Текст книги "Мэрилин Монро"
Автор книги: Игорь Беленький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
* * *
В период подготовки к съемкам в «Хористках» жизнь столкнула Мэрилин не только с плэйбоем Картером. Если Каргер отвечал за вокальную подготовку Мэрилин, то драматической ее выучкой занимался другой репетитор. То была Наташа Лайтес, возглавлявшая отдел репетиторства на «Коламбии». Конечно, может показаться странным, что в главу «Опасные связи» я включаю, по сути дела, обычную преподавательницу актерского мастерства. Однако история с Наташей Лайтес особая; женщина эта оказала на Мэрилин воздействие далеко не обычное и противоречивое. На нескольких фотографиях, которые есть в моем распоряжении, перед нами женщина, напоминающая диккенсовских дам. (Желающим могу порекомендовать перечитать описание миссис Сауэрбери в «Оливере Твисте» или мисс Токc в «Домби и сыне»). Воспользуюсь описанием Золотова: «Мисс Лайтес была женщиной худощавой, нервической, переменчивой, с пронзительным взглядом и копной пепельных волос». Как и Шенк, она уроженка России, ребенком была увезена в Германию, затем, по-видимому, переехала в Австрию (иначе ей было бы сложно работать вместе с Максом Рейнхардтом – наверное, в рамках его Актерского и режиссерского семинара). В конце тридцатых годов (во всяком случае, после 1938 года, когда прекратил существование рейнхардтовский «семинар», а сам Рейнхардт эмигрировал в США) Наташа вместе с писателем Бруно Франком и их дочерью Барбарой перебрались в Штаты. В 1945 году Франк умер, и она осталась с ребенком на руках и без средств к существованию. Однако их с Франком друзья, переехавшие из Европы и новообретенные, особенно драматург и режиссер Престон Стерджес, порекомендовали ее руководству «Коламбии», и Наташа возглавила там драматический отдел (или отдел репетиторства). Жила она в Голливуде, на той же Харпер-авеню, что и семейство Каргер, которое, как только выяснилось, что ей предстоит работать с Мэрилин, тут же Наташу возненавидело. Тем более что Мэрилин переехала к ней после охлаждения отношений с Каргером.
Между тем именно Наташа Лайтес постаралась привить Мэрилин вкус к настоящей культуре и придать ее чтению последовательность. «Она была глубоко культурной женщиной, – говорила о ней позднее Мэрилин. – Она объяснила мне, что именно следует читать, и я взялась за Толстого и Тургенева. Все их персонажи, которых я вычитывала, снились мне, я слышала, как они разговаривают между собой». Однако сблизило обеих женщин доверие. Наташа Лайтес оказалась вообще первым человеком, кто поверил в Мэрилин. В атмосфере всеобщего «из кожи» стремления наверх, к богатству и славе, среди повсеместных зависти, ревности, сплетен и скандалов, не только требующих выдержки, но и раздражающих, нервирующих и угнетающих, доверие и благожелательность воспринимались как ниспосланные свыше. Ведь, откровенно говоря, Мэрилин почти ничем не отличалась от десятков других «старлеток», разрывавшихся между желанием прорваться на экран и угодить своим всевластным и капризным боссам. Ее специфическую ауру еще надо было разглядеть. Вот какой предстала Мэрилин летом 1948 года, когда впервые переступила порог наташиного офиса: «Покачивая бедрами, она нервно вошла в двери моего голливудского офиса. На ней было очень узкое вязаное платье из красной шерсти, с необыкновенно низким вырезом. Лифчика она, понятно, не носила… Она боязливо присела на кончик стула, сжимая неаккуратный сверток из коричневой бумаги и сохраняя на лице деревянное выражение, точно у куклы, с какими выступают чревовещатели. На кончике ее носа я отчетливо увидела бугорок, который она пыталась закрыть толстым слоем грима. Когда она разговаривала, создавалось впечатление, какое обычно бывает в кафетерии, когда кто-то проводит ножом по тарелке… девушка с крашеными бледно-желтыми волосами, с вульгарным, нервно кривящимся ртом, и ее тело… Gauche[16]16
Здесь – нескладеха (франц.).
[Закрыть], да еще глуповатая, одетая точно потаскуха».
