Текст книги "Никогда не играй в пятнашки"
Автор книги: Игорь Алгранов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Счастливчики, их были единицы, догадывались и вырывались за черту города, ехали, бежали в другие гиперы. Рассказывали, плакали, умоляли поверить в неизбывный ужас происходящего. Но им долго никто не верил, а потом мало кто мог подтвердить их правоту. Захватчики перемещались гораздо быстрее тех немногих несчастных выживших, лишенных привычных способов передвижения и даже возможности сообщить о беде, надвигающейся на человечество. Ир снова вспомнил учёного докладчика и его историческую справку, которую тот привел «так сказать, для создания в сознании смотрящих полноты всей картины нынешнего мира». Он всегда удивлялся той умозрительности, отрешённости учёного люда, с которой те могли рассуждать о чём-либо, вроде бы, напрямую связанном и очень даже влияющем на их жизнь. Правда, этот то ли доцент, то ли профессор не слишком злоупотреблял этим, и лишь иногда у Ирбиса возникало чувство, словно учёный сам не жил в этом загубленном мире, а невозмутимо рассматривал лабораторных крыс, посаженных в банку.
«…Великие умы поначалу винили в таких массовых фобиях сверхурбанизацию с её мировым размахом. Города к 2022 году, когда всё началось, разрослись невероятно. Около четверти поверхности суши, пригодной для жилья требовательного человека двадцать первого столетия, если быть точнее – двадцать семь процентов – занимает эта разновидность формы человеческого общежития. Города сливались, поглощались, реструктуризовались и разрастались вширь, вверх и вглубь. Население медленно, но очень верно и преданно отдалось такому типу социальных отношений. Единицы, едва ли сотни или тысячи, оставались жить в редких деревнях и фермерских хозяйствах. Повсеместно стало распространенным фрахтовое трудоустройство с временным переездом по потребностям работодателей. И с обязательным размещением в родные, уютные, тёплые «муравейники». Где всё есть, всё под рукой, всё продумано и удобно. После Пищевой революции девяностых натуральная еда практически полностью стала уделом очень богатых чудаков и немногочисленных фермеров. Всё или почти всё для удовлетворения гастрономических потребностей смогла предоставить Всемогущая Химическая промышленность после открытия ещё в далеком 1978 году модифицируемой органической клеточной структуры бесконечного цикла деления. Или, по простому, БКС – бесконечной клеточной структуры. Конечно, если быть точным – условно бесконечного цикла, но, согласитесь, возможность получать пищевые волокна с тысячепроцентным приростом по массе и объёму, да к тому же вкупе с великолепными возможностями варьирования и комбинирования этих самых волокон… Это был несомненный прорыв с далеко идущими последствиями для всей человеческой популяции. Здесь также стоит отметить тот факт, который невероятно в своё время обрадовал нефтяные корпорации. БКС идеально, с минимальными затратами и максимальным эффектом синтезируется особым значительно мутировавшим видом грибка Candida divinum из сырой нефти и производных, значительно более трудоёмко и медленно и с малым выходом – из продуктов переработки каменного угля и природного газа. Нейман и Лившиц в девяносто втором получили Нобелевку за культивацию этого грибка, они же назвали его за удивительные свойства «божественным». Конечно, как уже было отмечено, при сильном желании и затратах можно получать БКС из различных видов органики, но нефть, и вообще углеводороды подходят в качестве сырья для производства гораздо лучше. Соответственно, некоторый спад потребления нефтепродуктов из-за снижения спроса на автомобильную продукцию на стыке веков, скомпенсировался значительным увеличением потребления углеводородов для нужд Пищевой промышленности. Что ж, это, пожалуй, гораздо лучше, чем бездарно сжигать её ради простого обогрева или желания перемещаться в пространстве. М-да.
Но продолжим. В виду вышесказанного население, как разумно было предположить, заметно ускорило свой рост, вместо прежних двух до пяти процентов в год. Мегаполисы росли по всей планете как грибы на болоте, с населением от пяти миллионов становились мультиполисами, в обиходе – мультиками, со всеми вытекающими из такого положениями правами и обязанностями. Как вы знаете, каждый мультиполис имеет право на собственную независимую сеть пищевых комбинатов и сеть прямых тоннелей со всеми граничными собратьями. Приставку «гипер» чрезмерно разросшийся город получал после пятидесяти миллионов, иногда раньше, если это был какой-либо значимый центр, вроде Святого Питера с его «скромными» четырьмя десятками. Прямые основные и извилистые дополнительные линии-щупальца городской подземки растягивались на сотни километров, превращаясь в транспортную паутину, в которой можно было легко заблудиться без помощи мощной распределённой системы маршрутизации и управления. Бесконечные кварталы нескончаемых высоток с высоты птичьего полета казались громадными диковинными лесами со слишком однообразными серыми угловатыми исполинскими деревьями-стволами.
