Текст книги "Кремлевский джентльмен и Одноклассники (СИ)"

Автор книги: Игорь Чубаха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Последнее, впрочем, преувеличение, подумал я, увидев около украшенного гербами республик ближнего зарубежья бассейна Лоту Карловну, поймавшую рыбу, а теперь еще поймавшую Федора и отдававшую ему распоряжения. Тот стоял невозмутимо в своей белоснежной куртке и колпаке, держал в руке несчастного карпа и слушал со всегдашним видом бойца, получающего смертельно опасное и столь же смертельно важное для судьбы Родины задание.

Это показалось бы забавно, не знай я, что Федор Замшин имеет одиннадцать ходок за рубеж, и был вторым номером в знаменитой диверсионной группе «Мотылек». Согласно уставу ГРУ второй номер отвечает за боеприпасы, а заодно за кормежку, поэтому поварские навыки Федора хороши не только его умением готовить седло барашка. Впрочем Шарлотта Карловна Коган, разведчица с полувековым стажем, это знала и без меня.

– …И семь минут, Феденька, только не на быстром огне, ради бога. Я хочу, чтобы ребята поняли, что карп – это не только уха. Ты меня понял, Феденька? Сережа, доброе утро. Ты получил почту?

Шарлотта Карловна, или проще говоря Лотта, конечно, знала, что я получил ее почту, и электронную почту, и успел посмотреть новости. Она знала мой распорядок дня просто потому, что сама мне его составила и вручила когда‑то в первые дни нашего совместного пребывания в Оксфорде. Когда выяснилось «что вот этот мальчик тоже с нами поедет». Я тогда, помнится, подумал, что бабушка милая, но зря ее посылают с двумя такими оболтусами и хулиганами, как мы с Принцем, горько мы старушку разочаруем. Горькое разочарование и, правда, потом было, но не с ее стороны.

– Я получил почту, Лотта Карловна.

– А ты ее прочитал? Это глава из книги профессора Курамова.

– Какого профессора?

Лотта поправила не нуждающуюся в поправке кичку на затылке, провела рукой по белым волосам. Взгляд ее стал строгим, и я почувствовал, что кроме пары по поведению, мне светит кол по чистописанию:

– Профессор Курамов – один из известнейших исследователей горного Тибета и Гималаев! – торжественно сказала пожилая учительница, но вспомнила и о рыбке. – Не опаздывай, Сережа. И пусть ребята не опаздывают.

Все понятно, Лоте будет приятно, если мы оценим старинный баварский рецепт приготовления карпов. Жаль только, из ребят я сегодня один. А Василь Аксенычу Марютину, Министру нашему, учительница Коган за завтраком не обрадуется. Не любит, иронизирует, третирует. Должно быть, относится к школьному наставнику Тамары, как к собственному отражению в кривом зеркале противостояния Инновационников с Сырьевиками.

Кривое отражение это я обнаружил возле полигона для скалолазанья.

Все тот же школьник Сережа Вихорь обожал стенки гаражей, где от старости ли, от непогоды ли недоставало трех – четырех кирпичей. По щербинам так здорово забраться чуть повыше и висеть там, вздрагивая от мысли, что ты над Ниагарским водопадом. Я не хочу хвастать, но задолго до того, как Принц в своей обычной меланхолической манере брал призы по скалолазанью в Лозанне и Таренте, никто иной, как одноклассник Вихорь чуть ли не силой заставил его преодолеть стену сарая на задворках улицы Фурштадтской. И только потому, что договорились подсматривать за девицами, загоравшими в ту пору на соседской крыше.

Понятное дело, что переоборудование пансионата «Пуща» в пенаты Принца не могло обойтись без обустройства стены с выбитыми кирпичами и разбросанными в художественном беспорядке штырями. За которые так удобно цеплять страховочный трос. Стену оборудовали за процедурным корпусом. Там же, где помост для прыжков на мотоцикле, арбалетный тир, и деревянные колобахи – ножи втыкать.

