Текст книги "Кремлевский джентльмен и Одноклассники (СИ)"

Автор книги: Игорь Чубаха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Я бы назвал чувство юмора золотопромышленника Закса своеобразным.

26 октября.

Прошли шесть километров. Старик Тойли идет впереди, прокладывая дорогу мулам. Ирина отлично держится в седле.

27 октября.

Прошли пять километров. На четвертом я почувствовал запах табачного дыма и, обойдя весь караван, обнаружил, что профессор Сорбонны Ван Хаартман держит в зубах глиняную трубку. Я на всякий случай сказал «Но смокинг», на что он ответил «Я – а» и задымил, разумеется, еще сильнее.

Мы разбили лагерь на уступе базальтовой скалы. Старик Тойли тут же сел в глубокий снег и принялся медитировать, остальные, чертыхаясь на разных языках, стали вколачивать колышки палаток в редкие расщелины. Я подошел к Ирине и вполголоса попросил воздействовать на мужа. Я рассказал ей о точнейших статистических данных, согласно которым люди, подверженные табакокурению, теряют способность к телекинезу и астральной связи, даже если до того обладали таковой. На глазах у Ирины блеснули слезы. Я понял, что эта благородная женщина искренне переживает за супруга, и – восхищенный искренностью ее чувств – дружески поцеловал тыльную сторону ее левой ладони.

28 октября.

Меня раздражает поколение, которое ничего кроме интернета не видит, и ничем, кроме «Контакта» не интересуется. Вокруг нас удивительная, не тронутая цивилизацией природа, чудесные пейзажи, неисследованные стороны энергетической картины мира.

Ну, допустим, Тойли не помнит, где здесь перевал, ну забыл старик, с кем не бывает. Но он же ясно обещал, что вернется к вечеру. Возможно, рельеф местности изменился за последние годы из за тектонической активности, или схода лавин. Но зачем же устраивать посиделки с гитарой, да еще и демонстративно не звать на них старшее поколение? По – моему, Женя Плавич элементарно ревнует Ирину к успеху, которым та пользуется в экспедиции.

Закс мрачен. Что‑то у него там в Братске случилось, и теперь экспедиция не в радость. А ведь еще полгода назад, когда я отучал его курить, он клялся, что перед ним открылся новый мир духовных возможностей.

29 октября.

Тойли вывел нас на плато. Вдали виднеются столовые горы *(Гора с усеченной, плоской вершиной. Как правило столовые горы сложены из осадочных горных пород. Склоны такой горы обычно крутые, почти отвесные.), удивительно напоминающие своими очертаниями панораму Манхэттена. Несмотря на усиливающийся поземок, развернули один из потенциометров. Ван Хаартман немедленно спрыгнул с мула и артистически замерил магнитное поле. Все желающие могли убедиться, что небольшие магнитные аномалии определяются к юго – востоку плато. Голландца это очень развеселило, он кричал «Я – а!», и хлопал себя по бедрам меховыми рукавицами.

Его жена очень страдает от мороза, у нее обмерзла коса. Старик Тойли решительно воспротивился движению на юго – восток. Владик Коровин, с трудом убирая с глаз обмерзшую черную челку, объяснил, что старик опасается: проложив маршрут таким образом, мы в конце концов выйдем к великой реке Хуанхэ, а речные духи значительно опаснее горных. Женя Плавич сказала, что еще немного потенциометрических замеров и у всей экспедиции начнется гайморит.

Вечером того же дня.

Хотел поговорить с Плавич, чтобы восстановить нормальную рабочую атмосферу в походе. Но когда я засунул голову в ее палатку, где варился зеленый чай, первое, что я заметил – это ноутбук на складном табурете. На экране ноутбука был сайт «В контакте», а на страничке сайта красовалась фотография: профессор оториноларингологии Курамов на фоне девственных гор целует руку Ирины Ван Хаартман, и вид у него, как у распутного полупьяного гусара. Я не сказал ни слова и ушел.

По – моему это подлость.

30 октября.

Прошли шесть километров. Артур Закс едет позади всех и постоянно пытается с кем‑то говорить по сотовому. Связь очень плохая. Поэтому он беззвучно шевелит губами, потому что я его предупредил – из всей русской речи старик Тойли лучше всего понимает матерные ругательства.

31 октября.

Артур Закс закурил. Я увидел это, оглянувшись. В зубах у золотопромышленника, входящего в десятку самых богатых бизнесменов Восточной Сибири, папиросы «Казбек», какие стеснялись курить еще интерны – отоларингологи во временя моей студенческой молодости.

Вот мы и на территории Северного Китая.

1 ноября.

Все. Нет у студента больше ноутбука. Евгения Плавич экспроприировала его окончательно, и выходит в интернет, не слезая с осла. Насколько мне отсюда видно, она подбирает там какие‑то прически. Впрочем, это уже неважно, одного заинтересованного участника из состава экспедиции можно вычеркивать. Что характерно, наш переводчик ничуть этим не обескуражен.

К полудню ветер, текущий со склона, разорвал туман, и километрах в тридцати на горизонте обозначился пик, никак не меньше семи тысяч метров. Борис предположил, что это и есть пик Коммунизма, но Владик Коровин поправил его. В начале двадцатого века неуемные географы молодой Советской республики нанесли на карту много крупных гор в этом уголке мира. Самую высокую конечно назвали пиком Коммунизма, горы чуть поменьше соответственно именами Ленина, и всяких вождей. И только один из географов, молодой и энергичный Станислав Кшиштофович Деревацкий, из Пензы проявил оригинальность. Воспользовавшись тем, что нашел гору между пиками Дзержинского и Урицкого, он, ничтоже сумняшеся, нанес на карту свою фамилию.

Но не спешите обвинять молодого русского ученого в тщеславии. Ведь на карте появился отнюдь не пик Деревацкого. Гора стала называться пиком Деревацкой, в честь жены географа, Екатерины Деревацкой.

Конечно же Станислава Кшиштофовича расстреляли года через два, и коллеги по цеху только головами покачивали, это ж надо же, как опростоволосился юноша. Но через некоторое время по той же пятьдесят восьмой статье забрали и тех, кто покачивал головами, а вот гору переименовывать никто не спешил. Черт их знает, этих революционных поляков, видимо рассуждали местные власти. Не надо их трогать.

И вот пик Деревацкой остался стоять на месте после пятьдесят шестого, когда исчезли даже пики Сталина, Жданова и Молотова. И стоит по сей день, хотя нет уже никакого Союза, и крестный отец одной из гор Феликс Дзержинский давным – давно превратился в Омара Хаяма, а очутившийся по другую сторону границы пик Урицкого обернулся столпом Конфуция, если конечно разобраться в иероглифах. Вот так любовь географа Деревацкого пережила века, эпохи и империи.

Неторопливо ведя своего осла в поводу, Владик Коровин рассказывал все это Ирине, которая совсем уже окоченела в своем дамском седле. К концу рассказа она откровенно разревелась, очевидно от холода. Зато рассказ пришелся очень по душе разрумянившемуся больше обычного на морозе Ван Хаартману. Хлопая рукавицами по бедрам своего мула, он заорал «Я – а!», и, поскольку ехал впереди всех, простым поворотом поводьев направил всю экспедицию в глубокий снег. Старик Тойли, который с трудом нашел нам безопасную тропинку в долину, чуть не разрыдался следом за Ириной.

Тут Плавич оторвалась от виртуального пространства и назидательно сказала мне, что обижать людей, которые тебе доверились, нечестно и неправильно.

3 ноября.

Очень глубокий снег. Надо было слушаться Тойли.

7 ноября.

Мы, кажется, спустились с пика Екатерины Деревацкой. Студент отстал. Он утверждает, что сегодня великий праздник, и решил оставить на вершине красный стяг из лыжной палки и шарфа золотопромышленника Закса, чтобы почтить память наркома Урицкого. Артур Закс стоит рядом со мной, и мелко дрожит от сдерживаемой ярости. Я вижу, что экспедиция не доставляет ему удовольствия. Один из ослов пал при восхождении. Хорошо себя чувствует только Ван Хаартман и его мулы.