Города разрастались так, что поглощали целые страны, границы становились слабой условностью, не смотря на все принимаемые правительствами меры по сохранению суверенности. Европа самоопределилась в десяток величественных гиперполисов с небольшими прослойками и островками-заповедниками природы. Старушка Европа стала объединенной как никогда, ну хотя бы территориально, в могучие населённые узлы западной цивилизации. На Востоке полноводно разлился на многие десятки километров трёхсотмиллионный Пекин. Недалеко от него отстал вечный конкурент Шанхай, с его двумя сотнями миллионов. Ну и, на Юге, безусловный лидер планеты – ультраполис Бомбей. Что же до нашей страны, то, вобрав в себя по разным оценкам, от шестидесяти до восьмидесяти миллионов резидентов, что составило добрую треть населения, разбухшая Москва поглотила не только всю прежнюю свою область, но и лениво поглядывала на соседние. Сейчас уже можно говорить об этом без утайки, но… боюсь, что этот печальный факт привел к колоссальнейшим потерям среди населения уже в первый год войны на территории Объединенной России. Я уж не говорю о Святом Питере, зажатом между двух водных пространств, попытка к бегству из которого явилась весьма нетривиальной задачей в то печальное время катастрофической убыли населения нашего государства.
Здесь нужно отдельно отметить, как важную деталь в осознании рисуемой нами глобальной картины, что все эти открытия и последовавшие за ними изменения в мировой экономической, политической, общественной системах, все эти, не побоюсь удачного сравнения, масштабные сдвиги глубинных пластов общества, приведшие, в частности, к заметному ослаблению военной мощи государств из-за сокращения многолюдных армий в пользу специализированных подразделений, например, по борьбе с частыми демонстрациями или вездесущими террористами, и, как следствие, ставших ненужными огромных парков военной техники, существенно сказались на способности человечества противостоять вражеской экспансии. Хотя кто теперь знает, что для нас было бы лучше…
Не последнюю роль в нынешнем бедственном положении сыграла и неискоренимая психологическая инертность неповоротливого большинства. Людям в таких огромных густонаселённых городах, – уверяли всезнающие психологи-урбанисты, – просто некуда деться от людей. Человеку нужно время от времени побыть одному, поразмыслить о смысле жизни, снизить ритм беспощадной городской суеты. Это важнейшая потребность, коей лишено теперь человечество – увещевали они. Отсюда и всеобщий психоз, бегство от страхов, воплощающихся в неких призрачных монстров.
Когда люди начали о чём-то догадываться, стало, как это часто случалось в истории, довольно поздно. Практически все гипергорода и три четверти мультиполисов были потеряны людьми в первый год войны. По какой-то невероятно счастливой случайности для человечества таинственные захватчики нелогично, – с нашей точки зрения, конечно, – сбавили темпы экспансии, что дало нам возможность немного прийти в себя, отчасти, хоть чему-то научиться… А города… Скоро мы лишимся и последних, едва ли их наберётся более двух десятков по всему миру. Остальные безвозвратно для нас скрыты за пеленой вечных низких туч, погружённые во тьму. Обратно из таких мест никто не возвращался, кроме разве что редких счастливцев, информация от которых крайне скудна. М-да.
Но вернёмся к последовательному развитию событий. Всё же кто-то решался проверить, что за массовое помешательство случается время от времени в том или ином городе, а кто-то безуспешно пытался связаться с близкими и бил тревогу. Обычно связь с ними пропадала сразу и навсегда. Агенты спецслужб, спецназ и даже целые воинские дивизии, отправленные в захваченные непостижимым противником города из ближайших «здоровых» мест, не проливали ни капли света на царящий там полный мрак в кромешной тьме неизвестности. Но благополучно исчезали сами после редких попыток сообщить о странных ночных призрачных тенях.
