Текст книги "Милый Каин"

Автор книги: Игнасио Гарсиа-Валиньо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

Ему было хорошо с ней. Он ни капельки не стыдился того, что добиваться, завоевывать эту женщину не пришлось. Она оказалась с ним без малейших усилий с его стороны.

«Наверное, это должно было случиться именно так», – думал он.

Ее открытость и искренность не требовали от него каких-то игр и ухаживаний. Нужно было просто ответить на ее порыв, взять телефон и отправить короткое сообщение. В ответ на ее «приходи» написать: «Хорошо, приду».

В тот момент, когда она спала, прижавшись к нему, он был почти счастлив. За долгие годы Хулио ни разу не был так близок к этому состоянию, но в глубине души прекрасно понимал, что и такого вот «почти счастья» ему очень скоро станет мало. Он слышал, как сонные мысли Инес под покровом ночной темноты метались по закоулкам лабиринтов ее подсознания. В этом эксперименте Омедас был ученым, а она – подопытной мышью. Именно ему, но не ей были заранее известны все схемы и планы лабиринтов, ведущих к ее сердцу.

Тяжело, очень непросто разрывать то, что связывает тебя с прошлым. Особенно трудно это дается, когда оно еще не закончилось. Былые времена Хулио Омедаса представляли собой так и не дочитанную книгу. Он не раз и не два спрашивал себя, удастся ли ему когда-нибудь перевернуть последнюю страницу и захлопнуть наконец эту прекрасную, но губительную сказку о его же собственном прошлом. Шли годы, в жизни Хулио появлялись новые женщины, но все они вели его сердце обратно к Кораль, оказывались лишь ее бледным подобием. Только Инес, мирно спавшая сейчас рядом с ним после ночи любви, уводила его прочь, оказавшись полной ее противоположностью.

«Что же мне нужно? – спрашивал себя Хулио, пытаясь разглядеть в темноте эту странную комнату со стеллажами, забитыми какими-то экзотическими шляпами и сувенирами, которые Инес, вечная путешественница и искательница приключений, привозила из бесчисленных поездок по всему миру. – Эта женщина подарила мне себя, свою прекрасную близость, дивное тело, сладкие поцелуи. Она полюбила меня открыто, не пряча своего чувства. Такое приходит всерьез, по-настоящему, но я… Почему же я не могу просто забыть обо всем и радоваться тому, что у меня есть, такому вот подарку судьбы? Что мешает мне быть счастливым там, где я есть, и не пытаться перенестись туда, где меня нет и быть не может?»

Он смотрел на Инес, но его взгляд был устремлен туда, где находилась другая женщина, которую звали Кораль Арсе. Хулио хотел думать об Инес Вильяр, но мысли уносили его прочь, туда, где, как ему хотелось верить, ждала Кораль. Он спал с Инес, но ему снилась Кораль. По иронии судьбы он, практикующий психолог и преподаватель, не смог взять себя в руки и обуздать собственные навязчивые мысли.

К Кораль его неумолимо тянул и Николас. Порой Хулио спрашивал себя, не является ли этот мальчишка чем-то большим, чем просто хорошим предлогом увидеться с его матерью. Омедас гнал эту мысль, с подозрительной настойчивостью убеждал себя в том, что это не так. А ведь при всем том ему еще требовалось работать врачом-психологом не только для Нико, но и, пожалуй, для всей этой семьи. Хулио стал всерьез задумываться над тем, что, вполне возможно, не имеет на это никакого морального права. Как-то раз он даже записал в своем блокноте: «Чего я хочу на самом деле: объединить эту семью или, наоборот, разбить ее? Друг я Карлосу или нет?» Чуть позже Омедас старательно зачеркнул эту запись.

Он попытался мысленно проанализировать ситуацию, в которой оказался. Сестра была права. Инес полностью ему подходила. У него появилась прекрасная возможность наладить свою личную жизнь, связать себя хотя бы на сколько-нибудь продолжительное время с женщиной, которая явно испытывала к нему самые светлые, искренние и чистые чувства.

«Наконец после двух лет знакомства мы вместе сделали важный шаг, а я при этом продолжаю задумываться. Не придется ли мне об этом в скором времени пожалеть, не раскаюсь ли я в том, что сотворил? Да, Инес не требует от меня каких-то обязательств. Проблема заключается в моих личных представлениях о будущем, в том, что я сам не понимаю, чего хочу в этой жизни.

Люблю ли я ее или она для меня лишь временное убежище, тихая гавань в штормовом море? Что мне от нее нужно? От чего я бегу? От какой опасности хочу скрыться в этом тихом, уютном уголке?»

Хулио припарковал машину в самом конце улицы. С тех пор как он в последний раз побывал в этом доме, прошло пять дней. Именно тогда Николас испортил собственный день рождения, издевательски избавился от подарка отца и по неосторожности чуть было не покалечил собственную мать. Семейная ссора, последовавшая за этим, еще больше накалила обстановку. Несмотря на все это, Хулио Омедас не был намерен сколько-нибудь корректировать выбранную им терапевтическую тактику.

Он собирался и дальше возить Николаса в шахматный клуб. Там мальчишка явно отдыхал и отводил душу, играя партии в быстрые шахматы одну за другой. Ему было полезно вырываться время от времени из Ла Моралехи и общаться с ровесниками, так же, как и он сам, увлеченными игрой в шахматы. Это были нормальные, самые обыкновенные дети, отличавшиеся от других лишь тем, что предпочитали шахматы видеофильмам и компьютерным играм. Хулио не терял надежды на то, что рано или поздно Нико все-таки с кем-нибудь подружится.

Гравий похрустывал под его подошвами. Хулио почувствовал знакомый запах глициний, очнулся и огляделся по сторонам. Да, вот она, уже совсем рядом. «Римская вилла», особняк, почти по самую крышу обвитый цветущими бугенвиллеями и глициниями, если не по внешнему виду, то уж по внутреннему содержанию точно напоминал римскую виллу.

Проходя мимо мусорных контейнеров, стоявших у края тротуара, Хулио обратил внимание на холст на подрамнике, засунутый в щель между ними. Понимая, что никто, кроме обитателей этого дома, не стал бы выносить мусор сюда, именно к этим контейнерам, он заинтересовался, что же за картину Кораль и Карлос решили выбросить на помойку.

Омедас вернулся к контейнерам, вытащил подрамник из мусора и повернул его лицевой стороной к себе. Буйство красок, огненные сполохи на черном фоне – все это резануло ему глаза. От холста в нос ударил свежий запах масляных красок. В нижнем углу, куда Хулио привычно бросил взгляд, была едва заметна крохотная подпись: «Кораль Арсе».

«Интересно, почему это произведение искусства оказалось здесь, на помойке?» – задумался Хулио и растерянно огляделся по сторонам, словно ожидая увидеть где-нибудь неподалеку Кораль, только что поставившую картину между мусорными контейнерами.

Ничего не понимая, Омедас аккуратно, чтобы не испачкаться свежей краской, взял холст и понес его к дому. На звонок к калитке вышла Арасели. Она, как всегда, приветливо и вежливо поздоровалась, а потом сообщила, что сеньора сейчас в саду – подстригает розовые кусты.

Яркое солнце било в спину Хулио и делало его невидимым для Кораль. Она действительно сосредоточенно подстригала розы, причем делала это с весьма печальным выражением лица. Женщина словно была уверена, что ради своих представлений о прекрасном вынуждена терзать эти нежные растения, доставлять им боль и страдания.

Наконец она заметила, что кто-то стоит перед ней, приложила руку к глазам, как козырек, отвлеклась от роз и посмотрела на Хулио.

– Я тут у вас на помойке настоящее сокровище нашел, – объявил он и радостно улыбнулся.

Хорошее настроение Хулио порадовало Кораль, но все ее положительные эмоции тотчас испарились, как только она увидела свою картину. Меньше всего на свете матери семейства хотелось, чтобы этот вот психолог профессионально проанализировал ее мазню и понял, как тяжело далась ей та ночь после неудавшегося праздника.

– Зачем ты ее сюда приволок? – сурово спросила она.

Такая резкая негативная реакция Кораль изрядно удивила Омедаса.

– Выбрасывать произведение искусства на помойку – уголовно наказуемое преступление.

– Видеть ее не хочу, – заявила Кораль и занесла над холстом садовые ножницы, будто собиралась изрезать картину в клочья.

Хулио даже пришлось отступить на шаг, чтобы не дать ей возможности реализовать свою угрозу. При этом он отметил, как идет Кораль неформальная домашняя одежда – сильно потертые джинсы и старая футболка, эффектно обтягивающая грудь.

– Не доводи до греха. Отнеси ее немедленно обратно на помойку, – потребовала Кораль.

– Именем закона объявляю эту картину конфискованной.

Щурясь от яркого солнечного света, бьющего в ее зеленые глаза, Кораль взмолилась:

– Прошу тебя, убери ее куда-нибудь. Мне больно даже смотреть на эту мазню.

– Я вполне готов поверить, что ты не желаешь, чтобы этим шедевром любовались многие поколения потомков, но прошу разрешения, чтобы он хоть некоторое время порадовал одного человека. Пусть повисит у меня в гостиной.

– Какой же ты упрямый! – воскликнула Кораль. – Ладно, забирай ее себе, если тебе так хочется.

– Я наконец-то почувствую себя счастливым, – весело улыбнулся Хулио. – Ладно, теперь к делу. Нико дома?

– Конечно. Он тебя уже заждался. Вроде бы вы сегодня с ним в клуб собрались? По-моему, ему там очень нравится.

В этот момент в саду показался Николас с привычным недовольным выражением лица. Кораль, в общем-то, прекрасно знала, в чем причина такого настроения сына. Он терпеть не мог, когда о нем говорили без него, к тому же в третьем лице.

– Ну что, идем? – спросил Нико.

Хулио кивнул.

Мальчишка помог ему отнести картину в машину, а по дороге разговорился больше обычного:

– Правда, хорошая у мамы получилась картина?

– Мне нравится.

– Мне тоже. Жаль, что она хочет ее выкинуть. Лучше бы отправила куда-нибудь на конкурс.

– Я тоже так думаю, но боюсь, что раз она не хочет, то ни тебе, ни мне, ни кому-то еще не удастся убедить ее это сделать.

– Тогда выставь ее сам, под своим именем, – предложил Нико.

Омедас на несколько секунд затих, осмысливая это дерзкое предложение мальчишки. Самое смешное заключалось в том, что он решил именно так и поступить, только не рассказывать об этом ни Кораль, ни Николасу.

– Дурацкая мысль, – сказал он вслух. – Уверен, что твоя мама не одобрила бы ее.

– Если картина не получит никакого приза, то можешь ей и не говорить. Подумай, по-моему, мысль как раз дельная.

Хулио не понравилось, что Нико пытался повлиять на его поведение в отношении Кораль, пусть даже и делал это из самых добрых побуждений.

Примерно через час они подъехали к дверям клуба.

Лоренсо внял дружескому совету Хулио и внимательно присматривался к Николасу. Делал он это ненавязчиво и незаметно. Директор обходил столы, собирал доски и фигуры, заполнял архивы, а в нужный момент оказывался рядом с доской, за которой играл Николас, и профессиональным взглядом оценивал сложившуюся ситуацию. До поры до времени Нико выигрывал почти все партии. Впрочем, Лоренсо прекрасно понимал, что пока еще мальчишке просто не приходилось встречаться с действительно сильными игроками его возраста. Добавили самомнения новичку и несколько партий, сыгранных с пожилыми ветеранами клуба, которые оказались совершенно обескуражены и сбиты с толку его нестандартной, непредсказуемой и напористой манерой игры.

В дебютах он действительно понимал мало, слишком рано бросал вперед ферзя, ослаблял боевые порядки пешек, особенно в центре. Порой мальчишка сам запирал своих слонов и забывал о тактическом преимуществе, которое могли дать ему кони, вовремя выведенные на оперативный простор. Все это, равно как и слишком надолго отложенные рокировки, представляло собой ошибки, типичные для начинающего игрока.

По мере развития партии знание стандартных комбинаций переставало играть главенствующую роль. Нико же продолжал свои лихие атаки и постепенно наращивал преимущество, делая все более неожиданные, порой даже рискованные ходы. Интуиции ему было не занимать, как и уверенности в своих силах, порой недостаточно обоснованной. В эндшпиль Нико бросался так же отчаянно, как камикадзе в последний бой. Чаще всего эта схватка заканчивалась для него победой.

Кроме того, Лоренсо, опытный шахматист, не мог не видеть в Николасе весьма странного и неуживчивого человека. Этот парень был абсолютно самодостаточен. Учить его чему бы то ни было, включая шахматы, оказалось делом нелегким, требующим немалой траты сил, в первую очередь душевных. В клубе мальчика приняли не слишком хорошо, в основном потому, что сам Николас относился ко всем ровесникам с нескрываемым презрением. Чувство юмора у него также было более чем странным. Он казался человеком одиноким и замкнутым в себе. Впрочем, Хулио предупреждал директора, что парень не подарок.

За долгие годы работы тренером Лоренсо повидал немало скороспелых шахматных талантов, этаких звезд-вундеркиндов, которые удовлетворяли свое тщеславие победами над младшими, хуже подготовленными соперниками и приходили в неописуемое наслаждение, поставив мат какому-нибудь пенсионеру-ветерану. Эти ребята обычно становились звездами на уровне местных клубных турниров, но далеко не каждому из них удавалось впоследствии добиться сколько-нибудь значительных успехов в серьезных, взрослых и тем более в профессиональных шахматах.

«Интересно, выйдет ли толк из Николаса?»

Лоренсо считал, что для начала надо бы немножко приручить его, сбить с мальчишки спесь. Для этого нужно было четче понять, где его потолок, игрок какого уровня сумеет поставить выскочку на место.

Одним из завсегдатаев клуба был юноша по имени Герман. Парню стукнуло лет двадцать, но вел он себя так, словно ему не исполнилось и десяти. Этот нескладный тип двигался весьма странно. Собственное тело будто не принадлежало ему полностью, и Герману всякий раз приходилось упрашивать свои руки и ноги что-то сделать. Большую часть времени он проводил, переходя от одного стола к другому и комментируя ход разыгрываемых партий. Его высказывания на сей счет сплошь состояли из шуток и прибауток, довольно однообразных по форме, но абсолютно точных и справедливых по смыслу.

Герман страдал задержкой развития, что не мешало ему пользоваться среди членов клуба репутацией человека умного и рассудительного. С первого взгляда, конечно, могло показаться, что парень немного не в себе, но если он и был на чем-то, как говорится, повернут в жизни, так это именно на шахматах.

Естественно, Нико сразу же обратил на него внимание, стал присматриваться к тому, с какой заботой и уважением относились к Герману младшие члены клуба. Мальчишку удивило то удовольствие, с каким они смеялись над его бесконечно повторяющимися шутками, которые самому Николасу казались совершенно неостроумными и неуместными.

Впрочем, Нико не мог не признать очевидный факт. Герман с одного взгляда понимал, что творилось на доске, и мгновенно просчитывал партию на много ходов вперед. Ход событий он обычно комментировал короткими стихотворными фразами вроде: «Раз, два, конь в огонь!», «Грызем пешки, как орешки!»

Герману не раз и не два за вечер удавалось предупредить кого-нибудь из игроков о том, что тот собирается сделать неверный ход. Никто не обижался на него за это. Его подсказки воспринимались соперниками спокойно, словно это был глас неба, помогающий кому-то изменить ситуацию на доске в свою пользу. Все настолько привыкли к его шуткам и к этой нескладной долговязой фигуре, слоняющейся между столиками, что в те дни, когда Герман почему-либо отсутствовал в клубе, завсегдатаям его попросту не хватало.

Играть он умел, причем неплохо. К сожалению, садясь за доску, он всегда сильно нервничал, у него начинался тик. Мать Германа, следившая за состоянием его здоровья, умолила Лоренсо, чтобы тот не разрешал его сыну играть самому. Так родители обычно просят не давать их маленькому ребенку баловаться с острыми предметами.

Таким вот образом Герман и превратился в своего рода символ клуба. Он напоминал тех людей, которым врачи и администраторы казино разрешали посещать игровые залы, но не играть. Сделав первую ставку, они не могут остановиться, пока не проиграют все.

Нико называл Германа дурачком, что, естественно, не пришлось по душе членам клуба. Впрочем, тот не обращал внимания на обидные замечания новичка в свой адрес. Наоборот, Николас очень понравился Герману, который с удовольствием приходил посмотреть, как тот играл очередную партию.

Нико очень быстро понял, как можно поиздеваться над Германом. Он просто-напросто предложил тому сыграть с ним быструю партию. Парень честно ответил, что родители будут ругать его, если он согласится.

– Но если мы им не расскажем, то ведь они и не узнают, – сказал в ответ Николас. – Мне говорили, что ты отлично играешь. Давай, чего ты ждешь? Или струсил?

В первый раз Герман довольно спокойно отказался от такого искушения, но весь вечер явно был не в своей тарелке. Мысль о том, чтобы сыграть с Нико, не давала ему покоя. Николас не унимался, и сопротивление Германа постепенно ослабевало. Он уже собирался согласиться, но тут Лоренсо понял, что произошло, отвлек Германа и довольно быстро отвел его домой.

Больше всего директору не нравилась в новичке склонность смеяться и подшучивать над людьми у них за спиной. Он попросил Хулио поговорить с ним на эту тему, в особенности насчет того, чтобы Нико оставил в покое Германа. Омедас выполнил просьбу друга, но прекрасно понимал, что особого толку от его разговора не будет.

Как и следовало ожидать, Николас выслушал его слова с презрительной улыбкой на губах и ничего не ответил. Больше всего на свете он не любил, когда ему указывали, как он должен себя вести для того, чтобы его считали хорошим мальчиком. По правде говоря, по сравнению с тем, на что был способен этот парень, Омедас не считал обидные слова, сказанные в спину другим детям, чем-то чрезвычайно опасным и непростительным. Но психологу меньше всего хотелось, чтобы Нико выставили из клуба. Тогда его подопечный опять остался бы один, без неформального общения со сверстниками и возможности завести себе друзей. Хулио изрядно устал от необходимости все время присматривать за мальчишкой и получать замечания за его проступки, но воспринимал это как часть своей работы.

Чтобы вложить в голову Николаса какие-то свои соображения, он предпочитал переводить разговор на тему шахмат:

– Вот скажи мне, зачем ты добиваешься, чтобы все, кто играет против тебя, чувствовали себя рядом с тобой ничтожествами? Разве ты не помнишь, что я тебе говорил?

– Конечно помню. Самое важное – не просто выиграть, а… растоптать, смести противника.

Хулио недовольно поморщился.

– Иди-ка сюда.

– Нет, я серьезно. Нравится мне выигрывать, – сказал Нико. – Неужели это так плохо?

– Плохо то, что ты совершенно не умеешь вести себя. У тебя нет ни манер, ни стиля поведения.

– Ничего, научусь со временем.

– Сделай одолжение и постарайся освоить это раньше, чем кончится мое терпение.

Попугай Лори давно собирался преподать Николасу урок и выбрал для этого одного из самых талантливых своих учеников, галисийца Тоньо, толстого и добродушного, лицо которого, круглое, как луна, было сплошь испещрено подростковыми прыщами. Тоньо было шестнадцать лет. По комплекции он больше всего походил на изрядно располневшего борца, был человеком осторожным, вдумчивым и при этом предельно флегматичным. По просьбе Лоренсо этот парень самостоятельно разработал дизайн и открыл в Интернете сайт клуба. Тренер позвонил ему и сказал, что его ждет новичок, с которым можно будет хорошенько поразмяться. Через полчаса Тоньо был тут как тут. Он ввалился в клуб, как всегда растрепанный и с шоколадным батончиком в руке.

Нико уже ждал его за столом. Фигуры были расставлены на доске.

– Привет! – поздоровался Тоньо и протянул Николасу шоколадку. – Хочешь?

– Нет, спасибо.

– Так ты, значит, новенький. Это хорошо. Надоедает, когда вокруг все время одни и те же лица.

Нико понравилась внешность нового противника, этакого варвара, спустившегося откуда-то с диких гор. Цвет фигур они распределили по жребию. Нико ткнул пальцем в один из здоровенных кулаков Тоньо и вытащил себе черную пешку.

– Тренер говорит, что ты хорошо играешь, – сказал тот, разворачивая доску белыми фигурами к себе. – Сейчас посмотрим.

– Ты играть пришел или проучить меня хочешь?

Тоньо удивленно поднял голову.

– Да ладно тебе, не кипятись. Главное – хорошая игра, чтобы интересно было. Да, кстати, давай сразу договоримся. Я в быстрые не играю. Таймер выставим на час.

– Полчаса.

– Сорок пять минут.

– Договорились.

К плотному кругу наблюдателей, обступивших стол, за которым играли Тоньо и Нико, присоединились и Хулио с Лоренсо. Тоньо начал игру достаточно сложным дебютом, классическая защита в котором была Нико неизвестна. Он был вынужден играть, полагаясь главным образом на свою интуицию, что в очередной раз удалось ему очень неплохо. К моменту рокировки черных преимущество белых можно было назвать весьма незначительным. Каждый из игроков разместил свои фигуры в стратегически важных местах, и в игре наступил переломный момент.

Где-то в это время в клуб пришла Лаура. Она сразу же заметила компанию, собравшуюся вокруг одного из столов, и поняла, что там, по всей видимости, идет интересная партия. Девочка в первый раз увидела Николаса, хотя ей уже рассказывали о нем в клубе, да и Хулио упоминал в разговорах с ее матерью.

С первого взгляда Николас Лауре понравился. Он показался ей очень красивым. Она пробралась поближе к Хулио и стала наблюдать за дальнейшим ходом шахматного поединка.

Лаура сразу же заметила, что играли они без спешки, даже как будто специально транжиря время. У Тоньо было некоторое преимущество на королевском фланге, где он сумел выстроить довольно интересную комбинацию из слонов. Нико с достоинством защищался, тем не менее на противоположном фланге в его боевых порядках зияла опасная брешь. Одна черная пешка ушла вперед. Рано или поздно противник должен был воспользоваться этим слабым местом в обороне, если, конечно, вовремя не прикрыть опасное направление какой-нибудь фигурой.

Партия приняла совершенно неожиданный оборот, когда Николас оставил своего коня под угрозой белого ферзя. На первый взгляд это выглядело чем-то весьма неосмотрительным. Можно было бы счесть такой маневр жертвой, приносимой для того, чтобы избежать угрозы своему ферзю, но Лаура прекрасно видела, что этой цели можно было бы добиться и другими, менее затратными способами. Не было никакой необходимости отдавать коня ради временной безопасности ферзя.

Лаура задумалась.

«Что же на самом деле придумал Николас? Неужели он действительно не видит других решений и выходов из этой ситуации? Может, его неосторожность и ошибка являются притворными?»

Тоньо принял ошибку противника за чистую монету, решил, что Николас просто-напросто слишком поверхностно оценил ситуацию, и взял его коня своим слоном.

– Берегись, берегись, на крючок не торопись! – взволнованно размахивая руками, продекламировал Герман.

Тоньо очень быстро, буквально через четыре хода, понял всю серьезность ошибки, допущенной им. Нико удалось заманить его в западню. Белый слон оказался в очень уязвимой позиции. Нико взял его и нацелился на белого ферзя. Галисийцу пришлось уводить его от опасности. Он потратил на это ход и оставил без прикрытия своего коня, который буквально в следующую секунду был снят с доски. В общем, проглоченная наживка обошлась галисийцу очень дорого. Если еще недавно он имел пусть и призрачное, но преимущество, то теперь ситуация на доске развивалась явно не в его пользу.

Удивленные возгласы зрителей сменились довольно громким гулом голосов, обсуждающих столь резкую смену ситуации на доске. Тоньо, явно раздраженный, попросил тишины. Было видно, что маневр, задуманный Николасом, вывел его из себя.

Дополнительный интерес к этой партии подогревало и то, что галисиец, внешне весьма флегматичный, был хорошо известен в клубе своим жестким характером. Большая часть сверстников предпочитали поддерживать с ним если не дружеские, то хотя бы нейтральные отношения, чтобы при случае не попасть ему под горячую руку. В эту минуту всем собравшимся стало ясно, что Тоньо сделает все возможное, чтобы Нико дорого заплатил за свою дерзость.

Хулио пришлось на несколько минут отвлечься от игры. Ему нужно было встретить Кораль, которая вместе с Дианой приехала забрать Николаса. Мать была просто поражена, когда узнала, что центром внимания всей компании, состоящей примерно из двадцати человек и собравшейся вокруг одного стола, был именно ее сын. Омедас пригласил Кораль присоединиться к нему и посмотреть, как проходит партия.

Галисиец подпер толстые щеки ладонями и надолго задумался. Его очередного хода зрителям пришлось ждать чуть ли не пятнадцать минут. Впрочем, даром времени он не потерял. Следующие шесть ходов были сделаны им молниеносно и стали иллюстрацией того, как один игрок может навязать другому разработанную им комбинацию.

Деваться Нико было некуда. Он покорно переставлял фигуры туда, куда и было нужно сопернику, потому что выбирать ему приходилось не лучшее из хорошего, а наименьшее из зол. В мгновение ока черные остались без обоих коней и полностью потеряли позиционный перевес. Нико тяжело дышал и явно кипел изнутри.

Кораль положила руку ему на плечо и прошептала на ухо какие-то ободряющие слова.

– Раз, два, раз, два, с плеч слетает голова! – как всегда весело, нараспев произнес Герман.

Партия шла к концу, а Нико не знал, что надо делать. Он прекрасно понимал, что стоит на грани унизительного публичного поражения. Противник выстроил плотную атакующую линию и, похоже, отлично просчитал все возможные пути отступления. Идти по ним означало подставить себя под неминуемый удар его фигур.

Николас бросил взгляд на часы. В его распоряжении оставалось еще пятнадцать минут – на десять больше, чем у Тоньо. Он решил пойти на хитрость, сделать время своим союзником, запутать противника и заставить его потерять время на обходные маневры. Для начала можно было попытаться устроить совершенно бесполезную гонку коня за ферзем, на что противник неминуемо потратит два-три хода, следовательно, и несколько драгоценных секунд.

– Хьюстон, Хьюстон, у нас проблемы! – сообщил Герман о своем видении этой ситуации.

Диане все это было скучно. Она, не задумываясь, подсела к брату и сунула ему под локоть свою любимую игрушку – пса Плуто, который мог лаять и смешно двигать головой и лапами, если правильно его подергать.

Нико дождался хода Тоньо, повернулся к игрушечной собаке и спросил:

– Ну и как тебе этот ход, Плуто?

Дергая игрушку свободной рукой под столом, он заставил ее отрицательно покачать головой и демонстративно закрыть глаза ушами.

Диана рассмеялась, не понимая ни смысла шутки, ни того, насколько провокационно и двусмысленно вел себя в этот момент ее брат. Не смогли сдержать улыбку, а то и смех и многие зрители.

Нико воспрянул духом. Он сделал ход ферзем и снова поинтересовался у пса:

– Ну а этот тебе как? Что скажешь, Плуто?

Тот радостно залаял и завилял хвостом.

Тоньо был просто вне себя от злости, но предпочел до поры до времени помолчать. Он явно понимал, что Нико затеял эту провокацию неспроста. Таким вот образом он тянул время. В распоряжении галисийца оставалась всего минута. Ему нужно было сосредоточиться, постараться воспользоваться имеющимся преимуществом, чтобы загнать соперника в угол и поставить ему мат.

Тоньо бросился в лобовую атаку.

– Шах, – процедил он сквозь зубы.

– Плуто, а что ты на это скажешь?

Пес опять отрицательно покачал головой, но ни сказать, ни сделать что-либо еще не успел. Галисиец изо всех сил ударил кулаком по столу. Кораль не столько поняла, сколько почувствовала, что происходит что-то нехорошее, и поспешила забрать игрушку у Нико, заодно увести Диану подальше от стола.

Тем временем Нико увел короля из-под шаха.

– Кто распускает кулаки, того запишем в дураки, – высказал Герман свое мнение.

– Шах, – повторил Тоньо все так же сквозь зубы.

Впрочем, всем собравшимся было понятно, что он проиграл. В распоряжении Тоньо оставалось всего десять секунд. Шах следовал за шахом, на каждый из которых галисиец тратил не больше времени, чем требовалось, чтобы перенести руку с фигуры на кнопку часов. При этом Нико с каждым ходом отыгрывал драгоценные мгновения.

Флажок на стороне Тоньо упал за пару ходов до окончательного шаха и мата. Со всех сторон послышались вздохи разочарования.

Тоньо смерил противника взглядом и заявил:

– Больше я с тобой, молокосос, играть не буду.

Он встал из-за стола так резко, что даже опрокинул свой стул. После этого в зале вновь повисла напряженная тишина. В какой-то момент зрителям показалось, что соперники вот-вот подерутся, но Нико не стал ничего говорить и ограничился лишь самодовольной улыбкой. Тоньо, прекрасно осознавая свое физическое превосходство над соперником, взял себя в руки, решительным шагом прошел к выходу и даже не попрощался со старыми знакомыми.

Лоренсо перехватил его у дверей, но не смог удержать. Тоньо предпочел прогуляться до дома один, без сопровождающих.

Галисиец был раздражен и рассержен донельзя, но все-таки нашел в себе силы уйти из клуба с достоинством, что произвело немалое впечатление как на молодых, так и на взрослых его членов. Хулио сделал знак Нико, чтобы тот прошел с ним в комнату для разбора партий. Кораль и Диана присоединились к ним.

Как только за ними закрылась дверь, в главном зале, где до этого царила напряженная тишина, вновь стало шумно. Зрители обсуждали только что сыгранную партию, обменивались впечатлениями о противниках, спорили по поводу манеры игры новичка, весьма своеобразной ловушки, подстроенной им, и еще более неординарного поведения за доской.

Лаура пошла наперекор мнению большинства и стала защищать Николаса. Она заявила, что игра все равно была неформальной. Новичок устроил для всех настоящий спектакль, его разговоры с игрушечным Плуто были действительно смешными, а что касается коварной ловушки, то галисиец сам виноват, что купился на столь щедрую приманку. Лауре очень понравилось, что ее заявление вызвало еще большее оживление у членов клуба и усилило горячность обсуждения только что сыгранной партии.

Через двери учебного класса разговоры, происходившие в большом зале, доносились приглушенно, разобрать толком было ничего нельзя. До слуха Кораль лишь то и дело доносилось имя ее сына. Она постаралась отвлечься от этих звуков, чтобы не гадать, что именно говорят о нем, в каких выражениях происходит обсуждение.

– Ты здесь так только врагов себе наживешь, – сказала она Николасу. – Зачем специально доводить человека? Мне, честно говоря, было за тебя стыдно.

Николас лишь пожал плечами с весьма недовольным видом.

Хулио хотел прояснить ситуацию и обратился к Кораль: