Текст книги "Последнее слово техники. Черта прикрытия"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– У нас бывали инопланетяне, – вспомнила Ледедже. – Особенно часто они попадаются в Убруатере, ведь это столица не только планеты, но и всей системы, всего Установления. Там есть посольства чужаков. Иномирцы повсюду. А у них наверняка имеется и соответствующее оборудование.

– Разумеется, они могли бы это осуществить. Но зачем им передавать вашу закодированную ментокопию через три с половиной тысячи световых лет на корабль Культуры, не позаботившись даже снабдить сопроводительными документами? Кроме того, просто нахлобучив на голову умирающего индукционный колпак, каким бы сложным ни было такое устройство, получить столь подробную и самосогласованную личностную копию, как ваша, за несколько последних секунд жизни не удастся. Никто не смог бы провернуть такой фокус, даже имея вдоволь времени и располагая медицинской установкой высшего класса. Мельчайшие детали, которыми изобилует ваша копия, такому прибору не под силу запечатлеть, даже когда субъект вполне спокоен и настроен соответственно. Полнофункциональное нейросетевое кружево прорастает сквозь мозговую ткань и становится ее неотъемлемой частью. Этот процесс длится годы, и только так можно отразить в слепке любую деталь разума, с которым сосуществует сеть. Именно такое кружево, вероятно, и было внедрено в ваш мозг. Разумеется, вместе с интегрированным устройством переноса запутанных состояний.

Она воззрилась на Сенсию.

– Я совершенна? Я – полная и точная копия?

– Нельзя быть абсолютно уверенной в этом, но я подозреваю, что так оно и есть. Между вами-умершей и вами-воплотившейся здесь разница ничуть не значительнее, чем между вами-заснувшей вечером и вами-проснувшейся следующим утром.

– И все это благодаря устройству переноса?

– Преимущественно. Отосланная личностная копия должна полностью соответствовать оригиналу, если только коллапс суперпозиции вообще имел место.

– Что-что?

– Перенос запутанных состояний – превосходный метод, но он слишком часто не срабатывает. Это происходит приблизительно в двух процентах случаев. Таким образом, технология это страшно рискованная, и ею почти никто не пользуется. Обычно ее применяют как последнее средство спасения в военное время, когда лучше этот выход, чем никакого. Может быть, некоторые агенты ОО тоже испытывали на себе перенос. Но вообще-то к нему почти никогда не прибегают.

– И все же чаши весов качнулись в мою сторону.

– Да уж. Согласитесь, это лучше, чем смерть.

Сенсия помедлила.

– Но мы так и не нашли ответа на более настоятельный вопрос: как так получилось, что в вашей голове возникло полнофункциональное нейросетевое кружево резервного копирования личности, снабженное встроенным механизмом переноса запутанных состояний в чрезвычайно удаленную завещательную подсистему корабля, о самом существовании которого помнят немногие из ныне живущих?

Сенсия обернулась к Ледедже и пытливо посмотрела на девушку.

– Отчего вы хмуритесь?

– Я кое-что вспомнила.

Она встретила его – это – на приеме в зале для почетных гостей Третьей Эквабашни, откуда можно было попасть на один из пяти космических лифтов, возведенных по экватору планеты Сичульт. Джлюпианский корабль, прибывший для торговли и культурного обмена, только что пришвартовался.

Делегация высокопоставленных функционеров Джлюпе, галактической цивилизации высокого уровня, с которой Вепперсу удалось наладить тесные коммерческие связи, покидала борт судна. Неустанно вращавшийся, точно карусель, зал имел форму огромного бублика, безостановочно скользившего вокруг причала. Из его слегка скошенных окон открывался захватывающий, вечно переменчивый вид на планету далеко внизу.