Эти воспоминания Лайтес написала спустя много лет (она умерла, кстати, вскоре после Мэрилин, в 1964 году), и в них чувствуется не только стремление показать проделанную работу – вот из какой девчонки она создала «звезду»! – но и горечь от того, что ее безжалостно вытеснили из жизни и из судьбы Мэрилин куда более энергичные и влиятельные супруги Страсберг. Отсюда, возможно, излишняя резкость характеристик и общий негативизм. Но даже если смягчить эпитеты, все равно окажется, что многомесячное прислуживание Джо Шенку, беготня то за Карролом, то за Картером, бесприютная жизнь, бессемейное, бездомное существование посреди шумного, суетного, богатого и равнодушного Киногорода практически разрушили, в общем, достаточно спокойный и веселый характер Нормы Джин, бывшей миссис Дахерти. (Я уже по привычке хотел было вновь пригласить читателя посмотреть фотографии, но откуда их взять? Какому фотографу в те годы пришло бы в голову запечатлеть подобный визит? И зачем? На этом не сделаешь рекламы…)
Задача, которая первоначально стояла перед Наташей Лайтес, была чисто функциональной и не таила в себе никакого второго смысла. Требовалось подготовить молодую, неопытную актрису (даже не актрису – манекенщицу) к выступлению на экране, к съемкам, к роли в фильме, наконец – к работе с режиссером. Ее следовало научить разговаривать, двигаться, реагировать на партнеров. Вот пример их совместной работы.
«– Дорогая, я тебя не слышу. Когда ты говоришь, то не разжимаешь губ. Тебе придется отработать дикцию. Дикция, дикция, дикция – сейчас для тебя нет ничего важнее дикции.
– Я сделаю все, что вы скажете.
– Тогда ты должна запоминать текст. И не думай выходить на площадку, не зная назубок текста. С начала на конец, с конца на начало – выучив его, ты сможешь даже произносить его без слов, душой. Но первым делом следует отработать дикцию».
Кроме готовности Мэрилин выполнять любые указания репетитора (готовности, впрочем, вполне понятной, ибо забрезжила наконец возможность сняться в более или менее значительной роли), я бы не отметил здесь никаких подводных рифов. Рабочие отношения преподавателя и дебютантки. И – вкупе с работой Картера – отношения эти принесли вполне добротный результат, во всяком случае, выступила она в «Хористках» не хуже прочих, в том числе «звезды» фильма, Адел Йергинс. Это не осталось незамеченным – рецензент Тибор Крекеш писал в «Моушн пикчер хералд»: «Одно из ярких пятен – пение мисс Монро. Она прелестна, а стиль и приятный голос многое обещают». Насколько известно, эта рецензия – первая в жизни Мэрилин. И хотя здесь в основном отмечена работа Картера, все-таки стиль тоже что-нибудь да значит. Как бы то ни было, но работа с репетиторами не прошла даром. Однако, если отношения с Каргером, как мы уже знаем, быстро распались, то с Наташей Лайтес все произошло по-иному.
Мне трудно судить о том, что там случилось на самом деле: во-первых, мы вступаем здесь на зыбкую почву догадок, слухов, легкомысленных заявлений Мэрилин; во-вторых, речь идет об очень тонкой материи – о чувственных отношениях (если они действительно были) там, где их быть, казалось бы, не должно. Предвижу возражения наших не избалованных тонкостями читателей, и если касаюсь этих вопросов, то только потому, что это – часть жизни Мэрилин, жизни, которая то и дело распадалась на части и вновь собиралась в нечто целое и противоречивое, каждую секунду чреватое новым распадом. Увы, целостно и законченно выглядят только фотографии Мэрилин. Реальная женщина, она вся была сложена, слеплена, соткана из неизвестности и неожиданностей. (Вообще, когда смотришь на фотоизображения Мэрилин тех лет и читаешь о ее отношениях с людьми, оказавшимися по разным причинам ей близкими, – с Шенком, Карролом, Картером, с Наташей Лайтес, многими другими, – поневоле проникаешься уважением к фотографам по рекламе. Ведь фотография, в отличие от живописного портрета, показывает человека реального, существовавшего на самом деле, а не некое представление о нем, не его идеальный образ. Но вот изображен реальный человек, и выясняется, что к своей реальной жизни, к ее сложностям и противоречиям он не имеет никакого отношения. Это и есть имидж, легенда. Может, действительно плюнуть на все сложности и тонкости и ограничиться рассматриванием рекламных фотографий?)
