Текст книги "Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну)"
Автор книги: Игорь Овсяный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Галифакс: «Держать Россию в игре»
Чемберлен не нашелся, что ответить на высказанную в палате общин критику в адрес правительства в связи с ходом московских переговоров. Секретный меморандум Форин оффиса, датированный 22 мая 1939 г. (тремя днями позже описанных дебатов), дает возможность понять, почему премьер уклонился от откровенного изложения своей точки зрения и ограничился несколькими невнятными фразами.
Происхождение меморандума, как можно судить, связано с тем, что переговоры с СССР к рассматриваемому моменту достигли такой стадии, когда правительству Англии следовало либо согласиться наконец с предложенным советской стороной трехсторонним пактом, либо рвать переговоры. Чиновникам Форин оффиса поручили «подсчитать», каковы для Англии плюсы и минусы участия в пакте.
Нетрудно заметить, знакомясь с документом что составители были проникнуты духом вражды и недоверия к СССР, столь характерных для правящих кругов Великобритании накануне войны. Несмотря на это, в числе «плюсов» содержится весьма важная констатация. Заключение предложенного Советским правительством пакта, говорится в документе, возможно, является «единственным средством предотвращения войны» (курсив мой. – Авт.). Казалось бы, чего же лучше? Но авторы тут же находят еще более весомые «минусы».
Если будет заключен подобный договор, отмечается в меморандуме, то может сложиться впечатление, что «правительство его величества окончательно отказалось от всякой надежды добиться урегулирования с Германией».
В приведенных строках – вся потрясающая близорукость и косность английской дипломатии. На пороге войны Форин оффис все еще цеплялся за свою «идефикс» – создание «Пакта четырех», объединение Европы «без России и против России». Предлагавшийся Советским Союзом договор, оказывается, не нравился потому, что лишал Чемберлена возможности договориться с Гитлером против СССР!
Другой «минус» трехстороннего пакта составители меморандума усматривали в следующем. После его заключения, говорится в документе, может возникнуть ситуация, когда Англия
«в результате неспособности Польши или Румынии оказать сопротивление германскому нападению или в результате нападения Германии на Советский Союз морем или через прибалтийские государства может быть втянута в войну не с целью защиты независимости какого-либо малого европейского государства, а для оказания поддержки Советскому Союзу против Германии» (курсив мой. – Авт.).
Классовая ненависть английских правителей к социалистическому государству в приведенных строках бьет фонтаном. Они еще согласны (так и быть!) получить помощь от СССР, но самим помогать ему – ни в коем случае!
Какой вывод делали составители меморандума? Для Англии желательно заключить соглашение, которое отвечало бы таким условиям:
а) В случае нападения на Англию Советский Союз должен прийти ей на помощь, вынудив Германию воевать на два фронта.
б) В случае возникновения войны соглашение должно непременно втянуть в войну и СССР, «ибо в противном случае в конце войны, когда Англия и Германия будут лежать в развалинах, Советский Союз, имея нетронутую армию, стал бы господствовать в Европе».
Вооружившись этими соображениями, британское правительство заявило о своем согласии заключить трехсторонний пакт. Новые англо-французские предложения были вручены Советскому правительству 27 мая. В тексте документа содержался неожиданный сюрприз. Обязательства участников договора предлагалось подчинить Уставу Лиги наций. Это значило, как показали события в Эфиопии, лишить пакт всякой эффективности.
Настораживала редакция 4-го пункта нового проекта, определявшего порядок выполнения сторонами обязательств.
«В случае возникновения обстоятельств, которые могут потребовать выполнения их обязательств о взаимной помощи и поддержке, три правительства немедленно приступят к консультации относительно создавшегося положения. Методы и объем такой консультации станут тотчас же предметом последующего обсуждения между тремя правительствами…»
Итак, вместо конкретных действий, в случае угрозы агрессии, предлагались консультации по вопросу о консультациях.
