Текст книги "Азбучная история"

Автор книги: Ида Йессен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

9

За минувший год они бывали в летнем домике только наездами, по воскресеньям, чтобы посмотреть, все ли там в порядке. Лес тем временем не замедлил вторгнуться в сад. На темной, поросшей мхом лужайке поднимались елочки, буки, березки, знакомые старые деревья казались огромными и чужими, даже дом выглядел каким-то замкнутым и неприступным. Йоаким настежь распахнул двери и окна и принялся выгружать из машины багаж. Дитте сразу убежала туда, где, как ей показал Йоаким в один из прошлых приездов, росла земляника, а Сюзанна с Якобом на руках уселась на лужайке в кресло и с глубоким вздохом закрыла глаза. Скоро она уже спала. На участке воцарился мир и покой. Где-то в зарослях елок куковала кукушка, лесной голубь, хлопая крыльями, вспорхнул с дерева и тотчас сел на соседнее. Йоаким убрал провизию в шкафы, разложил белье по ящикам комода. Места в доме хватало для всех. У Дитте была наверху своя комнатка с кроватью, шкафом, небольшим столиком и даже зеркалом в узкой пластиковой рамке. Он купил дом с мебелью и, хотя никогда не дорожил этими вещами, так и не собрался заменить их новыми. На участке всегда было полно работы, и замену мебели он откладывал на потом, подсознательно растягивая предвкушение радости, ведь так замечательно ходить потирая руки, прежде чем взяться за дело. В гостиной, поблескивая сучками, красовался лакированный сосновый стол с закругленными краями, окруженный четырьмя темными мореными стульями, а кроме того, черный кожаный диван и палисандровый журнальный столик. Стены обтянуты джутовой тканью. В шкафах – расписанный лютиками кофейный сервиз фирмы «Бинг и Грёндаль», дюжина бежевых тарелок польского фарфора и целая батарея стаканчиков из-под горчицы. Жуткая безвкусица, к которой он тем не менее привязался, потому что здесь действовали совсем другие правила, не те, что в городской квартире.

Йоаким развесил летние одеяла на перилах веранды, посмотрел в сад. Сюзанна по-прежнему спала. Якоб тоже. Ни дать ни взять летняя идиллия. Спящие женщины и дети в летних шляпах под сенью его сада. Но в глубине души он чувствовал злость и тревогу. Большими шагами спустился с веранды, взял Якоба на руки. Мальчик захныкал, ему было жарко. Перекутали его. Придется все-таки съездить туда, подумал Йоаким. Придется, ничего не поделаешь. Он отнес Якоба в дом, поменял подгузник, снял кофточку с длинным рукавом, оставил малыша в одном бельишке. Потом взял его на руки, пошел к машине. По дороге им попалась Дитте, она сидела на корточках за домом, наблюдала за крупными лесными муравьями, которые вереницей ползли по крохотной стежке в траве.

– Ты куда? – спросила Дитте, не поднимая глаз.

– Съезжу в магазин, – сказал Йоаким, чтобы не напоминать девочке о давешней сцене в машине. – Если мама проснется, скажи ей, что я взял Якоба с собой.

– Ладно, скажу.

Он переставил детское сиденье вперед, усадил мальчика и задним ходом выехал со двора. Мягкая лесная почва пружинила под колесами, затем последовал толчок, и они выбрались на грейдер. Якоб не спал. Блики света и тени играли на его личике, Йоаким придвинул руку к мальчику, чтобы тот ухватил его за палец.

– Ну что, так-то лучше? – сказал он и пощекотал малыша, который весело пискнул. – Нас ждет маленькое путешествие.

До той автостоянки было почти пятнадцать километров. Якоб сидел рядом с ним, большими умными глазами смотрел в окно. В машине царил покой, и мало-помалу Йоакимова тревога отступила. Он еще раз прокрутил в голове то, что видел в зеркале заднего вида, и пришел к выводу, что реагировал неадекватно, чересчур сгустил краски. Ничего особенного, двое парней просто-напросто надумали купить клубники. Встреться они ему в городе, он бы и внимания на них не обратил. На улицах полно таких. Будь они на машине, он бы тоже ни о чем не задумался. Именно их неуместность здесь, за пределами города, и внушила ему тревогу – их место на городских улицах или в закрытых помещениях, вроде квартиры либо автомобиля. Будто они не имеют права выбраться за город! На свежий воздух. Пройтись пешком! Он досадовал на собственное упрямство. Сюзанна была права. Да, из них двоих она рассуждает наиболее здраво. И многое воспринимает куда спокойнее, нежели он сам. Я цепенею, думал он, я вообще не слушаю, что она говорит. Только позволяю себя провоцировать. Не желаю признать ее правоту, пусть даже она тысячу раз права. Я вообще-то прислушиваюсь? Нет. Как только она открывает рот, я немедля отключаю слух.

