».
В те часы, когда германские бомбардировщики сбрасывали на Польшу свой смертоносный груз, а ее послы обивали пороги в Лондоне и Париже, требуя выполнения «гарантами» их обязательств, англо-французская дипломатия лихорадочно изыскивала закулисные пути для осуществления своих коварных планов. Главные надежды опять возлагались на Муссолини.
Начало войны в Европе застало Италию совершенно неподготовленной. «Генерал Карбони рисует очень мрачную картину наших военных приготовлений, – отметил Чиано в своем дневнике. – Ограниченные средства, беспорядок в командовании, деморализация в армии». Даже наиболее воинственные фашистские иерархи рассматривали провозглашение Италией нейтралитета как опасение. Что касается народа, то он не скрывал своей антипатии к германскому фашизму и был решительно против вовлечения его страны в войну ради чуждых целей.
В таких условиях Муссолини, игравший роль «вопросительного знака» в политике, что было на руку гитлеровцам, охотно вмешался бы в игру в качестве посредника. С этим он связывал надежду не только приобрести политический капитал, как в дни Мюнхена, но и кое-что урвать для Италии со стола европейской конференции в качестве платы за услуги.
Еще 31 августа «дуче» обратился в Лондон и Париж с предложением созвать 5 сентября конференцию для пересмотра условий Версальского договора, «которые являются причиной настоящих осложнений».
Несмотря на вторжение Германии в Польшу, 1 сентября в Рим поступили положительные ответы. Франция с благодарностью приняла итальянский проект, лишь оговорив необходимость пригласить на конференцию Польшу. Британский кабинет тоже выразил согласие. По предложению Чиано, французское правительство запросило Бека о согласии Варшавы. К концу дня, когда посол Франции Ноэль получил телеграмму с указанием обратиться в польский МИД, война была уже в полном разгаре. С рассвета польская столица подвергалась непрерывным налетам. В связи с появлением Иоэля Бек с противогазом через плечо поднялся из бомбоубежища. Во время их беседы немецкие самолеты сбросили поблизости парашютный десант. Обстановка мало подходила для обсуждения вопроса о созыве конференции 5 сентября. Сообщая в Париж, что Бек потребовал в ответ выполнения союзниками их обязательств, Ноэль отметил: атмосфера «уже не подходила для улаживания».
Не дожидаясь ответа Варшавы, Бонне настаивал через французского посла в Риме, чтобы Муссолини предпринял инициативу перед Гитлером. Одновременно по его указанию французская печать опубликовала сообщение, что правительство положительно отнеслось к итальянскому предложению созвать конференцию для «урегулирования европейских затруднений».
«Уступая настояниям Франции, мы зондируем Берлин о возможности созыва конференции», – записал Чиано в дневнике. В 10 часов утра 2 сентября итальянский посол в Берлине Аттолико передал Гитлеру сообщение Муссолини, что Италия имеет возможность получить согласие Англии, Франции и Польши для созыва конференции на таких условиях:
«1. Перемирие, при котором армии останутся там[102]102
Подчеркнуто в оригинале.
[Закрыть], где они находятся в настоящее время.2. Созыв конференции в течение двух-трех дней.
3. Разрешение польско-германского конфликта, которое, учитывая положение дел на сегодня, будет, безусловно, благоприятным для Германии».
Если рейх согласен на конференцию, указывал Муссолини, «он достигнет всех своих целей и в то же время избежит войны». Не потрудившись дождаться ответа Польши, англо-французская дипломатия через итальянского посредника продавала ее.
Германские танковые клинья рвали тем временем на части польскую землю, и гитлеровцев вполне устраивали разговоры о конференции. 2 сентября Риббентроп заявил Аттолико, что вопрос зависит прежде всего от того, являются ли английская и французская ноты ультиматумом или нет. Кроме того, для «изучения проблемы» и подготовки «более детальных предложений» требуется время. Окончательная позиция Германии будет сообщена через один-два дня.
Получив ответ из Берлина, Чиано немедленно связался с Бонне и Галифаксом. Как они заявили, упомянутые ноты не являются ультиматумом. Вечером того же дня Галифакс, подтвердив согласие британского кабинета на конференцию, сделал оговорку: предварительным условием должен быть вывод германских войск из занятых районов Польши. К этой позиции присоединилась и Франция. Бонне, однако, считал возможным согласиться на «символический» отвод.