Существенным пороком проекта являлся и тот факт, что он оставлял неприкрытым район Прибалтики. Здесь для агрессора имелась лазейка. «Если Латвия или Эстония подвергнутся нападению со стороны Германии, – пояснил ответственный сотрудник французского МИД Роша советнику посольства США в Париже Вильсону, – и не будут защищаться или воздержатся от того, чтобы просить Россию о помощи… обязательства о взаимной помощи не вступят в силу». Проект Форин оффиса, таким образом, оставлял в Прибалтике коридор для германской агрессии против СССР.
Англо-французские предложения, заявил народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов[96]96
Сменил М.М. Литвинова на посту наркома 3 мая 1939 г.
[Закрыть] в беседе с Сидсом и Наджиаром, наводят на мысль, что правительства Англии и Франции не столько интересуются самим пактом, сколько разговорами о нем…
Позиция западных держав, упорно уклонявшихся от заключения честного, равноправного договора, не могла не внушать сомнений. Предлагавшиеся ими проекты по-прежнему содержали в завуалированном виде односторонние обязательства для СССР и лазейки для агрессора. «Договор был обставлен, как живой изгородью, различными ссылками на Лигу наций, на резервирование различных прав и позиций, – признал впоследствии один из участников переговоров, английский дипломат Стрэнг. – Естественно, это должно было настораживать Советское правительство». Фоном для маневров Форин оффиса и Кэ д’Орсе служили откровенные выступления реакционных кругов на Западе, утверждавших, что «цель целей» дипломатической стратегии – «дать Берлину пожрать Украину и расчленить СССР».
Несмотря на все это, Советское правительство, глубоко заинтересованное в заключении пакта о взаимной помощи, настойчиво продолжало добиваться выработки справедливого и эффективного соглашения. 2 июня 1939 г. оно передало Англии и Франции свой проект договора, лишенный каких-либо двусмысленностей и недомолвок. В нем предлагалось, чтобы совместные гарантии трех держав были распространены на Бельгию, Грецию, Турцию, Румынию, Польшу, Латвию, Эстонию и Финляндию. Предусматривалось также, что механизм взаимопомощи, в случае необходимости, будет приведен в действие немедленно, независимо от какой бы то ни было процедуры прохождения вопросов в Лиге наций. Договор должен был вступить в силу одновременно с военной конвенцией о формах и размерах взаимной помощи, оказываемой участникам» пакта.
Советский проект стал предметом новых препирательств со стороны западных держав. Ссылаясь на то, что английское правительство уже сделало ряд «уступок», Галифакс рекомендовал следовать практике коммерческих сделок и требовал, чтобы советская сторона «в свою очередь» отказалась от ряда важных положений.
К их числу относились, в частности, вопросы о гарантиях стран Прибалтики и об одновременном подписании военной конвенции, от чего продолжали уклоняться западные державы. Оба вопроса, однако, имели принципиальное значение.
Не было секретом, что страны Прибалтики являлись одним из объектов агрессивных устремлений фашистской Германии. Захват этого района предоставил бы гитлеровцам удобный плацдарм для наступления на жизненно важные центры Советского Союза, а также для операций против западных держав и района Северной Европы. Единственной силой, способной оградить народы прибалтийских государств от нависшей над ними угрозы, был Советский Союз. Это хорошо понимали трудящиеся массы Эстонии, Латвии и Литвы. «Рабочие настроены крайне враждебно к гитлеровской Германии, и своим единственным спасителем они считают СССР», – отмечалось в документах латвийской охранки. Состоятельные классы и выражавшие их волю фашистские правительства, находившиеся у власти в этих странах, ориентировались на Германию. В начале июня Эстония и Латвия заключили договоры о ненападении с третьим рейхом. Вскоре встал вопрос о военном сотрудничестве прибалтийских государств с Германией и о вводе ее войск. Летом сюда прибыли с визитом начальник штаба германской армии генерал Гальдер и начальник контрразведки рейхсвера Канарис. Вместе с ними приехала группа военных специалистов, которые составили карты пограничных с Советским Союзом районов Эстонии, сфотографировали полосу прохождения границы. Государственные и общественные учреждения оказались наводнены гитлеровскими агентами. В любую минуту можно было ожидать вступления в Эстонию и Латвию германских войск с фактического согласия их правительств.
