Текст книги "Тамерлан (начало пути)"
Автор книги: И. Ибрагимов
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
21
Внизу у подножья холма – лагерь Камарадина. Кое‑где шатры, кое‑где скучкованы лошади, люди… На вершине холма затаился Тимур с двумя своими сторонниками.
‑ Они здесь с утра, – говорит Тимур.
‑ Вскоре расседлают коней, – вступает в разговор Сардар.
‑ Тогда и начнем, – молвит Тимур и, повернувшись произносит не без иронии. – Но, возможно, я не прав и надо дождаться до завтрашнего полдня:
‑ Нет, нет, – отвечает тот поспешно, стараясь не заметить иронии, – до заката солнца сражение должно быть закончено… – Ты, прав, Тимур.
‑ Что ж, Сардар, Я думаю, твое предложение разумно, – говорит Тимур и соратники его понимают, что в данном случае речь идет не о “предложении” Сардара, а о тактике самого Тимура. – Тебе, Сардар, со своей сотней и начинать. Тебе, Закиритдин, идти слева, я – справа… Пойдем уступом…
22
Как и в прошлый раз, Тимур застает противника врасплох. Шумы (выкрики людей, лязг стали, ржание лошадей, падение тел на землю, стоны и т. п.), характерные для сражения. Сотни стрел, жужжащих в воздухе смертоносными пчелами… В гуще рубится Тимур, неподалеку – его верный Чеку… Рубится изо всех сил и Камарадин, выкрикивая что‑то воинственное, к нему пробираются соратники, один из которых выкрикивает:
‑ Камарадин, сюда!
Через минуту – другую его сотни почти разгромлены, Камарадин и буквально единицы из былого, правда, небольшого “войска” бегут прочь… Мчатся по косогору… Камарадин резко тормозит коня – тот едва не становится на дыбы. Останавливаются и другие войны и только теперь мы видим в глазах Камарадина слезы. То – слезы, казалось, ребенка, которому обещанную только – что игрушку передарили другому ребенку… Но – это и слезы человека, безусловно, не слабого, более того, несмотря на неудачу, все еще не потерявшего мужество и надежду. Он вытирает рукавом глаза, всматривается машинально в небо – там, казалось, где‑то глубина неба вобрала иные чувства иных людей – сторонников Тимура, выплеснувшихся в победных выкриках…
23
Достаточно долго длится ликование победителей. Тимур не скрывает своего удовлетворения, ибо эта по сути первая настоящая победа в его военной биографии.
А вот он спустя несколько дней, в толпе ликующих молодых воинов, с большим усилием сдерживая радость, принимает хвалу в честь победы, в свой адрес. Тут же неподалеку неунывающий Чеку в кругу приятелей.
‑ Он – ко мне с саблей – орет: “Я сейчас проткну твое пузо, проклятый барласовец!” Я ему:” А ты видел, что у меня находится ниже пуза?”
Чеку расстегивает штаны, показывает… детородный член! Это еще более усиливает хохот… Но взмах руки, будто обрубает веселье…
‑ К нам гости, – говорит Тимур воинам.
Воины расступаются, к Тимуру подъезжает небольшая группа гонцов.
‑ Высокочтимому Тимуру сыну Торгая я привез привет от великого Казангана, – произносит глава группы.
‑ Я рад любому доброму слову великого повелителя Мавераннахра.
‑ И еще письмо…
‑ Письмо?
Гости мнутся.
‑ Мы не уверены, что послание представит интерес и вашим… несомненно… доблестным воинам…
Намек, более чем прозрачный, правильно понят Тимуром. Он без слов вместе с гостями выезжает из толпы и, отъехав к берегу, кстати, обрывистому, горному, спешивается с коня. То же проделывает и один из гостей.
‑ Тебе шлет письмо высокочтимый Хаджи Барлас, – гость протягивает на большой свиток.
‑ Что нужно дяде от меня? – молвит Тимур, читает, лицо его сияет, читает вслух: “…великий повелитель Казанган восхищен твоей победой и пожелал видеть тебя на своей службе в качестве соратника и даже тысячника!... Для нас, барласовцев, это равносильно милости Аллаха…” Езжайте, передайте дяде Хаджи: я рад вести! – говорит порывисто он, ловко садясь на своего коня, громко подзывает к себе своих приятелей: Закиридин! Сауд! Тюмень! Чеку!..
Перед ним выстраивается ровно десять молодцеватых ребят его возраста – глаза их полны ожиданием и надеждой.
‑ Отныне я тысячник, – заявляет Тимур.
‑ У этого… караунасца Казангана… – как всегда в своем духе вклинивается в разговор Чеку.