Оговорка о выводе войск не имела ничего общего с заботой Чемберлена и Даладье об интересах Польши. Им приходилось учитывать растущее возмущение общественного мнения в своих странах.
«Мне кажется, – сообщал Буллит вечером 2 сентября в Вашингтон, – что оба, Даладье и Чемберлен, стремятся не объявлять войны, пока не будет сделано новое итальянское предложение, но я не верю, чтобы общественное мнение обеих стран разрешило им дать согласие на его обсуждение до тех пор, пока германские армии не покинут польские земли».
Утром 2 сентября взволнованный польский посол нанес визит Бонне. Он потребовал, чтобы Франция немедленно оказала Польше помощь в соответствии с договором. Установлен ли срок в ноте, врученной накануне французским послом Риббентропу? Когда же Франция предъявит Германии ультиматум?
Французское правительство, ответил Бонне, сможет направить ультиматум лишь после решения парламента, заседание которого состоится во второй половине дня.
– По истечении какого срока окончится этот ультиматум?
– Я предполагаю, по истечении 48 часов, – ответил Бонне.
– Но ведь это слишком долго! Польша уже находится в состоянии войны 36 часов!
Обращения польского правительства к Англии и Франции с каждым часом становятся более настоятельными. Особенно требовалась помощь авиации союзников. Пользуясь полным господством в воздухе (большая часть польских самолетов была уничтожена на аэродромах в первый же день войны), германские воздушные силы препятствовали завершению мобилизации польской армии и доставке войск к линии фронта. Кроме того, фашистские стервятники совершали варварские налеты на населенные пункты, расстреливали на бреющем полете женщин и детей. Несравненный героизм и мужество польских летчиков не могли противостоять громадному численному и техническому превосходству гитлеровской авиации. Появление над Германией хотя бы нескольких воздушных подразделений союзников могло бы коренным образом изменить обстановку, сократить громадные жертвы, которые несло польское население.
Вечером 2 сентября, после заседания французского парламента, польский посол снова обратился к Бонне. Тот ответил, что вопрос об ультиматуме Германии должен еще обсуждаться на заседании совета министров. «Тогда польский посол потерял терпение и прямо сказал Бонне, что он о нем думает, и потребовал немедленного предъявления ультиматума Германии».
Отчаянный призыв о помощи из Варшавы поступил также на Британские острова в ночь на 3 сентября. Несмотря на поздний час, польский посол получил указание срочно явиться к Галифаксу и напомнить об обязательствах английского правительства.
С первого часа события в Польше показали подлинную цену англо-французских «гарантий». Отвечая иезуитскими отговорками на призывы о помощи, Англия и Франция продолжали изыскивать предлоги, дабы уклониться от выполнения своих обязательств перед Польшей.
Британский парламент снова собрался вечером 2 сентября. Большинство депутатов было чрезвычайно недовольно заявлением премьера, сделанным накануне. Редко можно было наблюдать палату общин в таком возбужденном состоянии. Все ожидали объявления войны.
Чемберлен, взяв слово, сообщил, что ответ Германии на английскую ноту еще не получен. Он поставил палату в известность об итальянском предложении созвать конференцию. Премьер заявил:
«Если германское правительство согласится на отвод войск, тогда правительство его величества готово будет рассматривать положение как оставшееся таким же, каким оно было до того, как германские войска пересекли польскую границу».
После этих слов наступила мертвая тишина. «Палату охватил ужас, – пишет в своих мемуарах Л. Эмери. – Вот уже целых два дня несчастных поляков бомбят и истребляют, а мы все еще рассуждаем, какой срок предоставить Гитлеру для ответа на наш вопрос, соблаговолит ли он отпустить свою жертву!.. Неужели все это – преддверие к новому Мюнхену?.. На этот раз в ответ на такого рода заявление вся палата, как один человек, разразилась бы громкими проклятиями». Зарисовка Эмери служит яркой иллюстрацией остроты империалистических противоречий, существовавших в тот момент между Англией и Германией. Дело было не в сострадании к полякам. Все более значительные слои английской буржуазии уже отчетливо понимали, что установление германской гегемонии в Европе представит смертельную опасность для Великобритании.