Как ей теперь припомнилось, джлюпиане выглядели так, будто целиком состояли из локтей или колен. Эти уродливые крабообразные существа с двенадцатью конечностями отдаленно напоминали выползших на сушу мягкопанцирных крабов, только очень больших, а от того, что заменяло им кожу или панцирь, исходило светло-зеленое сияние. Главный сегмент джлюпианского тела, которое в целом немного превосходило размерами свернувшегося клубком человека, был снабжен короткими стеблеобразными ножками, на кончиках которых торчали по три глаза. Джлюпиане предпочитали, впрочем, не перемещаться на многосуставчатых ногах, а парить в воздухе на чем-то вроде металлических подушек. Синтезированные голоса, передававшие речь инопланетников, раздавались оттуда же.

Это случилось десять лет назад. Ледедже едва исполнилось шестнадцать, она только-только начинала воспринимать себя как женщину и свыкаться с мыслью, что глубинные татуировки, покрывшие все ее тело, делают ее объектом искреннего восторга и восхищения окружающих, куда бы она ни явилась. Впрочем, это и было ее единственным предназначением, как полагал Вепперс, а с ним и весь остальной мир.

Она еще не привыкла регулярно появляться на приемах такого уровня в числе сопровождающих лиц Вепперса. Он всегда окружал себя множеством людей, составлявших его своеобразную свиту. Среди них были не только носильщики и телохранители (Джаскен занимал последнюю линию обороны), но и такие специалисты, как советник по связям со СМИ и лояльник: Вепперс относился к тем олигархам, которые без таких оруженосцев чувствуют себя почти голыми. Ледедже не очень четко представляла себе, каков круг обязанностей лояльника, но у него, во всяком случае, была какая-то четко определенная функция, и он приносил пользу. Она же сама, как ей постепенно открывалось, была не более чем украшением, предметом декора, орнаментальной виньеткой. Кем-то, предназначенным для восторга и поклонения издалека, восхищенных взоров и воркования льстецов, и единственная обязанность ее состояла в том, чтобы подчеркивать величие, превозносить до небес и без того раздутое самомнение Великого Джойлера Вепперса, Президента и Главного управляющего делами корпорации «Веприн», самого богатого человека на планете и во всем Установлении, контролировавшего самую могущественную и прибыльную компанию в истории.

Человек, заглядевшийся на нее, показался девушке ужасно старым. Он мог быть сильно фенотипически измененным сичультианцем или же представителем иной панчеловеческой расы. Пангуманоидный тип оказался одним из наиболее обычных в реестре галактических форм жизни. Скорее всего, инопланетник, решила она. Чужак был худ, как скелет, и так стар, что при каждом шаге его суставы неприятно поскрипывали. Она сочла такой выбор внешности отвратительным проявлением извращенных наклонностей. В те дни даже беднякам была доступна гериатрическая терапия, позволявшая выглядеть юным и полным сил до самых последних дней. Она слыхала, что платой за это является постепенное умирание, гниение изнутри, но полагала, что такая цена за удовольствие не выглядеть дряхлым и обветшалым до самого конца весьма невелика. Впрочем, здесь не было и не могло быть бедняков. Вечеринка намечалась малолюдная, но эксклюзивная. Для всех присутствовавших, числом около сотни.

Собственно джлюпианцев оказалось не более десятка. Остальные были сичультианскими акулами бизнеса, политиками, бюрократами и представителями масс-медиа, а также ассистентами, слугами и прихлебателями всех перечисленных. Она подумала, куда лучше отнести себя. Наверное, к прихлебателям.

От нее обычно требовалось вертеться вокруг Вепперса и всем демонстрировать свою непревзойденную экзотическую красоту, однако в тот момент он и те, кто были допущены в его внутренний круг доверенных лиц, сосредоточили все внимание на беседе с двумя гигантскими крабораками. Разговор проходил в эркере комнаты для приема почетных гостей, а спокойствие высоких договаривающихся сторон блюла троица вооруженных до зубов телохранителей Вепперса – то были клоны, звавшиеся Зей. До Ледедже постепенно дошло, что основная ценность ее как собственности Вепперса, части его движимого имущества, заключалась в том, чтобы являться по первому его зову, ослеплять, обольщать, очаровывать тех, на кого он укажет, а иногда – просто служить эффектным фоном, красивой рамкой, в которую он заключал какую-то важную мысль, или, наконец, отвлекать излишне назойливых просителей, чтобы Вепперс мог тихо уйти по своим делам. Джлюпиане, вероятно, могли заметить, как сильно она отличается от всех вокруг темным оттенком кожи и экстравагантностью татуировок, однако сичультианцы представлялись инопланетникам столь чуждыми, что едва ли ее присутствие на приеме произвело бы на чужаков какое-то впечатление. Это означало, что ей незачем шляться под ногами, пока Вепперс обсуждает с ними дела чрезвычайной важности.