Приведенные факты свидетельствуют, насколько обоснованным было стремление правительства СССР превратить Прибалтику в одно из прочных звеньев мира, укрепив тем самым и безопасность нашей страны на северо-западе. Это вынуждены были признавать и некоторые крупные политические деятели на Западе. «Требования русских, чтобы эти государства были включены в тройственную гарантию, хорошо обоснованы. Нет никакого смысла в том, чтобы кессон мира имел трещину», – заявил Черчилль.
Что касается заключения военной конвенции, то опыт 1938 г., когда советско-французский договор о взаимной помощи остался мертвой буквой, служил достаточным основанием для постановки этого вопроса. Его значение для Советского Союза было тем более велико, что в случае гитлеровского нападения на Польшу, а его можно было ожидать со дня на день, СССР немедленно оказался бы в состоянии войны с Германией. В чем выразилась бы тогда помощь западных держав Советскому Союзу, которому пришлось бы принять на себя главный натиск фашистских армий?
Июнь ушел на обсуждение с Лондоном и Парижем вопроса о предоставлении гарантий странам Прибалтики. Для ускорения переговоров Советское правительство предложило направить в Москву кого-либо из руководящих политических деятелей Англии, например Галифакса. Ведь и он, и Чемберлен ездили на переговоры в Германию. Британское правительство ограничилось отправкой чиновника Форин оффиса Стрэнга. Командирование второстепенной фигуры было красноречивее иных дипломатических деклараций. Кабинет Чемберлена явно не проявлял серьезного интереса к переговорам.
Придавая большое значение информации общественного мнения Англии и Франции, Советское правительство предприняло важный шаг. 29 июня 1939 г. в «Правде» была опубликована статья А.А. Жданова «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР». В статье указывалось, что основной причиной застойного состояния, в котором оказались переговоры, являлось нежелание западных держав пойти на заключение с СССР равного договора, на который только и может пойти уважающее себя государство.
Статья обращала также внимание на тактику затяжки переговоров, применявшуюся англо-французской дипломатией. Действительно, из 75 дней, на протяжении которых происходил обмен мнениями, Советскому правительству для подготовки ответов понадобилось 16 дней; остальные 59 дней ушли на задержки и проволочки со стороны западных держав. По многим вопросам, которые, при наличии доброй воли и искренних намерениях Англии и Франции, легко могли бы быть разрешены, английское и французское правительства нагромождали искусственные трудности.
«Все это говорит о том, – заключал А.А. Жданов, – что англичане и французы хотят не такого договора с СССР, который основан на принципе равенства и взаимности, хотя ежедневно приносят клятвы, что они тоже за „равенство“, а такого договора, в котором СССР выступал бы в роли батрака, несущего на своих плечах всю тяжесть обязательств. Но ни одна уважающая себя страна на такой договор не пойдет, если не хочет быть игрушкой в руках людей, любящих загребать жар чужими руками. Тем более не может пойти на такой договор СССР, сила, мощь и достоинство которого известны всему миру.
Мне кажется, что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами».
После долгих переговоров согласившись на гарантии странам Прибалтики, западные державы оговорили, что это обязательство не распространяется на случай «косвенной» агрессии. Позиция англо-французской дипломатии явно шла вразрез с логикой. Именно путем «косвенной» агрессии гитлеровцы захватили в марте 1938 г. Австрию и в марте 1939 г. остававшуюся после Мюнхена часть Чехословакии. Англо-французские гарантии Польше, учитывая этот опыт, предусматривали возможность как прямой, так и «косвенной» агрессии. Но, когда вопрос встал о прибалтийских странах, где «косвенная» агрессия была наиболее вероятной, Лондон и Париж неожиданно воспротивились.
Английский дипломат Стрэнг, прибывший в Москву в середине июня для участия в переговорах, вынужден был признать в своей переписке с Лондоном, что полученные им инструкции не открывали перспективы успешного разрешения обсуждавшихся проблем. «Тот факт, что мы создаем одну трудность за другой, – писал он, – создал впечатление, что мы к соглашению серьезно не стремимся».
Такое впечатление, уже давно складывавшееся среди политических наблюдателей, усилилось, когда во второй половине июля в западной печати промелькнуло сообщение о секретных переговорах в английской столице между министром внешней торговли Хадсоном и представителем рейха Вольтатом. Факт привлек к себе всеобщее внимание. Возникло подозрение: не ведет ли английское правительство параллельно с переговорами в Москве тайных переговоров с Берлином?
Лишь после окончания войны, когда стали известны документы секретных германских архивов, выяснилось, что подозрение было вполне обоснованным. Выяснилось также, что переговорам с Германией английское правительство придавало гораздо большее значение, чем возможности заключения пакта с СССР. Это позволяет в полной мере оценить тактику Форин оффиса. Поскольку обеспечить вовлечение СССР в войну, навязав ему односторонние обязательства, не удавалось, английская дипломатия взяла курс на затягивание переговоров. Целью этого было, говоря словами Галифакса, «держать Россию в игре». Запугивая Германию перспективой заключения англо-франко-советского договора, Чемберлен рассчитывал побудить Гитлера на соглашение с Англией.
Этот замысел не был тайной для дипломатических кругов. «Москвой получены сведения о намерениях Лондона, – сообщал чехословацкий посол в Москве Фирлингер в Прагу 25 июля 1939 г., – из которых следует, что Чемберлен не стремится к договору с Советским Союзом и намерен продолжать свои попытки к сближению с Германией, пользуясь договором с СССР только как средством давления на Германию, примерно так же, как это было во время чехословацкого кризиса».
Все более накалявшаяся международная обстановка и реальная угроза, что Лондон и Париж будут использовать затеянные ими переговоры с Москвой в ущерб безопасности нашей страны, заставили Советское правительство прийти к выводу о необходимости выяснить: думают ли западные державы заключить соглашение, которое способствовало бы укреплению мира? Пробным камнем должно было стать подписание военной конвенции. Если бы удалось договориться о совместных операциях трех государств против агрессора, было бы легко согласовать формулировки политического договора, по которым оставались расхождения. Советское правительство решило предпринять еще одну попытку договориться с Англией и Францией. 23 июля 1939 г. оно предложило немедленно начать военные переговоры. Западные державы ответили согласием. Было ли согласие искренним? (5)
Фитиль войны подожжен
«Я – человек, который начал войну. Претензия, которой трудно верить? Можете не верить, если хотите. Но это правда. Я был тем человеком, который поджег фитиль Европы в 1939 г. События того года и тех, которые за ним следовали, сейчас настолько смешались, история их настолько сложна, что трудно видеть факты в их подлинной перспективе и взаимозависимости. Но даже люди, которые ставят под сомнение все, кроме самых основных вех той эпохи, как бы ни были смутны их представления, будут теперь решительно утверждать, что на этот раз не было второго Сараева, не было убийства, которое развязало бы гитлеровскую войну.
Так вот, они ошибаются. В действительности имел место особый инцидент, который начал цепную реакцию насилия и кровопролития, и, разумеется, необходим был человек, чтобы подготовить инцидент, чтобы, так сказать, нажать курок. Я был этим человеком…»
Такими словами начинает Альфред Науджокс, в свое время представший в Нюрнберге как один из военных преступников, предисловие к книге, написанной его биографом и опубликованной под броским названием: «Человек, который начал войну».