А теперь перейдём, пожалуй, к главному. К тому времени, как вы знаете, Землю уже охватила подземная транспортная сеть, чудо человеческой мысли двадцатого столетия, детище городской подземки, результат ряда открытий семидесятых, в том числе, сверхбыстрого метода бурения и составов «наносвод» и его модификации «скользящие молекулы» для особо сложных грунтов. О, это было чудо из чудес! Море работы для геологов и строителей, и ужас палеонтологов. Сеть связала все гипергорода и мультиполисы планеты и почти убила гражданскую авиацию, сохранив лишь грузоперевозки и частный флот. Автомобильной промышленности тоже досталось, но она всё же смогла выдержать удар и не исчезнуть, хотя череда нефтяных кризисов десятых годов, когда нефтепродуктов едва хватало на то, чтобы прокормить стремительно растущее население, сильно сократила автопарк планеты. Н-да. Зато впервые в истории наша родина вдруг стала кормилицей всего света, ведь у нас никогда не возникало серьёзных проблем с чёрным золотом.
Но продолжим. Нынешняя подземка – это могучая система, десятилетиями создаваемая международными консорциумами и тщательно отлаженная могучими корпорациями. Когда началось вторжение, работающая как часы, сеть очень быстро вышла из строя. Поезда и андербасы отправлялись в захваченные города и просто не возвращались, подземка стала походить на всепоглощающую чёрную дыру. И вдруг люди осознали, что стало не на чем перемещаться. Автомобилей катастрофически не хватало, отрасль находилась в упадке, с углеводородами в начале войны вследствие разрушения инфраструктуры возникли вполне объяснимые перебои. Спустя несколько месяцев после Арабского кризиса, когда, как считается, были захвачены первые мультиполисы на Ближнем Востоке, топливо пропало, вернее, перестало быть доступным совсем, за исключением каких-то остатков в стратегических запасниках, которые тут же взяли под контроль военные, а кое-где и бандформирования. В условиях топливного голода люди не могли пользоваться и электромобилями – энергетика рушилась буквально на глазах. Где уж тут зарядить емкие аккумуляторы, для которых всё так же была нужна энергия, невозможная без действующей инфраструктуры. Люди дрались из-за доступа к работающей розетке, запитанной от ещё живого надомного аккумулятора или солнечных батарей на крыше.
Но продолжим. Великая Подземка, как её называли некоторые особенно восторженные почитатели человеческого гения, оказалась очень на руку захватчикам. Развитая сеть тоннелей позволила им с немалой скоростью распространять свои призрачные полчища. С опозданием узнав основные повадки рептилий, мы сейчас, конечно, понимаем, что в те, первые, дни добровольно спускаться в подземку могли разве что самые рисковые и безголовые индивидуумы. Что же, всё это явно не способствовало людским возможностям передвигаться по планете. Ещё больше проблему усугубили военные, которые блокировали, где возможно, доступ гражданских к любым подземным коммуникациям. Это мешало смотрящим, долго мешало. Трудно признавать собственную глупость и беспомощность, но это приходится делать, хоть и с огромным опозданием.
Так вот, по поводу военной беспомощности. Современное ядерное воздействие вряд ли является решением в то время, когда города превратились в многоярусные системы, уходящие глубоко вглубь земли. Вряд ли даже самый мощный заряд уничтожит всю подземную инфраструктуру на площади… Да, и к тому же, для чего уничтожать город, площадь которого десятки тысяч квадратных километров? Не взорвать ли уж тогда сразу все города и разрушить всю существующую структуру жизнеобеспечения? Правда, военных это не остановило, вы это знаете. Но после того как ядерные заряды стёрли с лица земли три гипер– и с десяток мультиполисов, создав этим районы выжженных ядерных пустошей, а экспансию это не остановило, люди поняли, что подобные м-м… мероприятия больше похожи на самоубийство.
Стрелковое оружие также оказалось большей частью малоэффективным против самих захватчиков, хотя и довольно успешно применяется в отношении феноморфов. Конечно, если можно назвать успешным уничтожение людей, пусть и «бывших», как считается, ведь никто пока так и не доказал обратного. Но никто, стоит признать, не знает как вылечить, исправить, восстановить тех, кто попал в рабство нашего безжалостного врага. А сами они, как вы тоже не понаслышке знаете, никакого желания вернуться к недевиантному, то есть м-м… нормальному, человеческому поведению не изъявляют.
