Текст книги "Азбучная история"

Автор книги: Ида Йессен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

5

В дальнейшем стало поспокойнее. Крупные ссоры прекратились, и они начали поговаривать о том, чтобы съехаться. В Сюзанниной квартире и без того теснота, так что надо перебираться к нему. Там у Дитте будет своя комната, и для малыша есть где устроить детскую. Места полно. Но Сюзанна долго упиралась, ведь это означало, что Дитте перейдет в другую школу, а как же тогда все ее товарищи? Менять школу необязательно, говорил Йоаким. Он будет провожать девочку, пока она не привыкнет ездить надземкой.

Но, как выяснилось, дело было не только в этом. Сюзанне не нравилась идея отказаться от собственной квартиры.

– Неужели ты не понимаешь? – говорила она. – В твоих руках все, а я сижу ни с чем! У меня же нет никаких гарантий. Если мы тебе наскучим, ты можешь выставить нас на улицу. И куда нам деваться? Пойми, Йоаким, я уже прошла через развод.

Йоаким все прекрасно понимал. И ему не нравились упоминания про ее развод. У него и в мыслях не было обманывать Сюзанну, выбивать у нее почву из-под ног. Наоборот.

– Послушай, – сказал он, – это легко уладить. Я сделаю тебя совладелицей квартиры. Тогда мы будем на равных.

– Ты серьезно?

– Разумеется. Дело касается нас всех. Мы же семья – ты, я, Дитте и будущий малыш.

На том и порешили. Сюзанна отказалась от своей квартиры и в сентябре вместе с Дитте переехала на Азбучную улицу. И конечно же его жилище сразу изменилось. Квартира выглядела уже не такой просторной, как раньше. Повсюду теснилась мебель, поскольку ни у него, ни у Сюзанны рука не поднималась что-нибудь выбросить. На протяжении многих лет он тщательно подбирал и покупал свои вещи, на аукционах или просто по выгодным ценам. Мог месяцами ходить вокруг стола или стула, прежде чем решался на покупку. С Сюзанной, по ее словам, обстояло точно так же. Каждый предмет имел свою историю. Белый платяной шкаф без дверок достался ей от бабушки по отцу. Голубой кухонный стул она нашла в мусорном контейнере и сама привела в порядок. Йоаким давно уже убедил себя, что прежний образ жизни сохранить не сможет. Попрощался с размеренным существованием, шагнул навстречу новой жизни, которая казалась ему куда более привлекательной, и чуть ли не блаженствовал, глядя на шаткий красный телефонный столик Сюзанны, стоящий рядом с креслом от Эгге.

Каждое утро он провожал Дитте в школу, потом ехал на работу, а после работы, по дороге домой, забирал девочку из продленки. В ее воспитание он не вмешивался. Попробовал раз-другой объяснить Дитте, как нужно вести себя за столом, внушить ей, что надо говорить «спасибо», здороваться. Словом, научить ее самым простым вещам. Однако ничего хорошего из этого, увы, не вышло. И Йоаким предпочел устраниться. Так будет лучше, думал он. Спешить некуда. Постепенно они привыкнут друг к другу, и все станет на свои места.

И на прочие огорчительные мелочи опять-таки лучше не обращать внимания. К примеру, по выходным обе они готовы были спать чуть не целый день. Сам он вставал рано, пил кофе на кухне, глядя на сушилки для белья в маленьком асфальтированном дворе или на небо. В хорошую погоду он надеялся, что можно будет прогуляться к озеру или в зоопарк. Но из спальни не долетало ни звука. Заглянув туда, он видел их обеих: лежат рядышком, закутавшись в перины, с открытым ртом и всклокоченными волосами, объятые тяжелым затхлым оцепенением, которое грозило заполонить всю квартиру.

Кроме того, Йоакима смущало, что, как правило, мать и дочь не различали, где чья одежда. Зачем путать возрасты, это же противоестественно, думал он, когда Дитте надевала сапоги на каблуках, а Сюзанна облачалась в коротенькое розовое платьице с изображением Минни-Маус. У обеих в левое ухо были продеты три пуссета с голубыми камешками. А вдобавок Сюзанна, выкрасив свои волосы в рыжий цвет, перекрасила и Дитте.

Нет, я все сваливаю в одну кучу, думал Йоаким. Ревную. Так и есть, ревную. На самом деле мне просто хочется в одиночку владеть Сюзанной. Причем без прошлого, чтобы формировать ее по своему желанию. Мне нужен материал для лепки, а не живая женщина. Ну что я за человек?! Стыд меня, видите ли, обуревает и презрение. Ненависть, злоба, сказал он себе. Стоп. Прекрати. Меня же обуревает любовь.

Сюзанна была уже на седьмом месяце, и это доставляло ей массу хлопот. Любая практическая задача превращалась в мученический подвиг. Например, утром спустить ноги с кровати. И губы у нее распухли, жаловалась она, и ни одни туфли на ноги не лезут. Поэтому она целый день ходила в домашних тапочках. Впрочем, и на улицу спускалась редко. Ей, мол, недостает травки. Сплошной асфальт кругом, из-за которого ноги еще сильней отекают.

Йоаким понятия не имел, чем она занимается днем, пока он на работе. Насколько он мог видеть, за девять часов его отсутствия в квартире ничего не происходило: немытая посуда после завтрака так и стояла на кухонном столе, волосы у Сюзанны небрежно сколоты на затылке, как утром, когда она целовала его на прощание, и одета она по-прежнему в черное шелковое кимоно, расшитое бирюзовыми драконами. Иной раз, когда он в пять-полшестого входил в квартиру и видел голые бледные ноги Сюзанны, выглядывающие из-под кимоно, его охватывало легкое отвращение, и он спешил заключить Сюзанну в объятия, прижать к себе. Тогда это неприятное ощущение сразу проходило.

Но ведь чем-то она, наверно, занималась. Про английский ему спрашивать не хотелось, хотя он надеялся, что она делает успехи. Учебники лежали на письменном столике в комнате, предназначенной для малыша, и временами то один, то другой бывал открыт. По телефону Сюзанна вряд ли разговаривала. С единственной ее подругой, коллегой по детскому саду, днем не поболтаешь. Телевизор она определенно тоже не смотрела, поскольку телепередачи ее не интересовали.

Он пробовал осторожно посоветовать ей, чем можно заняться:

– В твоем распоряжении весь день. Ты сама себе хозяйка. Можешь пойти в кафе. В Ботанический сад. Можешь сесть на автобус, съездить в Луизиану [2]2
  Луизиана – музей современного искусства, основанный в 1954 г. и размещенный на вилле XIX в. на берегу Эресунна.


[Закрыть]. Или сходи в кино, на послеобеденный сеанс. Никаких усилий от тебя не требуется, Сюзанна. В общем, есть масса чудесных занятий, – говорил он с притворным энтузиазмом, и, к сожалению, она тотчас замечала фальшь.

– Кончай разыгрывать педагога-психолога, – обиженно отвечала она. – Я взрослый человек. И прекрасно знаю, на что употребить свое время.

– И на что же ты его употребляешь, Сюзанна?

– Беременность отнимает столько сил. Тело работает без передышки. Сердце бьется за двоих. Я отдыхаю.

Вот, значит, как. Сюзанна просто отдыхала. Куда девалась ненасытная девчонка, в которую он влюбился? Чертенок с темными раскосыми глазами, что всматривались в его собственные и дарили утешение в глубокой бессловесной печали, о масштабах которой он раньше даже не догадывался. Та, чьи пальцы расстегивали ему рубашку, та, что целовала его в кадык, ласкала его язычком. Девчонка с отчаянным взглядом, которая сражалась изо всех сил, чтобы одержать решающую победу.

Нет ее больше, исчезла. Чтобы позднее вернуться, с оптимизмом думал Йоаким. И много ли по большому счету ему известно о том, каково ей быть беременной? И вообще, что он знает о женщинах? Если верить Сюзанне, совсем мало.

– Ты воображаешь, что мужчины и женщины думают одинаково, – говорила она. – И когда оказывается, что я не похожа на ту, какой, по-твоему, должна быть, ты смотришь на меня так, будто я немыслимый пришелец из космоса. Опасный и подозрительный. И неплохо бы тебе об этом знать.

Он прочитал несколько книжек о беременности. Узнал о разного рода сопутствующих явлениях. Помимо физических недомоганий, беременные женщины страдали перепадами настроений. Как правило, их мучила ответственность за будущего ребенка. Иные впадали в угнетенное состояние. Вот таково чудо жизни. С одной стороны, радостное, прекрасное, с другой – тяжкое, жестокое, непонятное. Эти слова утешили его. Ведь речь шла не о влюбленности. Влюбленность – своего рода безответственность, то бишь полная противоположность тому, что требовалось от него сейчас. Или тому, чего он требовал от нее. Глупо было предлагать ей пойти в кафе или в кино.

– Не пора ли нам подготовить детскую, а? – сказал Йоаким, и Сюзанна восприняла эту идею с живым интересом. Несколько дней обдумывала, в какой цвет покрасить стены – в розовый или в голубой. Они же не знают, кто родится – девочка или мальчик. В конце концов он предложил покрасить комнату желтым, и она согласилась: удачная мысль.

Он купил краску, освободил комнату от мебели, выставил все на черную лестницу. Застелил пол и плинтусы и взялся за работу. Дитте тоже вооружилась кисточкой, красила стены на высоте своего роста, а вдобавок нарисовала множество сердечек, и он с трудом добился от нее разрешения закрасить их. Малярные работы заняли у них целый уик-энд. Сюзанна тем временем изучала каталоги детских магазинов, на первых порах с энтузиазмом, однако час шел за часом, она лежала одна в гостиной, из детской доносились голоса Дитте и Йоакима, и настроение у нее испортилось, так что, когда Йоаким хотел обсудить с нею, какие покупки надо сделать, она встретила его молчанием.

– Внизу, в подвале, я видела детскую кроватку с сеткой, – наконец сказала она. – А мой письменный стол сгодится как пеленальный. Можно обойтись и без изысков, Йоаким.

Но на это ни Йоаким, ни Дитте не согласились. На следующей неделе они купили белую кроватку с сеткой, которую можно было поднимать и опускать, дорогую синюю коляску, детскую ванночку, пеленальный столик и четыре полки, где Йоаким предполагал держать игрушки и пеленки. Дитте смастерила мо́биль из рыбок металлически-зеленого цвета, чтобы повесить над столиком.

– А еще, – сказала она, – нам нужен плакат, на который сестренка будет смотреть.

– Непременно, – кивнул Йоаким.

– И шторы, – добавила Дитте. – Пусть мама сошьет.

Однако Сюзанна не имела ни малейшего желания шить шторы.

– Какой материализм! – воскликнула она. – У тебя на уме одни только детские ванночки и прочая ерундистика. А ведь здесь, – она положила ладонь на свой округлившийся живот, – здесь человек. Надеюсь, тебя это не разочарует, – с театральным пафосом произнесла она. – Надеюсь, ты понимаешь, что на свет появится не дизайнерская кукла, а ребенок, который писает, какает, кричит, постоянно требует еды. И все это, стало быть, ляжет на мои плечи, в то время как ты будешь себе сидеть на работе.

Дитте выслушала эту тираду с испугом, подбежала к дивану, где лежала мать, обняла ее.

– Мама, мы ничего больше делать не будем! – дрожащим голосом воскликнула она.

Йоаким чувствовал, как внутри закипает негодование, но смолчал. Во-первых, не хотел затевать ссору при Дитте, а во-вторых, ему всегда было очень трудно спорить с Сюзанной. Ведь, в сущности, она, что называется, ловила его с поличным, снова и снова.

Однажды вечером в пятницу, в начале декабря, Йоаким повел Дитте на площадь Конгенс-Нюторв покататься на коньках. Он хорошо помнил, сколько радости сам получал в детстве от катания на коньках, и хотел научить Дитте, ведь девочка никогда раньше на катке не бывала.

Они взяли напрокат коньки, сели на деревянное ограждение, переобулись, меж тем как Дитте без умолку рассказывала про всякие происшествия на продленке. В воздухе густо мельтешили крупные хлопья снега. Держась за руки, они ступили на лед и медленно, неуверенно двинулись к середине катка. Йоакима удивляла собственная неуклюжесть. За минувшие годы он стал намного выше, и теперешний рост, похоже, не соответствовал тем движениям и точке равновесия, какие помнило тело. Вдобавок другие конькобежцы постоянно грозили сбить его с ног. Кругом кишмя кишели скользящие во всех направлениях темные фигуры. Йоаким с трудом ковылял вперед, думая лишь о том, как бы ни с кем не столкнуться и не упасть. Дитте была в восторге. После двух-трех первых кругов она уже ловко приплясывала вокруг него, высунув язычок, чтобы ловить снежинки.

– Смотри, Йоаким! – кричала она. – Смотри! У меня получается!

От радости девочка нарочно с разбегу врезалась в Йоакима, он не устоял на ногах, вместе с нею рухнул навзничь и рассмеялся:

– Вижу. У тебя правда получается!

Скоро Дитте надоело дожидаться его. Она пулей срывалась с места и вдруг снова была рядом, выныривая то с одной стороны, то с другой.

– Эй! Как дела? – весело окликала она, резко тормозила, а в следующий миг опять исчезала.

Лезвия сотен коньков с легким свистом резали лед, фонари над катком ярко сияли, от киосков тянуло запахом блинчиков и жареного миндаля.

Через полчаса Йоаким предложил девочке наведаться к этим киоскам. Снимать коньки Дитте не пожелала, так как видела, что многие выходят за пределы катка прямо на коньках. Но ей пришлось подождать, пока Йоаким обует свои черные ботинки.

Они встали в конец длинной очереди. Дитте, разгоряченная и взбудораженная, держала Йоакима за локоть, и он чувствовал, как ему передается ее мелкая лихорадочная дрожь.

– Мы непременно расскажем маме обо всем, – повторяла она. – Вот если бы мама была тут и видела нас!

– Ничего, на будущий год увидит, – пообещал Йоаким.

– А разве можно с коляской кататься на коньках?

– Думаю, да. Или сделаем малышу коляску на полозьях.

Дитте расхохоталась.

Очередь мало-помалу двигалась вперед. Из маленького красного ларька, где виднелись какие-то фигуры, разливавшие тесто на круглую железную сковородку, валил пар. Как вдруг Дитте оцепенела и, вытаращив глаза, умолкла на полуслове. Потом быстро отвернулась.

– Что случилось, Дитте? – спросил Йоаким.

– Тише! – прошептала она, ссутулилась и свободной рукой натянула на голову капюшон, почти совершенно закрыв лицо.

Йоаким огляделся. Каток кишел ребятней, сверстниками Дитте. Наверно, от кого-то из них она и спряталась. Из ее рассказов о школе он вынес впечатление, что порой ей приходилось туго. Он обнял ее за плечи.

– Что случилось? – негромко повторил он. – Тебя кто-то напугал?

– Нет, – вполне отчетливо донеслось из-под капюшона.

– А в чем же дело?

Очередь снова чуток продвинулась. Перед ними было всего несколько человек. Продавец как раз обслуживал невысокого мужчину в красной куртке. Тот забрал обернутый бумагой блинчик и протянул деньги. Потом оглянулся в их сторону. Дитте испуганно пискнула и уткнулась головой в Йоакимов рукав.

– Что с тобой?

– Я не хочу блинчиков.

– Чего ты боишься?

– Домой хочу.

– Ладно, пойдем.

– Нет!

Они стояли, не двигаясь с места. Задние нетерпеливо напирали: давайте, мол, проходите. Йоаким решительно увел Дитте туда, где они оставили ее сапожки. Пока она переобувалась, он снова увидел мужчину в красной куртке: тот пересек улицу и исчез в густых толпах, направлявшихся на Стрёйет.

– Он ушел, Дитте, – сказал Йоаким.

Девочка кивнула. Она уже надела сапожки, но выпрямиться не спешила, спросила:

– Куда он пошел?

– Вон туда.

– Думаешь, вернется?

– Нет.

Они зашагали по Бредгаде. Снежинки, уже не такие мягкие и крупные, плясали в лучах фонарей. Искорками кололи щеки. За большими стеклянными витринами антикварных магазинов поблескивали медь и латунь. Дитте притихла. Всю ее радость словно ветром сдуло. Она молча тащилась обок Йоакима, время от времени поспешно оглядываясь на площадь.

– Кто этот человек, Дитте? – спросил Йоаким. – Твой отец?

Она кивнула.

Некоторое время оба не говорили ни слова. Йоаким думал о мужчине в красной куртке. Слегка потрепанный, лет тридцати пяти. Но уже с глубокими складками на щеках. Совершенно заурядный, незначительный персонаж. И сумел нагнать на Дитте такого страху.

Йоаким остановился, нагнулся, посмотрел на девочку.

– Он что, обижал тебя? – спросил Йоаким.

Дитте отчаянно замотала головой.

– Ты только маме не говори.

– О чем не говорить?

– Ну, что мы его видели, – всхлипнула она.

– Хорошо, не скажу. – Йоаким взял ее за руку, и в порядке исключения девочка руку не отняла.

Ужин прошел как обычно. Сюзанна интересовалась, как было на катке, но Дитте словоохотливости не выказывала, сидела с горящими щеками, отвечала односложно.

– Почему ты ничего не ешь? – с подозрением спросила Сюзанна. – Что с тобой? Плохо себя чувствуешь?

Дитте покачала головой.

– В чем дело, Йоаким? – не отставала Сюзанна.

– Она просто устала, – ответил он. – На коньках набегалась. Видела бы ты, как ловко у нее получалось, куда лучше, чем у меня.

Сюзанна выслушала его без малейшего интереса. Смерила обоих долгим испытующим взглядом и ничего больше не сказала.

Но как только ужин закончился и они встали из-за стола, Дитте не выдержала.

– Мама, мама! – расплакалась она, обхватив руками Сюзаннин живот.

– Что такое? – Сюзанна погладила дочку по волосам. – Ты что-то скрываешь от меня?

Дитте плакала навзрыд, не в силах вымолвить ни слова. Она хлюпала носом, захлебывалась слезами, ловила ртом воздух, временами вскрикивала, а мать гладила ее по спине, старалась унять:

– Успокойся, дыши ровнее. Расскажи мне, что случилось. Это из-за отца? Ну же, говори.

Сюзанна вопросительно посмотрела на Йоакима, но он только плечами пожал, ушел на кухню, захлопнул за собой дверь и принялся мыть посуду. От радостного настроения не осталось и следа. Его обуревала злость, в первую очередь на себя самого.

Ничегошеньки у него не клеилось. Он трудился не покладая рук, делал все, что мог, а результат? Нулевой! Все впустую. Недотепа он, вот кто. Хотел устроить Дитте веселый вечер – и то не сумел. Для девочки дело кончилось слезами. Для него же самого – молчанием, унылым мытьем посуды и мокрыми от пены манжетами рубашки, потому что со злости он забыл их подвернуть.

И он еще смел верить, будто станет хорошим отцом! Что он о себе возомнил, собственно говоря? Какая от него польза маленькому ребенку? Ведь он не сумел дать ничего хорошего ни Дитте, ни Сюзанне. Обе они сейчас стоят в комнате, жмутся друг к дружке и видеть его не желают. Заявись он туда, наверняка ударятся в слезы. Ну а он-то сам, коли уж на то пошло, желает их видеть? Нет, прошептал внутренний голос. Нет, коли они так себя ведут.

Ему хочется только одного: пусть его оставят в покое.

Кухня постепенно целиком перешла в его распоряжение. Каждый вечер он в полном одиночестве мыл здесь посуду. На кухне царил свой особенный покой. Блестящие стальные дверцы холодильника и морозилки. Широкие рабочие столы. Черно-белая плитка на полу, откликавшаяся на каждый шаг негромким приятным звуком. Горшки с пряными гранками на подоконнике. Длинная шеренга сверкающих ножей, всегда тщательно заточенных. Здесь он собирал воедино дневную мозаику. Транзистор работал на минимальной громкости, иначе Сюзанна жаловалась на вой в слуховом аппарате. Йоаким слушал последние известия и биржевые сводки. Без этого он не мог, радиоинформация дарила ему ощущение, что он не отстал от жизни. Неизменно в курсе происходящего.

Впрочем, по целому ряду пунктов успели возникнуть упущения. Например, что касается друзей. Раньше он и несколько давних однокурсников регулярно встречались, по очереди устраивали обеды, несколько раз в месяц. Эрик, Йеппе, Мартин с женой, Лиза и он. Эрик был в разводе, имел дочь, почти совсем взрослую. Йеппе жил холостяком. Таким манером они встречались без малого пятнадцать лет, с того дня, как Эрикова дочка Алиса, которой было тогда годика три-четыре, уснула на диване, с пустышкой во рту и кучей игрушечных медвежат на коленях. Сейчас Алиса училась в университете, жила отдельно от отца и потому на их посиделках больше не появлялась. Но все они по-прежнему любили ее, ведь в свое время эта забавная кроха заставляла их собирать пазлы, играть в казино и в матадор, часы пролетали незаметно, и, когда несколько лет назад Алиса покинула их компанию, они конечно же огорчились.

Йоакиму не терпелось познакомить Сюзанну и Дитте с друзьями, но с самого начала что-то не заладилось. Сюзанна держалась до того чопорно, что остальные чувствовали себя не в своей тарелке. На первых порах разговор обычно шел о делах. Так уж повелось, ничего не поделаешь. Он заранее предупредил Сюзанну, сказал, что это ненадолго. Да только она все равно смотрела сычом, и, даже когда немногим позже заговорили о другом, лучше не стало. О чем бы ни заходила речь – о политике, об архитектуре, о кино, о путешествиях, да о чем угодно, – включиться в разговор она никак не могла. Ни единой реплики не вставила, лишь недовольно покашливала, вертела в руках салфетку или шепталась с Дитте. Потом девочка вдруг неважно себя почувствовала, так что им пришлось уехать домой. Впоследствии у него порой мелькала мысль, а способна ли Сюзанна вообще участвовать в беседе, не имеющей касательства к ней самой и к Дитте. И всякий раз он стыдился этих подозрений и мрачнел.

Сюзанна сказала, что была не в состоянии уследить за разговором, ведь все болтали наперебой, и голоса сливались в неразборчивый гул. Она не могла расслышать, о чем шла речь, а вставлять реплики просто так, наугад, не привыкла.

«Может, тебе знакомо, каково это – быть глухим? – спросила она. – Множество звуков, которые кричат и визжат в аппарате. А кроме того, твоим снобам-друзьям я не понравилась. Они весь вечер не обращали на меня внимания. Ни разу ни о чем не спросили».

«Неправда! – запротестовал Йоаким. – Они пытались с тобой разговаривать».

«Да, но не всерьез, мимоходом», – отрезала она.

Так или иначе, с тех пор он с ними толком не видался. Мало-помалу встречи прекратились. Сюзанна к его друзьям идти не хотела, а ему было трудно выбраться вечером из дома. Все время что-то мешало. То надо было съездить в «ИКЕА», купить Дитте новую кровать. То возникал засор в водостоке. То Сюзанна падала с ног от усталости, а кто-то ведь должен заниматься текущими делами по хозяйству То он сам слишком уставал.

В коридоре послышался какой-то шум, и Йоаким машинально взглянул на часы. Полдевятого. За своими раздумьями он проторчал у мойки чуть не полтора часа. Снял фартук, повесил его на крючок. Немного погодя дверь открылась, на пороге стояла Сюзанна, лицо у нее было серьезное, огорченное. С тряпкой в руке Йоаким оперся о кухонный стол.

– Как там Дитте? – спросил он.

– Спит в нашей постели, – ответила она. – Ты разве не слышал, что с ней творилось? Вон я сколько времени потратила, пока ее успокоила. В конце концов она просто погасла как свечка.

Он ничего не сказал, отвернулся, схватил губку и принялся надраивать стальную мойку. Сюзанна вошла в кухню, закрыв за собой дверь.

– Почему ты не рассказал, что произошло? – спросила она.

– Потому. – Он ожесточенно тер раковину. – Рассказывать было нечего, вот почему.

– В самом деле? – возмущенно воскликнула она.

– В самом деле.

Она стояла совсем близко, но Йоаким избегал смотреть на нее.

– Нет уж, объясни, пожалуйста. Ты же слышал, тут есть что сказать. Девочка была в жуткой истерике. Говорит, он уставился на нее так, словно убить хотел, и всю дорогу домой она боялась, что он идет следом. Только об этом и твердила.

Йоаким швырнул губку в раковину и обернулся к ней.

– Убивать он, во всяком случае, никого не собирался, – сказал он. – Это уж точно. Если кто и норовит замучить Дитте до смерти, так это, черт побери, ты!

– Что-о? – взвизгнула Сюзанна.

– Не знаю, что ты там вдалбливаешь Дитте насчет отца. Он никогда ее не обижал, но она панически его боится. Ей было так весело на катке, Сюзанна. Помолчи! Я никогда не видел ее такой веселой! А едва она увидела его, всю радость как ветром сдуло. И если хочешь знать, я не верю, что она испугалась его. По-моему, ее напугала мысль, что придется кое-что от тебя утаить, ведь ей ли не знать, что стоит тебе услышать его имя, как начнется жуткий кошмар.

– Придется утаить? Дитте? – выкрикнула Сюзанна. – Она сама все мне рассказывает, по собственной воле.

– Да, конечно, ведь ты внушила ей, что, кроме тебя, у нее никого нет.

– А разве, черт побери, не так?

– Нет!

– И кто же, – Сюзанна уперла руки в боки, – у нее еще есть, можно спросить?

– У нее есть я, и твоя мать, и родной отец.

– Ничего ты не понимаешь! – завопила Сюзанна. – Ты даже представить себе не можешь, чего мы натерпелись! Не знаешь, как нам было страшно, хотя я много рассказывала о нем, но тебе ведь наверняка все равно, для тебя главное – уйти от конфликтов!

– Брр! – Йоаким помотал головой. – Не могу я слушать твои бредни. – Он убрал в шкаф стопку мисочек, захлопнул дверцу и пошел к выходу.

– Ты куда?

– На улицу. Мне нужен свежий воздух!

– Ты не можешь уйти вот так! – выкрикнула она.

– Уверяю тебя, очень даже могу.

– Нет!

– Заткнись! Дитте разбудишь своими воплями!

Последнее, что он услышал, спускаясь по лестнице, был громкий рев, донесшийся из квартиры. Потом входная дверь закрылась. Никогда сюда не вернусь, думал он. Буду идти и идти, до тех пор, пока не стряхну с себя эту психопатку.