Дав клятву безоговорочно и не раздумывая выполнять любое задание, Науджокс, тайный агент «Службы безопасности» (СД) третьего рейха, благодаря полной неразборчивости в средствах и склонности к авантюре быстро завоевал особое доверие шефа разведки Гейдриха. Науджоксу поручали самые рискованные и грязные дела. В его послужном списке одна за другой появляются ряд «блестящих» операций. Он снабжает гитлеровскую шпионскую агентуру на Балканах радиоприемниками, упрятанными в холодильник и другие предметы домашнего обихода. Создав «техническую секцию» СД, он организует массовое изготовление фальшивых заграничных паспортов и затем английской валюты. Кстати говоря, видная роль принадлежала Науджоксу при фабрикации подложных документов по «делу Тухачевского».
5 августа 1939 г., явившись по вызову на Принц Альбертштрассе в резиденцию Гейдриха, Науджокс был удивлен: шеф необычно приветлив. Это настораживало.
Гейдрих был одной из наиболее зловещих фигур гитлеровской кровавой «верхушки». В прошлом морской офицер, вынужденный покинуть службу на флоте из-за скандальной связи, он находит свое призвание в гестапо. Болезненно честолюбивый, выделявшийся среди «коллег» более тонким умом и редким цинизмом, Гейдрих вскоре становится правой рукой «рейхсфюрера СС» Гиммлера. Хранившиеся в сейфе Гейдриха личные дела лидеров фашистского рейха, содержавшие тщательно собранные свидетельства их неблаговидного прошлого, постепенно сосредоточили в руках шефа СД необычайную власть. С ним старались дружить – его осведомители были повсюду, а секреты, находившиеся в его. руках, были опаснее пуль.
– Альфред, – по-дружески обратился Гейдрих к вошедшему Науджоксу. – Есть дело. Как раз по твоей специальности.
Начальник «Службы безопасности» откинулся в кресле, его удлиненное лицо с маленькими холодными глазами на минуту застыло в неопределенной улыбке. Что она могла означать у человека, которому достаточно нажать кнопку, чтобы два вращающихся пулемета в тумбах стола мгновенно изрешетили все вокруг?
– Назовем это… ну, скажем, «операция Гиммлер», – продолжал он, взяв со стола папку из дубленой кожи. – «Фюрер» считает ее делом первостепенной важности. По значению она далеко превосходит все, чем нам приходилось когда-либо заниматься. Риск немалый, и тем не менее опасность провала должна быть полностью исключена.
Гейдрих резко встал и подошел к висевшей на стене карте.
– Речь идет о Польше. Наступило время ею заняться. Поскольку фюрер не намерен вести зимнюю кампанию в польских равнинах, он хочет разрешить польский вопрос сильным, молниеносным ударом в ближайшие несколько недель. Но требуется подходящий предлог для начала войны. Этим ты и займешься.
Привыкший к неожиданным поручениям, Науджокс хранил молчание, пристально наблюдая за шефом.
– Как тебе известно, – пояснил Гейдрих, – в последнее время имели место мелкие пограничные инциденты. Но ничего мало-мальски серьезного. Один-два выстрела, и на этом дело кончается. Ни одного крупного случая, который мы могли бы использовать, чтобы взорвать пороховой погреб. Теперь нам надо действовать наверняка. Придется поджечь фитиль самим.
– И мне предстоит… чиркнуть спичкой? Гейдрих испытующе поглядел на Науджокса.