Зато мы теперь хорошо знаем, что амиттоморфам, легко и молниеносно меняющим форму и относительную проникаемость тела, особенно на необратимой стадии внедрения, пули и микрозаряды причиняют мало вреда. Хорошо оказалось в деле, к сожалению, в большинстве армий снятое с вооружения гладкоствольное оружие, – помповые ружья, магазинные дробовики, с их великолепной останавливающей способностью и множественным поражающим фактором, – а также огнемёты, но очень скоро возникли проблемы с топливом для последних, что понятно из вышеизложенного. Конечно, особо стоит отметить в этом ряду уникальное изобретение российского учёного-физика Алексея Павлова, основанное на принципе Химото – преобразователь Павлова. Это оружие даёт существенное преимущество смотрящим в их неравных схватках с преобладающим по численности врагом. И всё же, хотя всё перечисленное и стало полезным в локальных боях, но мало подходит, чтобы дать серьёзный отпор миллионам амиттоморфов, продвигающихся с невероятной быстротой по людским поселениям.
Итак, что мы имеем в сухом остатке, господа смотрящие, единственная наша надежда и упование? И пусть не морщатся господа военные…
Некогда десятимиллиардное, человечество стоит на грани гибели спустя каких-то три с лишним года после начала таинственной экспансии существ, с которыми не удаётся договориться и о которых мы толком ничего не знаем. Есть мнение, что эти существа – что-то вроде пришельцев из космоса, но фактического подтверждения эта гипотеза не имеет. Одни только голословные рассуждения, построенные на слабо формализованной логике. Нет никаких зафиксированных данных о десанте, хотя это, конечно, не показатель, если вспомнить в этом отношении хотя бы, например, идеи Герберта нашего Уэллса с его марсианами… Да, кхм, и к тому же эта раса «внеземных» существ не выказывает сколько-нибудь значимого уровня своего технологического развития и не выражает никакой заинтересованности в достижениях человеческой науки. Если, конечно, не считать показателем такового развития уникальную способность боевых единиц врага к мгновенной клеточной трансформации. Отсюда возникает ряд логичных вопросов. Например, на чём, собственно, они к нам, так сказать, прибыли? Почему им полюбились городские подземелья? Какова природа непереносимости солнечного света? И многие другие вопросы. Хотя, разумеется, всё это легко объясняется любителями фантастических идей с позиций всё той же псевдонаучной ксенологии. Вплоть до того, что это и в самом деле передовой десант некоей продвинутой цивилизации, целью которого является всего лишь подготовка нашей планеты к прибытию основных м-м… сил. М-да.
Есть также предположение об некоей искусственности происхождения данного рода существ, но все сколько-нибудь заинтересованные стороны в этом вопросе яростно открещиваются от любой, пусть даже только теоретически значимой, вероятности такого варианта возникновения проблемы, тем более с их, этих сторон, участием… Не так ли, господа офицеры? Да-да, да-да.
Но я отвлёкся. Факты и только факты. Итак, что ещё? Большинство населения либо погибло, либо, что более вероятно, необратимо, с полной потерей самоопределения, порабощено таинственными захватчиками. К четвёртому году Войны, 2025 по старой системе, только два способа борьбы с угрозой оказываются сколько-нибудь эффективными, правда только в отношении некоторого сдерживания врага. Первый прост и очевиден, после того как остатки аналитических способностей были всё же задействованы находящимися в состоянии непреходящей паники представителями обороняющейся стороны. Потеряв девяносто восемь процентов населения, оставшиеся начали более или менее активно действовать. А именно – разрушать все имеющиеся под землёй тоннели. Взрывать, затоплять, бетонировать – делать всё, что можно было ещё успеть сделать. Здесь, правда, существует одна проблема, но об этом – позже… И бросить все силы и современные средства геологоразведки для обнаружения новых каналов продвижения врага. Это является довольно сложной задачей, учитывая, что подземная инфраструктура Земли, возникшая за предыдущие полстолетия, стала не просто большой – она поистине колоссальна. Более того, из-за стремительных потерь территории, мы потеряли также не только контроль, но порой даже просто доступ к подробной информации о существующих сетях каналов. Не скрою, мы похожи на маленького мальчика из старинной сказки, затыкающего пальчиком дыру в дамбе. Ему, правда, по легенде, удалось помочь родному городу. А вот наша «дамба» вот-вот рухнет под напором, и вовсе не воды.
К тому же, как следствие геноцида, у людей возникла проблема, которая не заявляла о себе вот уже многие десятилетия – человеческих ресурсов просто стало не хватать для линий обороны. И поэтому все надежды возложены на второй способ – на вас, смотрящих.
Вы можете противостоять, хотя бы отчасти, врывающимся в очередной город неуловимым передовым группам противника или сдерживать их вторжение, пока не будут завалены все известные проходы в город и не будет завершена эвакуация…
А ещё больше мы нуждаемся в каком-то чуде, способном остановить и обратить вспять этот чудовищный рак, поражающий человечество. Н-да.
Но что можно сказать о нынешнем положении вещей?
К октябрю текущего года картина мира по обрывочным сведениям в отсутствие глобальных коммуникаций представляется следующей.
Под контролем врага находится девяносто два процента городских поселений человечества и число это продолжает расти. По неясным пока причинам чужие не захватывают обширные территории вне городов. Но, как вы, надеюсь, понимаете, современная цивилизация не мыслит себя без данной основы социального взаимодействия. И скорее всего, захват остальной жилой территории – лишь вопрос времени.
Всё ещё подвластными людям являются относительно отдалённые от основной массы единичные гиперполисы Южной Африки, малочисленные мультигорода Сибири, единичные – в США, несколько – в северной Канаде и Аляске, а также на юге Аргентины. Ещё пока удивительно чист континент Австралия, куда и начали стекаться основные наземные потоки беженцев. Также из-за естественных препятствий для расширения зоны влияния чужих в виде горных массивов или больших водных пространств по всему миру остаются ещё кусочки цивилизации, сильно разрозненные и практически полностью изолированные. Спонтанные поселения потерявшихся и отчаявшихся беженцев на открытых степных пространствах, пустошах и в лесных районах постепенно откатываются к феодальным отношениям и отрыву от остатков прежней цивилизации…»
Ир посмотрел в окно, на стремительно темнеющее осеннее небо. «Цивилизация», – усмехнулся он. Те, кто ещё стремился жить по столь дорогим сердцу горожанина Земли принципам XXI века, недавно казавшимся такими прогрессивными и незыблемыми, всё лучше понимали, что жить как раньше у них вряд ли когда теперь получится. Тьма накрывала планету вместе с вечно висящей над городами пеленой грязно-серых туч.
* * *
Матёрый бомж Егорыч блаженно возлежал на старой неубиваемой зимней куртке «Чили», которую лет пятнадцать везде таскал с собой. Он расстелил её на широкой трубе в подвале какого-то закрытого института, ромовского НИИ чего-то там «химического», наверняка – по разработке и производству еды. Старик подумал, что надо бы получше обследовать местные хранилища на предмет наличия дополнительного провианта. Труба была ещё тёплой, но постепенно остывала. Егорыч надеялся, что тепла хватит хотя бы до утра.
Если бы пожилого бича спросили, как его звать, он, пожалуй, так бы и ответил затёртым до дыр отчеством, разве что только ещё кличку назвал – Рябой. Имени его теперь почти никто и не знал. Пётр начал бомжевать ещё в середине девяностых, в Святом Питере, тогда ещё Ленинграде. Сначала он потерял работу, сразу после развала Союза, в девяносто пятом. Для таких как Пётр, простой советский конвейерный сборщик секретных приборных панелей для «оборонки», особых вариантов не было. «Вас тут по десять штук за пятак» – сказал ему перед увольнением начальник цеха, молодая крыса с протекцией хозяев. Помыкался в поисках подходящей работы немолодой уже Пётр Егорыч, чуть-чуть не дотянувший до сорока пяти и чересчур затянувший с кризисом опасного возраста, помыкался – и стал жить на пособие. Оказался слишком узким бесперспективным специалистом для стремительно меняющейся действительности. А пособие оказалось слишком «узким», чтобы покрыть собой даже элементарные нужды большой и требовательной семьи.