Так вот получилось, что про нее все позабыли, кроме доктора Сульбазги и одного из Зей.

– Тот человек на тебя смотрит, – заметил Сульбазги, кивая в сторону слегка сутулившегося, очень лысого мужчины, стоявшего от них в нескольких метрах. Мужчина выглядел как-то не так. В нем что-то было неправильно, он казался Ледедже слишком худощавым и слишком высоким, даже когда сутулился. В абрисе его черепа и чертах лица было что-то от трупа. Даже одет он был необычно: костюм показался девушке слишком узким, неброским и скроенным отнюдь не по моде того сезона.

– Все на меня смотрят, доктор Сульбазги, – ответила она.

Доктор Сульбазги был человеком крепкого телосложения с темно-желтой кожей и редкими тонкими каштановыми волосами, лицо его во многих местах уже избороздили морщины. Все эти черты изобличали в нем либо потомка обитателей, либо непосредственного выходца с Кератия, крупнейшего сичультианского субконтинента. Ему не составило бы труда придать себе привлекательный или по крайней мере более привычный в обществе облик, но он не стал этого делать. Ледедже считала его странноватым, почти фриком. Высившийся рядом Зей – затянутый в строгую форменную одежду гигант, чьи глаза не знали покоя, неустанно обшаривая комнату, словно взглядом он играл вместо мяча в какую-то недоступную остальным игру, – по сравнению с доктором Сульбазги выглядел более-менее симпатичным человеком, хотя его глыбоподобные, будто из камня высеченные мышцы, казалось, вот-вот разорвут кожу и следом рукава пиджака.

– Это правда, – согласился доктор, – но на тебя он смотрит по-особенному, как никто другой.

Кивок официанту, перемена бокалов, новый напиток.

– А теперь – взгляни! – он решил подойти поближе к нам.

– Госпожа? – вопросительно прогудел Зей, глядя на нее бездонными темными глазами сверху вниз. Зей был выше ее чуть ли не на полметра. В его присутствии она всегда чувствовала себя младенцем.

Она со вздохом кивнула, и Зей пропустил забавно выглядевшего незнакомца.

– Добрый день, скажите, вы действительно Ледедже Юбрек? – спросил старик, улыбаясь ей. Доктора Сульбазги он приветствовал кратким вежливым кивком.

Его голос оказался настоящим, не синтезированным с помощью вокодера, и неожиданно глубоким. Вепперс перенес несколько десятков операций на голосовых связках, добиваясь, чтобы голос его был медоточив и ласкал слух всякого собеседника, обогащая его новыми атоналями и придавая несвойственные от рождения глубину и значительность, однако странный старик с легкостью заткнул бы Вепперса за пояс по этому показателю: в его голосе сквозили такие соблазнительно-сочные нотки, каких тому никогда не удавалось добиться. Ее просто шокировала такая глубина голоса человека, на вид неотличимого от доживавшего последние деньки чудаковатого старикашки. Она предположила, что у иномирцев возрастные изменения имеют другую природу.

– Да, это я, – сказала она, приветственно улыбаясь и мысленно расположив его голос в самой середине Зоны Элегантности, о которой столько трендел ее преподаватель ораторского искусства. – И вам доброго дня. Могу ли я узнать ваше имя?

– Меня зовут Химерансе. – Продолжая улыбаться, он обернулся (движение показалось Ледедже слегка неестественным) и бросил краткий взгляд туда, где Вепперс был всецело погружен в разговор с парочкой крабообразных чужаков. – Я прибыл с джлюпианской делегацией в качестве панчеловеческого культуропереводчика. Надеюсь, мне удастся сокрыть от посторонних взглядов маленькую faux pas[86], на которую я осмелюсь сейчас пойти.

– Как интересно, – протянула она, отчаянно сдерживаясь, чтобы не зевнуть старику прямо в лицо.

Он снова усмехнулся, скользнул взглядом по ее ногам и затем посмотрел прямо в лицо. Да уж, ты знаешь, куда смотреть, чтобы как следует изучить меня, ты, старый извращенец, подумала она. Скорее всего, старика впечатлило платье, точнее сказать, почти полное отсутствие такового. Она была обречена провести всю жизнь в максимально откровенной одежде и уже давно решила всем назло гордиться тем, как выглядит. Она и без татуировок была бы очень красива, но, коль скоро в ознаменование семейного позора ее наделили знаками Инталии, их стоило нести со всевозможным достоинством. Тем не менее Ледедже еще привыкала к своей новой общественной роли, и временами мужчины смотрели на нее так, что ей становилось не по себе. Даже Вепперс порой смотрел на нее, словно впервые: новым, непривычным, неуютным взглядом.

– Должен признаться, – сказал Химерансе, – что меня поразили Инталии. А вы, сколь я могу судить, выделяетесь даже среди представителей этой исключительной во всех отношениях группы.

– Я очень признательна вам за такой комплимент.

– Это не комплимент, – сказал Химерансе.

Тут наблюдавший за ними Зей как-то странно напрягся и, промямлив себе под нос скомканное извинение, растворился в толпе гостей с неожиданными для его комплекции изяществом и легкостью. В ту же минуту доктор Сульбазги внезапно пошатнулся, едва удержав равновесие, и, нахмурившись, принялся с подозрением изучать остатки напитка в своем бокале. В его глазах появилось странное выражение.

– Черт его знает, что они сюда добавляют, мошенники. Простите, пожалуйста, но я думаю, что мне... э-э... лучше присесть.

Сказав это, он тоже улетучился, лихорадочно высматривая по сторонам свободные кресла.

– Ну вот, – мягко произнес Химерансе, все это время не сводивший с нее взгляда. Они остались одни.

И она вдруг обо всем догадалась.

– Это вы сделали? – пораженно спросила она, вперив глаза сперва в широкую спину одного из Зей, торопливо отступавшего на заранее подготовленные позиции, а потом повернувшись туда, где исчез доктор Сульбазги.

– Недурная работка, верно? – сказал Химерансе с располагающей улыбкой. – Я состряпал сообщение средней степени срочности и запустил его по сети коммуникаторов охраны, а заодно учинил легкий приступ головокружения нашему доброму доктору. Надолго их это не отвлечет, но позволит мне обратиться к вам с одной просьбой. – Новая усмешка. – Можем ли мы поговорить наедине, госпожа Юбрек?

– Сейчас? – спросила она в замешательстве. Разговор так или иначе получился бы коротким. На приемах и встречах такого уровня никого – и ее в том числе – никогда не оставляют без внимания больше чем на минуту.

– Нет, – ответил Химерансе, – позже. Этой ночью, в ваших покоях. В убруатерском доме господина Вепперса.

Она с трудом подавила смешок.

– Вы рассчитываете на приглашение?

Она знала, что на этот вечер у Вепперса ничего не запланировано, кроме обычного ужина, а ей самой, кроме этого, предстояли уроки музыки и изящных манер. А потом в постель. Если посчастливится, она улучит полчасика, чтобы посмотреть телевизор. Ее никуда не выпускали без эскорта и телохранителей, так что сама мысль о том, чтобы принять в своих комнатах мужчину, даже не будь он старым инопланетянином, ее порядком развеселила.

Химерансе улыбнулся своей заразительной улыбкой.

– Нет, – сказал он, – нисколько. Я могу явиться и незваным, однако сочту за лучшее испросить вашего разрешения. Мне бы не хотелось вас перепугать.

Ей стоило немалых трудов сохранить спокойствие.

– О чем вы, уважаемый Химерансе? – спросила она вежливым и сдержанным тоном.

– У меня есть предложение, которое может вас заинтересовать. Никакого вреда или неудобства оно вам не принесет. Вам не понадобится ни с чем расставаться и ничем ради этого жертвовать.

Она решила изменить тактику и поставить зарвавшегося старого пердуна на место.

Оставив светски-обходительный тон, она спросила резко:

– А что мне за это будет?

– Вы получите определенное... удовлетворение, как только мне будет позволено подробно разъяснить цель своего визита. Впрочем, могут обсуждаться и другие виды вознаграждения.

Все еще глядя ей прямо в зрачки, он спокойно добавил:

– Боюсь, мне придется поторопить вас с ответом. Я вижу, что сюда направляется один из телохранителей господина Вепперса, оказавшийся сообразительнее остальных и обративший на нас с вами внимание.

Она почувствовала восхищение, смешанное с горечью.

В конце концов, вся ее жизнь протекала под колпаком.

– Когда вам будет удобно? – спросила она.

Она забылась беспокойным сном. Она не рассчитывала заснуть, понимая, что слишком распалена неясным, но очевидно незаконным желанием острых ощущений.

Внезапно проснувшись, она уже знала, что он здесь.

Ее покои располагались на втором уровне верхнего этажа городского дома, охранявшегося тщательнее, чем иные военные базы. В ее распоряжении находились большая комната с гардеробной и en-suite[87]. Два больших окна выходили на освещенные мягким рассеянным светом parterres[88] в окружении садовых скульптур и живых изгородей. Между окнами была устроена зона отдыха – низкий столик, два кресла и кушетка. На них падал частично проникавший через жалюзи свет ночного города, отраженный от облаков.

Она рывком поднялась на постели, разметав подушки.

Он сидел в одном из кресел. Она увидела, как он поворачивает к ней голову.

– Доброй ночи, госпожа Юбрек, – сказал он мягко. – Еще раз здравствуйте.

Она замотала головой и тревожно приложила палец к губам, обведя им комнату.

– Нет, – сказал он вежливо, и света было достаточно, чтобы видеть его неизменную улыбку. – Различные устройства наблюдения, которыми оборудована эта комната, не потревожат нас.

Ладненько, подумала она. Сигнализация, получается, тоже не сработает. Она почувствовала себя так, словно ее последняя линия обороны растаяла, как дым. Впрочем, нет, не последняя. Оставалась еще возможность переполошить всех криком. Но едва ли человека, который влез в работу коммуникаторов охраны, вызвал у доктора Сульбазги приступ головокружения и без каких-либо затруднений проник незамеченным в городской дворец Вепперса, можно рассчитывать привести в замешательство обычным криком. Ей снова сделалось немножко страшно.

Кресло, которое он занял, постепенно озарилось светом, позволившим ей увидеть, что он одет точно так же, как и раньше, на торжественном приеме в этот день.

– Пожалуйста, составьте мне компанию, – сказал он, указав на второе кресло.

Она накинула халат поверх ночнушки, стараясь не показывать, как сильно дрожат ее руки. Потом села рядом с ним. Теперь ей показалось, что он изменился: стал немного моложе, лицо уже не походило на ухмыляющийся череп. Он перестал сутулиться.

– Благодарю, что позволили встретиться с вами наедине, – учтиво произнес он.

– Полноте, – сказала она, подтянув колени к подбородку и охватив их скрещенными руками. – О чем будем говорить? Зачем вы все это затеяли?

– Мне нужен ваш образ. Изображение.

– Изображение?

Она почувствовала себя разочарованной. И это все? Вероятно, он говорит о снимке в полный рост и, уж конечно, в обнаженном виде. Значит, он и в самом деле просто старый извращенец. Вот уж забавно, как вещи, сперва поразившие воображение, показавшиеся романтическими и таинственными, выворачиваются грязной изнанкой наружу и сводятся к банальной похоти.

– Я хотел бы получить изображение всего вашего тела, не только изнутри и снаружи. Каждой клетки вашего тела, каждого атома. Фактически ваше тело предстанет на нем таким, каким выглядит из-за пределов трехмерного пространства, с которым вы привыкли иметь дело.

Она уставилась на него.

– В смысле, как будто из гиперпространства? – спросила она.

Ледедже старалась не пропускать лекций по естествознанию.

Лицо Химерансе расплылось в улыбке.

– Именно!

– Но зачем?

Он пожал плечами.

– Я их коллекционирую. Собираю образы, которые меня восхищают.

– Гм.

– Возможно, госпожа Юбрек, вам покажется существенным замечание, что цели мои не имеют ничего общего с сексуальным вожделением.

– Это хорошо.

Химерансе вздохнул.

– Вы – прекрасная работа, госпожа Юбрек, уникальная, если мне будет позволено сказать. Я отдаю себе отчет в том, что вы личность, индивид, человек очень умный, приятный в общении и привлекательный – для людей одного с вами рода, разумеется. Но я не смею утаить от вас истинную причину интереса, который вы у меня вызываете. Меня привлекли татуировки, от которых вам пришлось пострадать.

– Пострадать?

– Перенести? Я долго думал, какое слово выбрать.

– Нет, ваше первоначальное определение подойдет, – сказала она. – Я и в самом деле пострадала. У меня не было выбора.

– Да, я понимаю.

– Что вы делаете с этими образами?

– Я ими любуюсь. Для меня это произведения искусства.

– А у вас есть сейчас при себе образцы, которые вы могли бы мне показать?

Химерансе подался вперед.

– Вы действительно этого хотите? – Он разом оживился.

– А у нас есть время?

– Есть.

– Тогда покажите их.

В воздухе перед девушкой появилось яркое трехмерное изображение... чего? Ей трудно было догадаться. Безумный, головокружительно сложный вихрь черно-оранжевых линий, воссозданный в таких мельчайших подробностях, что отдельные завитки оканчивались в свернутых пространствах, недоступных ее зрению.

– Это, – объяснил Химерансе, – всего лишь примитивное трехмерное сечение того, что, пожалуй, уместно называть обитателем звездной магнитосферы. Горизонтальные пропорции слегка уменьшены, чтобы придать ему приблизительно сферическую форму. На самом же деле они выглядят так.

Картинка неожиданно растянулась по горизонтальной оси и сжалась по вертикальной, пока скопище черных линий, которое Ледедже рассматривала прежде, не слилось в одну-единственную, примерно метровой длины и менее чем миллиметровой ширины. Маленький символ в углу картинки, напоминавший микроскопическую коробку для обуви со скошенными краями, по-видимому, указывал на сравнительный масштаб изображения. Поскольку девушка представления не имела, что он на самом деле должен означать, проку от него не было решительно никакого. Тончайшая линия, протянутая через пылающую фоновую сердцевину солнца, вновь сделалась толще, приняв первоначальный вид.

Химерансе извиняющимся тоном заметил:

– К сожалению, практически невозможно воспроизвести эффект, какой производит это зрелище в четырехмерном пространстве. Однако я попробую.

Он что-то сделал, и Ледедже возблагодарила небеса, что сидит в кресле. Картинка, казалось, распалась на миллионы тонко нарезанных долек, пронесшихся мимо нее в мгновение ока, как вихрь сверкающих снежинок. Она моргнула и подалась назад, чувствуя себя как после приступа морской болезни.

– С вами все в порядке? – озабоченно поинтересовался гость. – Возможно, впечатление оказалось слишком сильным?

– Да нет, – выговорила Ледедже, – я в порядке. А что это было?

– Исключительно удачный образ представителя расы, чьей средой обитания, как правило, выступают магнитные поля в фотосферах звезд.

– Эта штука была живая?

– Я полагаю, она живет и поныне. Они очень долго живут.

Она посмотрела на старика. Изображение состоявшего преимущественно из тонких черных линий жителя звездных фотосфер отбрасывало призрачный свет на лицо Химерансе.

– Вы хотите сказать, что можете видеть эту картинку в четырехмерном пространстве?!

– Да.

Он повернулся в своем кресле и посмотрел на нее в ответ, то ли с затаенной гордостью, то ли с неожиданной застенчивостью. Лицо его раскраснелось. Сейчас из Химерансе ключом били такая энергия, такой энтузиазм, каких и от шестилетнего сорванца трудно было ожидать.

– Как? – спросила она пораженно.

– На самом деле, – ответил он, продолжая улыбаться, – я не мужчина и даже не человек. Я аватар корабля. Сейчас вы в действительности говорите с космическим кораблем, и это кораблю я обязан способностью показывать и записывать столь ценные четырехмерные изображения. Я так считаю, это я. Таково имя этого корабля – мое истинное имя. Когда-то я был частью флота Культуры, а теперь стал независимым кораблем, хотя и, как правило, согласовываю свои действия с теми, кого иногда относят к Затворникам. Я странник, исследователь, если угодно. Мне доставляет определенное удовольствие предлагать свои услуги культуропереводчика разным цивилизациям, то есть помогать в установлении контактов между разными видами и культурами. Такую помощь я оказываю всякому, кто о ней попросит. Есть у меня и еще одно хобби: собирать образы всего самого утонченного, изысканного и совершенного, что удается мне повидать в местах, куда забросила меня судьба.

– Вы способны получить такое изображение без ведома объекта?

– Технически это несложно. Если точнее, мне, пожалуй, ничто не было бы проще.

– Но вы предпочитаете заручиться согласием существ, которых... фотографируете.

– Не кажется ли вам, что в противном случае меня можно было бы считать бесчестным наглецом?

Некоторое время она просто смотрела на него.

– Наверное, вы правы, – медленно проговорила она. – А вы намерены с кем-то поделиться этим образом?

– Нет. Я вообще никогда раньше этого не делал. Вы первая, кому я продемонстрировал одно из имеющихся в моей коллекции изображений. У меня есть еще. Очень много.

– Не стоит, – улыбнулась она и махнула рукой, показывая, что изображение можно убрать. – Этого достаточно. – Картинка исчезла, на прощание озарив комнату яркой вспышкой.

– Вы можете быть уверены, что, в том маловероятном случае, если я решу с кем-то поделиться вашим образом, я предварительно посоветуюсь с вами на этот счет.

– Непременно?

– Непременно. Аналогичное условие распространяется на...

– А если я разрешу вам меня запечатлеть... скажите, я что-нибудь почувствую?

– Ничего.

– Гм.

Она все еще сидела, обхватив себя руками за укрытые подолом халата колени, но теперь, слегка склонив голову, высунула язык, лизнула тонкую мягкую ткань и, подумав немного, закусила ее зубами.

Выждав несколько мгновений, Химерансе осведомился:

– Ледедже, вы согласны?

Она вынула закушенный уголок халата изо рта и подняла голову.

– Я уже спрашивала: что мне за это будет?

– А что я могу вам предложить?

– Увезите меня. Заберите. Куда угодно. Помогите мне сбежать отсюда. Покончить со всей этой жизнью, на худой конец.

– Ледедже, мне очень жаль. Я не могу этого сделать.

Химерансе казался искренне огорченным.

– Но почему?

– Это будет иметь неприятные последствия.

Она бессильно уронила голову и впилась взглядом в расстелеленный под окнами коврик.

– Потому что Вепперс – самый богатый человек в мире?

– Во всем Сичультианском Установлении, если быть точным. И самый могущественный, – вздохнул Химерансе. – Есть пределы, которые я бессилен переступить. У вас, в этом мире, в Гегемонии, которую вы зовете Сичультианским Установлением, – свои законы, свой устав, свои правила, своя мораль. Все это справедливо и в вашем частном случае. Считается крайне невежливым вмешиваться в дела других рас, иначе как по очень веским причинам и в согласии с предварительно утвержденным стратегическим планом. Как бы мы того ни желали, мы не можем влезать в ваши дела просто потому, что нам вдруг приспичило посентиментальничать. Мне действительно очень жаль. Очень, очень жаль. То, о чем вы просите, я не могу вам дать.

– Значит, мне нечего у вас просить, – сказала она, зная, какая горечь прозвучит в ее голосе.

– Не сомневаюсь, что мне не составило бы труда открыть банковский счет на ваше имя с любой суммой, какую вам угодно...

– Да-да, а Вепперсу ничего бы не стоило отпустить меня на волю, – покачала головой Ледедже.

– Но я все же...

– Ладно, хватит. Просто сделайте это, – сказала она, стиснув колени еще крепче. – Мне встать или не надо?

– Нет, не нужно. Вы уверены, что...

– Просто сделайте это, – сказала она со свирепым нажимом.

– Но мне же нужно как-то вас отблагодарить, предоставить компенсацию...

– Да-да, конечно. Ну так подумайте, что бы такое мне подарить. Удивите меня, черт возьми.

– Удивить вас?

– Вы плохо меня расслышали?

– Вы уверены?

– Да, да, да, я уверена. Вы уже сняли образ? Если нет, так чего тянете?

– Ах-ха, – промурлыкала себе под нос Сенсия, медленно кивая своим мыслям. – Да. Очень похоже.

– Хотите сказать, что этот корабль поместил мне в голову нейросетевое кружево?

– Да. Собственно, не само кружево, а его зародыш, зернышко. Нейросети растут со временем.

– Я ни разу ничего не почувствовала.

– И не должны были почувствовать, – Сенсия смотрела в пустыню. – Да. Это был Я так считаю, это я, – сказала она затем, и у Ледедже возникло впечатление, что Сенсия говорит сейчас сама с собой. – ОНК класса «Хулиган», более тысячелетия числится самопровозглашенным Эксцентриком-Затворником. Несколько лет назад совсем пропал из виду. Вероятно, он где-то скрывается.

Ледедже тяжело вздохнула.

– Я попросила меня удивить. И он поймал меня на слове.

Внутри у нее, однако, нарастало удовлетворение. Тайну удалось разгадать, это почти наверняка, а сделка оказалась удачной. В каком-то смысле та давняя договоренность спасла ее от смерти.

Но что со мной теперь станет? – подумалось ей. Она украдкой взглянула на Сенсию, чей взор все еще был устремлен в разогретую солнцем пустынную даль, где танцевали пылевые дьяволы и плавали озерные или речные миражи.

Но что со мной теперь станет? – думала она. Стоит ли отдаться на милость этой добросердечной виртуальной женщины? Существует ли какое-то формально-юридическое соглашение между Культурой и Установлением? Не станет ли она просто еще чьей-то игрушкой или частью сделки?

Ей показалось, что уместно будет спросить об этом, и она немедленно поймала себя на том, что готовится заговорить голосом маленькой девочки, мягким, кротким, смирным, голосом, к которому она прибегала, желая подчеркнуть собственные уязвимость и беспомощность, сыграть на чьей-то симпатии, заставить кого-то если не выполнить то, чего она хотела сама, то по крайней мере проникнуться к ней сочувствием и отказаться от возможных враждебных намерений. Этот прием она испытывала бессчетное число раз, на всех подряд, от матери до Вепперса, и в большинстве случаев он срабатывал. Но она колебалась, не будучи уверена, что предпринять. Такие уловки едва ли могли считаться предметом особой гордости, и – кто знает? – вдруг правила изменились, может ли быть, что изменилось все? Решив, что настала пора начать с чистого листа, и внутренне гордясь собой, она начала ровным и недвусмысленным тоном, без неуместных предисловий, стараясь смотреть не на Сенсию, а на пески пустыни: