Текст книги "Никогда не играй в пятнашки"

Автор книги: Игорь Алгранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Когда из-за перебоев с энергией и потери важных узлов в захваченных городах начала пропадать сеть, стало ясно – со связью будут большие проблемы. И нужно что-то придумывать. А что тут придумаешь? Тридцать лет жили в оллнете, проблем не знали. А теперь… В пределах двух-трёх кэмэ на просторе, одного – городской застройки и пятисот метров подземки задачники наши ещё работали напрямую, «по инлинку», как объяснял Нанд. Что-то про широкополосную, защищенную и неэнергоемкую связь. И вот когда отключились последние серверы, привычная связь с любой точкой планеты, похоже, навсегда осталась в прошлом. И всё – хоть гонцов посылай. Хорошо ещё, на заброшенных базах нашли да научились пользоваться старыми армейскими рациями. Но и те не всегда работали как надо. Иногда удавалось пересылать сообщения через спутники, при наличии генератора и передатчика.

Иными словами, отсутствие нормальной связи отправило нас в ещё более глубокую за… в общем, в тёмную эпоху. Ну, хотя бы вот другие функции доступны.

Надя посмотрела на свой задачник и тоже нажала на значок вызова.

– Подождём ещё, может появится сигнал. Я включу автовызов.

Она деловито пощёлкала по экрану своим маленьким пальчиком. У неё было в этот момент такое умилительно сосредоточенное, серьёзное и красивое лицо, что я весь расплылся в улыбке, как кот, которому чешут за ухом. Как же я счастлив, ребята! Вот бы ещё с планетой разобраться.

– Ладно, подождём, – согласился я и снова стал смотреть на шоссе. Всё-таки надо хоть иногда следить за дорогой, а не только любоваться любимой женой.

Складка всхрапнул, подпрыгнув на очередной кочке – когда мы свернули с шоссе к базе, дорога стала заметно хуже. Я покосился на Егорыча – тот всё так же невозмутимо смотрел в окно, изредка старчески вздыхая.

Из-за редкого лесочка на следующем повороте вдали показался КПП базы и расходящийся во обе стороны от него бесконечно серый бетонный забор. Я постучал по крыше, чтобы ребята готовились. Вот мы почти и дома.

Я снова посмотрел на задачник. Нет, ну этого просто не может быть: здесь почти прямая видимость и – ни одного сигнала! Причём друг друга наши задачники видели отчетливо. Я издалека посигналил клаксоном. Из домика рядом с воротами никто не показался, ржавый красно-белый шлагбаум оставался опущенным. Подъехав почти вплотную, я остановил тачку и, открыв дверь, встал во весь рост на подножке, чтобы оглядеться.

– Не, ну в самом деле раздолбаи! – Волк, кряхтя, водрузился на крышу кабины. – Эй, Витязь! Скупидон! Кто там ещё обычно в периметре… Коряга! Почему не открываете?

Подул зябкий ветерок, и в странной тишине кусок ржавой трубы, преграждавший дорогу, качнулся на основании и противно скрипнул. Из-за забора и будки КПП по-прежнему не слышно было ни звука. Я посмотрел на попутчиков.

– Вообще-то сейчас время обеда, – с сомнением протянул Нанд. – Может…

– Ага, – прервал его Волк. – И посра… извините, леди, в сортир все дружно после этого самого обеда рванули, да? Теперь в бомбоубежище сидят, отрабатывают действия при ядерной угрозе? Ну что за колхоз!

– Что значит «колхоз»? – удивлённо спросил Нанд, взглянув на старшего. Егорыч и Складка, сидевшие сзади, синхронно переглянулись. Егорыч усмехнулся, а Складка как-то ехидно сморщился.

– Эх, молодёжь… – тихонько протянул дед Пётр.

– Коллекторские хозяйства, – стал объяснять Волк. – Были такие в прошлом веке. Собирали разные ненужные вещи у людей, работали при этом грубо и неряшливо. Синоним плохой и грубой работы.

Старики дружно захихикали. Волк озадаченно посмотрел на них, но промолчал. Я спрыгнул на землю и захлопнул дверь.

– Ладно, чего гадать, пойдём проверим, что там да как.

Волк кивнул и взглянул на молодого.