– Вот, смотри, – сказал он, уперев конец карандаша в еле заметную точку на карте. – Это Глейвиц. Он принадлежит Германии, но практически находится на самой границе с Польшей. Для нас это очень удобно. Невдалеке от него, на расстоянии нескольких километров, на нашей территории расположена небольшая радиостанция. Вот здесь ты и должен появиться на сцене…
Представь себе, что однажды ночью, – продолжал Гейдрих, шагая по кабинету, – поляки совершат налет на Глейвиц: Среди них ведь немало горячих голов, так что это выглядело бы вполне правдоподобно. При этом они захватывают радиостанцию, пусть не надолго, на десять – пятнадцать минут. Этого времени им вполне хватит, чтобы, воспользовавшись включенным микрофоном, передать в эфир какое-нибудь дерзкое заявление. Ну, например, что фюрер хочет войны или что-нибудь в таком роде. В общем это не твоя забота, текст мы составим тебе. Это была бы, конечно, очень серьезная, возмутительная провокация, не правда ли? В особенности, если бы в тот момент радиостанция в Глейвице была случайно подключена к германской трансляционной сети. Вся страна сразу убедилась бы, что именно поляки обостряют обстановку.
На следующий день об этом можно напечатать в газетах, с фотографиями. Особенно убедительным было бы, если после возникновения перестрелки на месте были бы обнаружены один или два трупа в польской форме, чтобы все воочию увидели провокаторов. Как ты думаешь, сможешь организовать такой инцидент?
Интересно, кому пришел в голову дьявольский план, подумал Науджокс. Уж конечно не тупице Гиммлеру. Нет, автором может быть только сам Гейдрих. Или Гитлер?
– Итак? – произнес Гейдрих.
– Мне кажется, – ответил Науджокс, осторожно подбирая слова, – что риск очень велик. Но если вы мне поручите это дело, я сделаю все, что смогу.
– Все, что ты сможешь, это не устроит, – холодно возразил Гейдрих, пристально глядя в глаза Науджоксу. – Ты ведь понимаешь, что означал бы провал… Кстати, ты, надеюсь, не имеешь каких-либо сомнений морального порядка? – насмешливо спросил он.
– Конечно, нет, – поспешил заверить Науджокс.
Собеседники приступили к обсуждению деталей операции. До начала войны оставалось 25 дней…
Накануне описанной встречи в Гданьске произошел инцидент, сразу поставивший Европу на порог войны. На протяжении всего лета город был дымящейся точкой на политической карте. Используя тот факт, что большинство населения было немецким, гитлеровцы захватили сенат и фактически стали хозяевами в «вольном городе». На зданиях развевались германские флаги со свастикой, отряды эсэсовцев в черной форме патрулировали улицы. В местах гуляний, оцепленных колючей проволокой, тайно сосредоточивались войска. Вокруг висели надписи: «Храните молчание, чтобы не пожалеть о последствиях». 4 августа гданьские власти попытались отстранить польских чиновников на нескольких таможенных постах на границе между территорией «вольного города» и Восточной Пруссией, откуда гитлеровцы нелегально переправляли оружие.
Правительство Польши ответило резкой нотой, адресованной председателю сената Грейзеру. Сославшись на предоставленное ему право таможенного контроля (Гданьск находился в таможенной унии с Польшей), оно заявило, что поручило своим сотрудникам таможни продолжать исполнять обязанности «в форме и при оружии». В ноте содержалось требование, чтобы к 6 часам следующего дня (5 августа) сенат сообщил об отмене изданных им указаний об отстранении польских таможенных чиновников.
Действуя по указке из Берлина, гданьский сенат отрицал причастность к инциденту. Варшава, утверждали гитлеровцы, предъявив «ультиматум», умышленно ведет дело к обострению обстановки. Гданьское правительство заявляло «самый решительный протест». В «войну нот» включилась нацистская дипломатия. 9 августа Вейцзекер пригласил польского поверенного в делах Любомирского и выразил ему «крайнее удивление» в связи с действиями правительства Польши. Угрозы и ультиматумы Гданьску, предупредил он, могут привести к ухудшению германо-польских отношений. Ответственность за это полностью ляжет на Варшаву. Демарш Вейцзекера сопровождался резким усилением антипольской кампании в немецкой печати. Газеты рейха предупреждали: близится час, когда в словах Берлина будет «отчетливо слышен звон железа».
