Текст книги "Кремлевский джентльмен и Одноклассники (СИ)"

Автор книги: Игорь Чубаха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Что делать, если Василь Аксеныч читал своим подопечным на ночь книжку «Защита бойца Красной Армии от химического оружия», сорок восьмого года выпуска.

Отец и Папа, временно прекратив взаимоподначки, рассказали друг другу один про казино, возродившиеся как фениксы из пепла прокета игровых зон, другой про самолеты с ядом, вместо самолетов с высокоточными фотокамерами. Валерка получил месячный отпуск и растворился в воздухе вместе со своими галстуками.

Зря бы я лез через окно. Валерка Бондарь и так еще не проснулся, лежал поперек дивана в одном из своих бежевых костюмов. На лацкане его сиял значок с триколором и самолетиком, похожим на могильный крестик. Полные щеки вздрагивали в такт дыханию. Короче говоря, утро поручика Ржевского.

– Здорово, майор! – сказал он, не открывая глаз, когда я раздернул шторы на окнах.

Знает, что я не терплю фамильярности, потому так и выразился, делая вид, что забыл мое звание. Я включил кондиционер, чтобы проветрить комнату от запаха сигар и перегара, после чего вежливо ответил:

– Привет, мажор…

Он тут же сел и уставился на меня круглыми, рыбьими глазами. Обиды там не было, только искреннее недоумение:

– Я всего в жизни добился собственными усилиями! – сообщил он мне голосом Василь Аксеныча.

Угу. Однажды я говорил с профессором Сорбонны Жаном Ланкри. Профессор не стал бы мне врать, поскольку находился в тот момент в заложниках у группы маоистов, захвативших его прямо на лекции. Так случилось, что мы с Принцем случайно сидели в той же аудитории и имели при себе код дезактивации к адской машине, что лихорадочно пытались активировать террористы. Так вот, скучая, я назвал профессору Ван Хаартману фамилию Бондарь. И месье Ланкри побледнел. И месье покраснел, сжав кулаки, и чуть не уничтожил на месте главаря террористов, бормоча «блат, звонки, мафия, нефтедоллары, бездарность, сдохнуть от всего этого можно».

– У меня фамилия даже другая! – сказал Бондарь, глядя на меня все более проснувшимся взглядом: – и экзамены я всегда сдавал на общих основаниях. Откуда им знать? Ну если кто когда и звонил кому‑то, то без моего ведома…

У первой Папиной жены, с которой они развелись, когда Папа еще не был Папой, имелся брат. И этот брат был беспутный и бестолковый. Но поскольку первая жена тоже была бестолковой и беспутной, Папа испытывает какую‑то смутную нежность к Валерке. Но сейчас Папа зол, на то, что Валерка взялся за проект инновационников с беспилотными аппаратами, и вдвойне Папа зол за то, что Валерка проект провалил.

– Да это твой Принц – мажор! – кипятился тем временем Валерка: – да это ты сам мажор, секретарь, денщик заурядный. Обзываться каждый может с утра пораньше. А ты попробуй, возглавь национальный проект…

Валерке еще никто не поручал национальных проектов, но это его заветная мечта. С наивностью дошкольника он надеется, что на столь высоком посту Тамара немедленно оценит его и поймет, что государственного человека нельзя даже сравнивать с каким‑то заумным бродягой, который и на родине‑то почти не живет, а шлындает по миру в поисках приключений.

Но Девушки из клана Сырьевиков не влюбляются в Сырьевиков. Еще Шекспир заметил, что Инновационники им как‑то ближе, особенно те, которые плевали на свои широкие возможности на поприще национальных проектов и внедрения инноваций, а преимущественно лазают по зарубежным скалам, но зато при встрече неизменно произносят: «Здрасте, джентльмены».

Тут я вспомнил, что успел прослушать утром только последнее послание Тамары на автоответчике. Это конечно непростительная оплошность, даже если учесть пневмопочту с трудами профессора Курамова, и три часа сна. Кто‑то звонил около четырех. Но я полностью доверился автоответчику. Укатала полковника Вихоря секретарская работа. Так чего злиться на Валерку за его «денщика»? Прав он.