По – моему, все катится в пропасть. Это я почувствовал, когда увидел, что Борис стреляет у Закса папиросы.

8 ноября.

Я отпустил своего бывшего друга Артура Закса с миром. Беседа в палатке длилась всю ночь. Он признался мне, что курс платины к золоту резко подскочил как раз накануне нашего выступления. Он сообщил мне, что профсоюзы артельщиков на Алдане устроили итальянскую забастовку. Он всячески заверял меня, что по – прежнему интересуется древними цивилизациями и все так же благодарен мне за лучшие дни в его жизни, шесть месяцев, когда он не курил. Но он чувствует, что его гайморовы пазухи уже не восстановятся, и телекинез с левитацией – это не для него.

Я видел, что он кривит душой, но не сказал этого. Крепко пожал ему руку и напомнил, что у каждого своя дорога.

В конце концов и ослов у нас теперь только пять.

9 ноября.

Ночь.

Семейный скандал в палатке Ван Хаартманов. Сквозь рев бури я слышал плач Ирины и ее крики «Ложь! Ложь! Обман!». Эти слова она произносит так же напевно, как и свои вечные «Возможно» и «Безусловно».

8 часов 15 минут утра.

Когда я с трудом отодвинул снег от двери палатки и вышел, в бледном рассвете, на молочно розовом снегу я увидел черное пятно – халат старика Тойли. Судя по нерастаявшему кругом снегу, старик всю ночь просидел в состоянии саматхи – близком к клинической смерти, когда душа медитирующего, по слухам, отделяется от тела и путешествует в параллельные миры. При моем появлении он медленно открыл щелки своих глаз и внезапно на чистом русском языке произнес: «Вижу зло. Вижу много зла за южными горами. Оно скоро будет здесь. Духи реки не пустят нас». Я принялся его тормошить, но старик был холоден, как лед, и снова зажмурился. Я уверен, что придя в себя, он не вспомнит ни единого русского слова. Подобный феномен описан в литературе.

Какие‑то черные птицы стаями собираются на отрогах пика Деревацкой.

10 часов

Старик все еще сидит между палатками, его приходится обходить при приготовлении пищи. Ван Хаартманы появились из своей палатки. У Ирины заплаканное лицо, а этот румяный боров весел и бодр, как всегда, и желает прогуляться до завтрака. На что сложный человек Плавич, и та сделала ему замечание. Но профессору Хартману хоть кол на голове теши. Достало меня писать это дурацкое двойное «а».

11 часов

Хартман‑таки ушел вниз по склону. У Закса жар, его продуло на горе, он очень хочет уехать, буквально бредит Братском. Евгения сварила всем какао, и добавила туда по ложечке виски. Сидим тесным кружком у палаток, греемся. На Тойли холодно даже смотреть. Владик пытается развлекать нас анекдотами из жизни героя Антарктики, Роберта Скотта.

В полдень послышался мотоциклетный треск и прямо по глубокому снегу к нам подкатил новенький красный снегоход, весь в китайских иероглифах и целллофановой пленке. За рулем восседал героический Хартман, самодовольства которого хватило бы на десяток ковбоев. На резонный вопрос Евгении, что сей цирк означает, он, коверкая слова больше обычного, объяснил, что нашел снегоход в двух километрах отсюда, занесенный снегом. Шел, знаете ли, шел, и саночки нашел.

Я пытался втолковать, что это не наш снегоход, что брать чужое нехорошо, что у нас будут неприятности с китайскими властями. Разумеется ответом было «Я – а!». Мулы так и шарахнулись от рева этого механического чудовища, а Тойли снова открыл глаза, на этот раз широко, и махнул рукой на юг, словно чертей отгонял.

– А кто со мной прокатиться? – орал тем временем наш смелый наездник. Боря? Агей?

Что характерно, ни одной из дам голландец места на снегоходе не предложил. Агей, очевидно стесняясь отказать человеку, у которого вчера одолжил трубку покурить, неуверенно уселся позади развеселого профессора. Такими они и запомнились мне – румяный, очкастый Хаартман, и бородатый работяга в ватнике, с гитарой за спиной.