Отныне все будет по-другому, решил он, въезжая на вершину последнего холма. Было четверть третьего. Слева открылась автостоянка. Совершенно пустая. Ни машин, ни торговки, ни складного столика. Ни клубники. Тем не менее Йоаким свернул туда, вышел из машины. С Якобом на руках прошагал к тому месту, где сидела торговка, бросил взгляд под ноги – никаких признаков чрезвычайных происшествий. Ни опрокинутых лотков с клубникой, ни разбросанных в траве мелких монеток, ни обрывков серовато-голубого платья. Ни клочьев волос. Ни крови. Йоаким облегченно вздохнул, поднял Якоба повыше, прижался щекой к щечке ребенка и тихонько сказал:

– Твой отец – старый дурак.

Они поехали обратно, по пути купили в лавочке гороху и картошки. А в торговом центре – молока и курицу.

– Вообще-то должна тебе сказать, – заметила Сюзанна, когда они вернулись домой, – ты чересчур уж замешкался. И всего-навсего ради курицы да литра молока. В другой раз будь добр, предупреждай, прежде чем этак вот увозить Якоба. Я беспокоюсь, когда ты ездишь в машине с ним вдвоем. – Она выхватила у него мальчика и принялась целовать, будто он чудом избежал большой опасности.

Йоаким попробовал притвориться, будто не слышит.

– А вы с Дитте хорошо провели время? Отдохнули?

– Да уж, тут отдохнешь! – проворчала Сюзанна, отвернувшись. – Ты же все побросал, вещи не распаковал, уехал. Вдобавок жарища. Я совершенно без сил. А кстати, как насчет подгузников? Ты купил подгузники?

По дороге к торговому центру давешняя тревога вернулась. Йоакиму вдруг пришло в голову, что, когда они с Дитте покупали клубнику, ягод у торговки было еще очень много. Лотков пятьдесят, если не сто. Ближе к вечеру по шоссе бесконечными вереницами потянутся автомобилисты, направляющиеся после работы в летние домики. И торговке был прямой резон остаться на месте, чтобы распродать всю клубнику, верно? Так почему же она собралась и исчезла? Почему ее там нет?

Следующие несколько дней Йоаким внимательно просматривал местную газету, раздел происшествий. Чего только не случалось! Кража в круглосуточном магазинчике в Тисвиллелайе. Поножовщина в баре в Гиллелайе. Какого-то мужчину в весельной лодке унесло в открытое море. В лесу возле Хельсинге замечен голый человек. Но о турчанке с клубникой ни слова. Раз-другой он съездил на ту автостоянку: вдруг женщина снова появится? Увы, она пропала без следа.

Он планировал каждый день ходить с Дитте на пляж. Как выяснилось, девочка не умела плавать, мало того, вообще ни разу не купалась в море. До берега было четыре-пять километров, и он подумывал завести для Дитте подержанный велосипед. И тут его ждал новый сюрприз: Дитте и на велосипеде кататься не умела.

– А как ей было учиться? – обиженно спросила Сюзанна, когда он удивился. – В городе мы всегда ездим на автобусе или ходим пешком. И откуда у меня лишние деньги, чтобы тратиться на велосипеды, которые только стоят в подвале да ржавеют. К тому же я не одобряю, когда дети шныряют на великах среди машин.

– Да, но ведь она вполне большая девочка, – примирительно сказал Йоаким. Впрочем, он ей не поверил. И пока занимался делами, а в голове эхом гудел недавний разговор, даже пришел к выводу, что это из-за ее реплики про велосипед. Что он-де будет только ржаветь. Подобные мелочи досаждали ему чуть ли не больше всего остального, и он опять устыдился.