Итак, Наташа Лайтес поселила Мэрилин у себя. Будучи гораздо старше, образованнее, энергичнее и сильнее (в волевом отношении, конечно), она практически взялась не только за профессиональную подготовку молодой актрисы, но и за ее воспитание. Возникла уже привычная для Нормы Джин ситуация – новая семья и приемная мать. Фанатично преданная профессии, Лайтес, как мне кажется, никакой другой жизни после смерти мужа себе не представляла, попросту не замечала. Получив право (и обязанность) работать с Мэрилин, она увидела в этой плохо воспитанной, необученной, но маняще красивой девушке некие природные задатки. Она почувствовала в своей подопечной – и это особенно важно – не только необыкновенную ауру, практически никогда не встречавшуюся у актеров, с которыми ей ранее приходилось иметь дело, но и некую слабость характера, определенное безволие, своего рода податливость, а также то, что выше я назвал прикосновенностью. Фраза «Я сделаю все, что вы скажете», не фраза даже – принципиальная готовность выполнить любое указание, последовать любому совету оказалась для Лайтес ключом к постижению своей ученицы. (Я не убежден, осознала ли сама Мэрилин, что сказала фразу, из которой можно было сделать столь далеко идущие выводы. Одержимая идеей прорваться на экран и угнетенная неудачами, она действительно была готова исполнить любоепрофессиональноеуказание.) Ей наверняка почудился в Мэрилин благодатный природный материал (вроде глины), из которого можно слепить все, что угодно. Однако свобода обращения с человеческим «материалом» не обходится безнаказанно ни тем, из кого лепят, ни скульпторам. Прибавьте сюда еще жизнь в одной квартире (акция, впрочем, достаточно невинная – так легче работать), и станет ясно, что Лайтес угодила в ловушку, которую расставила сама себе, причем незаметно для себя. Чувственную ловушку. В этом нет ничего удивительного: непрерывный контакт сильной, энергичной женщины и привлекательной, податливой, прикосновенной девушки, да еще при актерском «взаимном обнажении» (вспомним Бергмана), вполне мог привести к чувственному порыву.
Произошел этот порыв, нет ли – судить об этом можно лишь по вскользь брошенным замечаниям, в том числе самой Мэрилин, да по догадкам биографов. Уже упомянутая мной Лена Пепитоне (в книге своих воспоминаний она часто не цитирует слова Мэрилин, а пересказывает их от себя) пишет, что «Мэрилин относилась к ней [Лайтес] с почтением и ее заигрывания воспринимала просто как часть репетиционного процесса…». Звучит очень правдоподобно, хотя складывается впечатление, что Мэрилин (пусть даже в чужом пересказе) оправдывается. Однако чтобы понять, что речь идет не просто о скандальной близости двух женщин (если, оговорюсь, она действительно была), а об особенностях личности Мэрилин, ее характера, о ее нравственной основе – обо всем том, что впоследствии привело к брентвудской трагедии 5 августа 1962 года, следует, видимо, представить себе реальную Мэрилин, какой она была не на рекламных фотографиях, а в действительности, увиденной женщиной, которую подозревают… Бог знает в чем. Мы уже знаем, какой она увидела Мэрилин впервые в своем офисе; знаем также и то, что, как у всех нервических людей, воспоминания ее рисуют прежде всего ее самое. Это-то и интересно, ибо помимо портрета Мэрилин мы имеем возможность понять, с какими людьми она сближалась начиная с первых же ее голливудских лет, кто воздействовал на ее ум, психику, на манеру поведения, на способ жизни.
Итак, вот как вспоминает Наташа Лайтес о совместной с Мэрилин жизни в своей квартире в 1948 году: «Дважды – в 11 часов дня и в полдень – она обнаженная дефилировала между спальней и ванной комнатой. Купание занимало у нее по меньшей мерс час. Затем все в том же дремотном, полусонном состоянии она скользила на кухню и готовила себе всегда один и тот же завтрак: апельсиновый сок, желе, холодную овсяную кашу с молоком, два яйца. Ни кофе, ни чая. И позднее, став «звездой», имея прямо на студии роскошное бунгало – с костюмерной, спальней, гардеробной и ванной, – Мэрилин так же беспечно слонялась, полностью обнаженная, по всему своему бунгало, среди костюмерш, гримерш, парикмахерш. Казалось, она блаженствовала, сняв с себя одежду, это состояние ее гипнотизировало. Если она вдруг замечала собственное отражение в большом – в рост – зеркале, она садилась перед ним или даже оставалась стоять, слабо шевеля губами, рассеянно полузакрыв глаза, точно кошка, которую чешут, впитывая в себя собственное отражение».
Надо признать, что если Мэрилин вспоминала о своей учительнице всегда очень уважительно, то та взаимностью ей не платила. Отнюдь: вот уже второй отрывок из ее воспоминаний о Мэрилин, и всюду мы видим какую-то поразительно злопамятную пристрастность. Исключая горечь отторгнутого (Страсбергами) и неоцененного (Мэрилин) авторитета, следует отметить острую предвзятость, завистливую мелочность воспоминаний. Для нас, читателей следующих эпох, эти воспоминания важны как свидетельства о живой Мэрилин, пусть и показанной в невыгодном свете. Однако важно и то, как воспринимали ее люди, пользовавшиеся ее особым доверием. Конечно, текст Лайтес не предназначался для печати (и я не знаю, опубликован ли он до сих пор), но даже эти отрывки, процитированные Гайлсом, показывают, как мало значат подчас даже самые близкие, самые доверительные отношения между людьми, встретившимися за профессиональной деятельностью; выясняется, что достаточно любой случайности, и самые добрые отношения («Я дышала за нее», – скажет еще Наташа) пророют в душе бороздку недоброжелательности и зависти. Это особенно печально именно потому, что текст Лайтес не предназначался для публикации, то есть отражал искренние чувства Печально это и потому, что вся жизнь Мэрилин фактически состояла из одной только профессиональной деятельности, ибо существование в Киногороде – уже профессия, а в череде воспоминаний о Мэрилин предубежденность Лайтес отнюдь не исключение.
«Я распустила Наташу, и напрасно, – вспоминала позднее Мэрилин. – Она же не парень. Только чтоб время занять. Больше-то ничего! А она всерьез ревновала меня ко всем – ну ко всем! – мужчинам, с которыми я встречалась. Решила, что я ее жена. Она – великолепная учительница, но есть в ней что-то, все разрушающее. Я боялась ее, и мне пришлось уйти».
Впрочем, разрыв с Наташей Лайтес – дело будущего. Пока Мэрилин продолжает с помощью своей преподавательницы попытки овладеть секретами поведения на экране и на съемочной площадке, научиться отчетливо произносить слова, двигаться и реагировать на чужие реплики и движения; в зависимости от того, с кем она в тот или иной момент связана (и, соответственно, не зная, будет ли эта связь «опасной» или нет), бывшая миссис Дахерти переезжает из одного голливудского особняка в другой, меняя одного жизненного гида на другого; наконец будущая Королева экрана изо всех сил старается, хотя и не очень-то успешно, то через одни двери, то через другие каким-либо образом проникнуть на съемочную площадку, а следовательно – на экран.
Если постараться по этим внешним событиям, как по вешкам, определить постепенное рождение, сотворение Королевы экрана, Богини любви и проч., то придется признать, что из Нормы Джин никогда не получится Мэрилин Монро и она под любым именем до конца своих дней обречена разносить сигареты, удовлетворять очередного патрона, учиться отчетливому произношению и ютиться по чужим углам. Не получится Мэрилин Монро? Но ведь она получилась! Стало быть, внешняя жизнь – лишь покрывало, уберегающее от посторонних глаз жизнь внутреннюю, невидимые, но от этого не становящиеся менее реальными процессы. Совершенствовалось ее духовное «я». У этого «я» не было ни интеллектуального, ни образовательного, ни трудового, ни, наконец, нравственного цензов. Но к чему природе эти цензы?
