Текст книги "Жизнь в потусторонье (СИ)"
Автор книги: Игорь Трухин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Те требования обеспечения свободы личности, которые постоянно звучали в последние столетия,на самом деле в большей или меньшей степени выполнены в современном обществе с помощью обеспечения прав человека на свободу слова и совести, избирательного права, гендерного равноправия и т. п. Необходимость гуманизации семейного и школьного воспитания, развития способностей детей также признается всеми современными государствами.
Если же говорить о коллективизме как психологическом климате в группе, то он ценился и будет цениться во все времена. Это идеал, к которому стремятся на любом производстве, включая и частные фирмы, в любом учебном или армейском коллективе, это идеал и для семейных отношений. Ведь в истинном коллективе существует забота обо всех его членах, там нет слабых и третируемых, там комфортно всем. Сами авторы антиколлективистских сочинений также предпочитают работать в подобных объединениях, а не там, где господствуют зависть и недоброжелательство. Представление о коллективе как о сборище безгласных человеческих существ, объединенных жесткой дисциплиной, основанной на страхе тех или иных наказаний, это плод поверхностного или стереотипного мышления. В современной психологии такие группы не называют коллективами.
Разговор длился довольно долго и, как и следовало ожидать, не закончился каким – либо согласием. Приятным моментом стало только то, что философы бердяевской группы были довольны возрастанием внимания к их работам после распада Союза.
О философской манерности.
Возвратившись из путешествия в прошлое, Леонид продолжал с интересом знакомиться с выступлениями участников конкурса нелепых идей.
Одно из них было вполне созвучно с его собственными мыслями. Речь шла об извечной философской традиции использования искусственно усложненного языка, чего-то вроде профессионального жаргона. Этот язык претендует на особую глубину и смысловое богатство своих понятий, доступных только тем, кто освоил философский понятийный аппарат.
Это освоение становится главным достижением тех, кто посвящает себя занятию философией, во многих случаях вполне достаточным для репутации профессионально компетентных спрециалистов. В течение веков философы сумели убедить остальную часть человечества, что использование философской лексики является показателем особой глубины проникновения в сущность явлений окружающего мира.Такие понятия как метафизика, онтология, гносеология, бытие, трансцендентность, трансцедентальность и т. д. якобы позволяют им видеть важнейшие закономерности и, следовательно, обеспечивают им приоритет в истинном понимании реальности. Остальная публика, прикасающаяся к философским понятиям, например, студенты, журналисты и вообще все стремящиеся быть осведомленными, стараются хотя бы знать основную терминологию и не дерзают поставить под сомнение необходимость употребления нарочито усложненных и часто неопределенных и многозначных понятий.
Эта потребность окружать себя таинственностью
малопонятной терминологии вполне проявилась еще у античных философов, породив как бы непременный атрибут представителей научного сообщества. Каждое последующее поколение занималось наращиванием и усложнением философской лексики, что во многих случаях являлось единственным результатом их научной деятельности. Условность и малодоступность для широкой публики философского понятийного аппарата всегда служила традиционным и надежным ореолом и как бы неоспоримым свидетельством мудрости философских знаний. Достигался этот эффект благодаря использованию древнегреческой и латинской терминологии и в еще большей степени – метафорических выражений. Предполагается, что обилие метафор и тем более парадоксов является несомненным показателем глубины мышления.
Можно назвать два основных "священных принципа" философского наукообразия. Один из них – избегание простых, понятных и широкоупотребительных понятий и положений. Какая же это философия, если все по – житейски понятно! Она должна озадачивать, огорошивать и тем внушать почтение каждым своим словом. Так, вместо "обосновывать" уважающий себя современный автор скажет "фундировать", вместо "выражать", "высказывать", "аргументировать" – "артикулировать", вместо "основной принцип" или "принципиальное положение" – "парадигмальная презумпция". В философии простота хуже воровства.