– Давай-ка ты с ними, а мы со старичками пока машину загоним. Ох, дисциплина тут, мать её вольница. А ещё Смотрящие! Ну я Бесу задам…

Нанд посмотрел на его ноги и слегка поймал балду, как говорил мой батя. Или как-то по-другому он там говорил… Память иногда подводит, это всё из-за пятнашек… Я проследил за взглядом молодого и присвистнул.

– Волк, ты на ноге стоишь?! – почти выкрикнул молодой, до которого, наконец, дошло.

Волк посмотрел вслед за ним на свою конечность. От увиденного он и сам слегка обалдел. Видок у него был, конечно, аховый: на повреждённой ноге штанина оторвана по колено, голень перехвачена серым коконом «регена», а сверху – небритая бледная, почти синяя, рожа бандюги с большой дороги, угрюмая и страшная. Но на ногах великан стоял твёрдо и без посторонней помощи, и это очень радовало.

– Ай да старички… Где ты их откопал, Ири?

Я только хмыкнул и пожал плечами. Старики, на пару довольно осклабясь, снова переглянулись. Дед Пётр опустил стекло на дверце и, сощурившись на выглянувшее из-за серого рваного облачка солнце, произнёс:

– И правда, время обедать. Может, в самом деле, и перекусить чего, – он обернулся к приятелю. – А, Фёдор?

– Да уж, давненько я так далеко на авто не ездил, – Складка сладко потянулся, отходя ото сна. – Порядком утомляет и вызывает прямо-таки адский аппетит.

Внезапно наши задачники дружно так пискнули, выходя на связь с новым собратом. Я быстро поднес экран к глазам. Сигнал уже пропал, но задачник запомнил и выдал проекцию, чей это был. Из нашей общей базы номеров, смотрящий, Коля Солин, по прозвищу Соль.

– О, Колян объявился. Уже что-то, – сказал молодой.

Я посмотрел на экран ещё раз и щёлкнул по значку локации.

– Странно.

– Что? – спросил Волк.

– Судя по индикатору сигнал его далеко от базы – километра три.

Нанд пожал плечами.

– Наверное, глюк. Где им ещё быть? Не по грибы же он пошёл.

Он спрыгнул с борта, достал из кузова дробовик и привычным движением закинул его за плечо. Слева, за кустами, на территории виднелась длинная кишка гаража. Я взялся за шершавую трубу шлагбаума, потом обернулся и крикнул старику:

– Егорыч, подгони пока машину к гаражу, может заодно ребята посмотрят.

Тот кивнул, сел за руль и завёл двигатель. Я толкнул шлагбаум вверх, пачкая руки в ржавчине. Труба недовольно заскрипела на всю окрестность и на нас в том числе, поднялась и замерла, став почти вертикально под весом грузила в виде трёх перетянутых тросом кирпичей, потрескавшихся от времени и непогоды. Мы с Надей и Нандом переглянулись и ступили на территорию таинственно безмолвствующей базы.

* * *

Джей Сорс знал, что в прыжке серый опаснее всего. Тогда в нём особенно ярко говорит и им жестоко управляет нутро стремительной подвижной ящерицы, впитавшейся в его тело, проникшей в спинной мозг, подчинившей себе все его нервные узлы. Пятнатели всегда прыгают в атаке, быстро и внезапно, неумолимо и неотвратимо. И принуждают это делать своих обычно медлительных рабов. И есть только два пути – либо прервать этот полет, либо уклониться. Есть, правда, ещё третий – испачкаться в убивающем киселе, если это пятнашка, или сцепиться в смертельной схватке, если это раб. Но сейчас этот способ точно не подходил. Вокруг были ещё враги, и они могли подключиться очень быстро, не смотря на кажущуюся сонную медлительность. К тому же Джею очень не хотелось заново испытывать на себе болезненные последствия третьего способа. Его тело и так было покрыто многочисленными укусами и ранами, едва успевавшими зарастать до появления новых.