* * *
Закончились съемки «Хористок», фильм в октябре 1948 года вышел на экраны, Мэрилин, как мы уже знаем, получила похвальный отзыв – первый в ее жизни, но вряд ли все это принесло ей удовлетворение. Ибо за месяц до этого Мэрилин была из «Коламбии» уволена. Опять-таки, повторяю, это не было классическим увольнением, которое хорошо знакомо всем нам: она не писала заявлений «по собственному желанию», на специальной доске никто не вывешивал приказов с совершенно бесполезной ссылкой на трудовое законодательство – с ней просто не продлили опционный контракт. Нетрудно представить ее растерянность, даже отчаяние: от нее отказывалась уже вторая кинокорпорация. В Голливуде, где любят удачливых, Мэрилин рисковала получить репутацию неудачницы. И все пока подтверждало трехлетней давности скептицизм Джима Дахерти относительно ее «звездных» шансов. Однако что же все-таки произошло на сей раз? Почему после, казалось, удачного выступления актрисы студия тем не менее расторгла с ней контракт? Биографы единодушно называют одну причину – столкновение с Гарри Коном. Правда, излагают они этот эпизод из жизни Мэрилин неодинаково и, прямо сказать, пристрастно – кто в пользу Мэрилин, кто в пользу Кона. Поэтому я изложу его так, как его описала сама Мэрилин. Кстати, в отличие от биографов, она ни разу не называет Кона по фамилии, а почти как в оперетте – мистер Икс.
«Дверь в глубине кабинета отворилась, и вошел человек. Я его никогда не встречала, но, кто он, мне было известно. Он возглавлял студию Икс и был столь же велик, как и мистер Шенк и мистер Занук.
– Хелло, мисс Монро, – сказал он и, подойдя ко мне, обнял меня за плечи. – Ну! Пошли ко мне в кабинет, поговорим.
– Не знаю, как быть, – ответила я. – Я жду мистера А.[17]17
Имеется в виду Макс Арнау, глава актерского отдела «Коламбии». – И.Б.
[Закрыть]Он позвонил мне относительно роли.
– Да черт с ним, с мистером А.! – сказал великий человек. – Он поймет, где вы.
Заметив, что я колеблюсь, он добавил:
– Да что с вами такое? Вы что – приняли что-нибудь? Или не в курсе дела, кто здесь хозяин?
Я последовала за ним, и через дверь в глубине мы вошли в кабинет, который был в три раза просторнее кабинета мистера А.
– А ну-ка повернитесь, – сказал великий человек.
Я повернулась, как это делают манекенщицы.
– Выглядите вы что надо, – ухмыльнулся он. – Аппетитная.
– Благодарю вас, – ответила я.
– Присядьте. Я хочу вам кое-что показать.
И пока великий человек рылся в бумагах на своем столе необъятных размеров, я оглядела кабинет, столики, ломящиеся от бронзовых «Оскаров», серебряных кубков и прочих призов, которые он завоевал своими фильмами. Подобных кабинетов я раньше не видела – кабинет, где заседал глава киностудии. Здесь совещались все эти великие «звезды», продюсеры, режиссеры, здесь, за своим столом, похожим на крейсер, принимал решения этот великий человек.
– Все звонки отложить, – сказал великий человек в какую-то коробочку, стоящую на столе. Затем поглядел на меня и осклабился.
– Вот что я хотел вам показать. – Он поднес ко мне большую фотографию. На ней была изображена яхта. – Нравится?
– Очень красивая.
– Считайте, что вы приглашены, – сказал он и начал поглаживать мне шею.
– Спасибо, – ответила я. – Я никогда еще не была на приемах на яхте.
– А кто говорит о приеме? – Великий человек сердито взглянул на меня. – Кроме вас, я не приглашаю никого. Согласны?
– Я была бы очень рада, мистер Икс, на вашей яхте составить компанию вам и вашей жене.
Взгляд великого человека стал яростным:
– Оставьте в покое мою жену! На яхте не будет никого, кроме нас с вами и нескольких наемных матросов. Отправляемся через час, проведем там всю ночь, а к завтрашнему вечеру я должен быть на обеденном приеме, который устраивает моя жена. И только так.
Он замолчал и вновь свирепо воззрился на меня.
– В чем дело? Почему вы там стоите и смотрите на меня так, будто я вас оскорбляю? Я же знаю, кто вы! Вы – девушка Джо Шенка. Он звонил мне, просил оказать ему услугу и дать вам работу. Это вас и оскорбляет?
Я улыбнулась великому человеку:
– Нет, мистер Икс, об оскорблении нет и речи.
– И хорошо!
Он снова заулыбался:
– Мы совершим чудесный круиз, уверяю вас, вы не пожалеете о нем.
Он обнял меня. Я замерла.
– Очень благодарна вам за приглашение, – произнесла я. – Но эту неделю я занята и потому вынуждена отказаться.
Он отдернул от меня руки. Я направилась к двери. Он оставался неподвижным, и я почувствовала, что должна что-нибудь еще сказать. Ведь он – великий человек, и в его руках было мое будущее. Обольщение служащих было для него вполне нормальным поведением. Мне и виду не надо подавать, будто он монстр какой-нибудь или никогда не… На пороге я обернулась. Мистер Икс все еще стоял, свирепо провожая меня взглядом. Я никогда не видела человека в такой злобе и придала своему голосу, сколько могла, беззаботности и дружелюбия.
– Надеюсь, вы пригласите меня в другой раз, и я смогу принять ваше приглашение.
Он яростно выстрелил в меня пальцем:
– Это ваш последний шанс.
Я открыла дверь и вышла из кабинета, где делались «кинозвезды». «Наверное, он следит за мной, – подумала я, – и я не должна подавать виду, что расстроена».
Не знаю, как кого, но меня в этом эпизоде прежде всего привлекает ирония (кстати, куда-то пропадающая при его пересказе биографами) – ею Мэрилин спасается от унижений, о которых вспоминает. Далее, что действительно интересно здесь, так это кинематографичность. Впечатление такое, будто перед нами кусок из сценария. Его литературные и пластические достоинства оказываются гораздо важнее собственно документальной основы. А раз так, то верить ни самой Мэрилин, ни ее биографам я уже не могу. Чисто художественные красоты не для информации. Тут, как и во многих случаях, о которых уже шла речь, версия причин, по которым Гарри Кон не продлил с Мэрилин контракт, не вписывается ни в логику, ни в хронику фактов.
В самом деле, единственный фильм с участием Мэрилин, снятый на «Коламбии», – «Хористки», где она сыграла роль Пэгги Мартин. Других контрактов с «Коламбией» и ее шефом Гарри Коном у Мэрилин не зафиксировано[18]18
Кстати, спустя шесть лет после «Хористок» именно Г. Кон воспрепятствовал тому, чтобы Мэрилин сыграла в фильме Элиа Казана «В порту» роль Эди, подружки Терри Мэлоя, взбунтовавшегося докера в исполнении Марлона Брандо. В фильме эту роль исполняла (и довольно бледно) Ива-Мэри Сэйнт. Конечно, сейчас сожаления по этому поводу могут показаться странными, особенно читателю, незнакомому с фильмом, но все же скажу, что, на мой взгляд, именно образа полуженщины-полуребенка не хватило И.-М. Сэйнт, образа, в который очень органично преображалась Мэрилин, ибо это был ее собственный образ.
[Закрыть]. (Вслед за биографами и я готов отождествить с «мистером Икс» Гарри Кона.) Но это означает, что приведенный диалог может быть связан только со съемками в фильме «Хористки». Отсюда понятен вопрос: имел ли он место до того, как Мэрилин получила роль Пэгги, или после? Третьего, как говорится, не дано. Вопрос не праздный, ибо от ответа на него зависит документальность диалога. Если до (а об этом свидетельствует упоминание «мистером Икс» о звонке Шенка, который, как помним, по одной из версий, звонил непосредственно главе «Коламбии»), то совершенно непонятно, как Мэрилин вообще досталась эта роль, ведь она, если верить диалогу, так и не воспользовалась своим «последним шансом»! Если после, то тогда, во-первых, непонятно, зачем Шенку требовалось звонить «мистеру Икс», ведь цель-то звонка уже достигнута. Во-вторых, не ясно, о каком «последнем шансе» говорил «мистер Икс». Он мог не продлить с Мэрилин контракт (что он и сделал), но предсказать общественный резонанс на экранное выступление Мэрилин (кстати, положительный) он был не в состоянии. Откуда ему знать, последний то был шанс или нет?
