Текст книги "Жизнь в потусторонье (СИ)"
Автор книги: Игорь Трухин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
В первые годы потусторонней жизни Леонид удивлялся, огорчался и верил, что со временем это пройдет, но нет, не проходило. Из разговоров со знакомыми он понял, что это общая проблема всех или, во всяком случае, большей части эквов. Оказалось, что совесть – это более серьезная вещь, чем они представляли. Частично, конечно, можно было исправить дело извинениями и примирениями, но многие эквы уже исчезли, а других было трудно найти. Старожилы потусторонья утверждали, что кардинальным решением служило достижение существовавшего в потусторонье Дворца умиротворения. Он находился в настолько труднодоступной горной местности, что далеко не у каждого хватало настойчивости и сил для преодоления всех препятствий, так что около половины попыток заканчивались неудачей.Через несколько лет жизни в потусторонье стремление Леонида к достижнию внутреннего покоя окрепло настолько, что он твердо решил любой ценой попасть во Дворец.
Статусный менталитет.
Кроме участия в конкурсе Леонида занимала работа над одной из теоретических проблем. Ему хотелось разобраться в том, какие идеи наиболее очевидно формировали менталитет того общества, в котором ему суждено было прожить свою жизнь. Речь шла не об идеологических ориентациях типа капитализма или социализма, не о материализме, идеализме или релятивизме и не о религиозной принадлежности. Конечно, идеология, философия и религия существенно влияют на массовый менталитет, но есть итоговое образование, которое наиболее удачно передается понятием «обыденное сознание» и которое в наибольшей степени предопределяет взгляды и поведение людей.
Простому человеку кажется, что его взгляды оправданны и естественны как воздух. На вопрос,в чем заключается его жизненная философия, он, пожалуй, ответит, что нужно честно выполнять свой долг, не подличать, помогать ближним, заботиться о предках и потомках, не зариться на чужое и т. д., т.е. мы столкнемся со всем известными моральными нормами. На самом деле обыденное сознание включает в себя не только эти прописи, но и много других существенных моментов.
Возможно, наиболее определяющими являются представления о способах самоутверждения. Эта человеческая страсть вообще – то обладает дурной славой, поскольку всем известно универсальное требование скромности и чести по заслугам. Гордыня, самодовольство и хвастливость – хорошо известные пороки, и здесь все вроде бы предельно ясно. Но стремление к самоутверждению обладает неуемной энергией. Выражение "основной инстинкт" обычно относят к половой потребности, хотя в действительности такого названия в большей степени заслуживает потребность в самоутверждении, если не считать, конечно, инстинкта самосохранения. Леонид часто задумывался о том, что в обыденном сознании и реальном поведении каждого человека стремление к самоутверждению играет более значительную роль, чем идеологические, религиозные и прочие позиции. Стремятся к власти, жаждут уважения и популярности монархисты и демократы, верующие и атеисты, люди с дипломами и без них. Конфликты в семье и на работе зачастую возникают из – за стычек самолюбий и амбиций.
Леонид попытался охарактеризовать наиболее очевидные исторические разновидности обыденного сознания или того, что называют менталитетом, с точки зрения способов самоутверждения и связанного с ними поведения.
Самым старым и длительным по времени представлялся статусный менталитет. Позиция и престиж человека определяются его социальным статусом, т.е. происхождением, положением в обществе, семье и других группах, уровнем власти, богатства и влияния. Несмотря на несомненную роль индивидуальных качеств, социальный статус в большинстве случаев является решающим фактором жизненного пути человека, его оценки и самооценки. Статусные отношения обусловливают большинство жизненных моментов, таких как манеры поведения, внешний вид, самооценка, притязания, отношение к другим людям. Об этом говорят, например, такие поговорки, как "встречают по одежке", "каждый сверчок знай свой шесток" и т. п. Особенно выразительным все это было в доиндустриальном обществе. Достижение более высокого социального статуса служило жизненной целью большинства людей, а неудачи на этом пути – классической причиной жизненных драм. Под влиянием демократических перемен статусный менталитет постепено смягчался и становился лишь одним из составляющих общественного сознания. В наши дни еще остается заметным влияние возрастного, родительского и служебного статусов.