Другой "священный принцип" заключается в категорическом отказе от конкретных примеров проявления в реальности определенных философских положений и закономерностей. Здесь действует какое – то испокон веков существующее научное высокомерие, подтекстом которого является само собой разумеющееся для философов правило не опускаться до разъяснения своих теоретических положений какими – либо конкретными примерами. Такую практику философы, очевидно, считают для себя несмываемым позором. По их мнению, выдвигаемые ими общие положения настолько глубоки и плодотворны, что найти их жизненное подтверждение может каждый нормально развитый человек. Принципы, парадигмы – это мудрость, а мыслить на уровне примеров – удел профанов.
Вообще – то именно подтверждение жизненной практикой должно было бы быть доказательством правомерности тех или иных философских положений, но на этот "примитивизм" философы смотрят с презрением. В современной (постнеклассической) философии с ее царственным релятивизмом вообще не признается критерий истинности, и даже употребление этого термина клеймит авторов как безнадежно застрявших в позавчерашнем дне. А уж отстать от моды – страшнее этого трудно что – либо придумать! Всепобеждающий плюрализм требует от философов принципиально отрешиться от всяких сомнений в праве высказывать абсолютно любые положения.
Посмодернисты ввели принцип "нонсенса", согласно которому чем более нелепой кажется высказываемая мысль, тем больший потенциал креативности она содержит. Теперь доказательство истины заменено состязанием в парадоксальности. Постнеклассическая философия – это не анализ и синтез, это не поле оперирования логическим мышлением – это "игра", якобы предполагающая несравнимо более плодотворный метод, чем – какая либо иная рефлексия. Она дает возможность выдвигать самые различные независимо от степени их вероятности модели и объяснительные конструкции, и в этом якобы ее великий потенциал.На самом деле полет фантазии с выходом за границу безусловно возможного всегда был особенностью творческого мышления, так что введение термина "игра", очевидно, мало что прибавило кроме экстравагантного образа.
Но один инструмент прежней философии остался незыблемым и для "игры" – постоянное усложнение профессионального философского языка. Не делать этого – значит лишать коллег по профессии куска хлеба, а уж это – нарушение цехового этического кодекса. Как раз употребление сложных и парадоксальных метафор как нельзя более соответствует дискурсу "игры".
Здесь уместно поставить вопрос: а что вообще -то дает профессиональная философия (в прежнем разумении – метафизика) массовому сознанию или, может быть, следует смириться с ее амплуа искусства для искусства? Занимаются же некоторые люди редкими хобби, интересующими крайне узкий круг любителей.
Философия родилась в ответ на человеческую потребность в системности представлений,т.е.в том, чтобы иметь более или менее общую картину всего существующего, и в этом качестве она всегда интересовала достаточно образованных и пытливых людей. В наше время возросшего уровня образования спрос на убедительное раскрытие общих закономерностей становится еще более значительным.
Очень многие люди: инженеры, экономисты,врачи, педагоги и т.д. – с удовольствием познакомились бы с хорошо обоснованными, убедительными объяснениями онтологических, гносеологических и прочих философских проблем, но в публикациях они натыкаются на непроходимый барьер философского наукообразия и манерности. Им приходится довольствоваться представлениями, полученными в процессе вузовского обучения, но преподаватели зачастую также заражены академическим высокомерием либо и сами не способны связать высокоумные теории с действительностью. Раньше они еще умели убедительно раскрывать основные законы материалистической философии, но уж доказать на конкретных примерах постмодернистское положение о том, что закономерность равнозначна случайности, действительно, мягко говоря, очень непросто. Остается только со свободолюбивым пафосом говорить о примитивизме механистического объяснения мира, о величии синергетической модели развития, наповал сражать наивного слушателя положением об отсутствии референтности между означаемым и означающим и о том, что всякое высказывание является симулякром.
Практическим результатом влияния на общественное сознание философской манерности и нонсенса, очевидно, выступает создающееся у рядового читателя смутное впечатление, что в мире общих мировоззренческих положений господствует допустимость субъективизма и обслуживающей его лжи. Если говорить проще и ближе к практике, академическая и особенно постнеклассическая философия больше всего учит простого человека своей стилевой манерностью тому, что лгать вполне допустимо.