На фоне этого и был замечен Василь Аксеныч Марютин. Я подошел шумно, нарочито вздымая ногами прошлогоднюю листву. Бывший министр, кругленький и потный после своей физзарядки, смотрел в высокое утреннее небо так же грустно, как недавно разглядывал брусья. И было очевидно, что он только о том и мечтает, как бы влезть на эту стену, и больше ничего ему неинтересно. В нашем Министре давно погиб актер погорелого театра. Ой, кто это листьями шуршит?!

– Сереженька!

Министром он был один лишь раз, по чьему‑то недосмотру, месяца три всего. Но привычку трясти руку при встрече, пока не отвалится, усвоил на отлично.

– Приятно поговорить с настоящим человеком в наше сволочное время…

Есть такие люди, у которых постоянно «время тяжелое», «кругом сволочи», а тот, кому в данный момент трясешь руку, «настоящий человек». Министру явно чего‑то надобно.

Я подошел к мишени, ощетинившейся ножиками, и набрал их полную руку. Василь Аксеныч подумал, подошел следом, и снял с крюка, вбитого в столб с национальным резным узором, арбалет. Охнув, взвесил на руках. Надо последить, чтобы в процессе непринужденной беседы наш многоопытный политик меня не продырявил.

А еще я ногтем соскреб с одного из лезвий вроде как пятнышко ржавчины. Но никакое не пятнышко, а беспроводное подслушивающее устройство на клеевом креплении. Семнадцатое за месяц. Кто? Да кто угодно, всем интересна любая информация о первых наследниках государства российского. Соскреб и растер керамическую нашлепку между пальцами, будто белорусский крестьянин ненавистного колорадского жука.

– И ты обрати внимания на колебания курса, Сереженька…

Выходит, дело у Аксеныча серьезное, не ко мне, а непосредственно к Принцу, или даже самому Отцу. Дела будничные, вроде подсказать ночной клуб со стриптизом в Дубае, или перегнать новехонький серебристый катер с Днепра на Двину (Василь Аксеныч питает слабость к катерам и все грозится обучиться вождению), он предъявляет после первой папироски. Курить мы, правда, оба бросили, он после инфаркта, а я на службе. Но сейчас, я думаю, он высмолит целую пачку болтовни, прежде, чем перейдет к делу.

– Как платина к золоту растет, Сереженька, страшное же дело! А курс‑то за баррель нефти «Брэнт» колеблется как…

– Ох, колеблется, – вставил я глубокомысленно.

– А ты не улыбайся, Сереженька! – Аксеныч и сам прищурился с лукавством деда – всеведа. – В современном мире энергоносители решают все – о!

Очень – но любит обобщения наш Василь Аксеныч, и обобщения его какие‑то замшелые, на уровне последних достижений науки и техники середины прошлого века. Никогда не забуду, как после первого курса Оксфорда за успехи Принца в языкознании и мои в начертательной геометрии добрый наш Отец разрешил нам пойти на Килиманджаро с палаткой. И поскольку не было у нас тогда контрнаблюдения нормального, через день после нас рядом палатку разбила, кто бы вы думали, Тамарочка и ее седьмая вода на киселе Валерка. Ну вот поехала девушка на каникулы, а тут – такая неожиданность, Принц!

Понятное дело, Папа Тамарочку в отличие от нас просто так в экваториальную Африку не отпустит. С ней был взвод краповых беретов, ребят симпатичных, но нелюдимых. Они стояли лагерем тремястами метрами ниже, и пели по ночам протяжные десантные песни. А мы вчетвером сидели у костра, Тамара смотрела на Принца, Принц на звезды, а я поражался, сколько можно вбить в башку студенту за год. За нами присматривала Лотта Карловна Коган, поэтому Принц например, уже переводил эпос Гильгамеш, а я худо – бедно освоил вождение вертолета и матричный анализ.

А вот Тамарочка и Валерка из своей Сорбонны привезли полный набор умных фраз про прибавочную стоимость, социальную психологию, про то, что жизнь штука сложная, Восток – дело тонкое, и конечно: «Нефть решает все!».