Джей выбрал второй путь, так как на первый всё равно не хватало времени. Выждав мучительные доли секунды, в течении которых буйный серяк оторвался от пола и в недолгом полете вытянул в его сторону конечности с растопыренными грязными пальцами, Сорс резко бросил своё тело вниз и кувырком, стараясь не ударить больное плечо снова, перекатился к выходу. Спину прострелила резкая боль – под лопатку попал одинокий старый рваный тапок, который валялся на полу, откатившись, должно быть, от рассыпанной кучи обуви в углу. Быстро встав на ноги, смотрящий решил не дожидаться, пока новые знакомые оценят поворот событий и, больше не медля, кинулся вон из квартиры. Он только услышал краем уха, как прыгун смачно шлёпнулся на линолеум, с глухим стуком ударившись головой обо что-то твёрдое. Сорс выскочил на площадку и понял, что снова влип.

Своим истошным рёвом борец с одеялом достиг важной цели – весь этаж, как оказалось, наводненный серыми, был поднят на ноги. Впрочем, вполне возможно, и весь дом мог быть наполнен ими. Из всех квартир на площадку стали выползать серые. Недовольные ярким дневным светом (Джей мельком взглянул на задачник – было четыре часа пополудни), передние дёрнулись назад, чем создали такую нужную заминку для желавшего поскорее унести ноги Сорса. На секунду он остановился, решая, не кинуться ли вниз по лестнице, но тут же отверг эту идею. Вряд ли эти разбуженные толпы дадут ему теперь спокойно и быстро добраться до земли. К тому же без проблем проскочить сотню этажей… Даже с помощью лебедки это несколько пролетов, и неизвестно ещё, не спит ли там кто воинственный на балконах, с головами зарывшись в тряпки. А у него (Сорс быстро порылся в карманах) не наберётся и пары запасных «отсечек» для лебедки. Тем более, что это был самый крайний метод для Джея – он боялся высоты. После этой страшной квартиры Джей не знал, чего ещё ожидать от врага. Оставался только путь на жутком лифте, который мог в любой момент размазать его вместе с кабиной о своё основание.

В этот момент в сумеречном лестничном проёме замаячили разбуженные серые, двигавшиеся с соседних этажей, и возможность выбора окончательно пропала. Джонатан шагнул в лифт и вдруг услышал близкое сопение. Он резко обернулся и увидел у самого входа в кабину невероятно резвого коренастого чернокожего серого. Сорс едва успел внутренне усмехнуться странно прозвучавшей в мозгу фразе «чёрный серый». Этот тоже был в строительном комбике и вонял гнилью и разрытым грунтом. Он ощерился на смотрящего изломанными зубами и присел для прыжка. Сорс спокойно, но быстро поднял пистолет и чётко разрядил его в грязную голову человекоподобного. Выстрелом того отбросило на несколько метров. Джей не стал дожидаться, пока несостоявшийся прыгун упадет и ему на смену придут другие, и с размаху ударил костяшкой согнутого пальца по утопленной в панель кнопке аварийного спуска. Кабина с шипением захлопнула двери перед носом очередного резвого серого, опередившего толпу однокашников, и с жутким предательским свистом камнем рухнула вниз.

* * *

– Чёртова баба, положила братьев наших! Амэн…

Зигмунд со злостью грохнул грышкой железного мусорного бака и сделал в воздухе круг ладонью.

– Слышь, Патрик, – окликнул его один из стоявших рядом, высокий широкоплечий здоровяк Квазир. – Может лучше их закопать? Я где-то слышал, что раньше так делали… Мусор-то теперь не вывозят.

– Заткнись! – Зигмунд-Патрик сплюнул и прервал вращение рукой. – Закопать… Чем это ты, воин, собираешься копать? Может, стволом своим, неделю тобой нечищеным, чтобы снять, наконец, ржавчину? – Он сверкнул на него горящими глазами, заодно обведя ими стоявших рядом. Те поежились – отчаянные мародёры и бандиты с двухлетним стажем времени последней войны, они побаивались своего на вид не вполне нормального вожака.

– В марке всякого добра… – вяло, без особого уже энтузиазма в голосе пробурчал «воин». Патрик пропустил его замечание мимо ушей.

– Догонять надо фройляйн, уйдет ведь. А, Патрик? – подал голос другой подопечный, длинный и тощий Сван, и с опаской посмотрел на вожака.

– Не уйдет. Вот только тачку починим – и сразу накроем мерзавку. Она-то пёхом в поля на север дёрнула. Куда ей деваться от дороги, одна она там. Да и подранил я козу, кровь её там осталась.

– А если она колеса найдёт?

– Догоним, – Зигмунд, который требовал от своей волчьей паствы называть его «Патрик», выпрямился во весь свой двухметровый рост и тут же согнулся опять, скривившись от жуткой боли в боку. Очень похоже было, что те, сбившие его на пикапе, сломали ему ребро. А то и два.

– Сыновья грома, постигнет кара моя и вас… – злобно прошипел он. Посмотрев на бойцов он вдруг рявкнул. – Ну! Что встали? Рассыпались по улицам, ищем живую тачку и припасы в дорогу. Борода!

– Тут я, – отозвался невысокий плотный мужик с редкой рыжеватой бородкой.

– Что с нашей колесницей огненной?

Тот помялся, перебирая ногами на месте и кося вбок.

– Патрубок надо… радиатора. И автозажимы.

– Ну так ищи! Дуй в марк, может завалялось где. Или снимешь подходящий с какой-нибудь колымаги. Что, я тебя учить должен? До ночи здесь торчать?! Живо!

Группка из пяти человек резво рассеялась в подворотнях. Зигмунд довольно посмотрел на сверкающие пятки молодцов, но потом нахмурился и процедил сквозь зубы сам себе:

– Надо валить из города. Чую, ползёт тьма, вползает смрадная…

И эти, на пикапе, что смахивали на смотрящих вперемежку с разным сбродом, тоже тикали быстро и вовсе не к центру города. Не к добру, – подумал Зигмунд.

Он накинул на плечо лямки двух автоматов, оставшихся от убитых и медленно побрел через узкий, с огромными лужами, двор к просвету между этажками, туда где стоял огромный минивэн чёрного цвета, весь покрытый катышками капель после дождя. Патрик бросил оружие на грязный, чем-то заляпанный пол салона, скинул на одно из сидений плащ, забрался на переднее пассажирское сиденье и со стоном задрал поношенный свитер, когда-то зелёный, а теперь – почти чёрный от времени и грязи. На левом боку его тела стала видна огромная фиолетовая гематома. Зигмунд взял с полочки для напитков небольшую жёлтую пластиковую баночку с мелкими надписями, выдавил на ладонь мазь и стал осторожно втирать её в кожу повреждённого места. В голове его в этот момент проносились различные способы мести негодным людишкам, посмевшим пойти, да ещё так грубо, против него, самого Патрика, Пастыря пустых городов. Того, который в миру, в той, исчезнувшей жизни был Костей Сорокиным, мелким клерком одного из тысяч отделений Московского Сбербанка, и который всю жизнь мечтал стать священником, но непременно высокого сана и с великочисленной паствой.

Да, в последние пару дней ему и его команде явно не везло. Вместо привычных идиотов-обывателей, быстро пускавших слюни и отдававших последнее, они три раза кряду нарвались на «воинствующих бакланчиков», как назвал последних встречных Борода.

В первый из этих трёх раз Зигмунд, правда, пристрелил зарвавшегося бомжару, но тот, прежде чем двинуть коней, невесть откуда взявшимся древним «макаром» успел ранить Квазира, «правую руку» Патрика. В правую же руку и попал, сучий сын. А Квазир у нас отнюдь не левша, вот что обидно. Лучший боец и стрелок, между прочим. Ничего, – подумал Патрик, – впредь будем умнее. Сначала стреляем, потом разбираемся. Вот только раны подлечим и тачку «на колеса» поставим.

Он стиснул от злости зубы, вспомнив предпоследнюю стычку. Третьего дня они в двух кварталах от марка поймали какую-то девку в военной снаряге, и уже было обрадовались неожиданной встрече и двойной удаче – у неё, помимо полного рюкзака, набитого ценными вещами, выяснились весьма приятные на вид формы и очень милая мордашка. Тёлочка, правда, оказалась горной козой и положила двух бойцов! Зигмунд в ярости воткнул кулак в торпедо, и прочный пластик жалобно всхлипнул. А потом эта стерва сделала ноги, раскидав остальных его волков. И ведь они, хоть и туповаты, не зелёные сопляки! Когда позже Зигмунд заглянул в этот рюкзак, брошенный в стычке убежавшей стервой и подобранный его баранами, он сразу понял, что девка эта – непростая. Содержимое походило на набор спеца по выживанию и, одновременно, профессионала-киллера. А ещё там были документики, да такие, что ох и ах. Вот если бы их удалось выгодно загнать куда следует… В общем, зря он со своими придурками обрадовался скорому приятному развлечению со смазливой бабёнкой. Аппетитная кость таки застряла в горле. Но ничего, – зло подумал он, – ещё встретимся и вернём должок. И с теми на пикапе тоже поквитаемся. Времени у него теперь ой как много, и цель вполне ясная. И привычка – никогда никого не прощать.