Семейная теория Олега.
Товарищем Леонида по путешествиям был его старый приятель в земной жизни Олег. Он был также гуманитарием и весьма обычным человеком. По роду своих занятий Олег писал научные работы, которые не были выдающимися, но кое – что, по мнению Леонида, заслуживало внимания, в том числе его статьи о психологии семейных отношений. Они были интересны хотя бы тем, что опирались на опыт его сорокалетней благополучной семейной жизни. Это немалого стоило, поскольку нередко авторы высоких истин сами не являются примером их воплощения.
Мать Олега умерла рано, и годы его отрочества и ранней юности прошли в новой семье отца. Жили в квартире мачехи. Она относилась к Олегу вполне нормально, но была классической коммунальной склочницей, что отравляло отцу существование. Пять лет жизни в этой семье привели Олега к твердому решению, во – первых, в будущем любыми средствами избегать женской скандальности, и, во – вторых, никогда не жить в приймах. Вторую заповедь он в дальнейшем соблюл абсолютно, а вот с первой все оказалось сложнее, хотя, в целом, терпимо.
В годы молодости Олега в средствах массовой информации нередко обсуждался вопрос о влиянии мотивов брака на его успешность. Казалось само собой разумеющимся, что таким мотивом у партнеров должна быть взаимная любовь, поскольку все иное воспринималось как тот или иной вид корыстного расчета или нечто приземленное и обывательское. Это был стереотип, сформировавшийся еще в первые годы советской власти на волне отрицания "старого мира". Олег стал одним из авторов, считавших, что кроме взаимной любви и сугубо корыстного расчета в случаях любви только с одной стороны у другого партнера может быть расчет на хорошего человека и на постепенное развитие влечения к любящему партнеру. Социологические исследования подтверждали, что по степени удовлетворенности браком такие семьи не уступают тем, которые основаны на взаимной любви.
Собственный брак Олега как раз не был классическим хэппи энд страстной взаимной любви.Это была довольно обычная житейская история увлечения, у которой были все шансы закончиться ничем, однако девушка забеременела. Поскольку более серьезных конкурентов у этого увлечения не было, а девушка казалась достаточно подходящей по характеру, внешним качествам и отношением к нему, Олег сделал ей предложение. Он не сомневался,что с ее стороны также нет роковой любви, но искать идеального случая, видимо, уже не было смысла.
Главным условием семейного благополучия считался достаточный уровень психологической совместимости супругов, о чем много писали во второй половине ХХ века. Олегу казалось,что у них существует если не полная, то достаточно значительная совместимость, особенно проявлявшаяся в увлечении художественной литературой. Как стало ясно в дальнейшем, моментов несовместимости было немало, но вначале они не выявлялись из-за взаимного стремления к согласию.
На основе своих размышлений о закономерностях семейной жизни Олег пришел к ряду выводов, которыми он руководствовался в своей семье и которые позже изложил в своих статьях. Он считал, что психологически грамотное поведение в семье приносит больше пользы, чем даже взаимная страсть молодоженов. Любовь, конечно, прекрасная основа брака, но со временем она неизбежно ослабевает сама по себе и в еще большей степени под влиянием неправильных поступков и высказываний.
Во – первых нужно организовать правильное разделение труда в семье. Во многих городских семьях происходят недоразумения и скандалы из – за недовольства женщин уклонением мужей от помощи по хозяйству. Пародокс состоит в том, что самого этого труда становится все меньше в связи с совершенствованием городского быта и малодетностью семьи, но вот конфликтов на этой почве меньше не становится. Все дело в том, что в сознании многих мужчин еще сильны представления о существовании чисто мужского и чисто женского домашнего труда, хотя в реальности мужской труд: с топором, пилой, лопатой и т.д.– в городской семье требуется только изредка, в то время как женский труд: варить, стирать, убирать, ухаживать за детьми – нужен изо дня в день. Мужчины – "традиционалисты" со спокойной совестью садятся после работы перед телевизором, в то время как женщины после такого же трудового дня занимаются хозяйством. Олег с первых дней взял на себя значительную часть "женского" труда, что стало особенно уместным с рождением первого, второго и третьего ребенка. Проблема была решена раз и навсегда.