Главарь гданьских фашистов, Форстер, только что вернувшийся из Германии, где встречался с «фюрером», вечером 10 августа на фашистском сборище произнес речь, полную угроз в адрес Польши. Следующее «собрание», заявил он, состоится уже после присоединения Гданьска к рейху.
В тот же вечер на квартире комиссара Лиги наций в Гданьске Буркхарта раздался телефонный звонок.
– Фюрер хочет видеть вас завтра в 4 часа дня у себя в Оберзельцберге, – сообщил Форстер.
– Но это невозможно! Как я могу попасть туда к такому сроку? – возразил Буркхарт.
– Все предусмотрено. Фюрер предоставляет вам свой личный самолет… Сегодня с полуночи аэродром будет оцеплен. О вашем отъезде никто не узнает…
Находясь в течение двух лет на посту представителя Лиги наций в Гданьске, Буркхарт фактически работал под руководством Галифакса, председателя «Комитета трех», которому поручили вопрос о «вольном городе». Ночью Буркхарт успел сообщить в Лондон и Париж о приглашении и получил их согласие на визит в Германию. Английский министр иностранных дел просил его «обстоятельно» переговорить с Гитлером. Буркхарт понял смысл просьбы. Для него не было секретом, что Чемберлен и Даладье, пристально наблюдая за развитием германо-польского кризиса, надежды возлагали на организацию нового Мюнхена – за счет Польши. Когда напряжение достигнет кульминации, рассчитывали они, Гитлер согласится, как и в период чехословацких событий, на созыв конференции. Не означает ли приглашение комиссара Лиги наций в Оберзальцберг, что наступил момент для осуществления этого замысла? Неожиданно Буркхарт оказался в центре надвигавшегося на Европу циклона. От результатов его переговоров с Гитлером, полагал он, будет зависеть судьба «западной цивилизации».
Обдумывая предстоявшую беседу, верховный комиссар Лиги наций не забывал прикинуть, как она может отразиться на его личной карьере. Швейцарский историк Буркхарт был близок по взглядам к «идеалам» третьего рейха. Его назначение в Гданьск было предварительно согласовано с Гитлером. Теперь приглашение… Неплохое начало для человека, мечтающего получить должность посла в Берлине!
Предвоенная Германия фактически имела три столицы. Административным центром являлся Берлин. Центром идеологической обработки населения в духе национал-социализма был Мюнхен. Но управлялась страна с вершины горы, где располагалась личная резиденция Гитлера «Бергхоф». Горная вилла, сооруженная в Баварских Альпах близ Зальцбурга, в полной мере отвечала стремлению «сверхчеловека» к одиночеству. Здесь «фюрер» обдумывал и принимал важные решения.
Незадолго до войны высоко над виллой, на обрывистой скале, построили «чайный домик», получивший наименование «Адлерхорст» – «Орлиное гнездо». Чтобы попасть туда, необходимо было подняться на лифте по вертикальной шахте, вырубленной в скале, на высоту более 100 метров. Там посетитель обнаруживал массивное приземистое сооружение, состоящее из застекленной залы, окруженной колоннадой. В соответствии с духом третьего рейха откосы подъездов, выходы из подземелий и подступы к «чайному домику» были устроены с учетом военных соображений и защищены многочисленными пулеметными гнездами. Сюда и доставили Буркхарта для встречи с «фюрером».
Беседа была рассчитана как «разговор на чистоту». Как обычно, она свелась к монологу Гитлера. Буркхарт, прислонившись к косяку застекленной двери, почтительно слушал. Разыгрывая заранее продуманный спектакль, «фюрер» применил целую серию ораторских эффектов. Временами он срывался и, словно бешеный, начинал метаться по зале, отшвыривая ногам/и и руками попадающуюся мебель.
Изображав человека, терпение которого доведено до предела, Гитлер обрушился на поляков.