15 часов.

Над нами завис вертолет с гербом города Братска и красным крестом на дверцах. Вместо лыж у него шасси, и садиться пилот не рискнул, просто выбросил веревочную лестницу. Насколько можно судить по маневрам, пилот сильно нервничает, понимая, что пересек несколько государственных границ, и ему еще домой возвращаться. Сотрясаемый ознобом Закс полез по шатающимся в воздухе перекладинам, на верхней задержался, и обращаясь ко мне крикнул:

– Алишер, ты мне ничего не должен!

Должно быть, он хотел меня обрадовать.

Где‑то в горах слышится долгий тоскливый гул. Возможно сотрясение воздуха винтами вертолета вызвало сход лавин.

18 часов

Обходя лагерь, обнаружил целую груду окурков «Честерфильда». Такое бывает, когда вытряхивают консервную банку, использованную неоднократно в качестве пепельницы. Мне казалось, что я узнал уже все пороки участников моей экспедиции, оказывается я ошибался. Кто? Женька? Владик? Ирина? Мысль об Ирине вызвала тупую боль где‑то в сердце. Если эта женщина не смогла справиться с собой после всего, что испытала, я не смогу ее осудить.

Чтобы выяснить это разом, я заглянул в оранжевую палатку студента Коровина, где и одному‑то тесно, и где тем не менее находились двое – он и Евгения. Хихикая, они пялились в ноутбук, а рядом стояла воняющая табачным перегаром жестянка, где уже белел новенький окурок.

Я протянул руку и взял консервную банку. Труда это не составило, палатка маленькая.

– Кто?

– Ты мешаешь нам работать, Алишер! – холодно заметила Плавич. При этом она пыталась закрыть какие‑то окна на мониторе. Виндоуз, как это ему свойственно, отвечал растерянными тилибомканьями. Я вытянул шею и заглянул, что они там изучают. Ничего особенно неприличного. Брачные игры ламантинов.

– Я спрашиваю, кто выбрасывает окурки на снег в окрестностях Шамбалы? – повторил я вопрос. По – моему я говорил достаточно спокойно.

– Не надо на меня орать! – сказала Женя Плавич. – Не надо агрессии в окрестностях Шамбалы.

– А может быть не надо хамить старшим?

– А может быть не надо слишком много о себе воображать?

– А может быть не надо было говорить, что читала мои статьи?

– А может быть не надо было заглядываться на эту идиотку с волосами до пяток?

– Алишер Эдгарович, – сказал Владик Коровин: – это я курил «Честерфильд». Это решает проблему?

И в этот момент мы услышали крик издалека.

– Скорее! Скорее! Там что‑то случилось!

21 час.

У нас проблемы.

11 ноября.

Черт их разберет, что за люди местные полицейские. По – моему, на вид это никак не китайцы. В любом случае их понимает только Владик Коровин, но следом за Владиком постоянно ходит Женя Плавич с демонстративной сигаретой в зубах.

Снегоход и профессор Ван Хаартман так и лежат под огромной прозрачной льдиной, сорвавшейся в пятидесятиметровую щель. В бинокль отлично видно иероглифы на раздавленном бензобаке и широкую заледенелую улыбку румяного голландца. Невдалеке лежит раздавленная гитара.

Хотя мы остаемся на месте, больше не мерзнем, поскольку на склоне Деревацкого пика поставлены две военные палатки китайской народной армии с подогревом. Там нас держат под домашне – палаточным арестом.

Похоже, из всей экспедиции только я в ночь перед преступлением слышал крики из палатки Хаартманов. Еще мог их слышать старик Тойли, но его увезли на санитарном снегоходе. Говорят, переохлаждение. Я никому не рассказал про крики «Ложь!» и «Обман!» в ночь перед гибелью ее мужа. Вдруг наш честный студент как‑нибудь не так переведет?

12 ноября.