Далее, точно в гриффитовской мелодраме «Сломанные побеги», в описании Мэрилин чересчур «художественно» розданы роли: он – грубое чудовище, «монстр», она – невинная красавица. Наверное, это субъективно, но у меня нет доверия к столь бескомпромиссному распределению ролей. В жизни так не бывает. Жизнь – не театр и не кино. Должны быть и какие-то полутени, хотя бы у кого-нибудь из участников событий. Разумеется, Гарри Кон – не подарок. Об этом «великом человеке» с бычьей внешностью по Голливуду ходили легенды. Тонкость, тактичность, обходительность – все это, конечно, не для Кона. «Вдолби-ка этой старой галоше, какой у меня тонкий вкус, мать ее так! Дерьмо собачье!» Этой изысканной фразой Кон поручал своему помощнику убедить одну из писательниц продать ему права на ее пьесу. Что ж, стилистически это вполне сочетается с тем «мистером Икс», каким его описала Мэрилин. Не зря же его называли (за глаза, конечно) и Белым Клыком, и Еврейским Гитлером. Не зря и на его похоронах в 1958 году при большом стечении народа кто-то произнес афоризм, ставший бессмертным: «Все они пришли, дабы убедиться, что он мертв».
Однако и вчерашнюю Норму Джин невинной красавицей уже не назовешь. Придать себе вид беззаботной невинности – да, это она умела, но, повторюсь, быть и казаться – далеко не одно и то же. И если кабанье ухаживание Кона – вещь вполне правдоподобная, то зардевшаяся как маков цвет Мэрилин, право же, внушает сомнения. Я уж не говорю о замечании «Он начал поглаживать мне шею». Зарделась ли в этот момент Мэрилин (как полагает Золотов), или она успокаивала себя тем, что для мистера Икс «обольщение служащих было вполне нормальным поведением»? Однако сразу же приходят на память ее слова, сказанные жене Джона Каррола: «Вы не разведетесь с ним? А то мы бы тогда поженились…» Да и, прямо сказать, не таковы были в то время ее жизненные обстоятельства, чтобы упираться или, говоря словами Кона в изложении Золотова, «корчить из себя девственницу». Полагаю, ближе к истине оказался один из голливудских старожилов: «Конечно, Кон имел ее. Слишком непрочное положение занимала она тогда, да и была чересчур податливой, чтобы упрямиться. Кстати, о Гарри Коне ходило столько ужасных историй…» Звучит это, может быть, грубее, но зато правдоподобнее, нежели пусть и горький, но уж очень «художественный» диалог Мэрилин и «мистера Икс».
Но если все это так, то возникают вопросы. Во-первых, а был ли мальчик? Не вымысел ли все это? Не сродни ли этот «мистер Икс» другому мистеру – Киммелу, тому, кто был не прочь побаловаться с маленькой Нормой Джин? Не много ли пришлось на первые голливудские годы Мэрилин этих самых хватких мистеров с бычьими повадками и психологией вседозволенности и не слились ли они в воспоминаниях Мэрилин в единый образ некоего «мистера Икс»? Не менее естественным мне кажется и другой вопрос: если Кон по своему обыкновению добился своего, почему же он тогда не продлил контракт с Мэрилин? Ответ, по крайней мере частично, надо искать среди бухгалтерских отчетов в финансовом отделе «Коламбии». Даже несмотря на низкую себестоимость, «Хористки», типичный «программер», потерпели в прокате провал. «Фильм оказался неудачным даже по стандартам категории «Б», по словам Золотова. Не помогла и молодая дебютантка, хоть она и запомнилась критикам своим пением, привлечь зрителей в залы не удалось. Ну а в таком случае – зачем она Кону?
Все это показывает, что и аура Мэрилин еще не набрала к тому времени полной своей силы, а только-только набирала ее, ее еще надо было уметь разглядеть, определить, предвидеть, ей еще надо было помочь. Но, как не сложно догадаться, это уже выходило за рамки полномочий и способностей мистеров Икс – шенков, зануков, скурасов, конов и проч. и проч. Для этого нужны были другие люди. И такой человек вскоре появился.