‑ Повелителя Мавеннахара Казангана. А тебе советую уподобиться не сороке, а соколу!...
‑Молчу! Молчу!
‑ Что это означает? – продолжает Тимур. – Это значит, что с сегодняшнего дня вы мои сотники! Мы все поступаем на службу к Казангану!
Новость мигом преображает сверстников: они как бы становятся более собранными, такое впечатление, что они только теперь почувствовали себя настоящими мужчинами.
24
Город Кеш.
Заутренняя молитва.
Среди молящихся – Тимур. Он стоит рядом с дядей, Хаджи Барласом тут же неподалеку, расположились молодые незнакомые люди.
Мы застаем молитву. Естественно, в конце ее люди расходятся. Тимур и Хаджи Барлас идут рядом. Говорит чаще Хаджи Барлас. Тимур, как и полагается племяннику, весь – внимание…
‑ Истинно: ты, т.е. я хочу сказать «мы», должны быть благодарны эмиру Казангану за столь милостивое предложение, но…
Тут Хаджи Барлас, почуяв, что к их разговору прислушивается какой‑то человек, осекается, берет за плечи племянника, отводит его в сторону и через секунду – другую продолжает:
‑ Здесь у каждого камня есть ухо. Посторонним знать о наших семейных делах не обязательно – или я не прав?
‑ Вы правы, дядя.
‑ Так что хотел я сказать?
‑ Мы должны быть благодарны эмиру Казангану, но…
‑ Но… должны помнить, – он опасливо озирается, – эмир – северянин, караунасовец, мы же – барласовцы – южане… Кеш спокон веков наш…
С ними раскланялся какой‑то, судя по внешнему виду, знатный человек. Хаджи Барлас заметил, что это вызвало интерес племянника:
‑ Это Байан Сулдус…
‑ Южанин? Северянин?
‑ Не то и не другое, но он ближе к нам…
Неподалеку в группе молодых людей человек что‑то выкрикивал, размахивая рукой:
‑ Это кто?
‑ А‑а‑а… Это Саллех, сын покойного Боролдоя… Попрошайка! Всё канючил, выспрашивал у эмира тумень отца, а этот ему – огрызок кости со стола… Ха‑ха‑ха… Но… нет более опасных врагов, чем монголы… Они… этот Туглук Тимур спит и видит себя на троне Мавераннахра!...
‑ Зачем вы мне обо всем этом говорите, дядя?
Хаджи Барлас несколько обескуражен:
‑ Зачем? Для сведения… Считай, что пошутил. Конечно, нет смысла забивать всем этим голову… Выкинь, выбрось… А теперь куда?
‑ Пойду познакомлюсь со своей тысячей.
‑ Это дело, – говорит, все еще не совсем уверенно Хаджи Барлас, – Ах, да, совсем забыл о главном! Тимур, у нас был разговор с эмиром. Знаешь, что он задумал? – Хаджи Барлас расплывается казалось бы в искренне весёлой улыбке. – Он намерен выдать за тебя свою внучку… Айджал!
‑ Айджал!? – вырывается невольно у Тимура.
‑ Ты недоволен?
‑ Что вы, дядя! Воля эмира – воля Аллаха. Я рад!...
‑ А теперь можешь идти к своей тысяче! А меня ждет человек. Байан Сулдус с пронзительной улыбкой смотрит в их сторону… Хаджи Барлас также, улыбаясь, направляется к нему…
Между тем последняя весть озадачивает Тимура – он мысленно уходит в прошлое:… Заросли речной поймы… Он держит за плечи полуголую… Жамбы. Та вырывается, выкрикивает: «Уходи! Уходи!...» – Он: «..У тебя вид шлюхи! Шлюха!..» – Она: «Уходи! Убийца! Убийца!..» Он бьет еще, еще, еще по лицу… Жамбы падает, не в силах прикрыть оголенное до пояса тело… И вдруг слышится за спиной:
‑ Ассалом алейкум!
Тимур оборачивается – перед ним – франтовато одетый, улыбчивый молодой человек повторяет:
‑ Ассалом алейкум! Я внук эмира. Меня зовут Хусейн. А тебя я знаю, ты новый тысячник деда… Тебя зовут…
‑ Меня зовут Тимур.
‑ Ты барласовец – и это мне известно. Ты мне нравишься. Я хочу, чтобы ты стал мне хорошим другом – согласен?..
‑ Я сделаю всё, чтобы удержать твое дружеское расположение ко мне.
‑ Ты чем владеешь лучше – луком или саблей? – не унимается Хусейн.
‑ Саблей, – честно признается Тимур.
‑ Ты волнуешься перед сражениями?
‑ Да, волнуюсь.
‑ Ты любитель мясного?
‑ Я ем в меру.
‑ Что значит «в меру»? Сможешь переесть кочевника? – смеется Хусейн. – Ты ведь потомок кочевников.
‑ Мой отец Торгай родился в Кеше, – Тимур пытается изо всех сил упрятать свое недоумение по поводу столь необычного тестирования.
‑ Ну, и что? Я тоже родился в Кеше, а не прочь обурдать аппетитное ребрышко… а теперь скажи честно, что ты больше любишь – женщин или охоту?
Впервые Тимур озадачен: кто этот Хусейн – шутник или идиот? Жуир или хитрый дипломат, ловко умеющий завлечь в сети неопытного человека?
‑ А если я предложу тебе, – он что‑то шепчет панибратски Тимуру на ухо. Хохочет. Следом – то ли искренно, то ли подыгрывая, – смеется и Тимур.
25
Начало ноября.
На охоте.
Верхом на конях во главе с Хусейном молодые люди из элитарных кругов Мавераннараха, в основном военные. Среди них, по правую руку с Хусейном – и Тимур.
Гон, судя по шумам, приближается.
‑ Понял: саблей владеешь хорошо. Но говорят и лук в твоих руках поет, не хуже струн рубаба, – говорит не без некоего лукавства Хусейн Тимуру. – Может быть сыграешь?
‑ Попробую, – Тимур вытаскивает из колчана стрелу, прикладывает ее к тетиве.
‑ Тебе приходилось участвовать в такой охоте? – интересуется Хусейн.
‑ В такой нет.
‑ Сейчас из‑за тех деревьев появятся газели – смотри, не проморгай!
За беседой Хусейна с Тимуром в сторонке наблюдают трое молодых людей. Среди них – известный нам Саллех, сын Боролдоя.
‑ Щебечут, как влюбленные птички, – провоцирует Саллеха один из его приятелей.
‑ Ничего не могу сказать по поводу птички с зелеными крылышками, – отвечает резко Саллех, имея в виду Хусеина, облаченного в ярко‑зеленый чапан. – А вот птичка с красным оперением… Говорят, он – откровенный убийца… Долона, сына Эреджена.
В это время из‑за деревьев появляется первая небольшая группка газелей.
‑ Первый выстрел за тобой, Хусейн, – подсказывает молодой человек, стоящий по другую сторону от Хусейна.
Но тот отказывается, говорит искренно:
‑ Первый выстрел предоставляется моему другу… тысячнику Тимуру сыну Торгая.
В группировке Саллеха по‑своему реагируют на предложение Хусейна.
‑ Сегодня… тысячник… – говорит Саллех.
‑ Все идет к тому, что завтра караунасец… эмир Казарган… подарит… тумень, твоего отца…
‑ Молчи! – едва не взрывается Саллех.
А между тем газели, как будто бы специально, заметив напротив большую группу охотников во главе с Хусейном, замедляют бег.
‑ Ну! – командует Хусейн.
Тимур натягивает лук – со свистом пущена и пораженная газель падает оземь.
Охотников охватывает азарт: свистят между деревьями стрелы – падает еще газель, еще, еще… Однако на этом не заканчивается охота – всадники устремляются в погоню.
‑ Вперед! – кричит Хусейн.
‑ Вперед! – раздается там и сям.
Неожиданно, просвистев мимо уха Тимура, стрела вонзается в ствол одного из деревьев. Тимур, не раздумывая, осадил коня. Подъезжает к дереву, разглядывает ствол дерева со стрелой, не без труда вытаскивает ее. (так глубоко она врезалась в дерево). Подъезжает тут же к нему Хусейн.
‑ Ну, что?
‑ Хочу понять, какой газели была предназначена эта стрела, – отвечает Тимур.
‑ Вот так всегда в нашем славном Мавераннахре, – смеется Хусейн. – Впрочем ты убедишься в этом сам, – продолжает он и зовет к себе охотников.
Те – тут как тут. На разгоряченных конях. Человек не менее 15‑20.
‑ Тут мы с моим другом ломаем голову над задачей. Говори, Тимур.
Тимур показывает стрелу.
‑ А задача вот какая: какой газели была предназначена эта стрела?
Панорама лиц – монголоидные и европеоидные, безусые и усатые, носатые и с носами пуговкой – все улыбчивые, дружелюбные. Такое впечатление, что, конечно же, не один из них не имеет отношения к загадочной “газели”. Лишь на миг останавливается взгляд Тимура на Саллехе, сыне Боролдоя, после чего Тимур опускает стрелу в свой колчан, говорит:
‑ Нам не к лицу разбрасываться добром.
‑ Ты хочешь сказать, что мы, мавераннахрцы, нищие? – бросает Хусейн.
‑ Напротив, я хочу сказать, что мы, мавераннахрцы, владеем несметными богатствами. Но свое богатство мы должны оберегать своими руками.
Все смеются, делая вид, что им непонятен “эзопов” язык тысячника.
‑ А сейчас – в шатры! – командует Хусейн.
26
В лесу – несколько вызывающе – красивых шатров. В центре – шатер Хусейна. Хусейн вальяжен, сидит полулежа на атласных подушках, рядом с ним Тимур. На дастархане яства. Мужчины вдвоем.
‑ Давай‑ка поговорим по душам.
‑ Насколько помню, мы с тобой говорили только о насущном.
‑ Мне нравится твоя искренность… Я давно хотел сказать что мне опротивели и Кеш, и Самарканд…
‑?!
‑ Здесь мы все – да! да! – мы все подобны “газели”, той самой, которой была предназначена стрела. Не понимаю отца: он просто бредит… Самаркандом! Мечтает перенести столицу из Кеша в Самарканд! Уговаривает деда.
‑ Разве, плохо?
‑ Как! – едва ли не подскакивает с подушек Хусейн, – разве не ясно, что это не понравится многим…
‑ Кому?
‑ Прежде всего – буду откровенен с тобой – твоему дяде, его дружкам – сулдусцам, южанам… барласовцам – тебе это не о чем не говорит?
‑ Я барласовец – и я буду с тобой откровенен: Кеш – родной город, а Самарканд я люблю больше…
‑ Но что об этом скажут монголы… этот Туглук Тимур… Боюсь, что это ему на руку!
Тимур молчит.
‑ Тебе сказать нечего? Почему не спрашиваешь, что мне по душе?
‑ Спрашиваю – что?
‑ Есть места покойнее Кеша и Самарканда… Кабул, Кундуз…Балх… Попрошусь у деда – надеюсь, не откажет… Однако довольно! – Хусейн хлопает в ладоши.
Выбегают из‑за ширмы девушки, убирают достархан, исчезают. А затем Хусейн говорит, переходя от одной темы к другой, словно перепрыгивая через пропасть:
‑ Охоту ты любишь – это я видел, а вот как обстоит с женщинами?
Хусейн дает команду, хлопая в ладоши. В шатер выплывает группа из трех – девушек‑танцовщиц. Девушки танцуют.
Хусейн не скрывает своего удовлетворения.
‑ Ну, как?
Тимур молчит.
Девушки продолжают танец, который содержит немало эротических элементов.
‑ Ну, как? – снова интересуется Хусейн.
И снова Тимур молчит. Улыбается Хусейн, подмигивая лукаво Тимуру.
В голове у Тимура – недавняя панорама охотников. Искренне дружелюбные лица. И тут – взгляд Саллеха…
‑ Саллех!
‑ Ты вспомнил Саллеха – отчего? – Хусейн с недоумением взглянул на Тимура, – Оставим в покое этого… Саллеха. Поговорим о приятном…
27
Горд Кеш. Центральная, наиболее оживленная часть города. Толпа расступается, пропуская к дворцу эмира Казангана с пышной свитой. Впереди верхом на великолепном белом коне эмир, по обе стороны и позади и тоже верхом на конях важные сановники. Рядом – Абдаллах с сыном Хусейном, неподалеку от них Тимур… Где‑то в конце свиты – Саллех с дружками. Вдоль следования кавалькады толпы народа, воины.
Вот – группа горожан.
‑ Который из них эмир? – спрашивает один из них.
‑ Неужели трудно узнать?
‑ Ага, понятно: тот на белом коне.
‑ Рядом с ним – Абдаллах, сын эмира…
Кланяются.
‑ Когда приблизятся, крикнем:”Хвала эмиру!”
А вот группа воинов.
‑ Смотри! Смотри! Вон тот на вороном – кто он? – спрашивает один воин другого. – Кто в красном чапане?
‑ Новый тысячник. Тимур сын Торгая.
‑ Откуда он?
‑ Наш. Барласовец.
В конце кавалькады Саллех с товарищами.
‑ Высоко однако поднял этого выскочку – барласовца эмир, – подначивает Саллеха сосед.
‑ Впереди темников поставил. А ведь такой же тысячник, как и мы, – говорит другой.
‑ Не забывайте он теперь зять эмира, – говорит сквозь зубы Саллех.
‑ Еще не зять, говорят, еще Айджал не въехала в его дом…
А вот сам эмир, не поворачивая головы, говорит Абдаллаху:
‑ Мой сын, что видят твои глаза, что слышат уши?
Абдаллах, не в силах скрыть радость и не задумываясь, отвечает:
‑ Народ любит своего эмира, отец.
Этот короткий диалог слышит Хусейн, незаметно принимает позицию рядом с Тимуром:
‑ Ты мог бы выразить одним словом все это? – он окидывает взглядом толпу.
Тимур задумывается.
‑ Триумф… власти. Это триумф великого Казангана. Твоего деда, – отвечает он.
‑ Ты осторожен в своих суждениях, – смеется Хусейн.
‑ Что по‑твоему? – спрашивает Тимур.
‑ А мне это напоминает… охоту на газелей… Меня не покидает ощущение, что мы все охотники и… газели.
‑ Дорогу великому эмиру! – во всю стараются всадники, размахивая плетками и таким образом выравнивая путь кавалькаде к величественному дворцу.
28
Женская половина дома Тимура, вернее “женская половина” – понятие достаточно условное. Более верно назвать это помещение “женской половиной в будущем”. В этом помещении идет полным ходом подготовка Айджал к первой встрече ее с Тимуром теперь уже супругом. Две молоденькие женщины колдуют над ее внешностью, подводят ее к зеркалу. Айджал смущенно рассматривает себя.
‑ Ах, вы очаровательны, госпожа! – искренне восхищается первая.
‑ Вы так красивы! Так красивы! – щебечет другая.
‑ Какие глаза! Уста какие! Они подобны прелести лучших самаркандских роз! – не унимается первая.
Женщины заговорщицки переглядываются:
‑ Госпожа, мы обязаны покинуть вас. Вы останетесь одни.
Женщины подводят Айджал к креслу рядом с супружеским ложем. Перед ней – замечательной красоты столик, на котором поставлены все положенные для этой встречи яства, а чуточку в сторонке – серебряный кумган, тазик, полотенце… После этого женщины удаляются. Айджал действительно остается одна. Но не надолго. Ее чуткий слух улавливает за дверью… шаги. Двери открываются – в проеме появляется Тимур в праздничном одеянии. Подходит к ней – Айджал встает, кланяется, но затем растерянно молодые взирают друг на друга. Первым приходит в себя Тимур, косит, вспомнив о свадебном этикете, на кумган с тазиком. Айджал улавливает это, берет (но неловко) кумган, потом, после того, как Тимур ритуально ополоснул руки, подает полотенце. Закончив своеобразное омовение, Тимур садится напротив и неожиданно смеется:
‑ Вам так смешно?
‑ Великодушно простите, но я вас... представлял другой.
‑ Какой именно?
Тимур подходит к Айджал, снимает с головы ее высокую конусообразную шляпу, бросает ее о пол, помогает сойти ей с возвышения и тогда обнаруживается такая картина: небольшого роста с россыпью волос Айджал и довольно атлетического сложения Тимур, который после небольшой паузы, принимается за осуществление супружеского стриптиза. Одно за другим отбрасываются пышные предметы женского туалета и тогда перед Тимуром предстает не только небольшого роста, но и вообще хрупкая девочка.
‑ У вас маленькие, как у горлинки, грудки, – говорит полуобнаженный Тимур, – Как вы полагаете, кто я?
Айджал закрыла глаза, прощебетала, вытирая слезы:
‑ Вы мой супруг.
‑ Пока нет, но сейчас я стану им, – говорит Тимур, берет в охапку Айджал, бросает ее на красиво обставленное ложе, прижавшись к ней, добавляет:
‑ Вам предстоит родить мне сына…
29
Супружеское ложе.
Айджал лежит с открытыми глазами. Тимур бредит, мечется во сне: «Где сабля?... Где сотники?», Айджал тормошит – и это не та девочка, которая нынешней ночью впервые познала радости супружеской жизни. Тимур просыпается…
‑ Вы бредили, звали во сне своих сотников…
Тимур не ответил, закрыл глаза, пытаясь заснуть.
‑ Я хочу спросить вас о другом…
‑ ?
‑ У меня действительно маленькие… груди – женщина с маленькими грудками не в состоянии родить здорового ребенка!?
Только теперь доходит до сознания Тимура суть состояния молодой женщины. Он просыпается:
‑ Что с вами!? Что еще!?
‑ Я вам не нравлюсь? Может быть, – продолжает она не без иронии, – вам уже сейчас привести в дом… вторую жену… с большими грудями…
Тимур выходит из себя:
‑ Послушайте, вы, внучка эмира, запомните: не вы, а я супруг, и мне решать, когда мне приводить… вторую жену!
Айджал вздрагивает – настолько в неожиданном свете обнаружил себя муж. Плачет.
Мгновенно преображается и Тимур, гладит по волосам жену, говорит:
‑ Успокойтесь, мы с вами супруги, а это означает, что у нас есть право на шутку.
30
Но, нет, Тимур не из тех, кто шутит!
Обширный, замкнутый со всех сторон казармоподобный двор. Идет тренировка по фехтованию саблей, на другой половине двора отрабатывают умение стрелять из лука. Это – и есть воины тысячи Тимура. Отсюда – характерные шумы: выкрики, смех, лязг металла и т.п. Т.е. примерно то, что можно услышать и сейчас в современных спортивных залах. На одном из возвышений Тимур – он наблюдает за своими подчиненными. Особенно заметен сотник… Чеку.
‑ Как держишь саблю!? В твоих руках сабля как палочка в руках козопаса! Это не воины, а козопасы! Берите пример с… меня! – Чеку размахивает саблей, – Ну‑ка, ты, – обращается к одному из своих воинов – тот, помявшись, делает выпад, но Чеку ловко отражает удар, а затем проделывает некий трюк, после чего воин вдруг оказывается… спиной к нему, Чеку. Чеку смеется:
‑ Мне остается дать тебе под зад!...
И на самом деле «дает под зад тому». Хохот.
На другой половине, как говорилось выше, стреляют в мишени.
А вот еще одно, подстать современному тестированию, учение. Сотник спрашивает:
‑ Что должен иметь воин в походе?
Отовсюду сыпятся ответы:
‑ Пилки для точки стрел.
‑ Шило, иголку…
‑ Бурдюк и т.д.
Тимур подходит к группе, говорит коротко Чеку:
‑ Ты мне нужен.
Тот немедленно следует за тысячником. То же происходит с сотником Сардаром. Идут втроем по открытой с одной стороны галерее…
31
Втроем – Тимур, Чеку и Сардар – стоят в проеме двух колонноподобных опор галереи на фоне тренирующихся вдали и внизу воинов из тимуровской тысячи.
‑ Догадываетесь, зачем вы здесь со мной? – начинает Тимур.
‑ Мы не бабы, строящие догадки – говори, что тебе от нас требуется, – горячится Чеку.
‑ Да, мы воины, мы с щенячьего возраста вместе, мы хорошо знаем друг друга.
‑ Были щенками – стали волками, – подхватывает Сардар. – Говори, что тебе надо.
Тимур достает из колчана стрелу, протягивает Сардару.
‑ Знакомая стрела, – произносит Сардар, – ты мне говорил о ней.
‑ Из охоты на газелей, – говорит Чеку.
‑ Мне нужна твоя помощь, Сардар.
‑ Найди “охотника” на “газель”… я познакомлю тебя с кузнецом Рустамом… покажем ему наконечник стрелы. Остальное…
‑ Остальное не стоит разъяснять. У меня волчий нюх…
‑ Чеку, – обращается он к приятелю, – мы действительно из одной стаи, верно?
‑ Да, так.
‑ Тем не менее… мы люди.
‑ И это верно.
Тимур берет за локоть Чеку, отводит в сторону.
‑ Тебе есть что сказать мне, дорогой друг? Ты все разузнал?
‑ Для этого пришлось мне, лучшему воину твоей тысячи обратиться в мышь… – отвечает Чеку Барлас.
‑ Говори поживей!
‑ Бедная девочка! Бедная птичка, попавшая в силок!
‑ ?
‑ Я проник во все дыры в кишлаке, я выяснил, Тимур: Саллех… вонючий шакал Саллех… тот Саллех, которого ждет – не дождется моя… наша сабля… О, при первом же удобном случае проткну его пузо стрелой… отделю его шакалью голову… как голову барана!...
‑ К делу! Говори!
‑ К делу – значит к делу! А дело, доблестный Тимур, не в радость:… в дом Абдрахмана вот‑вот нагрянут сваты Саллеха!
‑ Что Абдрахман?
‑ Абдрахману все равно – было бы больше навару. Да и родственные связи Саллеха и этого… Долона – О! Как ты ловко, отправил его душу на небеса!
‑ Молчи! Речь не о Долоне!
‑ Молчу! Молчу! Ты, Тимур, единственный в мире человек, перед которым я благоговею, – говорит Чеку Барлас, целуя искренно руку Тимура.
‑ Говори! Разве мы не в состоянии помешать Саллеху? Мы в самом деле мыши!?...‑ молвит Тимур, вырвав руку и не на шутку разгневавшись.
‑ Я обдумал, Тимур. Мы освободим птичку и … упрячем в свою… клетку…
‑ Похитим!?
‑ Но зачем так грубо – мы освободим и упрячем. Скажи куда? Назови место, Тимур!
Тимур задумывается, а затем произносит:
‑ Накануне мне приснился сон: будто я сижу… у сестры Туркан в Самарканде… слушаю ее рассказ…
‑ Поистине волею Аллаха тебе приснился вещий сон! – с ходу подхватывает Чеку Барлас, – Вот мы птичку и упрячем в Самарканде! Я знаю Туркан, вашу сестру; я знаком с вашим зятем Мухаммадом! О, Тимур!..
‑ Что еще?
‑ Завтра караван из Турфана начинает торги в Кеше.
‑ Еще?
‑ Она будет там.
‑ Она прибудет в Кеш?
‑ Да, Тимур, да. У меня чешутся руки. Завтра она будет наша.
Но Тимур, полагая, что на этом деликатную беседу можно закончить, резко поворачивается, взглядом подзывает к себе Сардара:
‑ Я надеюсь, Сардар, на знания кузнеца Гуляма, я верю, Сардар, в твое усердие!.. И в твое, Чеку.
‑ Но волки ходят стаями, я один.
‑ А меч!? А твой лук!?
‑ Я один стою стаи волков – наконец‑то ты оценил меня, – восклицает восторженно и откровенно хвастливо Чеку.
‑ А ты меня, – говорит Тимур.
Тимур подводит друзей – сотников к краю проема в галерее: там продолжается тренировочная суета.
‑ Вот наша стая! – молвит Сардар. – Готова перегрызть любому горло!
‑ Молю Аллаха, – говорит задумчиво Тимур, – чтобы среди них не оказалось ни одной “газели”
32
Кеш. Большие толпы людей у прилавков, на которых разместил свои товары караван из глубин Восточного Туркестана. Масса молодых людей, в центре выделяется человек с роскошными усами и окладистой бородой, который говорит полушепотом стоящим рядом с ним людям, показывая взглядом на новых посетителей, словно комментируя:
‑ Вот… явились… этот в белом тюрбане – брат ее… эти – родственники Саллеха… Ах! Шакал не успел жениться, а уже явился с охраной!... А вот – внимание! Внимание! – Кажется, одна из этих птичек… она… Но почему обе в одинаковых платьях!? Почему!?...
Мужчина с роскошными усами и окладистой бородой в недоумении. Но вот одна из двух девушек на миг – другой приподнимает чадру, стараясь разглядеть товар – образец великолепного шелка, и этого мгновения оказалось вполне достаточно, чтобы мужчина с роскошными усами и окладистой бородой в волнении едва не воскликнул:
‑ Она!
Далее события разворачиваются так. Молодые люди вклиниваются в группу посетителей, незаметно оттирая от девушек мужчин – их охрану. В какой‑то момент один из молодых людей “гневно” набрасывается на “охранника”:
‑ Господин вы грубо толкнули меня.
На что следует не менее гневный, на этот раз искренний, ответ – начинается перепалка, а затем и всеобщая потасовка. Другая часть молодых людей еще дальше оттесняет девушек, а затем, подхватив их на руки, исчезают с ними в толпе…
33
Небольшое помещение. У стены, прямо на полу, рыдая, сидят знакомые нам девушки в чадрах. Рядом – несколько молодых (и тоже знакомых нам по предыдущему эпизоду) людей. Вот к плачущим девушкам подходит, садится перед ними на корточки человек с роскошными усами, говорит:
‑ Я не убийца, не разбойник – я доблестный воин из гвардии эмира – не бойтесь, откройте ваши… благоухающие лица! Я должен убедиться, что одна из вас очаровательная… Жамбы…, а вы… – кто из вас Жамбы?
Одна из девушек решается приоткрыть чадру – перед усатым и бородатым мужчиной возникает лицо знакомой девушки.
‑ Вы… вы Фатима из… нашего кишлака барласов!? – не на шутку взволнован мужчина с роскошными усами и окладистой бородой.
‑ Да, последние годы мои прошли среди барласцев, господин.
‑ Я вас впервые вижу, – продолжает всхлипывать девушка по имени Фатима.
‑ Я… Чеку! – продолжает мужчина. – Смотрите!
Мужчина сдирает с себя усы и бороду и действительно преображается в Чеку Барласа.
‑ Чеку! – удивлена на этот раз девушка Фатима. – Но зачем…
‑ Зачем все это? Скоро птички узнают откуда корм.
Потерпите… Не бойтесь. Вас будут содержать в золотой клетке. Вам будут подавать сладкий щербет… лучших сортов халву… О фруктах, шелках молчу…у вас будет настоящая райская жизнь!... А сейчас ответьте: кем приходится… эта… подруга?
‑ Она моя госпожа.
Сочла необходимым открыться на мгновенье, словно желая продемонстрировать себя, и вторая девушка.
‑ Не надо нам райской жизни – я требую, Чеку, отправить нас домой!
Чеку Барлас неожиданно преображается в голосе его звучит металл:
‑Это невозможно, уважаемая госпожа Жамбы… Убедительно прошу не отказываться от райской жизни!
В ответ раздается дружный рев девушек.
34
За дастарханом двое – Хусейн и Тимур.
‑ Ну, вот и наступает пора прощания, – произносит Хусейн, за этот год ты стал мне настоящим другом, разве не так?
‑ Истинно. Но почему «прощание»? Я, надеюсь, что судьба сведет нас вновь, – говорит Тимур.
‑ Судьба подобна капризной женщине: где и с кем она сведет ведомо одному аллаху.
‑ Я верю, что мы останемся друзьями, а где свидимся – здесь ли, в Кеше, Самарканде, или твоих землях… в Кабуле, Балхе ли – это не существенно и значимо. Подойдем к окну, – они встают, подходят к окну – там, за окном отчетливо виден караван Хусейна, готовый тронуться в путь. – Существенно, что я уезжаю, но существенно и то, что ты остаешься при моем деде, отце, как мой друг… Свидимся здесь – одно, у меня, в Кабуле или Кундузе – другое…
‑ Я не готов, Хусейн, к философствованию, – признается Тимур.
‑ Хорошо, скажу проще: Ты, Тимур, не только друг, но и воин – будь ими до скончания жизни…
Тимур благодарно кивает головой.
‑ Ты можешь упрекнуть меня в чем‑нибудь? – продолжает Хусейн.
‑ Нет, – коротко отвечает Тимур.
‑ Тимур и Хусейн обмениваются взглядами, в которых можно увидеть многое из того, что было сказано ими выше.
35
От городских ворот удаляется длинная кавалькада: впереди – большой отряд воинов – всадников, за ним – другая группа всадников с Хусейном во главе, далее – караван с хозяйственным и др. принадлежностями, в конце – снова воины Хусейна… Отъехав на приличное расстояние, Хусейн, отныне правитель Афганистана, невольно оборачивается, замечает на городской стене одинокого человека… Тимура, который еще долго стоит на возвышении – до тех пор, пока кавалькада, этакой людской рекой, не завернула за холм…
36
Базар в Кеше в разгаре: на прилавках и просто на земле – горы всякого рода фруктов, овощей и т.п., выкрики торговцев, расхваливающих свой товар. Вдоль прилавков – пестрые толпы покупателей, зевак…
Обращает внимание мальчик лет 10‑12, шныряющий у фруктовых рядов. Вот он продирается к груде аппетитных груш.
‑ Груши, Груши! Сочные! – выкрикивает торговец.
Нашлись и покупатели, но тут вмешивается мальчишка:
‑ Подарите, дяденька, бедному сироте одну… только одну сочную грушу!
‑ Откуда взялся, оборванец – вон отсюда! Живее!
Мальчик не теряет находчивости – парирует, обращаясь к покупателям:
Напрасно груши вас прельстили:
Снаружи хороши, изнутри –
Как зубы, с гнилью!
‑ Ах, оборвыш! Щенок! Чьи зубы ты имеешь в виду! – выходит из себя торговец.
‑ Твои зубы! – бросает мальчик убегая.
У торговца действительно гнилые зубы и это веселит покупателей и, напротив, еще пуще злит торговца:
‑ Кто этот оборванец!? Кто знает его?
Из небольшой толпы покупателей протискивается такого же возраста мальчишка:
‑ Я знаю его.
‑ Говори.
‑ Скажу, но сначала дайте мне одну… грушу, – канючит мальчишка.
Торговец, поколебавшись, достает из груды самый невзрачный плод:
‑ На! Говори живее!
‑ Скажу, но только дайте не эту, а ту, – продолжает торговаться мальчишка.
Торговец, и на этот раз поколебавшись, все‑таки исполняет просьбу мальчишки, после чего тот говорит:
‑ Это Хафиз.
‑ Хафиз – имя или прозвище?
‑ Больше ничего я не знаю! – вдруг заявляет мальчишка и убегает, оставив продавца груш, снова взорвавшегося проклятиями.