Консервативный менталитет.
Статусный менталитет сформировал почтение к прошлому как продукту деятельности более опытных и мудрых людей, что отражается, например, в крайне популярной «Легенде золотого века».На его основе возник консервативный менталитет – установка на ценность прошлых представлений и традиций как проверенных и прошедших испытание временем. Будучи общей особенностью общественного сознания, консерватизм все – таки проявляется у людей в различной степени в зависимости от темперамента и воспитания. В первом случае он больше свойственен людям с инертным типом высшей нервной деятельности: флегматикам и меланхоликам – в то время как обладатели подвижного темперамента чаще приветствуют перемены во всех жизненных проявлениях.
С возрастом консерватизм возрастает у всех психологических типов, однако, несмотря на зависимость от индивидуальных особенностей, в историческом плане он выступает очевидным и органичным детищем статусного менталитета. Для эпохи резкого статусного расслоения консерватизм был одним из основных факторов социальной стабильности, так что тяга к новому в сфере мировоззрения и традиций часто считалась легкомыслием или даже дерзостью. Конечно, новаторы и ниспровергатели были во все времена, но им приходилось пробивать свои идеи с большим трудом и риском.
Модернистский менталитет.
Но времена неизбежно менялись, идеи равенства и демократии постепенно подтачивали устои психологии
статусности и консерватизма. После эпохи Просвещения стремление к новшествам все более и более проникало в обыденное сознание и все сферы деятельности. Оно стало мощным ресурсом для более массового удовлетворения потребности в самоутверждении. Ведь если во времена статусности самоутверждались преимущественно "по одежке", то теперь можно было поднимать свой престиж также за счет собственных способностей и творчества, чему особенно способствовало развитие промышленности и науки. Новаторство неуклонно поднималось на шкале ценностей.
Сформировался модернистский менталитет, т.е. признание необходимости и неизбежности постоянного обновления всех сфер человеческого существования: научных представлений, уклада общественной и личной жизни, вкусов и предпочтений. Решающими факторами стали научные открытия, составившие общую парадигму эволюционизма, общественное движение за демократизацию политических режимов, развитие системы образования, технический прогресс, расширивший возможности коммуникации, творчества и внедрения различных новаций.
Модернизм как массовая психология стал чрезвычайно энергичным ментальным образованием. Он особенно органично наполнил сознание молодежи, наложившись на возрастное, всегда присущее ей влечение к переменам. В конце 19 столетия появилось понятие модернизма как направления в литературе и искусстве, ставшее эффектным проявлением общего модернистского менталитета. Это, пожалуй, как ничто другое способствовало распространению психологии модернизма, поскольку ввело его в сферу сначала высокой, а потом и массовой моды.
Поиск, новаторство, творчество, революционность стали общепризнанными ценностями. Консерватизм превратился в синоним отсталости и замшелости и, хотя он оставался во вкусах и индивидуальных предпочтениях многих людей, его стеснялись, скрывали, маскировали под что-либо иное Стремительное развитие науки, техники и особенно средств информации в ХХ веке подняли всяческое новотворчество на вершину популярности. Весь ХХ век был пропитан сиянием модернизма, который слился с понятиями прогресса и лучшего будущего. Отрицательное или осторожное отношение к новшествам ассоциировалось с прошлым. В последней трети века распространилась философия постмодернизма, но он не только не был отрицанием модернизма как новаторства, но в области философии стал самым острым проявлением модернистской страсти к ниспровержению и острым конфликтам старого с новым.
Эпатажный авангардизм.
В каждой ментальности неизбежно развиваются не только умеренные, но и острые, радикальные и экстремальные проявления. Модернизм тем более был по своему содержанию склонен к противостоянию и борьбе, поэтому всяческий экстремизм нашел в нем свое место. В 19 веке он породил негативизм, нигилизм, дендизм, фрондерство, зачатки воинствующего феминизма, индивидуализм, антиклерикализм, революционный терроризм. Характерной особенностью всех этих идеологий и практик было острое и порой доходящее до крайности отрицание оппозиционных убеждений.
Особенно популярными стали идеи, связанные с романтикой борьбы за свободу. Кроме борьбы за государственную независимость, которая была актуальной во все времена, эпоха модернизма включила в понятие свободы социальное равенство и свободу личности, содержавшую в себе в первую очередь свободу убеждений. Именно требование данной свободы породило наиболее острые протестные идеи, высказывания и действия.
Наряду с довольно содержательными концепциями (материализм, демократизм, научный позитивизм) модернизм выдал немало поверхностной продукции. Вообще – то такое явление неизбежно присуще всякому типу ментальности, всякой идеологии.Так, например, аристократизму, который в свое время был моделью наиболее развитой в обществе культуры, сопутствовало высокомерие и антидемократические проявления. Консерватизм, призванный сохранять лучшие образцы жизнедеятельности, известен созданием препятствий на пути полезных перемен. У модернизма с его пафосом самоутверждения за счет новаторства и оригинальности такой побочной продукцией стала избыточная активность в выражении своей неповторимости, свободолюбия и революционности.
Вследствие этого помимо закономерной и действенной волны социального обновления в 19 веке в литературе, живописи и других видах искусства сформировалась модернистская субкультура, главной целью которой стал протест против реальной и вымышленной отсталости и консерватизма. Здесь протестный пафос обладал исключительной и само собой разумеющейся самоценностью. Протест не требовал обоснования и доказательств своей необходимости – он стал сверхценным явлением, что хорошо выражено, например, в лермонтовских строках: "А он, мятежный, ищет бури", в изображении нигилизма в романе Тургенева "Отцы и дети", в "Бесах" Достоевского и т.д.. Протестный энтузиазм не ограничился сферой искусства – он стал энергетическим источником почти всех актов терроризма и революционных выступлений.
Модернизм вызвал к жизни то, что можно назвать эпатажным авангардизмом. Заметным началом стал импрессионизм в живописи французского происхождения. На уровне объснений это была борьба с обывательскими вкусами публики, но на самом деле это была рвущаяся энергия самоутверждения, вызывавшая жажду острых конфликтов. За продолжателями дело не стало. Вскоре последовала целая волна авангардистских течений в искусстве, таких, как символизм, кубизм, абстракционизм, имаженизм, футуризм, сюрреализм и прочие. Все они стремились изумлять, озадачивать, поражать, огорошивать, шокировать, быть как можно более неожиданными и непредсказуемыми. Конечно, осуждение простой дерзости и хулиганства как поведенческой девиантности никуда не делось, но самовыражение в творчестве имело как бы особые права.
В ХХ веке эпатаж стал восприниматься как одно из органичных проявлений революционности, которая в этом веке стала самым влиятельным фактором умонастроений в большинстве стран мира. Сформировалась всеобщая готовность считать всякий протест проявлением борьбы против социальной несправедливости. Он стал как бы по определению справедливым и героическим порывом, и, даже если он заключался в каком – нибудь бессмысленном капризе литератора, скульптора, живописца или музыканта, все охотно спешили верить в глубину протестующей мысли и чувств автора.
Эпатаж стал самым модным проявлением современного стиля жизни. Так, например, в эстрадном пении расцвело то, что раньше воспринималось как явно антиэстетическое, низкостильное и дилетантское.Это хорошо видно на материале истории советской эстрады. Сначала появился голос Руслановой с душком похмелья и хрипловатость Утесова с оттенком приблатненности. Потом последовал мощнейший толчок в виде напористого хрипа Владимира Высоцкого. Его манера вообще – то была, очевидно, пародийным откликом на пение Луи Армстронга, но в советской действительности она была воспринята как "трубный глас" всякого протеста. Была открыта эпоха эстрадных хрипунов и гнусавщиков. Успехом пользовались все варианты отхода голоса от классической манеры, всякое искажение воспринималось как борьба с проклятым тоталитаризмом. Советскими классиками нестандартности стали А.Пугачева и В.Леонтьев. Голос Пугачевой нес в сердца слушателей поэзию пьяной капризности, а Леонтьев преподносил образ самовлюбленного и дерзкого оригинала. Многочисленные вокальные группы неутомимо искали новые средства эпатажа: в названиях ("Поющие трусы"), в одежде, в манере приплясывания и свободолюбивого встряхивания головами. Скандальность любыми путями, (которую для благозвучия называют нестандартностью) – вот высший шик современного комильфо.
Что касается эпатажа в литературе, изобразительном искусстве, хореографии, то он после распада Союза появился в изобилии, следуя проторенными путями Запада. В литературе это сексуальный натурализм и матерщина, в живописи и скульптуре – различные варианты абстракционизма. Со временем этот эпатаж стал привычным и стандартизированным, но по замыслу авторов он продолжает быть вызовом некоему консерватизму.
Не следует ли считать эпатаж невинным капризом моды и безобидной "болезнью левизны" современной массовой культуры, при том, что он со временем становится рядовым стилем, т.е. фактически теряет свою скандальность? Стоит ли видеть в нем какое – либо негативное явление? Ведь в свое время вольность пушкинского стиля традиционалисты того времени также считали дерзостью, сравнивая Пушкина с мужиком, ворвавшимся в дворянское собрание.
Можно, конечно, стать и на такую точку зрения, но наблюдение показывает, что эпатаж в искусстве становится моделью поведения и жизненного стиля множества людей. В этом качестве он превращается в побудитель разнообразных конфликтов. Если же взять в целом, то эпатаж – это избыточный продукт идеи свободы, некая накипь на поверхности данной идеи.
В порядке обобщения можно сказать, что по мере развития демократичности общества и, соответственно, возможностей самоутверждения каждого человека потребность в нем все более возрастает, удовлетворяясь не только за счет конструктивных усилий, но и вызывающей демонстративности в форме эпатажа. Он представляет собой вроде бы побочное и несущественное явление, но на самом деле вносит свою лепту в те препятствия, которые жизнь ставит на пути благополучного человеческого существования. По логике вещей эпатаж должен когда – нибудь исчезнуть под влиянием возрастающей культуры, но не исключено, что он просуществует еще очень долго, постоянно подпитываясь стремлением к самоутверждению новых поколений.
Романтика вульгарности.
Детство Леонида проходило в маленьком зауральском шахтерском городке в бедные послевоенные годы. Семья имела средний по тем временам достаток, но Леониду смутно вспоминалось, как они с матерью и другими женщинами ходили ранней весной по полям на окраине городка в поисках мерзлой картошки, случайно оставшейся с осени. Возможно, это было после голодного 1947 года. Хорошо запомнилось, что по соседству жил мужчина с заметным животиком, что воспринималось как некое чудо, поскольку абсолютно преобладали худощавые люди. Белый хлеб был таким же желанным лакомством, как торт в благополучные времена. В магазинах не было никакой упаковки, люди приходили с газетами и мешочками, и порой непредусмотрительные мужчины брали вермишель или крупы в шапки. Из конфет были доступны лишь дешевые «подушечки», а с шоколадом Леонид познакомился значительно позже. Пределом мечтаний было мороженое, которое накладывали из бачка в картонные стаканчики. Когда пятилетнего Леню как – то спросили, кем он хочет стать, он сказал: «продавцом мороженого».
Родители были интеллигентами и уделяли большое внимание культуре речи.Леонид никогда не слышал от них грубых и вульгарных слов, хотя их отношения не были идеальными.От других людей он, разумеется, слышал все, что угодно, в том числе и нецензурщину.Это не ошеломляло, будучи привычным, а просто попадало в категорию "плохого", однако Леонид часто удивлялся, не понимая, зачем нужны неприятные, грязные выражения. Став постарше, он начал понимать, что брутальность, в принципе, отражает неудовлетворенность людей своими неудачами, их антипатии и агрессивность. В это достаточно убедительное объяснение все – таки не укладывалась то, что сквернословие имеет значительно более широкое распространение, чем реакция на неудачи, оно используется в самых безобидных ситуациях и даже выглядит шиком. Было ясно, что оно часто играет роль определенного способа самоутверждения.
Кроме того брутальность, вошедшая в лексикон как некая постоянная составляющая, наблюдающаяся у значительной части восточнославянского населения, повидимому играет роль проклятия, посылаемого всему негативному в жизни. Это относится, например, к распространенной привычке постоянно употреблять слово "б..." даже в самых спокойных и беспроблемных разговорах. Видимо, человек использует это как некую атаку на все, что портит ему жизнь.
Но откровенное сквернословие являлась только частью того конфликтного стиля общения, который был типичным для советского и постсоветского мира. Кроме прямой брутальности существовала богатая техника всяческих высмеиваний, передразниваний, поддевок, скабрезных шуток. Часто они строились на материале брутальных, в том числе и нецензурных выражений или как – либо обыгрывали их, другие были просто грубыми или агрессивными по содержанию. Это была самая популярная область ежедневного массового остроумия.
В первых рядах данной практики шел диалог в стиле
перебранки, предполагающий острые, обрезающие ответы на различные затрудняющие просьбы, предложения и поручения. Это был как бы стиль уверенного в себе и знающего жизнь человека, а не размазни и тугодума, это был некий стилевой блеск
– Ты мог бы сейчас сходить в магазин?
– Как же, спешу и падаю.
– Одолжи мне пожалуйста пять рублей.
– А хуже тебе не будет?
– Ты мог бы из зарплаты выделить деньги на новый телевизор?
– Держи карман шире.
Диалоги в данном стиле были обычными или даже преобладающими во многих семьях, они не считались скандальными, но фактически поддерживали постояннй градус агрессивности, приучая к такому стилю и подрастающее поколение. К этому же жанру относились стереотипные или рифмованные грубоватые ответы на некоторые часто повторяющиеся выражения.
– Я думал...
– Индюк думал, да в суп попал.
– Если бы у меня было...
– Если бы да кабы, то во рту выросли бы грибы.
Более острой и агрессивной разновидностью данного жанра были шутки – ловушки, в которых довольно часто употреблялись нецензурные выражения.
– Ты в деревне жил?
– Жил.
– Я на тебя х... положил.
Леонид называл все это коммунальной субкультурой, поскольку она наиболее типично и ярко проявлялась в коммунальных квартирах, в которых жила преобладающая часть городского населения с двадцатых и до семидесятых годов ХХ века. Там были постоянные ссоры жильцов из-за платы за электроэнергию, из – за пользования газовыми плитами на общей кухне и некоторых других спорных моментов. Коммунальные квартиры были всеобщей школой реального и, как молчаливо предполагалось, жизненно необходимого стиля общения в этом суровом мире. Там отрабатывалось популярное искусство скандальности.Тренированные коммунальные бойцы умели выкрикнуть что – нибудь обидное и скрыться, прежде чем противник успевал ответить.
Этой стихии конфликтности целенаправленное воздействие общества противопоставляло ту культуру, которая внедрялась системой всеобщего образования, художественной литературой и наставлениями школьных педагогов. Последние безусловно, были целесообразными и достаточно результативными, но дело в том, что манеры самих педагогов также зачастую обучали скандальному поведению. Многие педагоги сами воспитывались в коммунальной среде и помимо своей воли демонстрировали ученикам классические коммунальные стереотипы. Их педагогическая техника представляла собой продолжение "коммунальной техники" в смягченном варианте, то есть это была та самая коммунальная субкультура. Учителя демонстрировали такие стереотипы, как негативные обобщения ("вечно ты забываешь..."), обидные преувеличения ("у тебя в голове одни глупости"), иронию, передразнивание и иные элементы скандального общения. Культура вечной борьбы, унаследованная от тысячелетнего опыта наших предков, не сдавалась.
Тем не менее, в целом, в советские годы несомненно продолжалось успешное воздействие гуманистической культуры. Среднее образование, литература, радио и телевидение делали свое дело. Постепенно исчезала знаменитая трамвайная склочность ("А еще шляпу надел!"), и приблизительно к 1980 – ым годам она была преодолена одновременно с исчезновением коммунальных квартир. Речь людей стала более грамотной и литературной, скандальность также выглядела менее прямолинейной.
Однако нецензурщина не отступала. Как это не парадоксально, из привычной мещанской вульгарности она перешла в категорию романтики, которая заключалась в создании образа человека с чертами мужественности и даже суровости ("крутизны"), а также оппозиционности всякой покорности и слабости. Хотя интеллигентность успешно завоевывала массовое сознание, она вполне сочеталась с очарованием решительности и грубоватости – качествами, которые триумфально воплотились в популярности слова "мужик", заменившего "мужчину" в конце 20 – начале 21 века. Нецензурщиной как бы кокетничали, причем не только мужчины. У женщин как раз наступил расцвет воинствущего феминизма, и всяческая брутальность пришлась очень кстати.Западное искусство, которое с жадностью воспринимали советские люди, также подбрасывало материал для создание "мужика" с помощью образов лихих суперменов.