Расследование зашло в тупик. Нам не дают возможности пользоваться рацией, а сотовые телефоны здесь не ловят точно. На вчерашнем допросе я понял, что мне не верят. Видите ли, не могли доблестные китайские пограничники проглядеть санитарный вертолет, увезший Закса. И, видите ли, курс золота к платине за последние два года ни разу не падал и предполагать такое нелепо.

13 ноября.

Говорят, при попытке перехода границы задержан Агей. Нам с ним, естественно, поговорить не удалось. Вообще, режим довольно свободный – гуляй хоть днем, хоть ночью. Все равно без ослов и мулов мы отсюда далеко не уйдем. Мулы очень понравились здешним полицейским. Они хлопают себя по бедрам и причмокивают.

14 ноября, ночь.

Удивительная ночь. В соседней палатке заунывно поет под гитару Борис. А мы беседуем с Ириной при свете звезд. У нее была очень тяжелая жизнь. Она родилась в Липецке, рано закончила школу, поступила работать в цветочный магазин и была отправлена на стажировку по выращиванию тюльпанов в Гаагу. Там и познакомилась с будущим мужем. Он интересовался тюльпанами. Этот профессор университета, оказывается, интересовался чем угодно, генной инженерией, цветоводством, поисками Шамбалы. Потребовалось выйти за него замуж и промучаться года три, чтобы понять, кем он был на самом деле.

Обыкновенным самодовольным проходимцем, только и ждущим, чтобы урвать от каждого благородного начинания кусочек пожирнее. Никаких подарков Ира не видела со дня свадьбы, даже мулы эти несчастные были не куплены, а взяты на обкатку в питомнике каких‑то швейцарских генетиков, акционером которого, конечно же, был профессор Хаартман. Чтобы сфотографировать их высокую проходимость в условиях высокогорья и вывести на международный рынок продукт исследования швейцарских друзей.

Чертовски утомительно вести беседу, когда собеседник отвечает только «возможно и безусловно».

И еще. Оказывается, в Липецке нет никакого педагогического института!

15 ноября. Ночь.

Как сообщить полиции о подозрениях в отношении переводчика, если общаешься с полицией через переводчика? Размышляя об этом, я стоял над пятидесятиметровой трещиной, где нашел свое упокоение Хаартман. Китайцы – непохожие на китайцев – лазали туда раз десять, со страховкой и крючьями, но ничего, по – моему, ценного не нашли.

Интересно, что если замерить магнитные поля над местом трагедии? Вопрос чисто теоретический, поскольку Борис впал в депрессию и ничего кроме гитары в руки не берет.

В темноте послышался хруст снега. Владик Коровин вышел на свет моего карманного фонарика и даже не зажмурился. Под мышкой он нес ноутбук, а в руке моток веревки. Но никакого страха я не почувствовал. По предыдущим моим книгам читатели должны знать, что в студенческие годы я занимался боксом и штангой. Предупредить об этом Владика я не успел, потому что он сказал:

– Подержите пожалуйста, Алишер Эдгарович. Только не включайте пока, батарея совсем дохлая.

Я остался стоять с его ноутбуком в руках, а студент полез по скале. Но не вниз, туда, где блестела в свете фонаря многотонная ледяная глыба, а вверх, туда где она оторвалась от намерзшего за столетия ледяного козырька. Цепляясь металлическими набойками на сапогах и пальцами за выступы базальта, он добрался примерно до середины стены, и только там вбил пару крючьев, протянул через них петлю веревки, балансируя на одной руке, и отправился дальше, в сторону, где раковиной выгибался свежий ледяной скол.

Там он шарил по трещинам в камне, пока не извлек что‑то тонкое, с расстояния тридцати метров в темноте неразличимое. Потом с довольным восклицанием протянул руку к самому льду. Казалось, что ему не дотянуться. Тогда переводчик с размаху заколотил два или три крюка в трещину, показавшуюся ему надежной, сделал из веревки несколько восьмерок вокруг металлических штырей. И прыгнул.

Все это время я стоял, слегка приоткрыв рот, и тысяча возмущенных, предостерегающий, дружеских и отеческих советов, из которых главным был «Брось, не дури!», теснились у меня в горле. Но у меня хватило ума не подавать их человеку, болтающемуся на тонкой веревке, которая при случае должна охранять его от падения с тридцати – или пятидесяти, как повезет – метровой высоты.

Когда он прыгнул, раздался резкий скрежет, веревка скользнула по крючьям, натянулась, но не порвалась. Падая вдоль стены, студент успел вцепиться в какие‑то ошметья, защемленные в скале метрах в пятнадцати надо мной. Раздался треск рвущейся ткани, но это была не веревка, потому что она опять выдержала и качнула Владика, как маятник, сначала над пропастью, где лежал голландец, а потом обратно, на уступ, где стоял я. И тогда Владик отпустил веревку, и мягко, в кувырке, упал на снег.

Я подбежал к нему, на бегу вспоминая приемы оказания первой помощи. Владик поднялся сам, и прежде всего отряхнулся от снега. Потом протянул мне грязную, засаленную тряпицу и выжидательно протянул руку. Я понял и отдал ему этот треклятый ноутбук.

– Обычное взрывное устройство, – пробормотал Владик, тревожно вглядываясь в монитор – загорится ли, – управляемое по радио. Вот проволока витая, это антенна. Сама адская машина конечно не сохранилась, я думают так граммов на двести эквивалента рвануло. Конечно лед треснул, и смахнул снегоход.

Ноутбук включился, и брякнул на экран табличку – «батарея почти разряжена».

– Ничего, нам хватит, – сказал Владик и в два щелчка добился надписи – «подождите соединения со всемирной паутиной». – Вы конечно, узнали тряпочку, Алишер Эдгарович?

Я призвал на помощь все умения, почерпнутые от великого тезки моего уважаемого отца. Тряпочка была отменно грязная, засаленная и пахла немытым человеческим телом.

– Тогда посмотрите сюда, – сказал студент, и указал на монитор. Сперва я ничего не понял. Радостно улыбающийся китаец в галстуке и сорочке обнимал за шею какое‑то животное, а кругом мигали знаки доллара и евро, как обычно бывает на сайтах, которые только прикидываются, что хотят сообщить вам информацию, а на деле хотят получить с вас деньги.

– К сожалению человек в наши дни неотделим от того, что на него надето, – с какой‑то грустью сказал переводчик моей экспедиции. Попробуйте представить этого жизнерадостного бизнесмена, когда от него пахнет не дезодорантом и кремом для бритья. Когда ему холодно. И когда мул, которого он сейчас обнимает, принадлежит и не ему вовсе, а заезжему голландскому фермеру, у которого мулы генномодифицированные в Швейцарии. Они, разумеется, и лучше, и красивше, а голандцу только и требуется, что захватить рынки к югу от реки Хуанхэ. Тут поневоле и духов реки вспомнишь, и медитацию в снегу устроишь, лишь бы алиби понадежнее… Как я узнал? Местные проводники никогда не идут по снегу прямо вперед, а движутся ломанной линией, вроде корабельного противолодочного зигзага. Ваш голландец об этом что‑то слышал краем уха и пытался, пусть неудачно, следовать народной мудрости. А ваш проводник даже не пытался. А еще ваш проводник вязал виндзорские узлы вместо обычных.

Я еще раз поглядел на тряпицу у себя в руке. Это была криво оторванная пола от халата старика Тойли.

Я посмотрел на экран ноутбука. И прежде, чем он, мигнув, погас, я узнал веселого богатого китайца в пиджачной паре.

Это был старик Тойли.

1 декабря.

Сегодня грустный и радостный день в моей жизни. Радостный, потому что в жизни каждого, кто посвятил себя духовному совершенствованию, выход на новый этап есть и цель, и награда. И грустный, как всегда бывает, когда дороги судьбы разводят тебя с Наставником.

Да, именно Наставником я могу, хочу и буду называть этого человека, несмотря на нашу очевидную разницу в возрасте. Ученый не должен быть тщеславен и суетно горд. Нелегкая школа оториноларингологии приучила меня признавать ошибки, даже если к ним вели годы и годы упорного труда. Я неверно представлял себе этот мир. Я пытался поверить алгеброй гармонию гор и примитивными техническими средствами замерить духовное. Наставник продемонстрировал мне это тактично, ненавязчиво, не укорив ни единым словом. Истинный такт свойствен истинным мыслителям.

Мы сидели в небольшой закусочной на берегу Хуанхэ. Обеденный зал, стилизованный под итальянское патио, был увит жимолостью, несмотря на морозную погоду и заполнивших его шоферов – дальнобойщиков – вполне типичных китайцев, на которых, в отличие от местных полицейских, приятно посмотреть. Впервые с момента, когда полиция освободила нас от всех подозрений, мы могли спокойно перекусить обедом из трех блюд. Вместо скатерти мы постелили карту Куэн – Луня, а ноутбук Наставника подключили к розетке переменного тока, чтоб зарядился.

– Видите ли, Алишер Эдгарович, – как всегда говорил Владик, – ваше предложение очень лестно. И все‑таки я вынужден отказаться от итогового восхождения на Куэн – Лунь в обозначенном вами районе.

Признаться, я оказался обескуражен. Путешествовать в компании Наставника оказалось настолько удобно, что все дальнейшие планы экспедиции я строил именно из расчета пешей партии в два человека.

– У каждого свой путь в жизни, – сказал Наставник просто: – вы, Алишер Эдгарович, непременно найдете свой Город Богов, а мне пора возвращаться к суетной жизни. Я уж не говорю о том, что в этом районе я уже лазал.

– Но друг мой! – вскричал я, не в силах сдержать чувств, – куда же вы пойдете, совсем один в этой дикой провинции?

Не успел я договорить, как раздался рев двигателей. Я уже научился с ходу определять вертолетные моторы разных стран, и теперь мог бы поручиться, что это не натовский двухвинтовик, и не санитарная коляска золотопромышленника Закса. Отодвинув жалюзи, мы посмотрели в окно. За скоростным хайвеем, разметывая снег, садился вертолет МИ без опознавательных знаков.

– И помните, Алишер Эдгарович! – сказал мне на прощание Наставник, озабоченно выключая ноутбук из дрянной китайской розетки: – буйная фантазия и здравый смысл лишь разные стороны фальшивой медали, зовущейся жизнью!

Пораженный глубиной этого, последнего изречения, человека, перевернувшего мое мировоззрения, я только, молча, чтобы не дрогнул голос, протянул ему специально купленную пачку «Честерфильда». В знак примирения, и терпимости к чужим пороком, о которой так часто говорил Наставник. Но он только кротко улыбнулся:

– Да ведь говорил же, что не курю я, Алишер Эдгарович! – и вышел в дверь, не забыв в дверях поклониться, как полагается по местным обычаям, кулак к ладони, и сказать шоферам – дальнобойщикам: – Удачи вам, джентльмены!

Таковы были события, знакомство с которыми совершенно необходимо для понимания четвертой главы пятой из моих документальных повестей, каковая глава носит название «Легенды о Шамбале, мракобесие и истина – две стороны одной медали».

Как видите, я ничего не утаил ни от Вас, ни от потенциального читателя. Я очень надеюсь, что теперь очевидна необходимость публикации именно третьей главы моей пятой документальной повести. Ведь именно в ней герой, автор, а вместе с ним и читатель испытывает духовное перерождение. Переход от примитивных представлений о потенциометрии, как основном способе поиска следов древних цивилизаций, и вреде курения к другим, более прогрессивным взглядам, которых я имею честь придерживаться в настоящий момент.

Выбросив эту главу из текста повествования, мы оставили бы читателя в тягостном недоумении, почему, начиная с четвертой главы, автор опровергает то, что на протяжении последних пяти лет неизменно утверждал. Надеюсь, что грамотный редакторский подход к тексту позволит устранить это досадное недоразумение, и пятая из моих документальных повестей, наконец встретит ждущих ее читателей.

С уважением и пониманием. Профессор оториноларингологии, историк, теолог, шамбалист, скалолаз Алишер Эдгарович Курамов

Глава 4

Понедельник. День все еще солнечный

Сейчас Валерка дрыхнет, а через полчаса в апартаменты Тамары ворвется Папин строгий голос, и вот тогда он, Валерка, как миленький побежит в столовку кушать карпа жареного и слушать наставления сразу Василь Аксеныча и Лотты Карловны. В стереоварианте, так сказать.

– Идите в столовую, – сказал я Министру: – там сегодня вкусно. Перекусите, мир сразу красками заиграет. А про суденышко ваше мы подумаем. Как у Принца настроение будет.

Он ушел, а я прикинул, не тряхнуть ли стариной и не пробраться ли на третий этаж прямиком в спальню по наружной стене. Но Сережа Вихорь со школьных времен прибавил сорок кэгэ живого веса, и стены теперь не совсем для меня. Принцу Принцево, а Вихорю Вихорево. Просто занятно было бы застать Валерку Бондаря, безобразно расхристанного после вчерашней попойки.

Папа – человек настырный и за последние три года он племяннику вверил несколько государственных дел. Все их Бондарь загубил с разной скоростью и шиком. Первым делом Папа поручил ему разработку альтернативных источников энергии на территории всей страны. И Валерка потратил уйму денег на командировки в Голландию, где по утрам смотрел на ветряки, а вечером на стриптизерок из амстердамских кабаре. Сырьевиков это в общем‑то устраивало, потому что незачем нашим Сырьевикам альтернативная энергия. И проект скатился с горки на тормозах, а Валерка, приобретший бесценный опыт в Амстердаме, взялся устраивать отечественный Лас – Вегас в Калининграде и Керчи.

Тут ситуация обернулась серьезом, потому что владельцы казино, это не зеленые энергетики, а страсти людские, это не ласковое Солнышко, которое светит всегда. После полугода плодотворной деятельности Валерки комиссия, возглавляемая лично Отцом, прибыла в зоны для азартных игр, расхваленные на весь мир Папой. Отец был тверд и суров, говорят, он едет возглавлять комиссию, когда нервов не хватает управлять страной.

Валерка слетел, но был тут же подобран отеческой рукой. Чисто в качестве фиги в Папину сторону опальный казиностроитель получил в свои руки новехонький завод беспилотных летательных аппаратов[4 – http://www.rosbalt.ru/2008/05/18/484924.html: http://www.rosbalt.ru/2008/05/18/484924.html…«Представляется, что принципиально неверно обсуждать беспилотные авиационные комплексы вообще, объединяя их только по признаку отсутствия пилота на борту летательного аппарата, – пояснял в одной из своих статей главный конструктор НПКЦ «Новик – XXI век» Николай Чистяков. – Слишком разнообразны такие комплексы и области их применения. Никто ведь не рассматривает одновременно ракетные комплексы РВСН, ПВО, ВМФ, СВ, гранатометы и салютные установки только на основе общности принципа реактивного движения снаряда».…Первыми серийными дистанционно пилотируемыми аппаратами стали в 1930–е годы самолеты – мишени. К концу Второй мировой войны твердо заявили о себе управляемые ракеты «ФАУ». Американцы в небе над Северным Вьетнамом, Китаем, Кубой применяли модификации БЛА AQM-34, созданного на базе реактивной воздушной мишени «Файерби». В ходе вьетнамской войны американские аппараты запускались 3 435 раз и в 2 873 случаях добыли ценную информацию……По другим данным, во время первой чеченской войны российская армия использовала всего 5 комплексов, а количество совершенных вылетов не шло ни в какое сравнение с применением БПЛА странами НАТО или Израилем……Еще 8 августа 2007 года главком ВВС РФ генерал – полковник Александр Зелин заявил, что к 2011 году на вооружение ВВС России поступят современные беспилотные летательные аппараты различных типов, включая ударные…].

Тот продержался полгода, но вынужден был остановить конвейер, когда оказалось, что молодой директор, обретший за время своей полезной деятельности две привычки – к дорогим сигарам, и к голубым галстукам, велел свернуть сборку беспилотников – шпионов, и изыскать возможность разбрызгивания отравляющих веществ над потенциальным противником. Что запрещено международной конвенцией еще сразу же после Первой мировой войны.