– У меня к тебе, небольшое дельце, Сережа, – закончил Валерка свою ругань и перешел на просительный тон. – Папа с Отцом запускают новый совместный Национальный проект по освоению Российского Заполярья. Они наверное с тобой посоветуются и Принцу предложат. И Принц опять, как всегда, откажется. Так вот не мог бы ты…

В углу комнаты ожил большой экран. Такой же большой, как у меня в кабинете, только висел он здесь не над столом, а вместо трюмо над столиком, где удобно красить ногти и подводить глаза. Все‑таки апартаменты принадлежали первой невесте государства, а влюбленный в эту невесту седьмая вода на киселе здесь вообще обретаться не должен.

– Папа звонит, – сказал я: – вруби экран, Валера.

Валера заметался. Он сначала стащил мятый белый пиджак и запихнул его под сбившуюся простыню, хотел снять и галстук, но не решился, поправил его из‑под левого уха под правое, сделал шаг к двери, да так и застыл, с непатриотичным ужасом глядя на российский триколор, отчетливо проступающий на экране. Папа любит обставлять свое появление помпезно, с ковровыми дорожками, фанфарами и штандартами. Все‑таки хорошо, что я работаю на Отца, который, как и любой офицер разведки, ценит время, свое и чужое.

– Да иди ты в столовку, – посоветовал я Валерке из чистой гуманности: – я с Папой сам поговорю.

– Спасибо, Сереж! – с похмелья Бондарь сориентировался на удивление быстро и, подхватив в охапку пиджак вместе с простыней, мгновенно исчез.

Ну, ничего, Лотта Карловна перед тем, как угостить карпиками, сделает ему выговор за внешний вид, и выражения там будут покрепче «мажора».

Монитор окончательно вышел из спящего состояния, и электронная полифония заиграла приятную на слух мелодию «Папа может, Папа может все, что угодно…». В общем это даже трогательно. Дочка для него, наверное, навсегда останется маленькой темноволосой девочкой, которая тянет за рукав, и канючит, канючит «Порше – кайен».

– Доброе утро, фиалка – Тамарка! – игриво сказал мне с экрана государственный человек номер два. Звучало это тем более жутко, что его мясистые щеки тонули в костюме синего цвета, того любимого покроя, в котором я Папу неоднократно видел во время разносов, учиняемых министрам, Государственной Думе, или отряду краповых беретов. Впечатление такое, что с тобой пытается сюсюкать Царь – пушка.

– Здравствуйте, Папа, – по – армейски отрапортовал я. – Это не фиалка – Тамарка. Доброе утро.

– Вихрь? – спросил Папа тоном выше. Он удивительно легко переходит на тон ревнивого Отелло, обнаружившего в будуаре возлюбленной батальон посторонних. Возлюбленной дочки в данном случае.

– Так точно! – рявкнул я, приложив руки к бедрам и изо всех сил щелкая пятками кроссовок: – После пробуждения, умывания и зарядки пациенты пансионата находятся на завтраке в столовой. Уборку помещений осуществляет дневальный Вихорь!

Папа никогда не служил в армии и всегда радуется, узнав, что его дети не отстали от Принца хотя бы по времени пробуждения.

– Пусть едят, – с ноткой благодушия разрешил он. Осмотрел меня через экран так внимательно, как будто видел впервые, и сказал: – я, в общем‑то Вихрь, с тобой и хотел посоветоваться. Есть одна проблема.

Горе мне. Великая мне печаль. Эту просьбу мне точно придется передавать Принцу. А где сейчас Принц? А в загуле сейчас Принц. Последний раз, когда мы говорили по спутнику, он был в Тибете. Но судя по тому, что мне позарез надо редактировать книгу профессора Курамова, Тибет Принц уже покинул, и шляется черт знает где.

– Пойми меня, Вихрь. Я ведь тоже… – Папа явно нацелился проговорить «Я тоже отец», но инстинктивно содрогнулся, сглотнул и даже обернулся по сторонам. Проклятая двусмысленность, приходится начать сначала, – Ты пойми, фиалка у меня одна…

Это Тамарка у него одна. Потом он скажет, что Северный национальный проект у него тоже один.

– Оставьте ее в покое, Вихрь!

– Я?

– Не ты лично, Вихрь. Я про того, до кого вечно не дозвониться! Я к тебе обращаюсь, как к офицеру.

Ну, не могу я. Вы как хотите, но я совершенно не могу объяснять пожилому человеку, что его дочка сама, совершенно сама, не дает проходу Принцу. Не могу, пусть даже этот пожилой человек – Папа, глава Сырьевиков, и гроза министров, человек, чье неосторожное слово обрушивает рынки и начинает войны.

Потому что если я начну, то обязательно скажу, что в те далекие времена, когда Отец и Папа были всего навсего чиновниками Петербургской администрации и дружили семьями, и ходили в гости друг к другу, так вот уже тогда не надо было вытаскивать детей из угла, где они отлично строят пирамидку из кубиков, ставить на табурет, и подвыпившими голосами горланить: «Жених и невеста!». Потому что сказанное в детстве, сказано на всю жизнь. Это мы уже все позабывали. А у дочки отличная память.

– Надеюсь, Вихрь, ты меня понял? – и, не дожидаясь ответа: – теперь о Северном проекте. Он у нас один… И тут я хочу посоветоваться. Ты, Вихрь, ближе по возрасту, ты неплохой психолог, ты сможешь оценить, разумно ли поручить молодому человеку возглавить…

Батюшки, матушки. Давно ведь уже все переговорено. Принц не интересуется властным ресурсом. Валерка интересуется, но редкий раздолбай.

– Так ты подумай на эту тему, Вихрь. Пошевели мозгами. Прозондируй почву. Я тебе доверяю, Вихрь.

Я подумал, что если кому доверяешь, неплохо бы правильно фамилию выговаривать, но вслух этого конечно не сказал. Я прозондирую, Папа. Я сегодня же прозондирую, если найду способ хоть как‑то уговорить Принца вернуться из его затянувшихся странствий. Сюда, в нашу милую Беларусь, где солнце уже подбирается к зениту, где косули доверчиво выходят из леса, и где не скрыться не спрятаться от мышиной возни, которую они там, на самом верху называю Большой Политикой. Вы думаете отчего впадают в тоску дети высокопоставленных родителей? И уматывают, кто в Тибет, а кто вон, в Питер по ночным клубам несчастную любовь кальянами глушить.

Я помахал рукой триколору на экране и дистанционно вызвал автоответчик в своей спальне. Может, те, у кого родители покруче, имеют право впадать в депрессию, безнадежно влюбляться и уходить в запой. Еще бы, они всего в жизни сами добились. А мажору Вихорю надо встряхнуться и работать.

– Джентльмены, здрасте!..

– Алло, – ответил записанный на жесткий диск хриплый и осторожный голос, который я слышу впервые в жизни, – Я собственно, Сергею звонил. Тут его телефон. Но, неважно. Так даже лучше. Принц. Ты меня наверное не помнишь. А мне помощь нужна. То есть не мне уже, а ей. Помоги ей, Принц. Я понимаю, это для тебя ерунда, школьные воспоминания. Одноклассники и все такое. Но ты помоги. – наступила тишина, только слышался хруст, то ли кто‑то идет по снегу, то ли кого‑то жуют волки: – А еще, я наверное скажу тебе. Потому что некому больше. Этот снегопад – последний. Совсем последний. Ты не думай, что я спятил, Принц, и ты Серега, не думай. Я сейчас все объясню. Это гибель, Сергей. Это опасность для всех. Армагеддон, – незнакомый голос хмыкнул, смущенный собственным пафосом, и тут же связь прервалась. Только шумели атмосферные разряды. Сильно, как будто рация попала в зону глушения коротковолнового излучения.

Пожалуй, Принц, все‑таки вылезет из своего Тибета.

Глава 5

На краю земли. Пыльные бури

Выдержки из сетевого дневника (блога), расположенного на сайте Journal_of_journals.com (ЖЖ).

Тема: ТРЯМ, ЗДРАВСТВУЙТЕ.

Пишет EdelVerka.

Всю ночь под окнами рокочут вертолетные винты…

Здравствуйте все, кто меня еще помнит. Вот и начинается новый этап моей сетевой жизни. Я снова решила завести Интернет – журнал и на этот раз надеюсь его не бросить. Прежний мой журнал «Невеста Робин – Гуда» я закрыла, потому что мне так хочется. Все кросспосты теперь можно прописать здесь. И все, кто меня помнит, тоже могут приходить сюда, в журнал «На краю земли».

Mamulek пишет.

Привет тебе, доченька, на далекой пограничной заставе. Ты меняешь Журнал, и это правильно. Человек не стоит на месте, он развивается.

Fregat пишет.

РазвЕвается.

Mamulek пишет.

РазвЕЕвается. По ветру. В основном после кремации.;)

Пишет EdelVerka.

Наверное, я какая‑нибудь сволочь, если судить по числу оставшихся у меня друзей. А ведь где‑то далеко, в больших городах живут юзеры, у которых во френдленте сотни и тысячи. Я скатилась с десятка френдов, бывших у меня в журнале к свадьбе, до двух, самых верных. Mamulek и, конечно, Fregat меня не оставят никогда, спасибо им за все. А вот 4udestnaja и ham – это особый разговор. Это люди, с которыми пережито все, что можно пережить в Журнале. Спасибо вам, родные.

Даже не верится, что прошло всего полгода с тех пор, как я, радостная и полная надежд, ехала «на границу, помогать любимому ловить браконьеров».

Fregat пишет.

Строго говоря, прошло пять месяцев и две недели. Я думаю, что зимний авитаминоз переносится одинаково тяжело и в первопрестольной и в прикаспийской степи. Подговори мужа конфисковать у злодеев пару осетров! Они – источник витаминов.

Mamulek пишет.

Не слушай Fregata, дочка. Он тебе насоветует на счастливую семейную жизнь. Берегите природу, мать вашу, и осетров, детей ее.

4udestnaja пишет.

Прювет, Верка, рада, что все у тебя хорошо. Что‑то давно тебя нет в моем ЖЖ. Я такую фотку Брэда Пита в сети накопала, ты увидишь. Целый день на него одного смотрю. Ты понимаешь?

EdelVerka пишет.

Спасибо тебе, подруга за уверенность в том, что все у меня хорошо. Греет.

4udestnaja пишет.

Эдельвейка нихде не пропадет! На самделе я сразу поняла, что у тебя депресняк. У меня тоже утром был депресняк. Потому и советую фотку.

Ham пишет,

Здорово всем! А у меня назавтра опять выставка на Крымском валу. Заходите, кто не очень занят.

4udestnaja пишет,

Павлик, ты что, с дуба рухнул? Как я могу зайти на Крымский вал, когда живу в Питере? Удивительная ты все‑таки скотина. Ни здрасте, ни досвиданья, заходите на выставку. Одно слово, художник, мужик, Ham %(

Ham пишет,

Тоже тебя люблю:)

EdelVerka пишет,

Спасибо, Паша.

Тема: ВОТ ТАКИЕ ОСЕТРЫ.

Пишет EdelVerka.

Опять не сомкнуть глаз. Вертолет МИ-6 производит шум в 120 децибел даже на холостом ходу.

Я, пожалуй, потихоньку начну вам рассказывать про местную жизнь. В шесть утра жена начальника заставы просыпается от рева нескольких винтокрылых машин, они взлетают и уносятся в неизвестном направлении. Кровать начальника заставы аккуратно заправлена байковым одеялом, подушка не смята. Мой Робин Гуд опять не ложился.

За одним окошком у меня степь, похожая на неубранное капустное поле, за другим два ангара из гофрированного алюминия. Командир вертолетной эскадрильи погранотряда, Саша Лыхмус, ковыляет по взлетно – посадочной полосе. Где‑то там, за горизонтом красношерстной верблюдицей разгорается заря, но ее пока не видно.

Fregat пишет.

Доброй ночи. Тоже не спишь? У меня как раз ночное бдение над рефератом. Давным давно в училище, нам навигацию преподавал Карл Сергеевич Лыхмус. Может, родственник?

Когда Василий вернется с охоты, не забудь отобрать у него осетра и скальп браконьера мне на сувенир.

EdelVerka пишет.

Если б ты знал, Фрегатик, насколько твоя шутка далека от правды. Ни о каких браконьерах речи не идет. Я, конечно, сама виновата, что вы так представляете мою жизнь. Жена мужественного таможенника, белый домик на берегу синего моря посреди жаркой пустыни. Бадейка с икрой и павлины во дворе. Короче «Невеста Робин Гуда»

Все не так. Я даже не знаю, куда он летает каждое утро.

Fregat пишет

Секретные миссии – это даже интереснее.

EdelVerka пишет.

Мой Робин Гуд, офицер пограничных войск, Василий Семенович Чагин тебе бы возразил: «У нас тут не кино, а работа». Я как‑то до сих пор не могу привыкнуть к тому, что меня зовут Вероника Чагина.

За полгода я 2 раза видела Каспийское море. И оба раза шел град.

Пишет EdelVerka.

Восемь утра. Вертолеты вернулись. С одного сошел офицер Чагин, с другого какой‑то несчастный парнишка. Длинноволосый и пришибленный. Это удивительно, хотя брюнет и довольно высокий, но совершенно не мой тип. Наверное потому, что слишком мил. У меня вообще нехорошее предчувствие, что это беглый новобранец. Мне очень неприятно думать, что у нас здесь еще и тюрьма для дезертиров.

Заря за окошком нехотя разгорается, освещая роскошное убранство офицерской спальни. Две кровати на ножках, письменный стол, накрытый стеклом, торшер и неровно прибитый к стене интернет – кабель.

Посмотрела по карте, они даже летали не в сторону моря. Черт, трудно поверить, что, готовясь к свадьбе, я тайком бегала в тир, училась стрелять из пневматической винтовки, надеясь, что меня возьмут на задержание. Даже представляла, как отпускаю маленьких осетров обратно в воду. Что за дура я была тогда!

Mamulek пишет.

Кофе свари, полегчает. Я варю. А Fregat вот всю ночь работает на голом энтузиазме. Так что не мы одни дуры в этом мире.

Fregat пишет.

Я попросил бы!

Ham пишет,

Это прикольно, я представил – отпускаешь осетра в воду, потом берешь винтовку, не зря же тренировалась и – бац! Вся в икре.

Ребята, если не трудно, дайте объяву по своим френдам. Про выставку. Крымский вал, 16.

Пишет EdelVerka.

Девять сорок пять утра. Через пятнадцать минут завтрак в офицерской столовой. Можно даже не ходить, все известно заранее. Поскольку четверг, сегодня будут рыбные тефтельки с кетчупом, который называют почему‑то «польский соус». Слева от меня будет сидеть жена Саши Лыхмуса, дальше сам Саша. Он – славный парень, но у него мягкие льняные волосы и такой же мягкий характер. Типичный случай подкаблучника. Командир эскадры наверняка не придет, сославшись на необходимость ремонта винта на мониторе. Зато припрется этот неприятный, потный, лысенький Илья из рыбоохраны, он что‑то зачастил. Единственный на заставе телевизор: черно – белый и показывает ужасно перекошенные лица каких‑то казахов в пиджаках, читающих новости с сильным акцентом. Потому что 1 канал ловится еще хуже.

Первая леди пограничной заставы переодевается к завтраку.

Fregat пишет.

У вас там целая эскадра есть? И ты еще жалуешься на отсутствие романтики? А ветер странствий?

Mamulek пишет.

Я одного не понимаю, долго ли поменять винт на мониторе? Завтрак пропускать? У вас там дефицит отверток?

Fregat пишет,

Монитор, это такой кораблик, для плаванья по рекам. У него есть винт.

EdelVerka пишет,

Да, это кораблик. А еще есть два катерочка. Вот такая эскадра.

Mamulek пишет.

Терпи, коза. Есть же интернет – ТВ. Не в каменном веке живем.

Пишет EdelVerka.

Некоторое разнообразие завтраку придало многолюдное общество:). То есть, винт не сломался, и капитан (он мичман на самом деле, но поскольку эскадра, то капитан) Филимонов озарил наше общество запахом солярки и табака. Мало того. По другую сторону стола на обычно пустующем кресле сидел тот самый брюнетик, которого привезли на вертолете. От сердца у меня отлегло, он не дезертир. И, кстати, я не могу понять, сколько ему лет. Терпеть не могу, когда на меня пялится через стол какой‑нибудь малолетка, а посмотришь на него, глаза прячет. Так вот сегодня ничего такого и близко не было. Гость совершенно спокойно первым обратился ко мне «передайте, пожалуйста, соль», а поливая кетчупом тефтели, добавил «приятного аппетита, джентльмены и леди».

Я, честно говоря, отвыкла уже от правил этикета. Правда, одет неважно. Разумеется, офицер Чагин, мой дорогой муж, не подумал мне представить гостя. У Чагина как всегда строгое лицо, и взгляд человека, мысленно охотящегося на браконьеров. Вот ссылка на мой предыдущий журнал «Невеста Робин Гуда», там про этот взгляд подробнее.

Тефтели остались тефтелями, а кетчуп кетчупом. А совсем не польским соусом.

Fregat пишет.

Вот ссылка на рецепты двадцати лучших соусов мира. Тефтели, надеюсь, из осетрины?

4udestnaja пишет,

Прювет, всем, доброе утро, потягушеньки.

Верка, не верь брюнетам. Из всего мужского стада, эта тварь с самым холодным носом. Мифы об их страстности, придумали они сами. Голый расчет, готовность предать, жестокость ради жестокости. Вот, что такое брюнет.

Mamulek пишет,

Извини, 4udestnaja, а твой Игорек не брюнет часом? На фотках выглядит.

4udestnaja пишет,

Здрасте приехали. Что за «мой» Игорек? Если ты про KabanPyatak, так мы уже два месяца разъехались с этой сволочью.

Mamulek пишет,

Тогда ясно. Просто не знала.

4udestnaja пишет,

а френдленту глянуть слабо? Не зря же его там нет? Как думаешь?

Тема: 10 ФРАЗ, КОТОРЫЕ Я НИКОГДА В ЖИЗНИ НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ СЛЫШАТЬ.

Пишет EdelVerka.

1. У нас здесь не кино, а работа.

2. Не трогай документы, Вероника, перепутаешь.

3. Не нужно разговаривать с посторонними на территории заставы.

4. Куда ты пошла, Вероника? В туалет – ладно, иди.

5. Вера, на катере холодно и грязно, и уже есть рулевой.

6. У меня сейчас некоторые неприятности, о которых я не хочу тебе рассказывать.

7. Да, я нарочно спрятал кобуру, потому что ты уж обещала ее не трогать, и больше я тебе не верю.

8. Ты кокетничаешь с Лыхмусом, а у него жена, и она злая, не надо скандалов на заставе.

9. Не нужно гулять с рядовыми пограничниками за территорией заставы, там ходят браконьеры.

10. Сегодня ночью, Вера, я должен быть на дежурстве.

Ham пишет

Этот человек тебя не любит, Вероника.

Fregat пишет

Поругались?

EdelVerka пишет

Я не могу это так назвать. Это так смешно, что я не могу даже злиться. Может быть я была наивной, когда мечтала о трудовых буднях, полных риска пограничной жизни и охраны окружающей среды. Но даже тогда я не была настолько наивна, чтобы представить сцену банальной, провинциальной, гарнизонной ревности. И как ты думаешь к кому? Нет, не к Саше Лыхмусу, и не к капитану Филимонову, а к этому самому заезжему брюнету, чьего я имени‑то не знаю, и о котором я успела бы уже забыть, если бы не оказалось случайно, что он немножко знает итальянскую оперу. Ты поймешь, Фрегатик, ты же помнишь, как вы с мамой водили меня на гастрольные спектакли в Маринку. А этот парень, оказывается, бывал в Ла Скала. И вот когда он рассказывал мне про служебные помещения этого театра, а я пошутила, что у нас на заставе тоже есть потайные комнаты и двери, Василий Семенович Чагин просто озверел, другого слова не разберешь.

Вы должны помнить это ледяное спокойствие, которым я так восхищалась, когда он разогнал тех гопников у кинотеатра. Сегодня он говорил со мной, собственной женой, как с теми самыми гопниками! Он мне велел пойти в комнату, и «приготовиться к прогулке». Я должна «показать гостю окрестные достопримечательности». Это уже не просто издевательство, это иезуитство какое‑то. У меня просто уши красные стали, потому что и Филимонов с Ильей, и эта швабра Варенька Лыхмус, и остальные отлично понимали: мой муж нарочно отправляет меня с этим малохольным брюнетом гулять. Он думал, что я откажусь, и таким образом спасу семейную честь. Надо было видеть его лицо, когда я так же спокойно сказала «Хорошо, дорогой».

Переодеваюсь для пешей прогулке по насквозь промерзшей степи к развалинам чего‑то древнего и мусульманского. В конце концов, это тоже развлечение. Жаль только, что три часа придется таскаться по холоду с человеком, который мне катастрофически неинтересен.

Ham пишет

Нет, я совершенно серьезно говорю, Вероника. Если мужчина говорит женщине «Я больше тебе не верю» значит он ее и не любил никогда. Извини, больше писать не могу, еду на выставку. Пожелайте мне ни пуха ни пера.

4udestnaja пишет

А если он говорит ей, «не трогай», значит он круглый идиот.

EdelVerka пишет

Ни пуха ни пера, Хам.

Пишет EdelVerka

Знаете? Нам повезло, выглянуло солнце. А когда солнышко, здесь иногда даже очень симпатично. По бетонке можно дойти до островков, где степь сменяет песок, дальше он так и спускается пляжем к морю. И именно там лежат белые глыбы – это каменные здания, которым фиг знает сколько лет. Обглоданные ветром они выглядят вечными, но оказывается, эти стены поставили здесь воины Тимура. Вообще‑то, это я должна была рассказывать о местных древностях. Но я начала с того, что попыталась познакомиться. Мой спутник назвался.

– Владик Коровин.

Я прислушалась к тому, как он это сказал. Нет, он не покраснел, не потупился, он этого, кажется, вообще не умеет. И все‑таки почему‑то я спросила:

– Вас ведь на самом деле так не зовут?

– Нет, – легко согласился он: – вы очень догадливы, на самом деле я Варфаломей Злыднев. Вы знаете, Вика, эти стены поставили здесь воины Тимура…

Редко встречаешь такого человека, который одновременно хорошо умеет и говорить и слушать. Конечно, такое умение приобретается с годами. Не могу понять, как я могла принять его за беглого солдатика. Ему двадцать пять. А мне, этой зимой исполнится двадцать два. Давно я об этом не вспоминала.

4udestnaja пишет

А чего ты там фоток не наделаешь? Развалины там, всякие, мечети. А то сижу тут дома, и башка трещит, а за окном только подъемный кран опускается. Сегодня на работу уже не пойду.

EdelVerka пишет

На территории заставы фотографировать запрещено. Фотик тут «Зенит – М», а пленочным я не умею.

Интересно, как его все‑таки зовут?

4udestnaja пишет

Что муж сказал?

EdelVerka пишет

Мужа не было, когда мы вернулись. Они с Ильей и Филимоновым куда‑то спешно смотались. Варенька Лыхмус поглядела так, как будто у меня пуговицы криво застегнуты, а гость наш весь в помаде. Дура и дрянь. Мне кажется, что измена мужу отвратительна сама по себе, но думать об измене в отместку за утренний скандал может только очень испорченная женщина. Так вот я точно знаю, что Варенька бы своего не упустила.

Ham пишет

Сегодня меня и мою выставку покажут по ТВЦ, не пропустите, в двадцать пятнадцать, новости.

EdelVerka пишет

Спасибо, Паша, но нет у нас ТВЦ.

Mamulek пишет

Есть же интернет – телевиденье!

EdelVerka пишет

У нас нет. У нас два канала по телевизору в столовой. И не грузится видео по сети.

Mamulek пишет

Быть того не может. Если есть сеть, значит, есть и ТВ.

Fregat пишет

Быть может. Битрейт у них низковат для ТВ.

4udestnaja пишет,

Когда покажут‑то?

Ham пишет,

Поздно, уже показали.

Пишет EdelVerka.

Девять вечера. Ужин прошел удивительно. Что‑то из детских представлений, из мечты о судьбе жены храброго офицера, вспомнилось мне. За окнами гаснет дневной свет. Старенький телевизор рябит в углу незаметно и спокойно, как догорающий камин. Пятеро мужчин за накрытым скатертью столом мерно постукивают алюминиевыми вилками о фаянс. «Доброго аппетита, джентльмены». То ли ради гостя, то ли по прихоти судьбы, но сегодня подали мясо, и не просто мясо, а хорошо потушенное мясо. Рыбоинспектор Илья, усмехаясь, сказал, что такое мясо грех водкой запивать, и наш гость тут же сказал, прошу вас, джентльмены, и извлек откуда‑то из под стола темную бутылку. Я не поняла, чему все так радуются, но мужчины зашумели, задвигались. Это оказался «Рижский бальзам», и у каждого из этих суровых, по своему красивых людей оказались воспоминания, связанные с этим спиртным напитком.

И тут я всем сказала, что завтра пятница, и можно было бы съездить на пикник, на УАЗике к тем развалинам. Чагин сказал: «Да, обязательно, но тебе спать пора». Но сегодня вечером даже его немного смешная ревность показалась мне, мужественной и симпатичной. Я спокойно пошла к себе, и вот я тут, с вами.

4udestnaja пишет,

Пятеро суровых мужчин вечером и с крепким алкоголем, это конечно, да… Завидую тебе, Верка, черной завистью.

Fregat пишет,

Ах, Рижский бальзам, вкус моего детства.

4udestnaja пишет,

Я тут недавно автобус с ОМОНОМ застесняла. Они там стоят, обсуждают чего‑то. Я прямо к ним туда, в автобус. Молодые люди, говорю, проводите девушку до дома, мне одной страшно, мало ли что… Они помолчали, потом, главный у них, здоровый такой, басом, как бык: «Так ведь светло».

Пишет EdelVerka.

Полдвенадцатого вечера. Только что в комнату зашел муж, и сказал мне: «Вероника, у меня сейчас некоторые неприятности, о которых я не хочу тебе рассказывать».

Тема: Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО СО МНОЙ.

Пишет EdelVerka.

Опять не сомкнуть глаз. Он…

Я даже не знаю, о ком из них двоих я написала это «он».

Мне казалось, что моя жизнь, плоха ли она, или хороша, но определена на годы вперед. Я сделала свой выбор и вышла за пограничника, старше себя на десять лет, с проседью на висках, и носящего очки в тонкой оправе, красиво сидящие на его тонком носу. Спокойный голос, когда он рассказывает о молоди осетра. И железной крепости руки, когда танцуем в ресторанном полумраке. Все это было, было так давно, когда я давала согласие стать Вероникой Чагиной.

Я честно радовалась, когда мы собирали вещи в городской квартире. Я улыбалась, когда увидела двухэтажные, покрытые желтой штукатуркой домики воинской части. Я умилялась, глядя на молодь осетра в рыбном хозяйстве неприятного Ильи, что в двух километрах от заставы. Никогда не забуду, как муж, подмигнув мне (чего он никогда раньше не делал), открыл неприметную дверь за бассейном с осетрятами, и повел меня по длинному узкому коридору, вымощенному почерневшим от времени кирпичом. Когда всего через четверть часа мы вышли из другой двери, которую я до того принимала за стенной шкаф на нашей заставе, я… Я хлопала в ладоши. Мне казалось, что я в средневековом романе, где есть заколдованные замки, подземные ходы. И конечно рыцари, и главный из них мой офицер Василий Семенович Чагин.

Сегодня ночью, он скрылся в этом стенном шкафу, успев, однако, пожелать мне спокойной ночи.

Наверное, тут все дело в доверии. Если человек не доверяет своих тайн мне, я не могу доверять ему свои. И самое страшное то, что на всей нашей заставе, во всех четырех желтых домиках и двух ангарах у меня и тайн‑то никаких быть не может. Разве что влюбиться в заезжего гостя, закрутить гарнизонный роман:)

Для этого есть несколько причин: 1. Он моего роста, не будет смотреть свысока.

2. У него длинные черные волосы, которые можно накручивать на палец. Седины нет совсем.

3. У него хорошее зрение.

Он не уходит в полпервого ночи в стенной шкаф, у него нет подозрительных знакомых, одного взгляда на которых достаточно, чтобы задать вопрос, почему, если наш осетровый рыцарь так успешно придушил всю местную икорную мафию (о чем писалось в местной газете, и две грамоты на стене висят), так вот, почему этой черной икры никто никогда так и не видел, в том числе и в нашем гарнизоне?

Ну вот, пошутила, как‑то легче стало на душе.

4udestnaja пишет,

Везет тебе. А у меня тоска. Третий час ночи, все фотки Бреда Пита в сети старые, жить не хочется совершенно. Завтра надо сходить на работу, на дорогах слякоть, все тает, тачка не мыта две недели. Не верь брюнетам, Эдельвейка.

EdelVerka пишет

Какой‑то шум в стенном шкафу.

ТЕМА ЗАКРЫТА ДЛЯ РЕДАКТИРОВАНИЯ.

Тема: ЕГО ЗОВУТ ПАВЛИК.

Пишет EdelVerka.

Извини, Ham. В моей жизни слишком много Павлов.

Мы сидим на парапете, окружающему древнюю обсерваторию и едим салями с укропом. Вот именно, что непосредственно сейчас. У Павлика есть ноутбук, который подключается к Интернету по спутнику. Может быть это шутка, но впервые за полгода мне кажется, что я вырвалась из душной комнатенки и теперь передо мной целый мир. С пятиметровой стены видно далеко. И видно, что это не капустное поле, а степь, а в другую сторону желтый песок, настоящий кусок пустыни, а там далеко – сизая полоска воды, это Каспийское море. Наконец‑то я его увидела.