Однако велосипед для Дитте добыл, и девочка освоила его так же быстро, как и коньки. В десять утра он поднял ее с постели, и они отправились к морю. Сюзанна ехать на пляж отказалась. Солнце, мол, для Якоба слишком жаркое. Йоаким возразил, что, если взять с собой зонтик и хорошенько натереть малыша кремом от загара, все будет в порядке.

– Но там полно всякого зверья, – сказала она.

– Какого еще зверья? – удивился Йоаким.

– Как какого? Пчел.

– Но, Сюзанна, пчел там нету.

– Так или иначе, там есть насекомые, которые кусаются и жалят. И песок ноги обжигает. И в туалет, когда надо, не сходишь. – Короче говоря, она дала Йоакиму понять, что в общем ей много чего мешает.

В первый день она удовлетворенно и чуть насмешливо помахала им на прощание. Предвкушая, что скоро им это надоест.

Дитте надела нарукавники и пробковый пояс и, пока они с Йоакимом шли по мелководью, шепотом твердила, что ей ужасно неловко: все на нее глазеют. Но в порядке исключения Йоаким остался непреклонен:

– Другого способа научиться плавать, увы, нет. Ну, давай. Руки вперед, как копье, теперь разверни ладони наружу и в стороны, а теперь опять вперед. И ногами тоже работай.

После купания Дитте хотела еще посидеть на пляже. Она прихватила с собой целую кучу вещей: подстилку, лосьон для загара, журналы, темные очки, воду и фрукты. Даже газету для Йоакима. Он лежал, подложив руки под голову, слушал, как в песке шуршат рачки. Солнце припекало. Дитте лежала рядом, длинненькая, бледная, с журналом на глазах. В вышине над ними кричали чайки, поодаль слышался плеск волн. Мимо проходили люди с мороженым в руках, о чем-то говорили между собой. Йоаким то задремывал, то просыпался, слегка одуревший. Ужасно приятное состояние. Потом он услышал голос Дитте, которая стояла обок:

– Йоаким, давай еще искупаемся!

На сей раз ни нарукавники, ни пробковый пояс она надевать не стала. Пошла в воду, Йоаким за ней. Сделав два десятка гребков, девочка вдруг исчезла под водой. Йоаким выловил ее, стукнул по спине, чтобы она выплюнула воду.

– У меня получилось, Йоаким! – заликовала Дитте. – Получилось!

На следующий день они опять пошли на пляж, и на третий, и на четвертый. Никогда Йоаким так не наслаждался отдыхом. Дитте как бы дала ему входной билет на пляж. Вместе с ней он был вправе здесь находиться. Они часами лежали на песке, читали, дремали, купались. Никто не бросал на него неприязненных взглядов, не считал занудой и сухарем. Здесь он совершенно обыкновенное, нейтральное лицо. С совершенно обыкновенной жизнью. Очаровательный сынишка, большая дочка, жена. Хорошая работа. Хорошие друзья, с которыми ему, к сожалению, не удавалось видаться часто, даже в отпуске, хотя Эрик сейчас тоже наверняка жил в летнем домике на Рогелайе. Ничего не поделаешь, главное – семья. Прекрасная квартира в городе. Мелкие ссоры. Порой легкая усталость. Легкие сомнения. Всего понемножку, как и у других, думал он.

О чем думала в их отсутствие Сюзанна, он всенепременно узнавал, вернувшись домой. Она умирала со скуки. В доме ужасно темно, в саду тоже. Сплошные деревья. Ни лучика солнца сквозь них не проникает, твердила она. Торчишь тут, как в склепе!

– С какой стати я должна сидеть совсем одна? – кричала она. – И смотреть за ребенком?! По-твоему, мне не хочется на пляж? Гляди, какая я бледная. – Она вытянула руку, с обидой продемонстрировала ему.

– Я охотно останусь с Якобом дома, – сказал Йоаким. – А вы, девочки, можете вдвоем поехать на пляж, отдохнуть.

– «Девочки»! «Вдвоем»! – со злостью передразнила Сюзанна. – Снова-здорово!

– Что «снова-здорово»?

– Ни хрена ты не понимаешь.

– Да, так и есть.

Пожалуй, Сюзанна и сама не понимала. На другой день она массу времени потратила на сборы, постоянно привлекая Йоакима на помощь. То велела принести подстилку. То не могла найти бананы. То допытывалась, вправду ли там нет крана с водой. Как быть, если ей понадобится в туалет?