Закончив процедуру, он убрал ценную баночку в бардачок, взглянул на себя в зеркало заднего вида и задумчиво потёр колкую щетину на красивом мужественном лице. Потом откинулся назад и прикрыл глаза, чтобы хоть немного подремать, пока остолопы выполняют поручения.

* * *

– Эй, ребята! Ау?

Нанд бодро топал по асфальтированному двору, бугристому от упрямых порослей, в сторону скопления зданий бывшей воинской части, а мы с Надей подгребали сзади и всё больше напрягались. Здесь явно что-то не то творилось. Обычно на базах смотрящих всегда кто-нибудь чем-нибудь занят – возится с машинами, чистит оружие, слышны крики, перебранка, гремят посудой в столовой – в общем, кипит жизнь борцов с розовой заразой. Эта база была словно вымершая, ну, будто бы люди только-только все разом взяли и ушли куда-то.

Насколько я смог прикинуть, территория части была довольно большая, но зданий было немного – три больших постройки посередине, за этой странной огромной площадью и ещё одна, в отдалении, – какой-то большой ржавый железный ангар, в окружении облезлых берез, явно какой-то склад. Ангар этот теснился к бесконечному бетонному рельефному забору. Ну и ещё одно здание – длинную тёмную кишку гаража – мы миновали ещё сразу за скворечником КПП. От скворечника к этой площади и постройкам вела длинная широкая аллея с непроходимыми кустами шиповника по краям.

– Тут очень тихо, – задумчиво сказала Надя.

– Ч-чёрт… Собрание у них, что-ли? Скалка! Толик! Охрану-то выставлять надо! – Нанд тихо выругался, когда мы, наконец, миновали бескрайнюю площадь и подошли к трем основным зданиям. Как там её называли раньше вояки – палац? Чёрт его знает, меня в эту проф-армию калачом не заманить было, хотя и пытались, конечно, с моим-то уровнем. Генералу одному как-то его роскошный внедорожник подправил, так он такие золотые горы посулил, если я к нему на хлеба подамся, что хоть прямо бери, с ушей снимай и по карманам распихивай. Не-ет уж, мне и в моём гараже неплохо. Было…

– Это что здесь за постройки? – спросил я молодого.

– А-а… Та, что слева, трехэтажная – казарма, там ночуем и бьём баклуши. Эта, в центре, – он указал на здание в два этажа, из белого потрескавшегося кирпича и с огромными окнами, – что-то типа госпиталя, при желании и наличии доктора даже можно подлечиться. А это, – Нанд посмотрел на красное приземистое одноэтажное здание справа и улыбнулся, – наше любимое место, столовая. – Он уверенно направился к зданию с крупной облупившейся и обвалившейся надписью «СТ…ЛОВ…Я» над входом. – Тут они, наверняка.

Мы с Надей двинулись следом за парнем. Он толкнул ногой ржавую железную дверь.

– Где же им ещё быть? Жрать они горазды, не выкуришь из кухни…

Здесь тоже никого не оказалось, хотя на столах стояли грязные тарелки, кружки, лежали ложки, вилки, ножи, а в углу, у окна выдачи возвышались неубранные кастрюли с остатками еды. Надя подошла к одному из столов, взяла одну из тарелок и осторожно понюхала, поднеся к носу.

– Хм, еда ещё свежая, – пожала она плечами. – Не обветрилась и не воняет. Даже вполне себе вкусно пахнет. Правда, уже холодная.

Нанд заглянул в ближайшую кастрюлю.

– Каша с тушнёй, моя любимая, гречневая. Это же надо, полкастрюли оставили!

Со стороны кухни раздался резкий звон. Там явно упало что-то металлическое, не иначе, какая-то посуда. Мы разом вскинули оружие и замерли. Больше звуков не доносилось.

