Текст книги "Стоя в чужой могиле"

Автор книги: Иэн Рэнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

2

– Эй, – позвал Ребус, выходя из машины.

– В чем дело? – Инспектор криминальной полиции Шивон Кларк чуть повернула голову и посмотрела на здание, из которого только что вышла. – Дурные воспоминания не пускают?

Ребус несколько секунд разглядывал мрачный двухэтажный фасад полицейского отделения на Гейфилдсквер.

– Только приехал, – объяснил он, хотя на самом деле просидел в своем «саабе» добрых пять минут, постукивая пальцами по баранке. – Похоже, ты закончила…

– И как ты только догадался. – Она улыбнулась ему и, сделав несколько шагов вперед, клюнула его в щеку. – Как поживаешь?

– Похоже, страсть к жизни у меня так и не прошла.

– Ты имеешь в виду пьянство и никотин?

Ребус пожал плечами, улыбнулся ей в ответ, но ничего не ответил.

– Отвечая на твой вопрос: у меня сегодня поздний ланч, – сказала она. – Тут на Лейт-Уок есть кафе – я туда обычно и хожу.

– Если зовешь меня с собой, есть кое-какие условия.

– Интересно какие?

– Чтобы не было креветок и чипсов с копченым беконом.

Она, казалось, обдумывала услышанное.

– Тут может быть помеха. – Она указала на его «сааб». – Тебя оштрафуют, если ты его оставишь. На другой стороне есть платная парковка.

– Один восемьдесят в час? Ты не забывай, что я на пенсии.

– Может, поищешь на парковке?

– Предпочитаю пощекотать нервы.

– Это место для патрульных машин – я видела, как гражданских отсюда эвакуируют.

Она повернулась и пошла назад, попросив его подождать минуту. Он понял, что его сердце бьется чуть сильнее, чем обычно, и приложил к груди руку. Она была права: он не хотел входить в полицейское отделение, где работал когда-то с ней вместе вплоть до ухода на пенсию. Полжизни прослужил в полиции, и вдруг оказалось, что полиция в нем больше не нуждается. Невольно содрогнувшись, он снова вспомнил кладбище и могилу Джимми Уоллеса. Дверь распахнулась, и появилась Кларк, помахивая чем-то, чтобы ему было видно. Это был прямоугольный знак с надписью «ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ».

– В приемной держат на всякий случай, – пояснила она.

Он открыл машину и поставил знак за ветровое стекло.

– А ты за это, – добавила она, – угостишь меня печеной картошкой…

Не просто печеной картошкой, но с творогом и ананасовым соком. В кафе были столы с ламинированными столешницами, пластмассовыми приборами и бумажными стаканами для чая, из которых тянулись нитки чайных пакетиков.

– Высокий класс, – сказал Ребус, вытаскивая пакетик и кладя его на удивительно маленькую и тонкую салфетку.

– Ты не ешь? – спросила Кларк, профессионально надрезая картофельную кожуру.

– Слишком занят, Шивон.

– По-прежнему загораешь на раскопках?

– В море есть работенка и похуже.

– Не сомневаюсь.

– А у тебя как дела? Довольна служебным ростом?

– Нагрузка не зависит от звания.

– Ну, ты его, по крайней мере, заслужила.

Кларк не стала отрицать. Вместо этого она отхлебнула чая и набрала на вилку творога. Ребус попытался вспомнить, сколько они проработали вместе… на самом деле, не так уж долго в исторической перспективе. Но в последнее время они виделись довольно редко. У нее был «друг», который жил в Ньюкасле. Уик-энды она часто проводила там. И все же иногда находила время позвонить ему или отправить эсэмэску, а он придумывал какой-нибудь предлог, чтобы им не встречаться, так толком и не зная почему, хотя на ее послания отвечал.

– Послушай, ты же не можешь откладывать это вечно, – сказала она наконец, взмахнув перед ним пустой вилкой.

– Откладывать – что?

– Ты собираешься о чем-то попросить.

– Попросить? Неужели старый приятель не может заглянуть просто так, чтобы поговорить?

Она разглядывала его, медленно жуя.

– Ну хорошо, – согласился он. – Речь идет о женщине, которая заходила к тебе сегодня рано утром.

– Салли Хазлитт?

– Салли – это имя дочери, – поправил он. – А ты говорила с Ниной.

– После чего она бегом понеслась к тебе? Откуда она знала?

– Что знала?

– Что мы были коллегами.

Ему показалось, что она хотела сказать «близкими коллегами». Но она предпочла просто «коллег». Точно так же как раньше употребила слово «гражданских».

– Она ничего такого не знала. Прежде наш отдел возглавлял некто Маграт – его-то она и искала.

– Искала сочувствия? – предположила Кларк.

– У нее двенадцать лет назад пропала дочь.

Кларк оглядела заполненное кафе, чтобы убедиться, что их никто не слышит, но потом все равно понизила голос:

– Мы оба знаем, что ей давно пора об этом забыть. Может быть, это уже невозможно. Но ей нужен доктор, а не мы.

Несколько секунд оба молчали. Кларк, казалось, потеряла интерес к тому, что осталось у нее на тарелке. Ребус кивнул, показывая на остатки еды.

– Это мне обошлось в два девяносто пять, – посетовал он. – Она, похоже, решила, что ты слишком легко от нее отмахнулась.

– Ты уж меня прости, но я не всегда милая и добрая в половине девятого утра.

– Но ты ее выслушала?

– Конечно. – И?

– Что «и»?

Ребус выдержал паузу. Мимо кафе спешили люди. Наверняка у каждого было о чем поплакать, вот только жилеток не находилось.

– И как расследование? – спросил он наконец.

– Какое?

– По той пропавшей девушке. Я думаю, об этом она тебе успела сказать…

– Она сообщила в приемной, что у нее есть информация. – Кларк вытащила из жакета записную книжку, открыла. – Салли Хазлитт, – речитативом проговорила она, – Бриджид Янг, Зоуи Беддоус. Эвимор, Стратпеффер, Охтерардер. Тысяча девятьсот девяносто девятый, две тысячи второй, две тысячи восьмой. – Она захлопнула книжку. – Ты не хуже меня знаешь, как все это призрачно.

– В отличие от картофельной кожуры, – возразил Ребус. – И да, я согласен: дело, судя по всему, призрачное.

Так расскажи мне, что к нему добавилось.

Кларк покачала головой:

– Только не при таком понимании.

– Ну хорошо, ничего не добавилось. Расскажи просто об исчезновении.

– Три дня назад. Так что есть большая вероятность, что она придет домой и спросит, с чего весь этот шум.

Кларк встала, подошла к прилавку и вернулась с утренним номером «Ивнинг ньюс». Фотография была на пятой странице: нахмурившаяся девушка лет пятнадцати с длинными черными волосами и челкой, почти закрывающей глаза.

– Аннет Маккай, – продолжила Кларк, – известная друзьям как «Зельда», это из компьютерной игры. – Она увидела выражение лица Ребуса. – Люди нынче играют в компьютерные игры, им незачем идти в паб и бросать в автоматы монетки.

– В тебе всегда была эта стервозная черточка, – пробормотал он, возвращаясь к чтению.

– Она села в автобус до Инвернесса – ехала туда на вечеринку, – продолжила Кларк. – Пригласил какой-то сетевой знакомый. Мы проверили – все сходится. Но она сказала водителю, что ей плохо. Тот остановился на заправке в Питлохри, и она вышла. Следующий автобус ожидался часа через два, но она сказала водителю, что, наверно, проголосует на дороге.

– До Инвернесса она так и не добралась, – сказал Ребус, снова глядя на фото.

«Надутая» – вот подходящее слово. Но на его взгляд, она переигрывала. Копировала стиль и выражение, а на самом деле была совсем другой.

– Как дела в семье? – спросил он.

– Не очень. Школу прогуливала, попадалась на наркотиках. Родители расстались. Отец в Австралии, мать живет в Лохэнде с тремя братьями Аннет.

Ребус знал Лохэнд: не лучший район в городе, но этот эдинбургский адрес объяснял, почему дело ведет Кларк. Он закончил читать, но газету оставил развернутой на столе.

– С мобильника ничего?

– Только фотография, которую она отправила какому-то знакомому.

– Что за фотография?

– Холмы… поля. Возможно, это окраина Питлохри. – Кларк смотрела на него. – Тебе здесь и вправду нечего делать, Джон, – проговорила она без всякого сочувствия.

– А кто сказал, что я хочу что-то делать?

– Ты забыл, что я тебя неплохо знаю.

– Может, я изменился.

– Может, и изменился. Но в этом случае кому-то придется опровергнуть слухи, которые до меня доходят.

– И что же это за слухи?

– Что ты решил восстановиться в конторе.

– Кому нужен такой старый пердун?

– Отличный вопрос. – Она отодвинула тарелку. – Мне пора возвращаться.

– И ты не оценила?

– Что я должна оценить?

– То, что я не затащил тебя в первый попавшийся паб?

– Вообще-то, нам не попалось ни одного паба.

– Наверное, дело в этом, ты права, – сказал Ребус, кивнув самому себе.

Когда они вернулись на Гейфилд-сквер, он открыл свой «сааб» и хотел было возвратить ей знак.

– Оставь себе, – возразила она. – Может пригодиться.

Затем она удивила его, обняв и клюнув в щеку на прощание, после чего исчезла в отделении. Ребус уселся в машину, положил знак на пассажирское сиденье и посмотрел на него.

ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ.

Все ли тут правильно? И что ему не нравится, скажем, в РАССЛЕДОВАНИИ ПОЛИЦЕЙСКОГО? Или просто в ПОЛИЦЕЙСКОМ? Он уставился на это слово – вся жизнь в полиции, но чем дальше, тем чаще он задавал себе вопрос: что такое полиция и что их связывает. «Тебе здесь и вправду нечего делать…» Звякнула эсэмэска.

«Снова я виноват или ты пошел на мировой рекорд по самому долгому перекуру?»

Опять Коуэн. Ребус решил не отвечать. Вместо этого он вытащил из кармана визитку – он обменялся визитками с Ниной Хазлитт. С одной стороны были записаны координаты инспектора Грегора Маграта, с другой – нацарапан номер телефона, а ниже – имя: Хазлитт. Он положил визитку на сиденье рядом с собой, подсунул под пластиковый знак и завел двигатель.

3

Первая партия дел шла чуть ли не неделю. Ребус потратил целый день, пытаясь найти нужного человека в нужных отделениях полиции Центрального и Северного округов Шотландии. В юрисдикции Центрального округа находился магазин товаров для садоводства близ Охтерардера, хотя сначала Ребусу велели обращаться в полицию Тейсайда. В юрисдикции Северного округа находились также Эвимор и Стратпеффер, но там были разные отделения, и ему пришлось звонить и в Инвернесс, и в Дингуолл.

Все это якобы делалось для простоты. Существовали планы слияния сил восьми округов в одно подразделение, но это мало чем помогало Ребусу, телефонная трубка в руке которого раскалялась докрасна.

Блисс и Робисон спрашивали, чем это он занимается, а он для объяснения отвел их в кафетерий, где угостил выпивкой.

– И шефу ни слова? – спросила Робисон.

– Пока нас не вынудят, – ответил Ребус.

В конце концов, чем одна папка отличается от другой? Первой пришла посылка из Инвернесса. Она попахивала болотом, а на коробке расцвела плесень. Это было дело Бриджид Янг. Ребус изучал его полчаса и быстро пришел к выводу, что в нем было много лишнего. Не имея никаких наводок, местные копы допросили всех, кто попался под руку, но эти допросы не добавили ничего, кроме неразборчивой писанины. Фотографии с места события тоже почти не проливали света на случившееся. У Янг был белый «порше» с бежевыми кожаными сиденьями. Ее рюкзак так и не нашли, как и футляр с ключами. Портфель обнаружили на пассажирском сиденье. Ежедневника не было, но он отыскался на работе, в Инвернессе. У нее была назначена встреча в Калбоки, а потом еще одна в отеле на берегу Лох-Гарв. Она не позвонила в аварийную службу по поводу прокола и не сообщила клиенту в отеле, что задерживается по той простой причине, что ее телефон остался на месте предыдущей встречи. В папке было несколько семейных фотографий и газетные вырезки. Ребус назвал бы ее скорее красивой, а не хорошенькой: сильная квадратная челюсть и взгляд исподлобья, устремленный в объектив камеры, словно съемка была еще одним порученным ей заданием, которое она спешила вычеркнуть из списка. Рапорт гласил, что портфель вместе с другими вещами, найденными в «порше», в итоге были возвращены семье одновременно с машиной. Мужа у нее не было: она жила одна в районе Ривер-Несс. Мать проживала неподалеку под одной крышей с сестрой Бриджид. После 2002 года папку время от времени пополняли какими-то случайными сведениями. В первую годовщину исчезновения Бриджид полиция обратилась ко всем, кому было хоть что-то известно. На местном телевидении показали реконструкцию случившегося. Но ни то ни другое не дало ни единой ниточки. Последние сообщения свидетельствовали, что бизнес Бриджид Янг переживал трудные времена, и это породило гипотезу, что она просто пустилась в бега.

Когда рабочий день закончился, Ребус решил взять дело домой, а не оставлять на виду у Коуэна. Дома он вывалил содержимое коробки на обеденный стол в гостиной. Вскоре он понял, что не имеет смысла таскать его на Феттс-авеню и обратно. Найдя канцелярские кнопки в шкафу, он стал развешивать фотографии и газетные вырезки на стене над столом.

К концу недели к фотографиям Бриджид Янг присоединились фото Зоуи Беддоус и Салли Хазлитт, а бумаги заняли не только стол, но и часть пола и дивана. В лице Салли он угадывал черты Нины Хазлитт: те же скулы, те же глаза. В ее деле обнаружились фотографии с поиска, предпринятого несколько дней спустя после ее исчезновения: десятки волонтеров прочесывали холмы при поддержке спасательного вертолета. Он купил карту Шотландии и тоже прикнопил ее к стене, прочертил на ней жирным черным маркером дорогу А9 от Стирлинга до Охтерардера, от Охтерардера до Перта, а оттуда через Питлохри и Эвимор до Инвернесса и дальше, до самого северного побережья у Скрабстера неподалеку от Турсо, где не было ничего, кроме парома, ходившего в Оркни.

Ребус сидел в своей квартире, курил и размышлял, когда в дверь постучали. Он потер брови, пытаясь прогнать собиравшуюся между ними головную боль, вышел в коридор и отворил.

– Когда уже починят этот лифт?

В дверях стоял и тяжело дышал мужчина – его ровесник, плотного сложения, с выбритой головой. Ребус посмотрел через его плечо на два пролета, которые тот только что одолел.

– Тебе какого черта надо? – спросил Ребус.

– Ты забыл, какой сегодня день? Я уже начал за тебя беспокоиться.

Ребус взглянул на часы. Было почти восемь вечера.

У них вошло в традицию раз в две недели выпивать.

– Потерял счет времени, – сказал он, стараясь не показать, что извиняется.

– Я тебе названивал.

– Наверно, я выключил звонок, – объяснил Ребус.

– Главное, что ты не лежишь мертвый на ковре в гостиной.

Кафферти улыбался, хотя его улыбочки были страшнее, чем иные оскалы.

– Подожди здесь, – велел Ребус, – я сейчас надену пальто.

Он вернулся в гостиную и загасил сигарету. Его телефон лежал под кипой бумаг с выключенным, как он и подозревал, звуком. Один звонок был пропущен. Пальто лежало на диване, и он стал его натягивать. Эти регулярные выпивки начались вскоре после того, как Кафферти выписали из больницы. Ему сказали, что он в какой-то момент умер, и если бы не Ребус, то все для него на этом бы и закончилось. Но это была не вся правда, как подчеркивал Ребус. Тем не менее Кафферти настоял на выпивке, желая выразить благодарность, а спустя две недели – опять, а потом еще через две недели.

Кафферти когда-то заправлял в Эдинбурге – по крайней мере, в худшей его части. Наркотики, проституция и рэкет. Теперь он не то отошел на задний план, не то вообще вышел из игры. Ребус точно не знал. Он ведал лишь то, что Кафферти ему говорил, но верить не мог и половине его слов.

– Это у тебя что? – спросил Кафферти из дверей гостиной.

Он указывал на стену, превратившуюся в выставочный стенд, рассматривал папки на столе и на полу.

– Я же сказал тебе подождать снаружи.

– Брать работу на дом – плохой знак. – Кафферти вошел в комнату, держа руки в карманах.

Ребус никак не мог найти ключи и зажигалку… Куда они делись, черт побери?

– Убирайся, – потребовал он.

Но Кафферти изучал карту.

– А-девять – ничего себе, хорошая дорожка.

– Неужели?

– Сам ею пользовался, было время.

Ребус нашел ключи и зажигалку.

– Все, можем идти, – объявил он.

Но Кафферти не торопился.

– Все слушаешь старье? Пора снять… – Он кивнул на проигрыватель: игла уже вышла на выводную канавку пластинки Рори Галахера. [12]12
  Уильям Рори Галахер(1948–1995) – ирландский музыкант, автор и исполнитель.


[Закрыть]

Ребус поднял тонарм и выключил аппаратуру.

– Доволен? – спросил он.

– Такси ждет внизу, – ответил Кафферти. – Так это твои глухари?

– Не твое дело.

– Как знать. – Кафферти опять одарил Ребуса своей улыбочкой. – Но, судя по снимкам, одни женщины. Это не в моем стиле…

Ребус уставился на него:

– Зачем ты ездил по А-девять?

Кафферти пожал плечами:

– Да так, всякий мусор выкидывал.

– Ты хочешь сказать – избавлялся от трупов?

– Ты когда-нибудь по А-девять ездил? Болота, леса да просеки, ведущие в самое никуда. – Кафферти помолчал и добавил: – По мне, так славные места.

– Там на протяжении нескольких лет пропадали женщины – тебе об этом что-нибудь известно?

Кафферти задумчиво покачал головой:

– Нет. Но могу поспрашивать, если хочешь.

На несколько секунд в комнате воцарилось молчание. Наконец Ребус молвил:

– Я подумаю об этом. – Потом он докончил: – Если окажешь мне услугу, мы будем квиты.

Кафферти хотел положить руку на плечо Ребуса, но тот увернулся.

– Давай уже поедем и выпьем, – сказал он, подталкивая гостя к выходу.

4

Домой он вернулся в половине одиннадцатого. Наполнил чайник и приготовил чашку чая, потом пошел в гостиную. Включил одну лампу и стереопроигрыватель. Ван Моррисон: [13]13
  Ван Моррисон(р. 1945) – североирландский музыкант, автор и исполнитель песен.


[Закрыть]«Астральные недели». Его сосед внизу был стар и глух. Наверху жили студенты, которые особо никогда не шумели, разве что на редких вечеринках. За стеной гостиной… он понятия не имел, кто там жил. Да и знать было незачем. В том районе Эдинбурга, который он называл своим домом (в Марчмонте), население постоянно мигрировало. Много квартир сдавалось внаем, и большинство из них – на короткие сроки. Об этом и говорил в пабе Кафферти.

«Раньше все друг о друге пеклись… Вот и правда: загнулся бы ты на полу у себя в квартире – сколько бы там пролежал, пока кто-нибудь не почесался зайти?»

Ребус возразил, что раньше было не лучше. Он повидал много домов и квартир, обитателей которых находили мертвыми в постели или любимом кресле. Мухи и вонь. Да куча счетов в почтовом ящике. Может, кому-то и приходила в голову мысль постучать в дверь, но дальше дело не шло.

«Раньше все друг о друге пеклись…»

«У тебя самого, Кафферти, наверняка были люди, которые стояли на шухере, пока ты закапывал тела?» – пробормотал себе под нос Ребус.

Попивая чай, он разглядывал карту. Сам он редко бывал на А9. Дорога эта была довольно поганая, только часть ее имела разделенные полосы для встречного движения. Полно туристов, многие с жилыми прицепами. Сплошные повороты и подъемы, за которыми ни черта не видно. Грузовики и автофургоны, с трудом вползающие в гору. Инвернесс находился всего в сотне миль к северу от Перта, но ехать приходилось два с половиной, а то и три часа. А когда ты добирался до места, то в довершение ко всему оказывался в Инвернессе. Радиодиджей, которого Ребус слушал, называл это место «Дельфиньей помойкой». [14]14
  В 1990-е годы залив Мари (Мари-Ферт) стал местом туристского паломничества – сюда приезжали посмотреть на играющих дельфинов, однако у города Инвернесс были серьезные проблемы с канализационными стоками, откуда и родилось выражение «дельфинья помойка».


[Закрыть]В Мари-Ферт действительно было несколько морозостойких дельфинов, и насчет помойки Ребус тоже не сомневался.

Эвимор… Стратпеффер… Охтерардер… а теперь Питлохри. Ребус в итоге рассказал Кафферти часть этой истории, оговорившись, что совпадение вполне вероятно. Кафферти задумался, надув губы и побалтывая виски в стакане. В пабе стояла тишина – забавно, как с появлением Кафферти в таких заведениях люди спешили допить, что у них было, и удалиться.

Бармен не только унес пустые стаканы со столика, за который они сели, но и протер его.

К тому же две первые порции им подали за счет заведения.

– Вряд ли я чем-то смогу помочь, – признался Кафферти.

– Я и не просил помогать.

– И все же… Если бы сгинули какие-нибудь бандюки, если бы они поссорились с людьми, с которыми ссориться не следует…

– Насколько я знаю, это были обычные женщины – можешь назвать их гражданскими.

Кафферти начал расписывать наказания, которых, по его мнению, был достоин виновный в таком преступлении, если окажется, что это дело рук одного человека, и закончил вопросом к Ребусу: какие тот испытывает чувства, когда осужденный получает меньше, чем заслужил, – меньший срок, меньшее наказание?

– Это не моя сфера.

– Все равно… Ты вспомни, сколько раз я на твоих глазах шел на свободу по приговору суда. А бывало, что и до суда не доходило.

– Да, это угнетало, – признался Ребус.

– Угнетало?

– Бесило. Дико бесило. И настраивало сделать так, чтобы это не повторилось.

– Но вот мы здесь сидим и выпиваем. – Кафферти чокнулся с Ребусом стаканом.

Ребус не сказал о том, что было у него на уме: «Дай мне полшанса, и я тебя все равно засажу». Вместо этого он допил свое виски и поднялся, чтобы взять еще.

Первая сторона «Астральных недель» закончилась, а чай в его кружке остыл. Он сел, достал телефон и визитку, оставленную Ниной Хазлитт, набрал номер.

– Алло? – ответил ему мужской голос.

Ребус неуверенно молчал.

– Алло? – На сей раз чуть громче.

– Прошу прощения, – сказал Ребус. – Может, я ошибся номером? Мне нужна Нина Хазлитт.

– Секундочку, сейчас она возьмет трубку.

Ребус слышал, как телефон переходит из рук в руки под звук телевизора.

– Алло?

Теперь это был ее голос.

– Извините, что звоню так поздно, – сказал Ребус. – Это Джон Ребус. Из Эдинбурга.

Он услышал, как у нее перехватило дыхание.

– Вы что-то?.. Есть какие-то новости?

– Нет, новостей никаких. – Ребус извлек медиатор из кармана и стал вертеть его в свободной руке. – Просто хотел дать знать, что не забыл о вас. Я собрал все дела и сейчас анализирую их.

– В одиночку?

– Пока да. – Он помолчал. – Извините, что потревожил…

– Трубку взял мой брат. Он живет у меня.

– Понятно, – сказал Ребус, не зная, что еще добавить.

Пауза затянулась.

– Так, значит, дело Салли открыли заново? – В голосе Нины Хазлитт звучали страх и надежда.

– Официально нет, – подчеркнул Ребус. – Зависит от того, что я накопаю.

– Что-нибудь уже есть?

– Я только-только начал.

– Приятно слышать, что вы взяли на себя такой труд.

Ребус гадал, протекал бы их разговор так же напряженно в отсутствие ее брата. И еще он спрашивал себя, какого черта он вдруг ни с того ни с сего позвонил ей – поздно вечером, когда единственным поводом для звонка была бы какая-нибудь новость, которая не могла ждать до утра. А так он подал ей мимолетную надежду.

Ложную надежду…

– Ну что же, – сказал он, – не буду вас больше задерживать.

– Еще раз спасибо. И звоните, пожалуйста, в любое время.

– Но не так поздно, наверное?

– В любое время, – повторила она. – Отрадно знать, что дело делается.

Он отключился и уставился на бумаги.

«Ничего не делается», – пробормотал он себе под нос, сунул медиатор в карман и поднялся выпить последний глоток перед сном.