– Мама, я все тебе покажу, – сказала Дитте.

Прямо-таки трогательное зрелище – девочка радовалась, что мама собирается с ней на пляж. Засим Йоаким выслушал кучу указаний насчет Якоба. Никакого солнца. Не забудь намазать его кремом. Скоро надо поменять подгузник. Следи, чтоб его не покусали муравьи. И прочая, и прочая.

В конце концов они уехали. Йоаким облегченно вздохнул. По дому словно ураган промчался. Он перемыл посуду, застелил кровати, заодно прибрал в комнатах. Потом раздел Якоба. От восторга и удовольствия малыш размахивал ручками и ножками.

– Сейчас мы с тобой замечательно отдохнем, – сказал Йоаким.

Он вынес в сад большой таз с теплой водой, поставил в траву и усадил туда Якоба. Мальчуган с изумлением и любопытством воззрился на большие пальцы собственных ножек, выглядывавшие из воды, протянул ручку, поймал пальчик и пискнул от удивления.

– Да, это твои пальчики, – сказал Йоаким, устроившись с газетой на стуле возле таза. Якоб развлекал себя сам. Йоаким временами поглядывал на него, сердце распирала гордость, и он благодарно думал: какой же я богач!

Спустя двадцать минут в еловых зарослях хлопнула дверца автомобиля. Йоаким мгновенно проснулся. Оказывается, он успел на мгновение задремать. До его слуха долетели голоса Дитте и Сюзанны. Вернулись уже. Неизвестно почему он вдруг почувствовал угрызения совести. Вскочил со стула, усадил Якоба в траву, на полотенце, и поспешил им навстречу.

– Ну, как вода? Хорошая? – с притворным оживлением спросил он.

– Мерзость! – ледяным тоном процедила Сюзанна, проходя мимо с охапкой подстилок и полотенец; следом плелась Дитте. – Не понимаю, как ты только позволил Дитте купаться, – продолжала она, оглянувшись через плечо. – По ее словам, вода и в прошлые разы была такая же грязная.

Йоаким попытался перехватить взгляд Дитте, но девчонка прятала глаза. Что-то произошло. Поразмыслить над этим он не успел, потому что Сюзанна закричала:

– Где Якоб?

Жуткий страх мгновенно захлестнул Йоакима. Он опрометью помчался сквозь ельник в сад. Сюзанна стояла посреди лужайки, озиралась по сторонам.

– Мне очень не нравится, что ты оставляешь мальчика одного. Он в доме?

Якоба на полотенце не было. Йоаким в панике огляделся, но мальчика не обнаружил. А ведь он отлучился всего-то на считанные минуты.

– Нет-нет, – пролепетал он, – Якоб где-то здесь.

– Где?

– Вот тут сидел.

– Где? – требовательно повторила Сюзанна.

– На полотенце.

– На полотенце? Ты оставил его одного рядом с полным тазом воды? У тебя что, совсем мозги набекрень, Йоаким?! Пяти минут с ребенком побыть не можешь, сразу все идет кувырком. Уму непостижимо, черт побери!

Вне себя от злости, она металась по лужайке, высматривая мальчика; Йоаким тоже устремился на поиски. А нашла Якоба Дитте. Он сидел под кустом в нескольких метрах от таза, жевал траву. Дитте подхватила его на руки.

– Смотрите, он сам дополз! – воскликнула она. – Вот молодец!

Сюзанна ринулась к ней, забрала мальчугана. Он заревел.

– Ну-ну, не плачь, мое сокровище, – сказала она. – Мама снова с тобой. Все хорошо.

Погода стояла жаркая. Вечером, когда дети спали, Йоаким сидел на террасе, с газетой или с книгой. Нагретые за день половицы отдавали тепло, но постепенно подползала прохлада, и хочешь не хочешь он надевал старый дачный свитер. И снова брался за книгу. Изредка поднимал глаза, смотрел на высокие, остроконечные силуэты елей. На кривую лиственницу. Рядом на столе стояла бутылочка пива. Керосиновая лампа освещала страницы. Происходящего в доме он старался не замечать. В нем словно бы уживались два человека. Один читал, наслаждаясь мирным покоем, другой нес в ночи караул и без умолку нашептывал: читай, читай, я на страже. В доме сновала Сюзанна, туда-сюда, туда-сюда. Что она делала, он понятия не имел. Но ей непременно требовался яркий верхний свет. Она перетряхивала ящики и шкафы, чем-то гремела, стучала, звенела, лязгала. Йоаким напрягал все силы, чтобы пропустить этот шум мимо ушей, однако резкие звуки упорно терзали слух. Свинцовая усталость наваливалась на него. С какой стати? Неизвестно. Дни тянулись за днями. Дитте потеряла интерес и к пляжу, и к велосипеду, большей частью сидела в своей комнате. Сюзанна возилась с Якобом и после случая с тазом не очень-то соглашалась доверить малыша Йоакиму. Взяв Якоба на руки, он всякий раз чувствовал на себе ее буравящий взгляд. И чтобы хоть как-то убить время, занялся расчисткой участка. Выкопал маленькие елочки, подстриг кусты, срубил несколько рябин. Все было вполне хорошо, пока он мог заниматься своим делом. Вероятно, с Сюзанной обстояло так же. По крайней мере, только когда он вечером усаживался на террасе, она развивала в доме шумную деятельность.

Увы, этим она не ограничивалась.

Вот и сейчас опять стояла в дверях, ждала, когда он обратит на нее внимание и обернется. Сверлила его взглядом.

– Так и будешь сидеть тут весь вечер?

– Вообще-то да, а что? – отозвался он с наигранным удовлетворением. Будто никому и в голову прийти не могло оспорить это его право.

– Между прочим, я навожу порядок в кухонных шкафах. – Она приподняла руку, в которой держала давилку для чеснока. – Там же черт ногу сломит. Все валяется как попало.

– Очень мило с твоей стороны, – мягко сказал он. – Но ведь уже четверть двенадцатого.

– Ну и что?

– По-моему, тебе не мешает отдохнуть, только и всего.

– Отдохнешь тут, как же! – сказала она. – Уму непостижимо, что за бардак ты умудрился учинить.

Внезапно его захлестнуло бешенство. Резко, в один миг. Всегда ей удается обезоружить его, выставить кругом виноватым. Ну куда это годится? Да, конечно, он далек от совершенства, а она-то сама? Он хлопнул книгой по столу.

– Сюзанна! Что с нами происходит? Ты можешь мне объяснить?

– Не-а, – буркнула она. Однако не стала отрицать, что с ними происходит что-то не то.

– Мы словно бы все время воюем друг с другом.

– Вот видишь!

– Что значит «вот видишь»?

– То и значит. Ты ведь и так знаешь.

Йоаким шумно вздохнул.

– Иди сюда, сядь.

– А нельзя с этим подождать? Мне надо закончить на кухне.

Она опять скрылась в доме. Опять принялась громыхать. Йоаким взял книгу, устремил взгляд на страницу. Но читать не смог. Немного погодя положил книгу на стол, встал, пошел на кухню, к Сюзанне.

– В чем дело? – Она обернулась к нему, с отбивалкой для мяса в руке. – Чего ты на меня уставился?

– Хочу спросить тебя кое о чем.

– Ну?

– Почему ты все время такая враждебная?

Она тяжело вздохнула:

– Пойми, Йоаким. Ты просто до невозможности обидчивый. Прямо как кисейная барышня. Слова тебе не скажи – сразу обиды. Я вынуждена без конца себя одергивать: ой нет, это сказать нельзя, нет-нет, и это нельзя. Скоро вообще рта раскрыть не посмею. Короче говоря, жить с тобой не сладкий мед, так и знай.

– Ты постоянно меня пилишь. А я понятия не имею, что сделал не так.

– На днях этот паршивый отпуск кончится, и все пойдет на лад, – жёлчно бросила Сюзанна. – Ты избавишься от необходимости каждую минуту смотреть на нас.

На тебя, мысленно уточнил Йоаким. Это была правда, но слишком жестокая, чтобы произнести ее вслух. В голове царила пустота, как всегда во время их уклончивых разговоров. Эти разговоры не поддавались контролю. Незаметно для него меняли направление, и внезапно он оказывался в кромешном аду, пожалуй вполне заслуженно, потому что по сути своей натуры стоял неизмеримо выше ее. В итоге оставалось только поднять беспомощные руки и сдаться.

– Сюзанна, скажи мне хоть словечко, – попросил он.

– Вот псих! – буркнула она. И, помолчав, добавила: – Про что сказать-то?

– Не важно. Первое, что придет в голову.

Она вздохнула, собираясь с мыслями. Йоаким напряженно ждал, в молчании. Я весь внимание, думал он. Вот сейчас я раскроюсь. Наконец Сюзанна проговорила:

– Шел бы ты отсюда, а? Мне надо закончить уборку.

Наутро зарядил дождь. А через день они собрали вещи и отправились домой.

Часть II

10

Новая жизнь вместе с Сюзанной продолжалась уже несколько лет. Прежнее холостяцкое существование отошло так далеко в область воспоминаний, что он даже детство помнил лучше, чем его. Правда, покой и тишина еще не забылись. И чистота тоже. Теперь передняя была заставлена грязными сапогами и мешками с мусором, которые надо было вынести на помойку. Дизайнерские стаканы переколотили с ужасающей быстротой. Соседи жаловались на шум в квартире. Машина изрядно подызносилась. Якоб научился ходить, сказал первые слова. Этот карапуз с рыжеватыми волосами и бледными щечками тихонько бродил по комнатам, теребил провода, хватал компакт-диски, книги, стереоустановку. Кожа у него словно чуть светилась изнутри, лобик всегда был на ощупь слегка влажный, а когда его заставали за чем-нибудь недозволенным, он по-особенному поднимал взгляд. Любовь к мальчугану порой захлестывала Йоакима с такой силой, что он, сидя на работе, готов был уронить голову на стол и разрыдаться.

Просыпался Якоб всегда в половине шестого, а поскольку Сюзанна отнюдь не принадлежала к числу жаворонков, Йоаким вставал вместе с ним, варил овсянку, брился, Якоб же ходил за ним по пятам и что-то лепетал, негромко, жалобным голоском; наконец, все было готово, и начиналось лучшее время дня. Время на кухне. Оба сидели за раскладным столом – Якоб на высоком детском стульчике, в нагруднике, – и завтракали, пока остальные спали. Йоаким разговаривал с сынишкой о всяких важных вещах. Рассказывал, о чем пишут в газетах и как сварить вкусную овсяную кашу. Рассказывал о своей работе, о школе, где училась Дитте. Якоб отвечал ему тем же. «Читал» вслух книжки-картинки, лаял, мяукал, пищал как мышка, сдвинув соску в уголок рта.

Этот час был первой из четырех больших радостей в жизни Йоакима. Вторая радость – выйти утром из дома, приехать в контору, закрыть за собой дверь и заняться делами. Третья – забрать Дитте из продленки, сидеть рядом с ней в автобусе по дороге домой, меж тем как девочка болтала о том о сем и рисовала на запотевшем стекле, потом сунуть ключ в замок, крикнуть «Привет!», услышать, как Якоб бежит ему навстречу, подхватить мальчугана на руки, прижаться холодной щекой к его теплой, круглой щечке. Четвертая – уйти из дома и под именем Андерса С. Юста водвориться в белой гостинице на Водроффсвай.

Йоаким побывал там уже ровным счетом семь раз.

Свой вылазки туда он планировал заранее. Обилием постояльцев гостиница явно не отличалась, тем не менее номер он заказывал по телефону, заблаговременно. А Сюзанне говорил, что едет на курсы. Углубляться в подробности не было нужды, она подобными вещами не интересовалась. В назначенный день он прямо с утра вырывался на свободу. В папке лежали чистое белье, туалетные принадлежности и хороший роман. С папкой под мышкой он шагал в город. Шел на Стрёйет, заглядывал в магазины, покупал разные мелочи. Пачечку хорошего чая, коробку пирожных в кондитерской. Еженедельник, а не то и журнал по убранству жилища. Букет красных тюльпанов. Затем шел в гостиницу, располагался в заказанном номере. Окружал себя домашним уютом. Доставал из мини-бара стакан, ставил в него цветы, заваривал чай, убирал белье в комод, а роман клал на письменный стол. Напускал воды в ванну и лежал там этак полчасика, довольный, праздный. Пар наполнял маленькое помещение. Он поднимал руку, смотрел на красную распаренную кожу. Я могу думать о чем заблагорассудится, говорил он себе. О чем угодно. Здесь нет никого, кроме меня, Йоакима.

И он думал о своенравной пятнистой собаке, которую держал в детстве.

Йоаким появился на свет, когда родителям было уже за сорок, – поздний и единственный ребенок в семье. Тихий, спокойный. Остальные дети на их улице, застроенной виллами, играли на опушке рощи в футбол или в прятки, а он предпочитал сидеть в комнате – играл в конструктор «Меккано», читал про Вторую мировую войну, собирал телеграфный аппарат Морзе, который в конце концов действительно заработал и стал для него поистине безумным увлечением. От родителей требовалась готовность отвечать на все его многочисленные депеши, а ведь общение по телеграфу отнимало массу времени. Битых полчаса пройдет, пока спросишь, надо ли выпить какао и можно ли посмотреть по телевизору «Господа и слуги» [3]3
  Популярный английский телесериал 70-х годов XX века.


[Закрыть]. Нередко отец с матерью не понимали, чего он от них хочет, и отвечали совершенно невпопад: «Надень зеленые» или «Нет, это в будущий вторник». Приходилось снова идти к аппарату и сперва объяснять, что они недопоняли, а потом повторять вопрос. Так проходил не один час.

Родителям, однако, хотелось, чтобы он завел друзей среди сверстников. И они пытались выпроводить сына на улицу, к другим детям, говорили: «Пойди поиграй с ними. Смотри, как там весело». Когда после долгих увещеваний дверь за ним в конце концов закрывалась, оба испускали облегченный вздох. Но, глянув в окно, обнаруживали, что их отпрыск отошел от садовой калитки всего-то на метр-другой. Стоял там и смотрел, лишний, недоверчивый, не замеченный другими детьми, которые носились по улице, гоняя блестящую консервную банку.

Когда Йоакиму сравнялось одиннадцать, родители решили подарить ему собаку. Однажды воскресным утром все втроем поехали в Сёллерёд, где, судя по объявлению в газете, некое семейство предлагало на продажу щенков. Их провели на кухню, закрыли дверь. Возле батареи стояла громадная собачья корзина, а на полу кишели маленькие пятнистые щенки. Штук восемь или девять. Йоаким был совершенно ошеломлен. Он сел прямо на пол, и щенки тотчас принялись лизать ему руки и лицо. Тыкались в него влажными мордочками, скребли лапками по штанинам, сновали по нему и лазали. А один немедля куснул за руку. Правда, совсем не больно, и Йоаким позволил ему кусаться сколько влезет. Только смеялся все время. Редко он бывал так счастлив. Словно вдруг разом оттаял. Родители переглянулись.

«Ну что ж, Йоаким. Пожалуй, это как раз то, что нужно, – немного погодя сказала мама. – Остается только выбрать».

«Верно, – кивнул отец. – Так какого берем?»

Йоаким в замешательстве посмотрел на них, на коленях у него барахтались щенки.

«Я не могу выбрать, – сказал он. – Они, конечно, разные, но все ужасно милые. – Он уткнулся в загривок первого попавшегося щенка, втянул воздух. – И пахнут так приятно».

«Выбирай любого, который тебе больше нравится, – сказал отец. – Как насчет вот этого забавного толстячка, который крепко спит, невзирая на шум? Или, может, этого, с черным ушком? Или этого, который уютно устроился у тебя на коленях?»

Йоаким задумался. Наконец мама сказала:

«Прежде всего тебе нужна здоровая, веселая собака. Энергичная, живая. На твоем месте я бы взяла того щенка, который только что кусал тебя за руку. Это добрый знак».

«Правда?» – спросил Йоаким.

«Правда», – твердо ответила мама. На том и порешили.

Каждый день он с нетерпением ждал конца уроков, со всех ног спешил домой и, едва открыв дверь, устремлялся к щенку, который летел ему навстречу. Оба затевали игры и возню прямо в передней. Йоаким хватал щенка за шкирку, где кожа лежала свободной складкой, словно рассчитанная на вырост, встряхивал его, тормошил, а Пятнаш тявкал, служил, плясал вокруг. Тыкался мягкой, влажной мордочкой мальчику в ухо, нюхал, а Йоаким, обхватив его обеими руками, падал навзничь, увлекая его за собой. Пятнаш не отходил от него ни на миг. Тосковал, когда Йоаким утром уходил в школу, и часами скулил в запертом доме. Йоаким гулял с ним несколько раз в день, старался приучить идти рядом. Но Пятнаш самовольничал. Тащил Йоакима за собой куда хотел, и тот, выписывая зигзаги, бежал следом, громко смеясь, совершенно счастливый, что на поводке у него этот мягкий зверек, будто рыбка на крючке.

Рос Пятнаш с невероятной быстротой. Хвост вытянулся, изогнулся колечком. Лапы тоже стали длиннущими. Морда заострилась треугольником. Родители пришли к выводу, что он явно помесь, дворняжка. Скоро Пятнаш, стоя на задних лапах, легко мог положить передние Йоакиму на плечи. Но от щенячьих замашек не отказался. Каждый день, когда Йоаким возвращался из школы, пес караулил у входа и радостно на него наскакивал. Правда, теперь это было не так уж весело и приятно. Честно говоря, даже больно. Когти Пятнаша оставляли на груди Йоакима длиные красные царапины, а когда он по привычке прихватывал руку мальчика зубами, то прокусывал кожу – зубы-то стали куда острее. Йоаким ходил весь в ссадинах и ушибах. Он по-прежнему каждый день выгуливал Пятнаша, но теперь на другом конце поводка был уже не мягкий невинный кутенок. Пятнаш целиком взял бразды правления в свои лапы. Мог внезапно броситься на мостовую, чуть не под колеса машин, потому что в нем проснулся охотничий инстинкт и он шел в атаку на все, что двигалось. Гудки клаксонов резали уши, парализовали Йоакима. Подобные инциденты выбивали мальчика из колеи, лишали уверенности. Но отцу с матерью он ничего не говорил. Незачем поднимать шум. В глубине души он знал, что жизнь Пятнаша в его власти. Расскажи он, что не справляется с собакой, родители – конечно, по некотором размышлении и предоставив Пятнашу возможность исправиться – непременно его усыпят. Поэтому Йоаким отмахивался от всех этих неприятных моментов, ведь он по-прежнему любил Пятнаша, а главное, Пятнаш по-прежнему любил его. И выходки свои пес устраивал не со зла. Просто не умел по-другому. Так разве можно повернуться к нему спиной? Плюнуть ему в морду? Послать к черту? Нет, Йоаким так не мог. Любовь Пятнаша налагала на него обязательства. И мало-помалу обернулась тяжким бременем. Возвращаясь из школы домой, Йоаким теперь останавливался на крыльце и собирался с духом, прежде чем открыть дверь и тихонько юркнуть в переднюю. Но Пятнаш всегда слышал его и кидался навстречу. Йоаким пробовал игнорировать его. Перестал с ним возиться, просто спихивал на пол. Не разговаривал с ним, как раньше. И что же? Все без толку. Охотничий инстинкт заставлял Пятнаша наскакивать на Йоакима, как только тот появлялся в поле его зрения. Пес хватал мальчика за щиколотки, прыгал, увивался под ногами, не давая буквально шагу ступить. Просто дойти от комнаты до кухни за стаканом молока – уже сплошной стресс. Йоаким начал увиливать от ежедневных прогулок. Из-за их опасности. Но родителям по-прежнему ничего не говорил, запирал Пятнаша в саду, и всё. В один прекрасный день он заметил в заборе дыру, достаточно большую, чтобы Пятнаш мог сквозь нее протиснуться, однако предпринимать ничего не стал. Решил подождать. Порой, глядя в сад через стеклянную дверь террасы, он нигде не видел Пятнаша и думал: ну вот, сбежал. Но стоило ему немного погодя тихонько, приличия ради, позвать собаку, как Пятнаш в ту же секунду словно из-под земли вырастал, с восторгом ощерив пасть в предвкушении подачки и развесив на острых клыках струйку слюны.

«Мне кажется, ты стал куда меньше разговаривать с Пятнашом, – как-то сказала мама. – Ты по-прежнему любишь его?» Она намекала, что собака слишком навязчива и неуправляема и, может быть, ему стоит с ней расстаться. Но, к собственному удивлению, Йоаким принялся горячо защищать Пятнаша. Чуть ли не в панике снова и снова твердил, что любит его, жить без него не может.