Прошли годы, все, даже Валерка, позаканчивали свои альмы матеры, но расстановка сил осталась примерно та же. Житейская мудрость Василь Аксеныча взбрыкивает в Тамаре истерическим темпераментом раза два в месяц, а в Валерке, научившемся пить, пополневшем, бурлит не прекращая.

Короче говоря, тут я всецело на стороне Отца, который, упершись рогом в свои инновации, отдает предпочтение квалификации и здравому смыслу. И того и другого в Василь Аксеныче маловато, освободившееся в голове место занято лояльностью. Тамарочкин папа, а говоря короче, просто Папа, ценит именно личную верность. Все сырьевики очень верные.

– Так у меня к тебе небольшой вопросец, Сережа.

Я вздохнул посвободнее, и на всякий случай отобрал у старца арбалет. Нет, на нем подслушивающих «жучков» не было, но дело в другом. Преамбула закончена, сейчас Министр поделится со мной сокровенным. Беда в том, что, делясь сокровенным, он машет руками…

– Есть у меня один кораблик…

Стоп. Василь Аксеныч любит море, это всем известно, и даже министром он был, кажется, рыбной промышленности. Но вместе с тем, Василь Аксеныч, как любая приблизившаяся к власти гувернантка (про Лоту Карловну никто не говорит), очень любит затеять свой маленький бизнес. И тут держать надо ухо востро. В прошлый раз он пытался соблазнить меня и Принца ни много ни мало рейдерским захватом. Он это называл иначе, он ссылался на наши деяния на Огненной Земле[2 – (подробней в романе П. Ярвета и И. Чубахи «Бертолетова соль Земли»http://www.historybooks.ru/writer/xubaxa-65767/rimskaja‑ruletka-177444/: http://www.historybooks.ru/writer/xubaxa-65767/rimskaja-ruletka-177444/)], и выражал надежду, что, может быть, нам интересно будет попробовать свои силы на специально укрепленном объекте…

– Стоп, Василь Аксеныч. Если это шхуна, которая под корейским флагом и с нашей командой крабов этих несчастных в Желтом море ловила, тут даже говорить не о чем. Я в данном случае на стороне крабов…

– Ты меня обижаешь, Сережа, – горестно вздохнул Министр: – я что, по – твоему, еще и браконьер? У меня есть, точнее, был один кораблик… – грустно сказал Министр, – и тоже исчез в Аравийском море. Шел с грузом копры в Мумбаи. Я деньжат поднакопил, приобрел сухогруз. «Майя Плисецкая», красавица – балерина, водоизмещение… И вот она вместе с водоизмещением… С концами…

– Далеко от Сомали?

– Честно говоря, далеко, – Василий Афанасьевич подергал носом, в тренировочном костюме обсуждать инвестиции холодно: – но всякое бывает, а, Сережа? А если все же пираты? Ведь это сейчас не каждый день, да? «Принц против Сомалийских пиратов», а Сережа? Это звучит?

Не могу я спокойно такие вещи слушать. Он же действительно, обломок империи, души не чает в своей «Майе Плисецкой». Ему же с детства вбивали в голову, что капиталист это «владелец заводов, газет, пароходов». И вот ему повезло на старости лет в гувернеры попасть, и он ловит свою порядком облысевшую птицу счастья за хвост.

– Принцу, Василь Аксеныч, не десять лет, – напомнил я, как можно тактичнее. – Ему за двадцать пять перевалило. Что ему в голову придет, никто не знает, это верно. Но пропади ваша баржа в Марианской впадине, шансы были бы выше, это я просто для примера говорю. Поэтому ответ обычный, «мы с вами свяжемся».

Старик поник. Грустное это зрелище, когда старики поникают.

– Я понимаю, Сережа, – сказал Министр, поддернув растянутую резинку штанов на животе. Взял у меня один из ножей, повертел в руке, пытаясь понять, где рукоятка, догадался, что лезвия два, и аккуратно, как цветок ромашки пристроил на ладони. И проговорил неожиданно просто и спокойно: – Человек уезжает из города, где родился, и хочет увидеть мир, настоящий мир, а не тот, что он воображал в своих играх. Он ездит из города в город, из страны в страну и думает, что найдет там цель, смысл, друзей. А потом он возвращается и играет в старые игрушки. А они старые. Они тонут в воде.

Министр с размаху швырнул сложный снаряд, как‑то боком ладони пихнул, с небрежностью опытного ниндзя. Отточенная стальная полоса со свистом прокрутилась в воздухе, и вошла в самый край мишени. Случайно, конечно.

– Молодчина вы, Василь Аксеныч, – сказал я, – только ответьте честно, ну чего вы тут маетесь? Тамара уехала развлекаться. Поехали бы с ней в Питер, все веселее. Опять же ей Леньку было бы с кем оставить.

Министр посмотрел на меня как‑то странно. Потом резко покачал головой, махнул рукой и приложил ее не к сердцу, а к желудку, потому что язва:

– Нет, Сереженька. Старики не должны мешать молодым веселиться. И потом у меня двое птенцов на руках. Тамарочка хоть самостоятельная. А Валерка – оболтус до сих пор дрыхнет. А мне за все отчитываться. А у меня через полчаса спецсвязь…

Та – ак. Это удачно. Значит Бондарь опять прячется от Папы, которому надоел хуже горькой редьки своей безалаберностью и неприкаянностью. Валерка, как некий довесок к Тамаре, обнаруживается в самых неожиданных местах, от открытия всемирной выставки в Париже, до разработки Южноафриканских алмазов, куда мы с Принцем мотались инкогнито по делу Сатанинской Мухи[3 – (подробней в романе П. Ярвета и И. Чубахи «Полный Мухосранск»http://readr.ru/petr‑yarvet‑i – dr‑rimskaya‑ruletka.html: http://readr.ru/petr-yarvet-i-dr-rimskaya-ruletka.html)]. И хватило нашего инкогнито на два дня, потому что потом мы на узкой улочке африканской деревни наткнулись на джип, где сидела Тамара, а с ней Ленечка и Валерка, а грузовик с краповыми беретами застрял в каком‑то ручье, и его пришлось выталкивать руками…

Глава 3

Тайна гор Куэн – Лунь. Облачно, с прояснениями

Текст неопубликованной главы из книги профессора оториноларингологии Курамова, «На путях к вечному». С сопроводительными комментариями профессора Курамова.

Посылая Вам данный текст третьей главы моей новой книги, я позволю себе несколько вступительных замечаний. К сожалению, публикация книги «На путях к вечному», пятой в серии документальных повестей – «Моя Шамбала», полностью сорвана по причинам, не вполне мне понятным. Издательство «Алфавит», с которым мы плодотворно работали на протяжение последних шести лет, внезапно вернуло мне уже готовую рукопись, указывая на невозможность публикации именно текста третьей главы. И выразило желание чтобы я переработал текст книги, исключив описание данных событий.

Разумеется это невозможно. Повесть «На путях к Вечному», как и остальные мои документальные повести, посвященные научным исследованиям духовного прогресса человечества на Памире, Тянь – Шане, Гималаях и Северных Андах, представляет собой изложение реальных событий на основе дневниковых записей, которые я, профессор оториноларингологии Курамов, вел непосредственно в экспедициях.

Логика научного исследования не позволяет произвольно изымать изложение определенного его этапа. Возможно, это неочевидно для людей, лишенных соответственной научной подготовки и систематизированных знаний. Но в любом случае третья глава моей пятой повести является поворотным пунктом во всем цикле «Моя Шамбала».

Понять последующие события, рассуждения и умозаключения без материала неоднократно упомянутой выше третьей главы немыслимо. Более того, без этого материала, финал документальной повести явным образом входит в противоречие со всем, что было написано в первых четырех документальных повестях цикла.

Несмотря на подробное изложение всего вышесказанного, руководство издательства «Алфавит» отказалось вести со мной дальнейшие переговоры на данную тему. Признаться, я не мог найти этому удовлетворительного объяснения, учитывая отличные тиражи и успех первых четырех моих документальных повестей. Мне не оставалось ничего другого, как предположить, что издательство «Алфавит» было вынуждено отказаться от сотрудничества со мной по не зависящим от меня причинам.

Именно это заставляет меня обратиться в компетентные органы. Я хорошо помню времена Советского Союза, когда существовал институт «литовки», то есть утверждения литературного материала с точки зрения государственной безопасности.

Разумеется, будучи патриотом своей страны, я понимаю, что государственная безопасность может и вправе требовать безопасности информационной. Поэтому прошу Вас лично убедиться, что изложенный в пресловутой третьей главе материал никоим образом не затрагивает пресловутую государственную безопасность, а касается изысканий научных, если хотите духовных, возможно даже религиозных, но при этом не имеющих ни малейшей направленности, способной поколебать пресловутую рационально построенную вертикаль власти.

С уважением и пониманием. Профессор оториноларингологии, историк, теолог, шамбалист Алишер Эдгарович Курамов

19 октября.

Итак, все трудности позади. Мы прибыли на место, откуда начнется научная экспедиция в горную систему Куэн – Луня. Читатели, знакомые с предыдущими моими документальными повестями, без сомнения помнят, что строго научными выводами исследований Памира, Гималаев и Северных Анд стало заключение, поддержанное ведущими востоковедами мира. Циклопические постройки архаичных цивилизаций, известные, как величайшие вершины мира, являются с одной стороны маскировкой, с другой – прямым указанием на место поисков легендарной Шамбалы.

Научный анализ привел нас сюда, к подножью не столь знаменитого, но не менее величественного горного кряжа Куэн – Лунь. Великое не стремится к дешевой известности. Я всегда считал, что Шамбала с виду неприметна. Но, как верно заметил великий тезка моего глубокоуважаемого отца Аллан По, лучше всего скрыто то, что скрыть не пытаются.

Я прибыл сюда беспосадочным рейсом из Братска на двухмоторном параплане моего большого друга, известного золотопромышленника Артура Закса. Пока что на месте лагеря безлюдно, поставлена одна военно – транспортная палатка, забитая оборудованием экспедиции. Рабочих, доставивших сюда оборудование на вертолетах, я тоже нашел, но они спят на штабеле ящиков. Неудивительно, ведь погрузка должна была отнять много сил. В этот раз мы захватили не только полевые потенциометры для определения направленности магнитных полей, но и рентгеновский аппарат высокой четкости. Все приборы прекрасно выполнены Комбинатом Прецизионной Оптики из подмосковной Ельни.

Я обошел окрестности лагеря. Безжизненная каменистая равнина у подножья гор, и прозрачное небо вселяют оптимизм. Высота над уровнем моря более двух километров ничуть не ощущается моим тренированным организмом. В полукилометре видны корпуса заброшенной советской пограничной базы. Сейчас там уже нет гарнизона, но в бинокль я разглядел двух людей, в военной форме, вооруженных хлыстами, и стадо белоснежных овец.

20 октября.

Меня разбудил рев мотора, несущегося по разбитой горной дороге. На старом армейском джипе прибыли первые двое участников экспедиции. Состав ее обещает быть разнообразным и представительным. За рулем Джипа сидела представительница факультета востоковедения Московского государственного университета, Евгения Плавич. Женя Плавич – милая молодая женщина небольшого роста, с хорошо обозначенной фигурой, автор нескольких статей о статистических закономерностях написания тайских иероглифов, и кроме того интересуется Шамбалой. Это я понял, когда Женя изящно спрыгнула с подножки и сразу узнала меня.

– Неужели это вы, Алишер Эдгарович?

Я сразу сказал, что в экспедиции у нас все запросто, и называть друг друга по отчеству не обязательно. Женя забросала меня вопросами, из которых я понял, что мои документальные повести ей знакомы. Особенно радует, что не будучи специалистом в оториноларингологии, эта милая девушка заинтересовалась сравнительным анализом гайморовых пазух у хронических курильщиков. Я пообещал ее обучить обращению с рентгеновским аппаратом, а она заверила меня, что с детства питает отвращение к никотину.

Потом я обратил внимание, что в джипе сидит еще кто‑то. Женя объяснила, что привезла обещанного переводчика. Парня где‑то раздобыл голландский ученый Ван Хаартман, с которым мы подружились по переписке. Причем в письме своем профессор утверждал, что студент не только сможет переводить его лично, но знает двенадцать языков, включая языки горных районов северного Китая. Проверить это Ван Хаартман вряд ли мог мог, поскольку с грехом пополам говорит даже по – французски, а русский, к примеру, взялся учить за месяц до экспедиции. Предчувствуя лингвистические проблемы я попросил его найти переводчика.

Тот спокойно сидел в джипе, не делая никаких попыток выйти полюбоваться величественной картиной гор. Плавич сообщила, что всю дорогу этот длинноволосый парень уныло молчал, и не поддерживал беседу. Я объяснил Жене, что нельзя судить о людях по первому впечатлению, и гостеприимно распахнув дверь, пригласил нашего переводчика в страну гор, тайн, духовного совершенства, короче, в нашу экспедицию. Переводчик ловко спрыгнул на гравий и представился:

– Вадик Коровин.

Простое русское имя.

Тот же день. Позднее.

Проснулись рабочие. Их зовут Борис и Агей, оба бородатые, и в очках, настоящие геологи из романтических песен восьмидесятых. У Агея даже есть гитара, он ее сразу принялся настраивать. А мы с Борисом тоже не теряли времени, настраивали потенциометр, чтобы измерить электромагнитные поля в спокойной обстановке предгорья. Каждому научному эксперименту необходим отрицательный и положительный контроль, о чем зачастую забывают европейские и америкаские исследователи Шамбалы.

Вечером мы собрались в кружок у костра, и спели «Бригантину». Никто не курит. У Жени очень приятный грудной голос, а Вадик Коровин заснул.

21 октября.

Утром, пока еще все спят, мы с Борисом пробрались на заброшенную пограничную базу. Борис нес потенциометр, а я разыскал в красном уголке неплохую библиотеку. Чабаны появились позже, и пока Борис наблюдал за ними через пробоину в стене, я нашел то, что мне нужно – самоучитель голландского языка. Переводчик переводчиком, а приветствовать Ван Хаартмана, знаменитого востоковеда и специалиста по Куэн – Луню я хотел бы лично. Очень полезно, что в экспедиции окажется представитель университета Сорбонны, одного из старейших в Европе.

Заслонив пробоину в стене портретом Дзержинского, мы с Борисом измерили электромагнитное поле. Оно исчезающе мало. Неудивительно, после того, как в этом здании царила идеология примитивного марксистского материализма, отрицающего связь духовных верований прошлого с электромагнетизмом.

На обратном пути нас встретил Тойли. Верные мои читатели хорошо знают этого старика, знатока гор и обычаев, не раз выручавшего нашу экспедицию раньше. На этот раз Тойли поведет нас в самое сердце Куэнь – Луня, если ему позволят духи. Пока они ему позволяют. Знакомая тощая фигура, завернутая в засаленный халат, появилась на фоне неба, когда мы проползали по расщелине. Он помахал нам рукой, и указал на восток. Это означает, вопрос, на чем мы собираемся ехать. Вопрос важный, потому что дальше джипы не пройдут.

Никогда не мог понять, сколько лет Тойли.

Позднее.

У нас будут ослики. Я связался с Заксом по рации, и он сказал, что уже заказал шесть ослов по количеству участников экспедиции. Объявляя об этом, я показал ладонями уши над головой, и Плавич радостно зааплодировала. Потом погрустнела. Она, оказывается, где‑то прочитала, что по Куэнь – Луню принято путешествовать на мулах. Я сказал, что ослики это почти мулы, но она что‑то дуется.

Вадика Коровина у костра не оказалось, хотя уже одиннадцать часов. Я быстренько влез в его одноместную, оранжевую палатку и с ходу спросил по – голландски. Переводчик, оказывается, брился. И, услышав вопрос «сколько масла ты собьешь в своей ступке пестиком, если твоя корова не видела быка третий месяц?», так и застыл с намыленной щекой. Я повторил вопрос, придав голосу угрожающие ноты.

Я хорошо знаю это выражение в глазах нерадивого студента – как у собаки, все понимает, но не говорит. Приглядевшись к Вадику, я понял, что это и есть студент. Прислали какого‑то нестриженного вундеркинда из языкового. Такие люди в экспедициях не выживают.

Тут Вадик Коровин наконец‑то проглотил умственную жвачку и спросил:

– Это вы, Алишер Эдгарович, что ли по самоучителю Верховенского шпарите?

Я вытащил книжку из кармана штормовки. Действительно оказалось, «под редакцией профессора Верховенского, 1936 год».

– Вы понимаете, – сказал Владик Коровин, вытирая лицо бумажным полотенцем, – книжка конечно хорошая, но ей все‑таки восемьдесят лет в обед. И вот это выражение, которое вы сейчас произнесли, это не загадка, как вы может быть думаете, а довольно‑таки скабрезная идиома, которой голландские моряки выражали… Ну это неважно, что они выражали. Вы главное, не повторите этого при Ван Ханртмане, или его супруге.

Впечатляет. Я потряс руку студенту, и спросил его, где он учился, и откуда знает, что Ван Хаартман женат. Он промямлил что‑то вроде «Липецкий педагогический…». Неужели из Липецка посылают на стажировку в Сорбонну? Тогда у России есть будущее.

22 октября.

День осеннего равноденствия. Собственно говоря, эзотерически верно начать экспедицию именно сегодня в полдень, с поправкой на поясное время. Зная это, появился Тойли, все в том же халате, повязавший вокруг головы праздничную шелковую ленту. Но мы ждем Закса и Ван Хаартмана.

Женя Плавич сварила старику национальный памирский чай, зеленый, с солью и маслом, чем немало старика удивила. Со мной она все еще не разговаривает. Борис шьет упряжь, Коровин уединился в палатке и читает ноутбук. Я заметил, как Агей, выйдя из палатки с гитарой, машинально достал из кармана портсигар, но поймал мой взгляд и, не открывая, запихал его обратно. Бездействие губительно для исследовательской партии. Чабаны наблюдают за нами в бинокль.

23 октября.

Чтобы мобилизовать силы, я устроил показательные тренировки по пользованию рентгеновским аппаратом. Чтобы получить четкий фотоснимок гайморовой пазухи в обычных условиях требуется месячная подготовка, но Женя, Владик и Агей обучились за пару часов. Вот что значит прецизионная техника завода из подмосковной Ельни. Словно школьники они радовались, разглядывая изображения черепов друг друга, а потом захотели сфотографировать гайморовы пазухи старика Тойли. Тойли отбежал за ближайший валун, и снял с головы белую повязку. Я подозвал расшалившуюся молодежь и велел вечером прийти к костру, чтобы прослушать лекцию об уважении к местным обычаям.

Вечером того же дня.

Сегодня лучший день за время экспедиции. Мы помирились с Женей, она сказала, что такой лекции не слышала даже в МГУ. Сначала специально приглашенный к костру Тойли при помощи нашего переводчика объяснил, что фотографироваться в рентгеновском аппарате запрещают ему горные духи. Я предложил провести мозговой штурм, и выдвигать версии, предполагающие научное объяснение этого феномена. Борис сказал, что дело возможно в инфразвуке. Агей сказал, что его дед тоже отказывался делать флюорографию. Женя Плавич вспомнила Фрейда, и попыталась расспросить Тойли о его детских комплексах, но Владик Коровин расхохотался и переводить отказался, сославшись на то, что краснеет.

И тут выступил я. Я напомнил теорию, по которой функция гайморовых пазух в универсальном резонансе. Подобно тому, как звуковой резонанс создает особенности нашего голоса, электромагнитные резонансы способны даровать человеку то, что мы обычно называем аурой и паранормальными способностями. Современный человек утратил это умение, и не нуждаясь в нем, подвергает свои гайморовы пазухи любому риску, включая никотиновую интоксикацию. Но Тойли другой. Он вырос в этих горах, и до сих пор вольно или невольно несет в себе генетическую память духовных и физических практик, которыми обладали представители древней цивилизации.

Выслушав перевод моих слов, старик степенно кивнул, а потом поднялся и, подойдя к краю глубокого обрыва, устремил руку на запад и замер. Некоторое время царила тишина, только костер потрескивал. И вот издалека донесся приглушенный, но мощный гул. Медленно, но неуклонно он нарастал, потом по звездам скользнула огромная черная тень, и Женя Плавич сказала «Мамочки!», но тут же загорелись посадочные прожектора, и огромный двухвинтовой вертолет с эмблемой НАТО на борту безошибочно опустился в ста метрах от нашего лагеря.

По ярко освещенному трапу сошел мой большой друг, профессор Ван Хаартман, и его стройная, юная, черноглазая и молчаливая жена. Следом боец голландских ВВС вывел двух оседланных белоснежных мулов. Ван Хаартман, как я погляжу, обожает театральные эффекты. Старик Тойли, и без того истощенный духовным упражнением, побелел, как мел при виде боевой машины, и рухнул на руки Бориса и Агея.

24 октября.

Можете себе представить, ее зовут Ирина. В жизни я не видел женщины более красивой и более молчаливой. На все вопросы она отвечает либо «возможно», либо «безусловно», и практически не улыбается. Моих предыдущих книг она не читала, что конечно задевает, но и предоставляет возможность рассказать о моих поисках Шамбалы, начавшихся много лет назад с анализа рентгеновских снимков пациентов, страдающих гайморитом. Слушает Ирина внимательно, только иногда поправляет косу, достигающую подколенок. Как она с этой косой пойдет в горы, я не знаю, но предложить подстричься не решаюсь.

Мой большой друг по переписке Ван Хаартман оказался румяным здоровяком, который, как настоящий голландец, на все вопросы отвечает «Я – а», а потом категорически возражает на ломаном русском, освоению которого он видите ли «обязан минхерц Вадик». Минхерц Вадик все сидит в своей палатке, выбираясь оттуда только чтобы поймать сигнал со спутника для выхода в интернет. Я пытался объяснить парню, что интернет – зло, и что аккумуляторы в горном массиве зарядить негде. Он вежливо отмахнулся:

– У меня батарея месяц держит, в рабочем режиме.

А вот у меня неделю в режиме ожидания. Но этого я ему не сказал, потому что он уже ушел фотографировать на веб – камеру Женю Плавич на фоне голландских мулов.

У Плавич, как выяснилось, довольно противный смех.

25 октября.

Ну, наконец‑то! Ну, слава богу!

Теперь все в сборе. На своем двухмоторном параплане прилетел из Братска Закс. И прямо, как приземлился, спросил:

– А чего вы ждали‑то? Шли бы без меня!

Это он хотел, чтобы я еще раз во всеуслышанье объявил, кто спонсирует экспедицию. Но вместо этого я велел командовать сигнал к отходу. Ван Хаартман сказал «Я – а» и спросил, на чем поедут остальные господа? Его жена Ирина уже сидела, одетая в платье для верховой езды, в дамском седле на спине одного из мулов. Другой был нагружен багажом Ван Хаартмана, сильно напоминающим скарб поселковой кинопередвижки.

Я не нашел, что ответить, потому что стоящие у войсковой палатки Агей и Борис тоже растерялись, прикинув, как потащат потенциометры на руках. Но тут Владик Коровин, который сидел на камне, и вместе с Женей Плавич разглядывал ее фотки в так называемом «Контакте», так вот, Владик, поднял взгляд от жидкокристаллического экрана и кивнул мне на безлюдную каменистую равнину.

Студент куда наблюдательнее, чем показался мне с первого взгляда. От бывшей пограничной базы двигались два чабана, и гнали перед собой ровно шесть ослов. Ослы не то, чтобы белоснежные, серенькие и на вид неказистые, но их шесть.