Возмущение палаты капитулянтской политикой Чемберлена резко проявилось в следующий момент, когда слово взял лидер лейбористской оппозиции Артур Гринвуд. «Говорите от имени Англии!» – крикнул ему через весь зал Эмери. Реплику встретили бурными аплодисментами.
Перед закрытием заседания Чемберлену пришлось заверить палату, что не позже утра правительство сделает определенное заявление. Было ясно, что парламент не потерпит дальнейших отсрочек.
В 9 часов утра 3 сентября Гендерсон прибыл в рейхсканцелярию с нотой английского правительства. Предвидя ее характер, Риббентроп поручил принять посла переводчику Шмидту. Стоя перед Шмидтом, Гендерсон зачитал ультиматум.
Несмотря на то, что прошло свыше 24 часов после вручения ноты английского правительства от 1 сентября, говорилось в документе, ответ еще не получен; германское нападение на Польшу продолжается. Если до 11 часов дня Англия не получит удовлетворительных заверений, то будет считать себя с этого часа в состоянии войны с Германией.
Шмидт отправился к «фюреру» и медленно перевел ему английскую ноту. Тот сидел, словно оцепенев. Потом обратился к Риббентропу: «Что же теперь делать?»
Лица Геринга, Геббельса и других нацистов выражали растерянность. Вопрос Гитлера свидетельствует о том, насколько правители третьего рейха были убеждены, что Англия и Франция не выступят против Германии.
В 11.15 Чемберлен объявил по радио о состоянии войны между Великобританией и Германией. Вслед за этим последовало такое же заявление английских доминионов – Австралии, Новой Зеландии, Южно-Африканского Союза, Канады, а также Индии, которая тогда была колонией.
Французский ультиматум был предъявлен 3 сентября в 12 часов дня. Его срок истекал в 17.00. С этого момента Франция находилась в состоянии войны с Германией.
Началась вторая мировая война.
Англия и Франция выступили против Германии не ради спасения Польши. Как отмечалось выше, их генеральные штабы заранее принесли в жертву своего союзника. «Никто не сомневался, что в конечном счете Польша будет сокрушена», – говорится в официальной английской истории второй мировой войны.
Острота империалистических противоречий и страх, что новые попытки открыто договориться с Гитлером вызовут в стране такой взрыв возмущения, который сметет правительство, заставили и Чемберлена и Даладье пойти на вынужденный шаг.
Опасная игра, которую Англия и Франция, проводили при поддержке США накануне второй мировой войны, как и предупреждало Советское правительство, закончилась полным провалом. Таким был финал политики сговора с агрессором и натравливания его против первого социалистического государства.
Развязанная империалистами мировая война унесла 50 млн. человеческих жизней, причинила народам неисчислимые бедствия и страдания.
История подготовки и развязывания второй мировой войны показывает, насколько опасны и в наши дни маневры империалистической дипломатии, проводимые под лозунгом антикоммунизма и прикрываемые фальшивыми речами о мире. «Нужно, чтобы миллионы людей поняли, – отмечает Л. И. Брежнев, – что несут человечеству империалистическая политика развязывания войн, существование агрессивных блоков, курс на ревизию сложившихся государственных границ, подрывная деятельность против стран социализма и прогрессивных режимов в молодых национальных государствах»[103]103
Л.И. Брежнев. Ленинским курсом. Речи и статьи. Том второй. М., 1970, стр. 372.
[Закрыть].
Важнейший урок, дорого оплаченный народами, заключается в том, что необходимо единство всех прогрессивных миролюбивых сил. Это – веление нашего времени, ибо борьба идет за самое важное – за будущее человечества. Первостепенное значение в связи с этим имеет укрепление боевой солидарности народов социалистических стран, всех отрядов международного рабочего движения и движения за национальное освобождение в борьбе против империализма. «Сложившаяся обстановка, – говорится в Документе международного Совещания коммунистических и рабочих партий 1969 г., – требует единства действий коммунистов, всех антиимпериалистических сил, чтобы, максимально используя все новые возможности, развернуть более широкое наступление на империализм, на силы реакции и войны». (11)