– Эй! Кто там, выходи! Не смешно! – выкрикнул Нанд и стал осторожно подходить к проёму в стене, сообщающимся с кухней, с надписью над ним на ржавой табличке мелом: «В столовой и бане все равны». Шутники, однако. Нанд заглянул в проём, но никого не увидел. Я двинулся к двери на кухню, показав жестом Наде, чтобы держалась позади меня и чуть в стороне – прикрывала наши спины.

Из кухни упорно не отзывались, что было уж совсем непонятно. Походило на весьма дурную шутку или всеобщее местное помешательство с исходом в неизвестном направлении. Я кивнул Нанду, и мы одновременно ввалились в кухню – он – через окно выдачи жратвы, я – вышибив ногой ветхую картонную дверь.

На кухне никого не оказалось. Между двух огромных грязных газовых плит посреди кухни валялась, покачиваясь на боку, огромная пустая алюминиевая кастрюля. Наверное, кто-то второпях неловко поставил на край и забыл, а она возьми да и шлёпнись. Когда мы пришли, ага. Бывает. В глубине кухни темнел проход в кладовую, дверь была приоткрыта. Куда же так торопились наши ребята, что побросали вкуснятину? И где они все?

– Ну, чт… там… вас? Приём.

От неожиданности я вздрогнул. Нетерпеливый прерывистый голос Волка шёл от запястья. Сигнал был здесь неважный.

– Нигде никого нет, – ответил я, поднеся задачник к губам и опустив «палыч». В столовой и кухне – недавно готовили и кушали. Идём дальше, проверим госпиталь…

– Лазарет, – поправил меня Волк. Тоже ещё, знаток военного дела.

– Ладно, ладно, знаток…

Пока я говорил, Нанд подошёл к тёмному чулану за кухней и потянул приоткрытую дверь на себя. Дверь противно взвизгнула гнилыми петлями.

Этот серый оказался очень быстр. Наверняка, он раньше был спортсменом, каким-нибудь легкоатлетом, пока я в каком-то оцепенении, по инерции, пытался закончить фразу, перенося тягучие слова из мозга на язык, одновременно вскидывая опрометчиво опущенный «палыч» и щёлкая «собачкой» предохранителя, надо же, откуда я помню это оружейное слово, он дико заревел и прыгнул, Господи, как он быстр! Нанд, уходи в сторону…

– …военного де… Нанд! Уходи в сто… – я выстрелил. Нанд охнул и согнулся пополам – серый ударил его головой в живот, мгновенно извернулся и диким рёвом, слышимым наверно по всей базе, своими грязными деревянными пальцами, как когтями, вцепился ему в шею и начал валить на спину, клацать зубами, вспышка разносит открывшуюся дверь в щепки, мимо, нет, это не я стрелял, это Надя, я ещё только жму на спусковой крючок, целясь в проём, потому что там ещё двое, нет, трое грязных серых, Боже, почему они всегда такие грязные…

– …рону!

Нанд падает в обнимку со спринтером. Его дробовик смотрит в потолок и дёргается вниз, оглушая выстрелом, с потолка что-то сыплется кусками. Одновременно взрывается башка ближайшего серого в дверном проёме, чёрт, я забыл передвинуть регулятор на ударный импульс, отпускаю крючок, рукоятка резко потеплела, кидаюсь к Нанду, тот борется с «атлетом», кладовка обляпывается несвежими мозгами, какая вонь! Они что тут, заживо гниют?! Это же люди, что вы с ними делаете, прозрачные сволочи?!

Я в два прыжка подбегаю и со всей силой пинаю в бок прыгуна, вцепившегося в молодого. Тот, к моей радости, отпускает Нанда, слегка подлетев, падает и перегораживает проход из чулана в кухню. Безголовый, двигающийся по инерции вперёд, спотыкается о него и заваливается на нас, из дымящейся шеи его толчками хлещет тёмная, почти чёрная, кровища. Я выхватываю Нанда из-под струи, повисшей в воздухе, и тащу по полу к выходу. Пока мы так продираемся к свету, Надя кидается к наружной двери, хочет прикрыть нас от возможного прорыва снаружи. Ещё она о чём-то быстро, прижав к щеке запястье, говорит по рации Волку. Я слышу только обрывки фраз со своего задачника, в столовой плохой сигнал. Сзади раздается странный всплеск. Не оборачиваясь, догадываюсь – кровища долетает до пола… Выскочив на улицу и оглядевшись, Надя тихонько охает и машет мне…

– Давай! Скорее, их там тьма! Лезут из здания слева! Из лазарета!