– Польша прибегает к угрозам в отношении Данцига! Газеты заявляют, что это именно тот язык, которым надо со мной разговаривать!.. Если вновь возникнет малейший инцидент, я без предупреждения разгромлю поляков, так что от них не останется и следа, – бесновался Гитлер. – Я ударю, как молния!
– Но это будет означать всеобщую войну, – вставил Буркхарт.
– Пусть так! Если мне суждено вести войну, я предпочитаю, чтобы это было сегодня, когда мне пятьдесят лет, а не когда будет шестьдесят! Что вы сможете предпринять против меня? Ударить с воздуха? («Истерический смех», – отмечает Буркхарт в записи беседы.)
Но вдруг в облике Гитлера произошла разительная перемена. Он успокаивается. Он хочет мира.
– Постоянные разговоры о войне, – говорит он, – это глупость. Они только сводят народы с ума. О чем, в сущности, идет речь? Только о том, что Германия нуждается в зерне и лесе. Для получения зерна мне нужна территория на Востоке, для леса – колония, только одна колония. Все остальное ерунда…
Я не стремлюсь к господству, – продолжал Гитлер. – Я ничего не требую от Запада ни сейчас, ни в будущем. Раз и навсегда: ничего. Все, что мне приписывают, – выдумки. Но мне нужна свобода рук на Востоке. Повторяю еще раз – вопрос идет только о зерне и лесе. Я готов вести переговоры. Но когда мне угрожают ультиматумами, меня лишают этой возможности!
Гитлер выводит собеседника на террасу, нависшую над обрывом. Монолог должен завершиться широким «пиано» на фоне гор, залитых лучами вечернего солнца.
– Как я счастлив, когда бываю здесь! – заявляет «фюрер». – Довольно я поработал, пора мне и отдохнуть. С каким удовольствием я остался бы здесь и занялся живописью. Ведь я художник!
По-видимому, в эти минуты, в «приливе откровенности», Гитлер высказал мысль, которая впоследствии была заботливо изъята из всех официальных публикаций и стала известна лишь в 1960 г., после выхода в свет мемуаров Буркхарта.
«Все, что я предпринимаю, – заявил Гитлер, – направлено против России… Мне нужна Украина, чтобы нас не могли морить голодом, как в прошлую войну».
«Тонкая» игра Гитлера строилась на грубой лжи. Раз и навсегда ему «ничего не нужно от Запада». Поэтому пусть Запад не мешает ему разгромить Польшу, которая нужна рейху как коридор для похода против России!
Буркхарт прощается. Провожая гостя, Гитлер вдруг «с симпатией» вспоминает о лорде Галифаксе.
«Я хочу жить в мире с Англией, – заявляет „фюрер“, – заключить с ней пакт об окончательном урегулировании; я готов гарантировать английские владения во всем мире и сотрудничать с Англией.
Буркхарт: – Не лучше ли тогда побеседовать непосредственно с кем-либо из англичан? Я высказываю это предложение экспромтом, как мысль, которая вдруг пришла в голову. Это моя собственная идея. Но я склонен думать, что, если бы подобное предложение было сделано, оно было бы хорошо принято.
Гитлер: – Язык является слишком большим препятствием… Может быть кого-нибудь из англичан, говорящих по-немецки? Мне сказали, что бегло говорит по-немецки генерал Айронсайд[97]97
Английский генерал, в 1939—1940 гг. – начальник имперского генерального штаба.
[Закрыть]…Буркхарт: – Могу я передать, что у вас есть такое желание?
Гитлер: – Да. Не могли бы вы сами направиться в Лондон? Если мы хотим избежать катастрофы, дело является срочным».
Полагая, что высказанное Гитлером предложение будет поворотным пунктом в развитии европейского кризиса, Буркхарт спешит в Базель. В обстановке полной секретности он встретился здесь с доверенными представителями английского и французского министров иностранных дел Роджером Макинсом и Пьером Арналем. Буркхарт вручил им запись беседы и сообщил подробности. Начинают вырисовываться перспективы нового Мюнхена.