Почти сразу его бросила давно отдалившаяся нелюбовь-жена, отвернулись подросшие дети, вечно занятые собой и стремительно растущим городом. Оставив бывшей и дочке с сыном шикарную стометровую трешку на Петроградке, он поначалу жил в какой-то вонючей общаге на окраине, с углом метр на два, в одной комнате с ещё двадцатью никчёмными. Потом ему это надоело и он начал вольную жизнь никому ничем не обязанного. Вокруг со скоростью побегов бамбука стали вдруг тянуться ввысь чудные небоскрёбы, а он спускался всё ниже, с последних этажей и неожиданно ставших слишком далёкими и неприступными чердаков и крыш к подвалам и гаражам, но, как ни странно, с каждым ярусом вниз чувствовал себя всё более свободным. Любил Пётр, правда, чистоту тела, с детства привык к душу хотя бы раз в день, а на вольных быстро-супах помыться удавалось нечасто. Еду, впрочем, он получал регулярно, но с водой было гораздо хуже. В девяностых Пётр обитал не только в подвалах, но и в приютах, а тогда там, как, впрочем, и во всём городе, постоянно возникали перебои с водой из-за регулярного падения давления в этих новых «этажках». Это потом уже придумали «капилляры». В начале нулевых стало совсем «весело» по причине взрывного роста количества жителей, потянувшихся в город с окраин, районных городков и деревень. Этот поток без конца приумножался обильными, практически неконтролируемыми реками разношерстных мигрантов из бывшего Союза и не слишком дальнего зарубежья, готовых сутками работать за чудо конца века – «синтетику», сверхдешёвую питательную еду, которой в России (вот они, приятные плоды Пищевой Революции) вдруг стало даже с большим избытком. Но не смотря на такие житейские трудности, Пётр, всё же, старался за собой следить и не опускаться, как многие его собратья по несчастью. В душевых подземных гаражей под выросшими как грибы огромными торговыми центрами, этими «убийцами времени», вода была всегда. Туда, правда, не каждый раз удавалось попасть, охрана часто гоняла, но Пётр пользовался любой возможностью. Ну, а в остальном он не жаловался. Спать и есть – не коридоры месть, – любил напомнить себе старый бич.
А город переживал странные времена, и даже прежнее имя стало для него невыносимым. Однажды, неожиданно тёплой весной, Егорыч с прищуром и усмешкой наблюдал, сидя с приятелем, уличным художником Васей Бровским, на одной из крыш Невского проспекта и греясь в лучах апрельского солнца, как у Казанского драли глотки себе и вот-вот начинали друг другу адепты полярных мнений по самому насущному на данный момент вопросу в жизни. Основных мнений было три, и ни одно не устраивало всех из многотысячной толпы горожан, собравшихся в то воскресное утро на общегородской референдум по смене названия города и затопивших своей людской массой весь проспект и прилегающие улицы и площади. Тогда ещё, до первого Кризиса, многие радовались долгожданной свободе и равенству перед обновленным законом и думали, что это всеобщее равенство и гарантии прав, охраняемые всенародно избранным Верховным правителем, имеют вес в послесоюзном мире. Мир, как потом выяснилось, стоял совсем на другом.
Первоначальное, исконное название – Санкт-Петербург – казалось многим слишком архаичным в свете пережитого в последние годы, второе, – Петроград, – и, тем более, нынешнее, Ленинград, чересчур сквозили почившим строем и были слишком ненавистны и потому большинством отвергались сразу. И вот, спустя несколько часов криков и выступлений через надорванные мегафоны, какой-то старичок с куцей седой бородкой и в смешной кепке с помпоном, каким-то чудом прорвавшись к микрофону на трибуне, то ли в шутку, то ли всерьёз, но довольно громко и решительно произнёс: «Николай Иванович Гордоцкий, профессор кафедры истории ЛГУ. Предлагаю название: Святой Питер…» И неожиданно идея понравилась и была быстро подхвачена и разнесена по рядам. Может быть, все просто устали и хотели домой, а может, и вправду название показалось метким и звучным, но на том и порешили. Даже чрезмерно нервные сторонники старинного имени не стали долго препираться, ревнителей же постылой серой действительности быстро заклеймили и заткнули.
А потом, также неожиданно, все крупные города и тогда ещё многочисленные малые, не ведавшие о своей скорой кончине, следуя примеру Северной столицы, вдруг подхватили, как призыв к новой жизни, идею о смене названия. Говорят, позже остальных, даже в монументальной и непробиваемой Москве прошли нешуточные баталии на этой почве, но быстро были подавлены по чьему-то приказу «сверху», после того как в толпе на Красной площади, прямо напротив мавзолея, кто-то вдруг возьми и выкрикни «долой Верховного!..», и возглас прокатился по рядам. Как обычно, не обошлось без крови, сотен задержанных и набитых до отказа автозаков. Любые митинги запретили на полгода, гайки подзатянули, и стало не до переименования.
