Текст книги "Тамерлан (начало пути)"
Автор книги: И. Ибрагимов
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Чеку Барлас в замешательстве:
‑ Как что? Степь… лес… земля…
‑ А если я тебе скажу, что это земля – Мавераннахр…
Чеку Барлас весь – внимание.
‑ Я думаю… об Абдаллахе…
‑ Достаточно ли силен эмир Абдалллах, сможет ли удержать в своих руках все это? Вот что беспокоит… А ты … Ладно… пора подумать об обеде…
86
Звездное небо. Стрекот цикад. На фоне горизонта – фигура бдительного стражника. Люди из отряда Тимура спят. Прямо на земле, подложив под голову седла, лежат рядом Тимур и Чеку Барлас. Тимура по‑прежнему не отпускают думы, он молча смотрит в небо. Но что это? Где‑то невдалеке послышались странные шумы, которые как будто бы нарастают. Тимур толкает в бок спящего приятеля:
‑ Слышишь?
Чеку Барлас, мгновенно сообразив, вскакивает на ноги:
‑ Шакалы!
Вскакивает на ноги и Тимур. Еще мгновенье – и все превращается в ад. На бивак со всех сторон врываются вооруженные люди Саллеха. Естественно, Тимур не только не остается в стороне – он в самой гуще сечи. Рубится он отчаянно и умело. Неподалеку от него демонстрирует свое искусство Чеку Барлас. Лязг металла, полет стрел, выкрики воинов, полные ужаса глаза женщин – словом, ад… Команда Тимура: “К телеге!” явно запоздала: стрелы вонзаются в телегу, в которой укрылись женщины – здесь происходит событие подлинно трагического накала: одна из стрел сквозь полотно матерчатой ширмы вонзается в грудь Жамбы – девушка, вскрикнув, падает на руки своей подруги… Во время сечи происходит любопытный эпизод: мальчик Хамид в страхе пытается спрятаться, но… и “свои”, и ”чужие” почему‑то его “в упор” не замечают, сражаются друг с другом едва ли не в шаге от него, либо пробегают мимо – большой “кусок” сечи мы увидим глазами именно мальчика Хамида, который видит это, забившись в конце концов под колеса телеги…
Но вот кровавая сеча подходит к развязке: нападавшие, оставив трупы, панически исчезают; отряд Тимура вернее, часть его, оставшаяся в живых, празднует победу…
Однако не всем в радость победа: Тимур с Чеку и с воинами‑факельщиками подходит к крытой телеге, Чеку раздвигает занавески – перед Тимуром предстает страшная картина: Фатима в слезах держит в объятиях Жамбы… Тимур потрясен, в голове его мысленно “прокручиваются кадры” недавней их встречи: перед ним возникает образ живой девушки Жамбы – ее слова: “А разве твоя жена… Айджал не в состоянии родить сына?...”
К Тимуру тут же подводят упирающихся пленных…
‑ Кто это сделал!? – спрашивает Тимур.
‑ Поверьте, господин, это сделал не я! – падает на колени один из пленных.
‑ Не я! – в ужасе клянется второй… третий.
‑ Аллах свидетель, мы не знали! Мы не знали, что девушки в этой телеге! – говорит следующий. – Смилуйся, доблестный Тимур!
Однако Тимур неумолим:
‑ Кончайте!
К пленным устремляются воины Тимура и вскоре на пятачке у крытой телеги образуется кровавая жестокая “мясорубка”
87
Дворец эмира в Кеше. Эмира Абдаллаха и Тимура мы застаем в тронном зале в тот момент, когда эмир, роскошным платочком вытирая с глаз влагу, говорит Тимуру:
‑ Минуло полгода с тех пор, как мы остались без нашего отца. Но ни слова об этом мой сын! Поговорим о другом.
‑ Я готов служить своему эмиру – отцу. Прикажите, что должен я сделать для вас? Что и кто вас беспокоит?
‑ Вот вопрос, достойный сына и доблестного воина!... Не скрою меня беспокоят… ваш дядя… Хаджи Барлас и его… дружок… этот пьяница Байан Сулдус. Вот почему здесь вы, мне нужны мои люди! – говорит Абдаллах и хотя рядом нет никого, кроме стражников, застывших вдали у дверей, он знаком просит собеседника наклонится к нему и когда тот исполняет просьбу, произносит на ухо полушепотом. – Не кажется ли вам, сын мой, что столицей Мавераннахра должен быть… Самарканд?
‑ А Кеш?
‑ О, нет! Нет! Пожалуйста не говорите мне о Кеше… Пожалуйста, ни звука! – Тимуру на миг – другой кажется, что это «ни звука» связано с размышлениями о возможности переноса столицы, но, оказывается, что внимание эмира отвлекло пение перепелки. – Слышите! Как поет! Какие переливы! Вам в Самарканде не приходилось видеть… бои перепелов?
‑ В Самарканде много истинных любителей перепелиного пения и… перепелиных боев, – говорит не без иронии Тимур.
‑ Я полагаю, вы правы: да Самарканд стал бы достойной столицей великого Мавераннахра. Но…
‑ Что «но», сын мой, договаривайте!
‑ Подоспело ли для этого время?
‑ Разве поторопить время не в наших силах? – говорит «глубокомысленно» Абдаллах. – Кеш и… Самарканд – разве выдержит сравнение общипанный наполовину дрозд с набирающим высоту лебедем?
‑ Но гнездо дрозда – гнездо и Хаджи Барласа. Захочет ли он, чтобы это гнездо было разорено?
Абдаллах долго молчит, а затем молвит и в его словах мы слышим едва ли не по‑детски неприкрытые флюиды искренней тревоги:
‑ Я долго живу в Кеше, сын мой, но он для меня большая загадка. Сейчас тем более… И дело, конечно не в пении перепелок – скажу откровенно: здесь, для меня, каурнасца, нет гарантии… ну, этого… спокойствия…
88
Хаджи Барлас, Байан Сулдус с соратниками, среди которых мы видим и… Саллеха. Перед ними Тимур.
‑ У меня нет секретов от моих друзей – выкладывай, не опасаясь, дорогой племянник, с чем ты пожаловал ко мне, по велению кого?
‑ Я буду говорить от себя, но и… от имени всемилостивого эмира Абдаллаха.
‑ Все слышали, мой дорогой племянник Тимур сын Торгая говорить от имени… этого… эмира Абдаллаха – слышите – э‑ми‑ра!...
На лицах сторонников Хаджи Барласа и Байана Сулдуса появляются иронические улыбки.
‑ Что повелел сказать мне этот любитель птичек? – продолжает Жаджи Барлас и его слова вызывают взрыв веселья. – Этот знаток роз? Этот слюнтяй? Хотя я догадываюсь о чем. О переносе столицы в Самарканд?
‑ Да, об этом и о другом.
‑ Говори. Здесь свои.
‑ Эмир просит передать вам, дядя, и вам, достопочтенный Байан Сулдус, свое искреннее чувство любви; он желает, чтобы между ним и вами всегда царили мир и добрые деяния!
‑ Слышали! – Хаджи Барлас окидывает взглядом своих сторонников. – Он нас любит! Меня… тебя, Байан Сулдус… Тебя, Саллех сын Боролдоя… тебя… тебя… всех нас! Вы довольны? Вот что скажу на это: не быть миру, пока Абдаллах не покинет Мавераннахр! Я прав, господа? – вопрошает Хаджи Барлас. – Я прав, Байан Сулдус?
‑ Не быть миру! – отвечает тот.
‑ Наплевать на его любовь! – солидарен с Хаджи Барласом Саллех сын Боролдоя.
Тимур обескуражен, он не очень‑то надеялся на успех, но что бы миссия его завершилась – такое не могло присниться и в самом плохом сне. И все‑таки, несмотря на это, он старается держаться, как подобает представителю эмира.
‑ А сейчас, господа, позвольте мне поговорить с племянником наедине.
Хаджи Барлас берет под руку Тимура, и они удаляются под пристальными взглядами противников эмира Абдаллаха.
Вот они медленно шагают у городской стены.
‑ Надеюсь, ты убедился, что этот… как ты называешь, эмир…. Твой тесть… наш кум Абдаллах жалок и смешон.
Тимур молчит.
‑ У него нет ничего, кроме сладкоголосых птичек и твоей … тысячи… его поход в Хорезм – позор и только!...
Тимур молчит.
‑ Ты видел своими глазами, какие орлы с нами…
Перед глазами Тимура – панорама лиц – противников, с которыми он только – что встречался. Причем, при каждом упоминании «орла», Тимур старается восстановить в памяти его облик. Между тем Хаджи Барлас называет Байан Сулудса… второго… третьего…
‑ Один Саллех сын Боролдоя чего стоит! Настоящий воин! Убежден: он займет место отца!...
При упоминании Саллеха в памяти Тимура всплывает воспоминание: он, Тимур, с Чеку Барласом, протягивают сельскому кузнецу, до сих пор нам незнакомого, две стрелы. Тот, внимательно осмотрев, возвращает их со словами: да это моих рук изделия для… важного господина из Кеша… сына Боролдоя… Саллеха…
Вслед затем – другое воспоминание: при свете факелов предстает облик… убитой Жамбы!...
И это – голос Хаджи Барласа:
‑ Ты не ответил: с кем ты, мой племянник?
‑ Я служу эмиру Мавераннахра, дядя!
‑ А интересы барласевцев… нас, северян,… я… твои родичи? Или тебе дороги новые родичи?
‑ Я ответил, дядя.
‑ Значит, мы враги?
‑ Я ответил, дядя! – говорит тихо, но твердо Тимур. – Я поклялся эмиру. Я обязан держать слово, дядя, именно потому что я барласовец, дядя.
89
Базарная площадь Кеша кишит людьми. Чеку (в гражданском) с приятелем и мальчиком Хамидом медленно продираются сквозь толпы людей. Взрыв хохота где‑то неподалеку заставляет наших героев остановиться… Что это? Минуту – другую они буквально протискиваются вперед. И – вот! Перед ними на самодельной «сцене» самостийные «артисты» забавляют зевак кукольным представлением. И – каким!? Одна из кукол имеет большое сходство с эмиром Абдаллахом. И вся сценка, как сказали бы сейчас, антиэмировская. Суть сатиры кукольников – мягкость натуры эмира, любовь его к птичьему пению в ущерб государственным занятиям, ненужный поход в Хорезм, стремление перенести столицу в Самарканд – нечто, объединяющее все названное в единое. Словом, есть от чего веселиться зевакам базара… Чеку удивлен неприкрытой критике эмира… А вот, трое наших героев у другой толпы зевак, где некий мужчина – это напоминает современный Гайд‑парк и подобные тусовки – во всю расхваливают Хаджи Барласа.
‑ До каких пор мы барласовцы будем довольствоваться объедками южан. Пусть достойнейший из достойных Хаджи Барлас укажет нам путь к победе! – призывает мужчина. И его слова вызывают едва ли не всеобщее ликование.
А вот наши герои у следующей группы горлопанов. Разница в том, что здесь «поют» дифирамбы соратнику Хаджи Барласа – Байану Сулдусу. Здесь, судя по всему, собрались карнаусовцы…
А вот – разнузданная группа воинов, явно разомлевших от кумыса, но, возможно, и еще от чего‑то более горячительного (несмотря на мусульманское табу), терроризирует торговцев…
‑ Кто они? – спрашивает Чеку у прохожего.
‑ Это воины из тысячи Саллеха, – следует ответ.
У Чеку «отвисает челюсть»…
Приведенные выше эпизоды в сумме должны отразить политический реалий в Кеше, а значит и в Мавераннахре в целом…
90
Еще один эпизод из смутного времени: покои эмира Абдаллаха. Эмир Абдаллах и Тимур вдвоем, не считая, разумеется, стражу, застывшую у дверей.
‑ Мне кажется против меня восстало само небо, – говорит вконец расстроенный Абдаллах. Что хотят от меня ваш дядя Хаджи и… этот Байан! Что, мой сын?
‑ Их смутило ваше намерение…
‑ Сделать столицей великого Мавераннахра прекрасный Самарканд?
‑ Не только.
‑ Им нужна власть? Ха‑ха‑ха! – нервно, осушая великолепным платком влажные глаза, смеется Абдаллах. – Хорошо, я уступлю свое место, – показывает на трон. – Может это поможет им излечит мягкие места ниже спины, – ха‑ха‑ха! Да, простит им великодушный Аллах! За неблагодарность, за посеянные в сердцах мавераннахарцев семена смуты!... Но что нужно простодушным людям!7 Разве замучил их голод!? Мор!? А… это животное… монгол… дикарь… Туглук… Тимур – тебе приходилось слышать об этом человеке?
‑ Но он еще и хан – кому не известен хан монголов?
‑ Хан Туглук Тимур и во сне не расстается с мечтой о Мавераннахре.
‑ Разве в состоянии ваш дядя противостоять монголам? Ха‑ха‑ха! Кто Хаджи Барлас… в сравнении с Туглуком Тимуром! С дикарем!? Чудовищем!? Плахой для Мавераннахра!?
Воцаряется довольно продолжительная пауза, которую прерывает все тот же Абдаллах. На этот раз он говорит тихо и обречено:
‑ Я хотел построить – Аллах тому свидетель! – великий Мавераннахр! И многое для этого сделал…
Тимур невольно, как бы нехотя, изобразил на лице нечто солидаризирующее с эмиром.
Абдаллах между тем продолжал:
‑ Но,… мой сын, я устал, устал, устал! Я решил… я решил покинуть… Кеш…
Долгая пауза и только чуточку метнувшиеся из стороны в сторону глаза стражника, да, как бы в насмешку, раздавшееся пение перепелки, говорили о том, что в покоях эмира отнюдь не остановилась жизнь.
Но вот Тимур отвечает, при этом чеканя каждое слово:
‑ Любое ваше решение я приму как сын и слуга.
На глаза Абдаллах наворачиваются слезы – он шепчет, как обыкновенный человек, обремененный житейскими нескладухами:
‑ …Я ненадолго… я вернусь…
Они медленно следуют по знакомому висячему саду и Абдаллах продолжает свою грустную речь:
‑ Мое убежище… мой сад… мои певуньи…
Абдаллах подходит к одной из клеток, достает испуганную птаху – молвит:
‑ Нет, нет, я тебя не собираюсь оставлять… мы покинем Кеш вместе…
91
А вот еще эпизод из смутного времени.
Толпы горожан перед дворцом эмира. Всеобщее ликование. Незнакомый старичок, опираясь на посох, спрашивает:
‑ Что здесь происходит, молодые люди?
‑ Эмир Абдаллах бежал – вот что, отец!
‑ Что? – старичок прикладывает ладонь к уху.
‑ Абдаллах бежал! – кричит один из «молодых людей», поняв, что со слухом у старичка обстоит не лучшим образом.
‑ Как бежал!? Почему!?
‑ Потому – что жить хочется, вот и бежал, дедушка!
‑ Почему люди радуются сынок?
‑ Почему? Почему? А вот почему, старый, – говорит другой молодой человек, взяв в охапку маленького иссохшего старичка и поставив его на стоявшую рядом телегу. – Смотри и порадуйся с нами!
Мимо торжественно, приветствуя людей, едут со своими соратниками Хаджи Барлас, Байан Сулдус.
‑ Едет наш Хаджи, отец, – забыв о старичке, кричит первый. – Абдаллаха на плаху!
‑ На плаху! На плаху! – слышатся душераздирающие там и сям выкрики…
В толпе на фоне проезда мятежников обмениваются репликами двое горожан:
‑ Слышали, Хаджи Барлас лишил своего племянника его тысячи?
‑ Тимура сына Торгая?
‑ Вы не ослышались – именно Тимура сына Торгая.
‑ Но тысяча не мешок с бобами – что он сделал с этой тысячей – не мог же он ее скушать?
‑ Он передал ее…
‑ И кому досталась тысяча племянника?
В свите главарей мятежа узнать Саллеха нетрудно: у него красиво подстриженная бородка, красивое одеяние – щеголь и только!
А вот ему. Узнаете! – указывают на Саллеха, лицо которого излучает неприкрытую радость.
‑ Сыну Боролдоя? Саллеху!?
‑ Что будет с Тимуром!?
‑ Это известно одному Аллаху!
92
Тот же вопрос адресован… Чеку… мальчиком Хамидом. Чеку, секунду – другую поразмышляв, со словами «сейчас узнаем» поднимается, подходит к Тимуру, но тот, определив вопрос Чеку, произносит:
‑ Мы уходим, мой дорогой друг… но сначала…
Чеку озадачен:
‑ Куда? Зачем?
‑ Сначала… вот что? – Тимур протягивает Чеку стрелы.
‑ Что это!?
‑ Ты еще не обмозговал?
‑ Стрелы Саллеха!
Тимур молчит. Обмениваются красноречивыми взглядами.
‑ Кажется, понимаю…
‑ Кажется или понимаешь?
‑ Понятно, Тимур!
‑ Сколько нас?
Чеку чуточку задумался.
‑ Сардар, Зайнудин… Ты знаешь, я стою сотни, – не удержался – похвастал Чеку.
На лице Тимура промелькнуло нечто, смахивающие на улыбку.
‑ Мне нужны две сотни – где взять остальные…
‑ Наскребем, если понадобится и тысячу, Тимур!
‑ Две сотни – не больше, – говорит Тимур. – Но и не меньше.
‑ А как быть с братьями Саллеха… с Юсуфом… Каримом?
Тимур отвернулся к окну: там за окном виден кусок городского пейзажа с вороньем в небе, летящего в предзакате к теплу.
‑ Я пойду, Тимур!
‑ Это… – Тимур останавливает Чеку, показывает на его колчан.
‑ Ах, да, – спохватился Чеку, вернул Тимуру стрелы, которые машинально вложил в свой колчан.
Тимур положил их на место, снова отвернулся к окну, к кровавому закату.
93
Чеку застает мальчика Хамида за занятием по стрельбе из лука. Мальчик, пыжась, надув щеки, натягивает тетиву. Но вот – выстрел – стрела вонзается чуточку в стороне от цели. Чеку останавливается у порога, секунду – другую наблюдая за действиями мальчика Хамида.
‑ Плохо, – дает он сходу оценку выстрелу. – С таким умением нам быть не воинами, а держаться за маменькины сиськи! – и уже собираясь выйти, спохватывается: – Ты спрашивал о Тимуре. Что будет делать? Без тысячи? Так вот запомни. Наш доблестный Тимур… собирает… караван… э‑э‑э… в далекий Багдад…
‑ В Багдад!?
‑ Да, в Багдад.
‑ Зачем?
‑ Зачем – зачем? За… финиками… Понятно? Но об этом – никому. Ни слова!
Мальчик Хамид молча, по‑взрослому понимающе, кивает головой.
94
Саллех с немногочисленной свитой из таких же как и он, в нарядных одеяниях и веселых людей, шумно возвращается в город из загородной прогулки. Саллех подзывает брата Юсуфа и громко, явно с расчетом на слух всей свиты, дает указание:
‑ Скачи во весь дух домой – к нашему приезду, чтобы дастархан был готов! – и обращается к приятелям: – Ну, как, господа, расслабимся?
Веселое оживление.
А вот скачущий действительно «во весь дух» Юсуф.
А вот – засада: большой, извилистый, заросший по обеим сторонам, деревьями и кустарниками лог. Среди затаившихся в засаде людей, разумеется, и Тимур с верным Чеку…
А вот к засаде приближается… приблизился Юсуф. Чеку натягивает тетиву лука, но Тимур дает взмахом руки приказ: «Не трогать! Пропустить!» Чеку опускает лук, то же проделывают другие…
…Юсуф скачет дальше…
А между тем к месту засады приближается Саллех с дружками. Вот они сблизились настолько, что Тимур находит возможным начать. Технология засады проста и знакома каждому из нас: сзади и спереди свиты обрушиваются деревья, таким образом захлопнув ловушку. Свита Саллеха в смятении. После нескольких попадании из лука двое – трое из сторонников Саллеха падают замертво. С устрашающими возгласами со всех сторон сторонники Тимура берут в кольцо Саллеха с оставшимися его людьми.
‑ Я тысячник! Я Саллех сын Боролдоя! Вы поплатитесь! Я сдеру с вас шкуры! Четвертую! – вот далеко неполный перечень угроз главы свиты.
Однако тщетно. Воины Тимура с неистовым Чеку стаскивают людей Саллеха с коней, отводят их в сторону. Кучкуют. Саллех по‑прежнему буйствует, полагая пленение недоразумением или обычным разбоем несведущих людей. Но вот живое кольцо расступается, его охватывает прямо – таки животный страх:
‑ Ты… Тимур!?
‑ Вот мы и встретились! – произносит жестко Тимур. Он бросает на жертву взгляд, который из ястребиного на какое‑то мгновенье трансформируется в нечто другое и тогда… на секунду – другую перед ним возникает образ Жамбы:… Жамбы улыбается – говорит: «Мне ни разу не пришло в голову, что вы Иблис»… И обрывок его ответа: «Я возьму тебя в жены… потому – что ты красивая, потому – что ты из нашего племени…». Следующее видение вызывает у Тимура ярость. Это – короткое, как вспышка молнии, воспоминание о скончавшейся только что от ран Жамбы…
Тимур берет из рук своего воина лук, бросает его Саллеху.
‑ Один из нас умрет шакалом! – бросает Тимур и… достает из колчана знакомые стрелы.
У Саллеха отнюдь не геройский вид, однако у него хватает сил в какой‑то степени взять себя в руки – он прикладывает к тетиве стрелу, То же, но, разумеется, уверенно и умело проделывает и Тимур. «Болельщики» – в нервном напряжении. Особенно Чеку, который спрашивает:
‑ Мне дать команду?
Чеку делает взмах рукой.
Тимур опережает визави – Саллех со стрелой в груди роняет из рук оружие и в этот миг Тимур успевает вонзить в него и вторую стрелу. Саллех падает навзничь.
‑ А с этими? – спрашивает Чеку.
‑ Кончайте! – говорит сквозь зубы Тимур.
Тотчас же на пленных набрасываются с саблями воины Тимура, начинается и вскоре заканчивается ужасная кровавая бойня.
Воцаряет тишина.
‑ Шакал испустил дух, орел воспарил к облакам! – восклицает Чеку.
Тимур не реагирует, он вытирает со лба пот.
95
Кеш, по узкой лестнице движется повозка… Останавливается перед воротами. Извозчик стучит в ворота. На стук раскрывается потаенный глазок.
‑ Что тебе?
‑ Это дом Саллеха сына Боролдоя?
‑ Любая тварь знает: да, дом доблестного Саллеха.
‑ Саллеху – посылка. Где сам доблестный Саллех?
Ворота открываются.
‑ Кто спрашивает Саллеха? – спрашивает пришедший на зов Юсуф и с ним еще двое. – Где посылка?
‑ А вот! Говорят из Багдада. С финиками, – извозчик показывает на сундукообразный предмет с красивой крышкой.
‑ Саллех задерживается. Давай посылку.
‑ Берите, добрые люди.
Мужчины сгружают сундукообразный предмет, уносят во двор. Извозчик, выдержав положенную паузу, изо всех сил бьет коня… мчит по улочке… сворачивает… исчезает за поворотом…
96
У сундука – Юсуф, Карим и еще несколько родственников Саллеха, слуги.
‑ Открывайте! Саллех не обидится. – Командует слугам Юсуф.
‑ Обижаться из‑за фиников? Не таков брат, чтобы обижаться из‑за пустяков, – вторит Карим.
Слуги вскрывают сундукообразный предмет. Перед глазами собравшихся родственников предстает груда тряпья. Люди в недоумении: где же финик? Но вот откидывается тряпье и перед родственниками предстает страшное зрелище, которое приводит людей в шоковое состояние. Еще бы! Под тряпьем показывается… труп Саллеха, пронзенный двумя стрелами!
Первым приходит в себя Юсуф.
‑ Да, я узнаю: это – дело рук… Тимура! Я принимаю твой вызов, Тимур!
97
Тимур и знакомый нам извозчик. Вот извозчик отлепил… искусственные усы и мы в нем узнаем… конечно же, Чеку. Чеку доволен своей находчивостью:
‑ Ну как, Тимур?
98
Тимур с верными сторонниками – друзьями. Их не более 10, если не считать жену Айджал, сидящую со своей служанкой в крытой легкой повозке, мальчика Хамида и извозчиков на двух телегах со скарбом. Друзья в военных доспехах стоят полукругом к своему лидеру, который перед тем, как тронуться в путь, произносит короткую речь.
‑ Жизнь складывается так, мои друзья, что мне оставаться здесь нельзя. Ни на один день. Может быть ни на один час. Чеку подтвердит мои слова.
‑ Подтверждаю, Тимур.
‑ Я не приказывал – вы сами пожелали присоединиться ко мне… Ты, Чеку… ты, Сардар… ты, Тюмень… ты… – Тимур называет по имени всех, казалось желая, удостовериться в искренности намерения каждого разделить его нелегкую судьбу. Каждого, кто, говоря современным языком, сделал ставку на него. Ставку притом довольно рискованную…
‑ А я? – неожиданно дает о себе знать мальчик Хамид, что вызывает веселое оживление, разряжает напряженную обстановку. Растаяло сердце и у Тимура – он обернулся к мальчику, подозвал к себе, потрепал по‑отечески по голове!
‑ Ты решил быть с нами? Ты хочешь стать воином?
‑ Я давно решил.
Слова мальчика, незамысловатые, наивные, снова вызвали веселое оживление.
‑ Хорошо, мы берем тебя с собой. Постоим за родной Мавераннахр.
И снова – хохот!
‑ Смотрите, орел! – кричит один из воинов.
Тимур, следом и остальные смотрят, задрав голову, вверх. Там, в небе, действительно над ними парит орел.
‑ Ты можешь попасть… в орла? – спрашивает Тимур мальчика Хамида.
Мальчик Хамид мотает отрицательно головой:
‑ Не‑е‑е… В орла не могу.
‑ Слышите, что сказал малыш – в орла не может попасть? Но может быть кто‑то из вас, – обращается Тимур к соратникам, – попытается? Может быть ты Чеку?
‑ Шакала подстрелю с удовольствием, а этот… летает… разве я не прав, Тимур?
‑ На то он и орел, чтобы парить без страха в облаках… ты прав. А теперь, друзья в путь – да, сопутствует нам удача! Бис‑сми‑ля ир‑рахмани рахим!
Отряд трогается в путь.
А в небе между тем по‑прежнему парит орел.
Никто из этих молодых людей не знал, что один из них здесь, на необъятных просторах Центральной Азии, сделал первые шаги к восхождению на одну из высочайших вершин человеческой истории; никто из них не знал, насколько тяжелой будет дорога к этому восхождению.