Немного придя в себя от её крика, я смотрю на Нанда.

– Идти можешь?

Тот, хрипит, но кивает, говорить он явно не может. Под подбородком у него какое-то кровавое месиво. Я рывком ставлю его на ноги и подталкиваю к выходу. Сзади раздается знакомое мычание. Серые, новые и свежие, вываливаются из кухни в количестве не менее десяти. Как они все уместились в том чулане?

– Ходу!

Мы выскакиваем на площадь, и я на секунду теряюсь. Из соседнего здания, не иначе – того самого чёртова лазарета, со стонами ломятся серые, их много, кошмарно много, не меньше трёх десятков тащатся в нашу сторону по улице и сколько их там ещё внутри? Со стороны КПП раздаются знакомые хлопки, и тут же, с наших запястий звучит голос Волка.

– Ребята, у нас проблемы!

– Что ещё? – спрашиваю я, на бегу поддерживая Нанда. Надя бежит сзади и, что называется, лицом назад.

– Из гаража валят серые и… там, в глубине, пятнашки! Мечутся, так и норовят выскочить. Совсем озверели, день на дворе! Там, не иначе, есть спуск под землю. Н-на!.. Положил первые ряды, но… поднажмите. Деды волнуются. Ну и вонища тут! Нашли кого из ребят?

– Нет. Это какой-то дурдом! Они везде!

– Эх, пэпэшечка, не подведи! Егорыч, смотри в оба!

Мы кое-как, по диагонали, пересекаем этот проклятый бесконечный плац-палац и добираемся до аллеи.

– Ир, справа! – кричит Надя. Я не глядя полосую вбок невидимым лучом. С треском вспыхивает красный от ягод куст шиповника, и из-за него, лопаясь, вываливаются обожжённые трупы двух серых.

– Держимся середины! – я снова подталкиваю Нанда. Внезапно он падает, и мы останавливаемся. Перевернув его, я вижу глубокую рану на шее. Вся рубашка его пропитана кровью. Задачник на его руке что-то озадаченно бурчит и недовольно пищит. Я догадываюсь, что он пытается сделать микроинъекцию.

– Вот гады, порвали парня! Надя, помоги мне!

Мы вдвоём взваливаем Нанда мне на плечи и снова бежим. Ещё сто метров, пока их не стало слишком много. Ну и тяжёлый же ты, молодой!

– Где вы там? Они толпой валят! У меня «палыч» сейчас перегреется! – рявкает мне в руку Волк. – Пулемет бы мне…

Нанд роняет дробовик и совсем отключается. Надя подбирает оружие и закидывает на плечо. Она что-то бормочет себе под нос, но я не слышу, и некогда спросить. Вдруг я отчетливо ощущаю её голос прямо в своей голове: «Только не упади, милый, только не упади…»

Раздаётся сухой и громкий треск выстрела, потом, почти сразу, ещё один. Вот и дедов обрез заговорил.

– А-а! Заразы! Сколько же вас! – это снова Волк. Быстрее! Я уже начинаю задыхаться под двойным весом, взрывается болью коленка, повреждённая в прошлом году в московском рейде, неудачно спрыгнул с платформы на рельсу… Позади слышится хор хриплого дыхания и звуков «ы» и «у». Все, что могут произносить эти бывшие люди… Ещё полста… Я весь в крови, когда успел пораниться? А, это, должно быть, Нандова.

– Держись, парень, – пытаюсь прохрипеть я на бегу. – Надо выжить, а то кто же этих гадов будет спасать… или всю жизнь нам теперь их убивать? А, Нан? Достаётся тебе… ф-фух… в последнее время…

Из-за плотных высоких кустов по краям аллеи в конце этого бесконечного асфальтированного двора показываются «скворечник» и наша машина перед воротами. Зрелище – не для слабых нервами. В кузове стоит, облокотившись на кабину, Волк и тихими хлопками палит почем зря из «палыча» в сторону гаража, двери которого выходят на площадку перед въездом на базу в двадцати метрах от машины. Из этой бездонной «кишки», сложив собой уже огромную дымящуюся кучу, вываливаются серые, словно их выдавливают из огромного тюбика как странную и страшную полуживую зубную пасту. Волку помогает дед Егорыч, периодически давая залпы из своего старинного чуда. Но ему приходится подолгу перезаряжать свой малозарядник. Складка сидит в кузове и подает Егорычу патроны из ящика.