Пётр не знал, повлияло ли как-то особенно на его судьбу новое название города. Но город менялся, методично впитывал в себя бесконечные потоки новых жителей, и Петру пришлось меняться вместе с ним. Забавно, но становясь всё более независимым от окружающей действительности, он освоил в процессе выживания в стремительно разрастающихся городских джунглях множество мелких профессий, и из узкого стал почти универсальным специалистом. Пётр научился собирать всё что угодно, а не только свои «печальные-печатные», так он прозвал основы для печатных плат – суть своей прежней работы. Иногда он готов был подносить чемоданы, доставлять частные посылки, чинить всё, что попадалось под руку, освоив ремонтное дело и даже заимел в личном ящичке диковинный заграничный суперремнабор, прихватив его однажды ночью с какого-то разворованного склада. Пётр так и не смог «опуститься» и был готов на любую случайную работу, но при этом оставался ничем никому не обязаным. Такой девиз стал его жизненным путем. Конечно, он любил, когда «что-то звенело в кармане и не нужно было за это пахать на дядю».
В Святом Питере всё началось в ночь с девятнадцатого на двадцатое апреля 2024 года. Краем уха Егорыч слышал слухи, что на Юге и в Европе творится что-то странное и страшное, города будто исчезают в одночасье, но никто до конца в это не верил. Думали, это утка журналюг, падких на сенсации. «Как такое возможно?» – говорили думающие и трезвомыслящие, – «Мы живём на пороге новой эры. Человечество как никогда могущественно и образованно. Мы защищены от всех мыслимых угроз, почти победили стихию, болезни, голод»… Но однажды невозможное случилось.
Старик решил заночевать в ту ночь на вокзале, и потому ему удалось сесть на последний из уходящих поездов подземки, вместе с огромной толпой беженцев, потерявших всякий разум от страха. Поезда уходили с Витебского, на юго-запад, к Пскову, и говорили, что это последние, что линии на Москву уже не работают. Поезд должен был вот-вот тронуться, и Пётр запрыгнул на ступеньку последнего вагона, на которой так и провисел все три часа пути, вцепившись в маленькие, почти декоративные перильца. Внутрь его не пустили, да и некуда было.
До сих пор он вздрагивал, когда вспоминал жуткие события той до безумия страшной ночи.
Пока толпа, желая поскорее уехать, в бестолковой спешке грузилась, а точнее, давилась в поезд, стоявший у открытой платформы наземного вокзала, стало темнеть. Никто ничего и так не понимал, кроме того, что надо бежать, уезжать прочь из этого кошмара, а с наступлением темноты начались сплошные мрак и помешательство.
Откуда-то, Егорычу показалось, что из подземных переходов, во множестве стали появляться стремительные скользкие тени. Их были сначала десятки, потом сотни, а затем и тысячи. Прошло каких-то пять-десять минут, и вот уже на площади за вокзалом в свете прожекторов освещения прямо на асфальте беззвучно корчились в конвульсиях люди, задыхаясь от облепившей их странной розовой слизи. По платформе метались какие-то прозрачные ящерицы, похожие на жуткие привидения, радужно сверкали в лучах света и кидались на тех несчастных, кто в панике толпился на перроне. А ещё твари пытались запрыгнуть в поезд. Но на крышах вагонов лежали ребята с фонариками и дробовиками – бойцы из городского ополчения, так их назвал кто-то из тамбура. Они методично расстреливали платформу и без раздумий палили по этим переливам в воздухе, а также, без всякого сожаления, по поднимающимся с земли оборотням. «Переливы» при точном попадании дроби с диким визгом разрывались на мутные куски и оставляли на асфальте множество грязных лужиц. Пётр увидел, как напротив соседнего вагона свершился ужасный акт превращения человека, крепкого на вид пожилого мужчины, в неизвестно что, это неведомо что, мокрое от слизи, поднялось на ноги и с невнятным бормотанием вдруг зашагало, размахивая руками, по платформе в сторону вокзала. Парень на крыше, ближайший к превращенному, почти в упор выстрелил в него. Мужчина смешно взмахнул руками, упал набок и захрипел. Но даже умирая, он продолжал шевелить ногами, словно идя к намеченной цели. Из окна вагона раздался сдавленный женский крик: «Но это же люди!», на что сосед с подножки, в модном бордовом плаще, процедил в ответ мрачно: «Уже нет».