Произошло в своем роде эпохальное явление советской и постсоветской культуры, достойно продолжившее своей нелепостью тот взрыв эпатажности, который проявился в первой трети ХХ века в творчестве русских авангардистов вроде Хлебникова, Бурлюка, Крученых, Белого, Маяковского и прочих.
Постсталинские борцы с советской партийной тенденциозностью, в частности те, кто принял участие в выпуске рукописного сборника "Метрополь", дали мощный залп по советской идеологической и культурной затхлости, причем триумфальной и победной начинкой их снарядов оказалась матерщина. Был создан недосягаемый уровень безграничной свободы. Куда там Солженицыну и Шаламову с их разоблачениями. Это была заявка на сокрушительное превосходство над всей той бесцветной литературой, которая как "глупый пингвин" прятала свое жирное тело, состоящее из безматерщинной лексики.
Получился весьма любопытный исторический сюжет. Начиная с эпохи Просвещения, европейская цивилизация наиболее очевидно была проникнута идеей свободы. Поколения борцов отвоевывали свободу за свободой, отправляя на свалку прежние препятствия вроде цензуры, тенденциозности, неуклюжей пропаганды, давления церкви и государственной власти.В своем победном шествии идея свободы дошла до свободы личности, и эту сложную задачу литераторы – авангардисты решили гениально просто, доведя свободу личности до свободы матерщины. В.Аксенов, В.Ерофеев, Э.Лимонов и многие другие славно потрудились на этой ниве. Они по – видимому открыли невыразимое наслаждение чувствовать себя выше заскорузлых литературных мещан и быть буревестниками истинной свободы.Что может быть привлекательнее этого?
После распада Союза нецензурщина уже закономерно и неизбежно приобрела ореол орудия борьбы против советского тоталитаризма, который якобы средствами культурного воспитания формировал психологию послушных винтиков в механизме авторитарной общественной системы. Мат стал чем – то вроде символа свободолюбия, и теперь редко кто решался выражать свой протест. Сформировался целый пласт постсоветской культуры, который, очевидно, даже претендует на свое место в ряду ведущих литературных направлений. Возможно, будущие литературоведы представят такую схему: классицизм – сентиментализм – романтизм – критический реализм – социалистический реализм – романтизм вульгарности (правда, название подберут более претенциозное).Какая вдохновенная линия духовного прогресса!
А что же нецензурщина в реальности принесла на своих эпатажных крыльях? Может быть, победу над конформизмом или, возможно, она увеличила творческий потенциал человечества? Нет. Степень внушаемости и творческих способностей всегда зависит от индивидуальных психологических особенностей. Романтизм вульгарности действительно подарил одну из свобод – свободу дешевого самоутверждения, так что, возможно, эпоху вульгарного романтизма со временем назовут эпохой дешевки.
Основной порок.
Духовная жизнь в потусторнье кипела. Оно и понятно: для удовлетворения витальных потребностей было достаточно воображения, поэтому оставалось много энергии.
Интересным явлением было то, что многие эквы сохраняли свои земные привычки и интересы, которые здесь, казалось бы, не имели особого значения. Некоторые из них были милыми и трогательными, например, увлечения и ухаживание, при том, что полового влечения не было.Говорили комплименты, дарили цветы, ходили в гости, совершали прогулки, и это наполняло потустороннюю жизнь каким – то смыслом. Занимались всяческим творчеством, объединяясь по интересам.
Люди, в земной жизни обижавшие и обиженные,старались помириться, простить и получить прощение.
Однако были и менее симпатичные земные пристрастия, что, в частности, относилось ко всяческой конспирологии.Многие верили в то. что здесь также есть заговоры и тайные организации, есть некая тайная полиция, есть слежка и наказания.Ходили легенды о деятельности знаменитых земных сатрапов вроде Гитлера и Сталина, тем более что эти эквы вели уединенный и закрытый образ жизни. Хотя не было ни одного подтверждения этих подозрений, они продолжали существовать.
Одной из осуждаемых, но, увы, весьма распространенных шалостей, было стращание свежих, т.е. только что прибывших с земли эквов.Почти все они с ужасом и дрожью ожидали строгого суда и страшного наказания. Комиссия по встрече новичков, в которой по очереди работали обычные эквы, принимала их крайне доброжелательно и быстро рассеивала страхи, но всегда находились шутники, которые надевали костюмы чертей, и чуть не до обмороков доводили бедных новичков своим видом.Как ни старались члены комиссии не допустить контакта, изобретательным шутникам это часто удавалось.Вообще – то к новичкам проявлялся большой интерес, поскольку они приносили свежие новости о земной жизни, что было единственным источником внешней информации. Журналистам сразу приходилось включаться в работу и интерпретировать новые события, историки дополняли свои схемы.
Была в потусторонье и своя стратегическая научная программа, заключающаяся в разработке средств передачи информации на землю с тем, чтобы помочь землянам избегать трагических ошибок. Казалось очень естественным делиться опытом с живыми, что придавало бы потусторонью большой смысл. Однако все это было непросто.Над программой работали две организации: одна обеспечивала техническую сторону, другая готовила содержание рекомендаций. Пока что техническая часть была далека от решения.
Леонид был приглашен в содержательную группу. Здесь, естественно, тоже было много спорных вопросов, касавшихся оценки земных событий. Все признавали общую тенденцию технического и гуманитарного прогресса, сходились в оценках выдающихся достижений и крупных ошибок, но много было и спорного. Когда в прошлом человечество боролось против завоевателей, грубого экономического неравенства и вопиющей бедности, критерии справедливости были очевидными и понятными. Но когда причинами конфликтов выступало религиозное и национальное самолюбие или цивилизационные амбиции, то оценка событий вызывала затруднения.
В потусторонье часто обсуждался вопрос, что следует считать наиболее вредоносным моральным пороком как наибольшей причиной неприятностей землян. Конечно, сразу приходит на ум жестокость и несправедливость, с чем трудно поспорить. Однако по мере разбирательства напрашивается вывод, что за жестокостью и несправедливостью как правило стоит нечестность. Сами по себе жестокость и несправедливость обычно осуждаются землянами и нечасто становятся непосредственными побуждениями, поскольку все люди, в принципе, настроены на положительный образ действий. Человек крайне редко решается на что – либо такое, что он вынужден недвусмысленно признать жестокостью или несправедливостью, а, если приходится совершать такие поступки, то это в результате того, что применяется психологическая защита, т.е. люди лгут окружающим и себе, обеспечивая самооправдание.
Именно ложь в форме прямой дезинформации, искажения, умолчивания и полуправды является технологической предпосылкой проявления всего того, что люди искренне осуждают на уровне своих принципиальных ценностей, например, жадности, нечуткости, черствости, предвзятости, эгоизма, недоброжелательства, зависти и т. д. Под влиянием привычной и почти автоматической техники самообмана все эти пороки превращаются в сознании в куда более невинные чувства, мотивы и поступки.
Возникает вопрос: каким же образом существует вся эта техника обмана и самообмана, если сама по себе ложь постоянно подвергается критике наряду с другими осознаваемыми пороками.Вот здесь – то и зарыта большая собака характера человеческой ментальности.
Дело в том, что ложь многофункциональна. Если бы она использовалась людьми только для маскировки и оправдания явно неблаговидных поступков, то была бы очевидным врагом человеческой культуры и с ней все было бы ясно.Однако часто лгут с вполне невинными намерениями, например, для того, чтобы скрыть смущение или немного приукрасить свой образ. В других случаях лгут, чтобы поддержать тяжело больного человека, подбодрить кого – либо в трудной ситуации, повысить чью – либо уверенность в себе, и в этих случаях, как получается, ложь играет даже благородную роль. Важность той лжи, которая составляет содержание вежливости, деликатности и тактичности, вообще невозможно переоценить, поскольку именно эти качества вытащили человечество из мира животной жестокости и первобытной грубости. Таким образом ложь часто не воспринимается как очевидный порок, что и позволяет ей обходить все преграды.