– Егорыч! – кричу я деду. Он, да и все трое, оборачиваются ко мне. – Заводи!

Старик спокойно и уверенно разряжает обрез в двух подобравшихся сбоку серых, затем кидает дымящийся ствол на сиденье и послушно лезет за руль.

И тут я вижу, что слева, из-за здания КПП бегут (да, именно бегут!) ещё восемь серых! И что ребятам не успеть, потому что из гаража, выскочило сразу штук шесть, да ещё в каких-то странных толстых жилетах…

– Волчара, сзади! – пронзительно кричит Надя и рвётся вперёд, обгоняя меня с моей ношей. Я и не знал, что она может так громко кричать. Жаль, что «палыч» не бьет дальше тридцати метров. А они теперь ещё и бегать могут…

Я вспоминаю, где видел эти жилеты: на бойцах спецназа. Много их полегло, а в основном – посерело, согнанных на подавление странного «бунта» населения, тогда, весной, в Москве. Неужто прямо оттуда притопали? И мне не успеть до машины раньше их, а особенно тех, которые заходят с тыла… Надя! Куда же ты… Если брошу Нанда, обратно уже не смогу вернуться, их тут как кроликов на ферме. Дыхания катастрофически не хватает, сердце усиленно ищет между ребер щель пошире, чтобы, наконец, выскочить на свежий октябрьский воздух…

Волчара оборачивается и, ошалев от увиденного, достает из-за пазухи гранату. Грел он её там, что ли? Я дёргаюсь, вспомнив нашу последнюю вылазку, и кричу, срываясь в хрип:

– Волк, не надо! Подожди! Надя, пригнись!

Он смотрит ошалелыми глазами на меня, на мою ношу, на Надю, мне за спину, коротко качает своей головищей, дёргает из гранаты чеку и, прорычав «получи хреновину», со всей силой швыряет «гэшку» в распахнутые створки гаража. Я машинально приседаю, с запозданием понимая, что вставать с моим живым грузом будет ой как непросто. Волк лишь опускается до уровня кабины и резко разворачивается к группе с КПП. Те, упорные, почти достигли внедорожника. Волк целит оружие в двух ближайших и почти что жмет на крючок. Надя с разбега кидается на асфальт и прижимает ладони к ушам.

В этот момент раздаётся оглушительный хлопок. В ушах звенит, я с трудом разлепляю веки. Волной из гаража выбивает несколько десятков тел и ещё живых, громко вопящих серых, валит заодно и «группу захвата», что очень кстати. Лобовое стекло на пикапе лопается, засыпая пригнувшихся дедов осколками. Я завываю от натуги и, скрипя суставами, поднимаю наши с бесчувственным Нандом двести кило. Колено стреляет адской болью. Надя тоже встает с колена и кричит от досады. Её «палыч» лежит позади неё шагах в пяти – обронила при падении. Она скидывает с плеча дробовик…

И здесь я по-новому осознаю значение фразы «стечение обстоятельств». Потому что обстоятельства наши «стеклись» в одну нехорошую, дурно пахнущую кучу. Я всё ещё слишком далеко, метрах в пятидесяти и не могу бросить друга – в затылок хрипят десятки серых, я, не оборачиваясь, слышу их дурное дыхание. Надя обогнала меня метров на тридцать, и её «палыч» лежит между нами. Грязные тупые рабы-оборванцы, числом не меньше восьми уже почти у борта машины, и, вдобавок, оглушённые «спецназовцы», обиженно мыча, начинают подниматься. Надя пытается передернуть цевьё, кричит от досады, и я понимаю, что дробовик заклинило. «Палыч» раненого Волка противно пищит, сообщая о перегреве и разряде. Не меньше сотни выстрелов, значит. А резервные блоки я сунул под сиденье, чтобы случайно не намокли в кузове. Разряженная двустволка Егорыча лежит рядом с ним на сиденье, заваленная битым стеклом. В общем, как говорил мой батя в таких случаях – полная шоколадница. До сих пор не знаю, причём здесь сладости.