Следующим важным условием семейного мира стало
предупреждение борьбы за семейное лидерство. Эту
проблему в теории и на практике осознают не так уж часто, но на самом деле она существует во многих семьях.
В одной из своих статей Олег называет несколько возможных вариантов семейного лидерства. Организационным лидером выступает тот, кто чаще и правильнее принимает семейные решения.Экономическое лидерство принадлежит тому, кто вносит больший вклад в бюджет семьи.Психологический лидер лучше поддерживает мир и согласие, чаще всего делая это с помощью компромиссов. Культурным лидером является более эрудированный супруг (не обязательно тот, у кого более высокое образование). Сексуальное лидерство принадлежит более желанному в интимных отношениях семейному партнеру. Педагогическим лидером выступает тот, к кому больше тянутся и кого больше уважают дети. Коммуникативный лидер – это тот, у кого шире круг общения с родственниками и друзьями (конечно, полезными для семьи, а не с собутыльниками, разрушающими ее).
Как правило, каждый из супругов имеет возможность лидировать хотя бы в одной из названных сфер, но, как ни парадоксально, зачастую один из партнеров – чаще всего это организационный лидер – пытается стать хозяином положения во всем. Достоинства другого просто не замечаются или не считаются таковыми. Довольно типично, что не признается культурное или педагогическое лидерство супруга, если он при этом не является экономическим лидером. В подобных случаях в отношении к мужчинам срабатывает старое требование быть "кормильцем семьи", а от женщин в первую очередь ожидают качеств хорошей хозяйки, умеющей вкусно готовить. В современной семье (преимущественно городской) ни то, ни другое не является столь же непременным, как это было, скажем, в девятнадцатом веке. Важно "не загонять в угол" партнера, оказавшегося в слабом положении, признавать его достоинства, хотя бы они и не казались актуальными в данной семейной ситуации. В первые 15 лет семейной жизни Олег был явным лидером по большинству пунктов, но он никогда не злоупотреблял своим преимуществом. В дальнейшем лидерские позиции более или менее выровнялись.
Но главное внимание Олег уделял в своих статьях и, если верить ему, в жизни – стилю супружеского общения. Пример мачехи убедил его в том, что тот характер общения, который он назвал коммунальной техникой (поскольку они жили тогда в классической коммунальной квартире), сам по себе и независимо от прочих обстоятельств неумолимо ведет к постоянной
конфликтности супругов и других членов семьи.
Он напоминает постоянную войну, в которой действует правило не упускать возможность в чем – либо упрекнуть и "уесть" партнера. Нужно делать все это с преувеличением и с запасом, используя иронию, отрицательные обобщения, перебивания, различные унижающие прибаутки и стереотипные выражения вроде "индюк думал, да в суп попал". "кабы да кабы – во рту выросли грибы", "хотеть не вредно" и .т. п. Весь этот коммунальный юмор считается своеобразной доблестью, показателем находчивости и силы личности. У уважающих себя коммунальных воителей, подобные "отбривающие" реплики всегда находятся на кончике языка, что, видимо, создает у них впечатление их интеллектуальной состоятельности и жизнеспособности.
В семьях с господством "коммунальной техники" – а их в наших городах и весях кабы не большинство – закрепляется постоянный коммуникативный стиль , по форме напоминающий перебранку. Его центральным элементом является встречный вопрос вместо положительного или отрицательного ответа,например : "А ты как думал?", "А ты что, не понимаешь?" и т.п.
– Ты сможет купить продукты на пути с работы?
– А у меня есть деньги?
По содержанию, казалось бы, имеет значение содержание ответа, а не то, делается он в форме утверждения или встречного вопроса, но на самом деле встречный вопрос имеет ощутимый характер агрессии и конфронтации. Еще более острым скандальным элементом выступают всякие "отбривающие" ответы типа "Как бы не так!", "Как же, спешу и падаю!". "Ну да, разбежался!", "Держи карман шире!", "Ишь чего захотел!", "Раскатал губу!". К этой же славной категории относятся всякие "советы", вроде "Ты бы еще больше раззявил рот!", "Ты бы еще больше вырядилась!", "Ты бы меньше умничал!", "Ты бы почаще помалкивала!".
Но самым главным, поистине королевским приемом коммунальной техники служит, конечно, перебивание собеседника в разговоре. Это происходит от недостаточно контролируемой культурой эмоциональности, т.е. неумения преодолеть нетерпение, и в результате отсутствия культурной традиции.Перебивание не просто не дает возможности высказываться каждому, но и усиливает раздражение и озлобленность каждого собеседника, так что даже довольно спокойный вначале диалог в результате одного только перебивания приобретает характер скандала. Во многих семьях типичная "разборка" выглядит как одновременный крик возбужденных оппонентов.Олег предполагает, что перебивание, возможно, наполовину усиливает скандальность супружеского общения. Любопытно, что наша отечественная традиция семейного перебивания ярко проявляется и в публичном поведении, в частности, в различных телевизионных диалогах, считаясь здесь демократической манерой. Всякие разговоры за круглым столом в телевизионных студиях России и Украины носят выразительно базарный характер.
В целом, по мнению Олега, коммунальный стиль супружеского общения выступает не какой – то второстепенной, сопутствующей причиной семейного неблагополучия, а одной из главных, равноценной таким классическим разрушительным факторам, как пьянство и неверность. Что касается еще одной популярной проблемы – "не сошлись характерами", то это "несходство" зачастую является естественным следствием использования коммунальной техники общения.
В семье Олега общение также порой не обходилось без коммунальщины, но во всяком случае супруги осознавали это, что помогало избегать крайностей. Не перебивать – стало правилом, за соблюдением которого всегда следили. Естественно, что со временем супружеские отношения стали более прохладными и на этом фоне проявилась проблема недостаточной психологической совместимости, которая казалась легко преодолимой в молодые годы.
Главным противоречием стало различие в отношении к религиозным и мистическим идеям. В советские годы многие люди под влиянием государственной идеологии были искренними атеистами, а у других, также весьма многочисленных, атеизм был весьма поверхностным в результате воздействия всяких народных суеверий, шедших от малограмотных предков. Кроме того в последние десятилетия советской власти появились новомодные увлечения вроде экстрасенсорики, филиппинской хирургии, массового внушения типа сеансов Кашпировского и Чумака, веры в предсказательство и тому подобного. Создавалось общее впечатление размывания материалистической картины мира.
Значительную часть советских людей (как и представителей любого другого общества) составляли люди, склонные к ярким и эффектным представлениям, а также к легко возникающей оппозиционности всему, идущему от власти. Они легко отбросили мировоззренческий материализм, увидев в этом акт прорыва к свободе и почувствовав себя передовыми борцами с косностью и отсталостью. Это создало для них великую возможность самоутверждения, которого так нелегко добиваться в рамках профессиональной деятельности. Разумеется, радостно воспрянула многочисленная кагорта всяческих легковерных энтузиастов и шарлатанов: мистиков, астрологов, черных и белых магов, сторонников шаманизма, предсказателей, псевдоцелителей и т.д. Образовалась очень значительная и энергичная антиматериалистически настроенная часть общества, создавшая впечатление требования современного менталитета. Материалистическая позиция стала немодной. Под давлением ситуации заколебалась или неуверенно замолчала даже часть ученых, для которых материализм всегда был незыблемой мировоззренческой основой.
В этой кагорте сторонников "передового мышления" оказалась и жена Олега, весьма склонная по характеру к различным эффектным суждениям. Это не привело к катастрофе, но и не способствовало благоприятной семейной атмосфере.
Другой фактор недостаточной совместимости, обострившийся с возрастом семьи, заключался в различии темпераментов. Жена Олега была скорее всего легким холериком (слава богу, не резким), что постоянно вызывало импульсивность ее реакций. У Олега был более умеренный темперамент и, соответственно, более отсроченные реакции.Это порой вызывало разногласия даже в молодые годы, а с возрастом, когда, казалось бы следовало к этому привыкнуть, стало чувствоваться еще острее, поскольку происходило, увы, неизбежное обострение отрицательных черт характера обоих. Получилось, что именно недостаток психологической совместимости стал ощущаться наиболее заметной помехой в их отношениях.
Однако в целом брак был вполне удачным, причем, по мнению Олега, именно благодаря грамотному решению его основных проблем. Он удался не в том смысле, что они не развелись – ведь развод бывает далеко не худшим выходом для плохих супружеских отношений-, а в том, что они, несмотря на размолвки. жили в достаточно комфортной психологической обстановке. Бывали неприятные ситуации, связанные с классической проблемой супружеской верности, но опять – таки благодаря избеганию коммунальщины корабль оставался на плаву. Все познается в сравнении, а оно было в пользу их семьи, поскольку все вокруг разводились, причем некоторые – неоднократно.
Радикализм как феминизм.
Конкурс нелепых идей продолжался, Леонид с Олегом читали, слушали и обсуждали. Немалый интерес вызвал доклад о явлении радикализма.
Как известно, время от времени в обществе возникают различные протестные движения, приводящие к тем или иным переменам. Само стремление к экономическим, политическим и социальным переменам закономерно и неизбежно, но вот сопровождающие его крайности и насилие представляются далеко не всегда оправданными. Нередко возникает впечатление, что потери перевешивают положительные результаты.
Крайности борьбы вызываются тем, что во всяком протестном движении наряду с умеренным формируется и более радикальное крыло, призывающее к решительным и рискованным действиям. Оно выглядит более революционно или патриотично, призывает к героизму и самопожертвованию, обещает успех и тем вызывает одобрение широких масс.
В положительном варианте радикальными деятелями выступают наиболее энергичные и компетентные лидеры, понимающие необходимость и выигрышность именно тех решительных действий, которые действительно оказываются необходимыми для прогресса. Драма заключается в том, что истинная полезность или бесполезность таких действий определяется только со временем, поэтому в процессе общественных катаклизмов популярными могут становиться совсем не оправданные радикальные лозунги.
История дает сколько угодно примеров избыточного радикализма, и одним из них могут служить лозунги некоторых современных феминисток. Вообще, борьба женщин за свое равное с мужчинами положение в обществе вряд ли требует особого обоснования. Многовековой патриархат и его остаточные традиции,
безусловно, были проявлением цивилизационного примитивизма, оправдание которому, может быть, можно найти только в определенной экономической необходимости.
С достижением более благоприятных условий существования развернулось неизбежное движение в сторону женской эмансипации.Сначала выдвигалось требование равноправия, т.е. равенства перед законом, что было в западном обществе полностью достигнуто в ХХ веке. По мере его достижения все более определялось стремление к равенству возможностей, которые у женщин определенным образом ограничивались неообходимостью ухаживать за детьми в младенческом возрасте. Следует отметить, что стремление к равенству возможностей многие женщины ошибочно называют борьбой за равноправие, хотя последнее в большинстве стран уже достигнуто полностью.
В последние десятилетия в действие заметно вступила идея, вполне заслуживающая титул нелепой, – достижение равенства в образе жизни и привычках. Нашлось немало женщин, которых стало возмущать традиционное общественное неодобрение того в женском поведении, что было весьма обычным для мужчин: нецензурной брани, романтики лихих выпивок и постоянного курения, решения конфликтов с помощью кулака.
Здесь нужно сделать некоторое отступление – экскурс в историю. В далекие доцивилизационные времена, очевидно, не было особых отличий в представлении о мужской и женской психологии. Но в исторически недавние средневековые времена произошла некая культурная бифуркация: усилиями европейских интеллектуалов был создан образ женщины – разумеется благородного происхождения – обладательницы возвышенных качеств – красоты и чувствительности ко всему красивому и благородному. С помощью поэзии, музыки и куртуазности этот образ довольно быстро превратился в элемент ментальности высшего класса, а затем оказал воздействие и на массовую культуру.
Постепенно в обществе западного типа стало само собой разумеющимся, что всякая уважающая себя женщина имеет специфические манеры своего пола, отличающиеся от мужских большей мягкостью, приветливостью, отзывчивостью, аккуратностью, эстетичностью, уравновешенностью. Если женщинам и были свойственны вредные привычки, то в более мягкой форме и более эстетичном оформлении. Третий этап борьбы за эмансипацию как раз и ознаменовался овладением этими некогда чисто мужскими манерами и привычками. Женщины стали заниматься борьбой, боксом, тяжелой атлетикой и футболом, все чаще заменять слово "зачем" словосочетанием "на хера", бравировать властными интонациями. Все это подкреплялось их экономической самостоятельностью и равенством профессиональных достижений.
Всякая идейная борьба, как известно, сопровождается нарастанием эмоциональности поведения ее участников и усилением радикализма выдвигаемых лозунгов. Отчасти это происходит вследствие специфики самого процесса борьбы, а отчасти в результате участия в ней особенно энергичных, темпераментных и несдержанных людей.Здесь всегда находят свое место и призвание люди с патологическими характерами, которые отличаются повышенным риском серьезных нарушений поведения.
К концу ХХ века все справедливые претензии феминизма, казалось бы, были удовлетворены.В странах западного мира преобладала однодетная семья, т.е. женщины не перегружали себя материнскими заботами,тем более, что и сами эти заботы были значительно облегчены памперсами, стиральными машинами, детским питанием, медицинской помощью и возросшей сознательностью молодых отцов. Для женской деловой карьеры также не было ранее существовавших препятствий. Женщин с высшим образованием, в том числе и научных работников, стало больше, чем занятых той же деятельностью мужчин.Тем не менее феминистические лозунги становились все острее и напористее.
Теперь обьектом негодования феминисток стали любые, как им казалось, признаки неуважения к их полу или повышенного гендерного самомнения мужчин.Естественный мужской сексуальный или даже просто эстетический интерес стал расцениваться как проявление неравенства и насилия. В наиболее феминизированных странах такие традиционные ранее случаи вежливости, как предложение женщине места в транспорте, стали считаться обидной демонстрацией мужского превосходства.
Дальше – больше. Сформировалась системная теория о том, что прежняя патриархальная семья с полным мужским господством перенесла в современную семью формально не подчиненное, но фактически зависимое положение женщины и что семья остается инструментом ее порабощения. Мужчина якобы удовлетворяет свои сексуальные, психологические и бытовые потребности, а женщина только вынуждена терпеть. В 1973 году в США была опубликована "Декларация феминизма", в которой говорилось следующее: "Брак был придуман мужчинами и на благо мужчин; он представляет собой санкционированный законом метод управления женщинами... Мы должны уничтожить его. Гибель института брака есть необходимое условие освобождения женщины. Поэтому мы побуждаем женщин расставаться с мужьями и не завязывать с мужчинами персональных отношений... Всю историю следует переписать под углом угнетения женщин. Мы должны вернуться к древним женским религиям наподобие ведовства".
Далее последовало еще большее возрастание феминистического гнева. Природная зависимость деторождения от мужского участия также провозглашалась унизительным для женщин явлением. Так, президент американского "Общества по отваживанию мужчин" Валери Соланис написала в своей статье: "Сегодня технически возможно зачатие без помощи самцов... так же, как возможно рожать только самок. Мы должны незамедлительно приступить к делу. Самец – это ошибка природы, биологический фокус. Самец превращает этот мир в кучу дерьма."
Таким образом, феминистки начала ХХ1 века уже не жалуются на неравноправие или неравные возможности женщин, но они нашли более грандиозное обвинение – в извечном порабощении женщины через институт семьи. Они уже мечтают о полном устранении мужского пола из человеческого рода. Это напоминает бредовые идеи, и все же нелишне поразмышлять о степени справедливости утверждения о принципиальной репрессивности семьи по отношению к женщине.
